1-й ВОЕННЫЙ ПСИХИАТРИЧЕСКИЙ ГОСПИТАЛЬ
- Его в санаторию нужно, а не к нам,- сказал старший врач ординатору. Тот пробасил:
- Но за неимением оных...
- Пожалуй! Поместите к тихим и к нервнобольным...
Я вышел за высокой белокурой сестрой, а вольноопреде-ляющегося-марковца отвели в соседнюю палату - для буйных.
В светлой просторной палате № 2 было тихо. Больные, в серых и голубых халатах, лежали на койках поверх одеял и, скосив глаза, глядели на толстую рыжую кошку, неподвижно сидящую под столом.
- Кысенька, кысенька!.. Кыс-кыс! - бормотал в углу палаты больной, до ушей заросший бородою.- Кысенька!..
На коленях между моей и соседней койкой стоял вихрастый мальчик. Он размашисто крестился и усердно клал земной поклон за поклоном. Над широким воротом его халата торчал завиток давно не стриженных, черных волос.
- Ложитесь, поручик! - сказала мне сестра. ...Кошка под столом замурлыкала. Стала бродить по палате. Мне казалось, я слышу, как ступают ее лапы...
И вдруг - это было уже к вечеру - из соседней палаты поплыл, оборвался и вновь поплыл чей-то певучий и высокий голос:
- Влади-мииир кня-ааазь!..
И, заливая гулом уже всю палату, вслед за ним поползли ворочаясь, другие голоса - тяжелые и неразборчивые.
Я вскочил.
За стеной в соседней палате гудели буйные.
А у нас, беззвучно шевеля губами, все так же усердно молился вихрастый мальчик. Кошка посреди палаты неподвижно лежала на полу, вытянув рыжие с белыми пятнами лапы. Над ней стоял высокий, гладко выбритый больной. Прищурив глаза, он вертел в руках длинную, тонкую папиросу, держа большой палец около подбородка и далеко в сторону оттопырив мизинец. За столом сидел рослый санитар. Санитар дремал.
Я вновь опустился на подушку. Закрыл глаза.
...Буйные за стеной гудели до вечера.
- Костя,- входя утром в палату, сказала сестра вихрастому мальчику.Попей чаю, Костя.
Но вихрастый мальчик уже устанавливал на столе нательную