Михаил Татьянин
ОН УЛЕТЕЛ...
Сейчас я могу рассказать вам все, как было. Уже могу, потому что привыкла к мысли, что буду теперь жить без него...
Алексей приехал после окончания института. Приехал ко мне, своей невесте. Мне завидовали все девчонки, не верите? Еще бы, жених учится в московском институте - и не забыл, не променял на какую-нибудь москвичку... Женихом и невестой мы были с седьмого класса. Его седьмого. А я была, смешно сказать, в пятом. Может, наша любовь и родилась из глупой дразнилки, назло всем? Началось с того, что он помог мне застегнуть крепление на лыжах, когда катались с увалов за селом, а по-настоящему - в один дождливый вечер, когда мы долго-долго сидели под тополями в Школьной аллее. Мы почти ничего друг другу не сказали, но почувствовали, наверное, одно и то же - что одному без другого нельзя.
Потом Алеша уехал в Москву, поступать в один-единственный на всю страну институт, к одному-единственному профессору. Он не сразу поступил. Год работал лаборантом и занимался самостоятельно. Зато потом его почти тут же перевели на второй курс. Он так любил физику, я не знаю, как... как одушевленный предмет, что ли. А я еще не понимала, что к призванию, к науке можно ревновать. Он должен был стать великим ученым, уже в институте подобрался к решению какой-то сложной проблемы, и его прочили в ведущую лабораторию. Мне стыдно теперь, что я так мало этим интересовалась. Знала бы о нем много больше... Ну вот, после института Алеша приехал за мной. За дурочкой, которая всего-навсего окончила наш лесной техникум и работала в нашем же лесничестве. Он хотел забрать меня в Москву.
Дни с Алешей были светлые и теплые, как солнечные зайчики. В один из них, уже последних, предотъездных, мы пошли прощаться с нашими местами. Отправились вверх по реке Белянке, за детский санаторий, туда, где скалы сжимают ее русло, как пальцы змеиное тело, и она извивается, бурлит в бессильной ярости. На перекате получается маленькая Ниагара - тугие струи рвутся на тонкие ленточки, разбиваются в пенные клочья о могучие лбы валунов. И вдруг возникает широкая заводь, будто раскрытые ладони приняли сердитую Белянку и успокоили ворчунью... На берегу же склонились над самой водой березки, о чем-то переговариваются, шепчут листвой; трава забралась даже на камни посреди потока, манит своей шелковистостью. А поодаль сумрачно толпятся сосны - это их царство, и они стерегут его, шеренгами вытягиваясь по склону. И главное, запах. Не редких цветов, нет. Так густо и постоянно пахнут только деревья. Я бы запечатывала этот целебный, настоянный на хвое воздух в банки, как лекарство, и рассылала бы по всей стране. Вот было бы здорово!
Я отвлекаюсь, да? Ну ладно, значит, прошли мы с Алешей по Медвежьему логу за детский санаторий, по крутой тропке спустились, цепляясь за корневища, выгнувшиеся, словно поручни. На полянке разбили лагерь. Вскоре уже пили чай со смородиновым листом, и с малиновым, и с душицей, и с мятой, - это такой коктейль, что любой бармен позавидует!
Алеша рассказывал, какие трудные были экзамены, как комиссия спорила о его дипломной работе. Он не хвастался, он вообще не знал, что это такое: был убежден, что человек должен всегда делать свое дело хорошо, на совесть, иначе - зачем? И он не был фанатиком, не был аскетом. Я горда тем, что занимала в его жизни главное место. Пусть делила его с наукой, но это для кого как... Я была согласна на его вечную занятость, на беспокойную судьбу. Он мне нравился именно таким - напряженным, всегда немного нездешним. У нас была впереди вся жизнь, ему многое предстояло совершить, я должна была помочь ему. И о другом не мечтала.
Я слишком много говорю о нем, опять отвлекаюсь? Но это для того, чтобы вы его хоть немного узнали, тогда вам будет понятнее его поступок: он не мог иначе. Он был человеком прежде всего, а это все не то, что я сказала о профессии, об открытиях - без этого-то можно, нельзя без человека. Вот это и есть самое настоящее призвание, самая главная способность.
Мы сидели над Белянкой, горький дымок отгонял комаров, и было невыносимо хорошо. Так хорошо, что начинаешь чувствовать обреченность этой минуты счастья. Миг - и она уйдет, скроется в дырочке песочных часов, именуемых вечностью...
Наверное, странно, что я так говорю - напыщенно, витиевато? Просто я писала стихи, знаете, для себя, ну и в газету тоже. Правда, только одно опубликовали - ко Дню работников леса. Там было про живые души деревьев, которые сродни людским. Не я, может, первая это придумала. Но я их вправду чувствовала, я с ними разговаривала.
А с Алешей мы сидели и молчали. Мы знали мысли друг друга. И тогда... Тогда появился светлый треугольник.
Клин рассеянного света вырастал из камня - небольшого островка в двух метрах от наших ног. Мы не испугались, потому что пугаются, когда подозревают что-нибудь плохое, а мы даже не способны были в тот момент думать о плохом. А просто непонятного боятся только дети, это мне уже давно Алеша объяснил. Мы смотрели, и прошло очень мало времени, может, с полминуты, как клин вырос до двух метров в высоту и настолько же расползся внизу. Он как бы утверждался на камне, подобно циркулю или землемерному аршину... или сажени?
Зеленоватый, будто рассыпчатый свет был похож на морскую волну, в самом гребне своем просвеченную солнцем. Свет завораживал, притягивал...
Алеша вскочил на ноги, сказав что-то насчет зеленых человечков. Что именно, я не запомнила, потому что тут зеленый свет заколыхался, как занавес перед сценой, и мне показалось, что он сейчас раздвинется и начнется какое-то неведомое представление. Вместо этого я услышала у себя в голове голос. Точнее, сначала просто звук, мерный и бесстрастный, как стук метронома, но проникающий в каждую клеточку, током пронизывающий тело. Лишь через некоторое время я поняла, что звук рождает слова:
- Земляне, люди, вы так себя называете. Вы разумны, поэтому я обращаюсь к вам. Это не заранее обдуманная и запланированная встреча. Меня вынудила к тому необходимость...
Я инстинктивно вцепилась в Алешино плечо: меня затрясло от неожиданности. А Алеша весь ушел в себя, обратился в слух.
- Я оказался на вашей планете случайно и, скорее всего, останусь здесь навсегда. Вы должны всего лишь выслушать меня, об этом только я прошу. Вы разрешаете мне говорить?
Голос замолк. Я не могла в этот момент выдавить ни слова, за нас ответил Алеша:
- Да, пожалуйста, говорите.
Меня удивило его спокойствие. Потом-то я поняла, что он был потрясен не меньше меня, но сумел остаться ученым: в любой ситуации больше тратить времени на сбор информации и меньше всего - на эмоции. А внутри нас опять зазвучали слова, как комочки льда, скользя вдоль позвоночника, покалывая затылок.
- Я умру на вашей Земле, это случится скоро, очень скоро... У меня была цель - долететь до своей планеты, доставить очень важные данные о процессах, приводящих к исчезновению звезд. Это тайны первоматерии... нам удалось их чуть-чуть приоткрыть, но какой ценой!.. Звезда, у которой мы дрейфовали, находилась в стадии умирания. По нашим расчетам, она должна была угаснуть и мирно остыть. Произошло иное. Будто неожиданный толчок изнутри изменил весь процесс - звезда начала сжиматься в угрожающе короткий срок. Это было похоже на самоубийство! Наш звездолет - по существу, небольшая планета - не успел сойти с круговой орбиты, он был сорван чудовищно возросшим гравитационным полем и начал падать. Спастись мы не могли. Нулевой объект, или черная дыра, как вы их называете, впрессовывает в себя все окружающее. Это были самые страшные для меня минуты, часы или годы. Понятие времени там не имеет никакого значения. Была лишь одна возможность что-то предпринять. Нулевой объект искривляет пространство, сворачивает его. Наши двигатели работают по тому же принципу. Решено было их ударом компенсировать нарастающие возмущения окружающей среды и в этот момент неустойчивости орбиты запустить спасательную шлюпку. Скорлупка должна была оторваться от корабля на высокой круговой скорости и выйти из зоны коллапса. На ней не было двигателей, сворачивающих пространство, возвращаться домой нужно было в обычном космосе. Поэтому на шлюпке нужен был пилот - ни один автомат не может пройти такой путь, сколь бы совершенной ни была его программа.
В общем, пилотом оказался я. Молодость сыграла свою роль. Когда я очнулся от ускорения, на экранах была чернота...
Во время полета я работал. Обрабатывал материалы экспедиции, так легче было не думать о судьбе товарищей и грядущей неизвестности. Но мне суждено было еще одно потрясение. Дело в том, что я сопоставил полученные экспедицией данные с характеристиками звезды нашей планетной системы Голубой Хемы. И выяснилось: нашу звезду ждет та же участь - она превратится в нулевой объект, в черную дыру. Я наизусть знал многие диаграммы, сотни раз просчитывал варианты и убеждался, что конец неизбежен. И главное, в недалеком будущем... Вряд ли кто там догадывается об этом, они не успеют спастись, если не успею я...
Здесь речь звездного гостя прервалась, может быть, это соответствовало земному вздоху, а я представила себе, как планета, удивительно похожая на Землю, вдруг окажется в центре катаклизма, будет подхвачена ужасными вихрями, сброшена в пропасть, где все кончится, кончится жизнь... Я стиснула зубы, мне хотелось плакать.
- Вот что я должен был донести до своей планеты, - продолжал гость. Предупредить об опасности. Но сказалось пребывание вблизи коллапса, а может быть, я прошел через зону какого-нибудь излучения. Так или иначе, мои биологические часы останавливаются прежде времени, я умираю. Я бы умер в космосе, послав свой кораблик к самым дальним границам контролируемой нами области Вселенной. Рано или поздно его бы обнаружили. Вот именно, рано или же поздно... Ближайшей зафиксированной планетой с разумной жизнью была ваша. В нарушение инструкций о контактах я прилетел к вам. За помощью.
В этот момент я поверила ему окончательно. При всем безличии, бесстрастности в голосе чувствовалась боль. Боль всегда заставляет верить, обнажает суть... Алеша, наверное, поверил раньше меня, потому что сразу деловито спросил:
- Чем мы можем помочь вам? Продлить вам жизнь, связать вас с вашей планетой? Мы выглядим муравьями по сравнению с вашей цивилизацией. Наша встреча противоестественна - контакт должен происходить между равными партнерами... Но нет ли какого способа, чтобы с Земли подать сигнал...
- У нас нет пока межзвездной связи. Да она и не была необходима, наши корабли перемещаются в пространстве почти мгновенно - за несколько скачков можно пересечь половину Вселенной.
- Но, может быть, вас уже ищут, ведь гибель экспедиции наверняка обнаружена? Можно ведь как-то привлечь внимание поисковых групп к нашей системе?
- Контрольный срок возвращения еще не прошел, а гибель звезды наши астрономы, как и ваши, обнаружат лишь через много лет.
В голосе пришельца словно бы проскользнули нотки вины, а может, это я сама наделила его подобными чувствами? Ведь голос абсолютно не изменял ни тембра, ни интонации...
- Я понимаю, вы не так представляли себе нашу встречу. Контакт цивилизаций, как вы выражаетесь. Я не полномочный посол, я действую на свой страх и риск. И я не всемогущ, не могу удивить вас какими-либо чудесами, не могу даже оставить на память что-либо из предметов моего мира: вы правы, это преждевременно и нецелесообразно. Я слаб и бессилен и прошу у вас помощи.
- Но чем, чем мы поможем вам?! У нас нет техники, чтобы обеспечить сверхдальнюю связь; мы не можем омолодить вас. Наша электроника в зачаточном состоянии, но, может быть, удастся собрать автопилот для вашей ракеты?
- Он все равно не поможет. В полете нужны постоянные коррективы программирующих устройств и, кроме того, невозможно предвидеть массу случайностей. Самое же главное - у меня нет времени. Осталось мало горючего, поэтому я стараюсь использовать гравитационные поля. Я дрейфую в них, а двигатели использую только для разгона и изменения траектории. Гравитационная обстановка в космосе очень быстро меняется. Старт должен быть не позднее завтрашнего рассвета, иначе есть риск сжечь все горючее при выходе из системы.
- Но тем более, что мы сделаем за несколько часов?
- Вы можете спасти мою планету.
- ???
- Это возможно, если туда полетит один из вас.
Я сначала не восприняла эти слова всерьез, слишком все было по-книжному. Пришелец посещает Землю и предлагает путешествие на свою планету фантастический сюжет не из самых оригинальных. Сам этот разговор вновь начал представляться мне абсурдным. Здесь, на берегу нашей Белянки, рядом с журчанием воды, криками ночных птиц, - и бездна звезд, бесконечные парсеки, и неведомая планета, судьба которой зависит от тебя... Это я думала так отстраненно и медлительно, а Алеша уже успел все проанализировать. Все просчитал и решил, хотя я еще об этом не подозревала.
- Как управлять кораблем, как ориентироваться в пространстве, ведь мы не имеем необходимой подготовки? - спросил Алеша. Он принял предложение пришельца без всякого колебания. Тем самым он принял и тяжесть решения. В данный момент он представлял все человечество, весь разум Земли, и от него зависело, протянуть ли руку помощи другому разуму, другому существу, которое все же было неизмеримо близко нам, потому что в минуту опасности жертвовало собой так же, как сделал бы это человек ради своей Земли.
Многие из этих мыслей пришли мне в голову уже потом, во время мучительных воспоминаний, а тогда я была просто магнитофоном, записывающим устройством, методически фиксирующим все происходящее. В памяти помимо моей воли откладывалось каждое слово этого диалога, нереального, мифического, в странном смешении света земного костра и вязкого зеленоватого света неизвестного мира. Я была парализована, погружена в необыкновенный транс, когда все внутри обостряется во внимании и готовности неизвестно к чему, а внешне - окаменение и безразличие. Это все сделало предчувствие. Я уже тогда знала, чем все кончится, и это было началом страдания. По-моему, каждый человек переживает страдание дважды - когда предвидит его неизбежность и когда оно наступает непосредственно. Или, может, это характерно только для женщин? Наверное, наши истерики не так неожиданны, как считают, они кульминационный пункт этой первой боли, "предстрадания"... Ох, вот видите, к чему приводит самокопание - я все не могу освободиться от мысли, что могла бы тогда что-то изменить, спасти и спастись. Как, я не знаю, но все же мучаюсь этим постоянно. А тогда...
Голос отозвался на Алешин вопрос не сразу. Он помедлил, как бы что-то взвешивая.
- Принимая решение, помните, что это связано с опасностями. Я не могу вам гарантировать ничего - ни времени, ни расстояния, ни успеха. Я лишь знаю, что неизбежно громадное напряжение, истощение всех сил.
Алеша стоял отрешенно, впитывая информацию, а я была благодарна ему за его решение, за то, что он не засомневался во мне, знал, что я пойму его. Необходимо было только одно уточнение. Я почти успокоилась и задала вопрос:
- Почему вы сказали, что лететь должен только один? Мы не можем расстаться, поймите!
Кажется, я в тот момент покраснела, потому что впервые о нашей любви говорила вслух, да еще постороннему. Голос зазвучал внутри, как тяжким молотом вбивая в сознание каждое слово:
- Я немногое понял в ваших отношениях, но мне кажется, что это причинит вам боль. Постарайтесь меня понять. Это не вызвано какими-то техническими ограничениями, это - требование более высокого порядка. Я уже сказал, что мое появление здесь нарушает инструкцию. Я произвожу возмущение в вашей истории, в истории вашей планеты. Трудно предугадать, к каким последствиям оно приведет в будущем, но в любом случае его нужно свести к минимуму. Ваши историки и социологи рано или поздно откроют закон значимости каждого индивидуума, каждой личности в общем течении развития. Изменение, не обоснованное внутренними причинами, хотя бы и в одной микроскопической точке, способно дать целую трассу деформаций в социальных тканях, привести к глобальным нарушениям...
Все во мне содрогнулось, удушливая волна страха сжала горло, подкатила к сердцу. Как же так?!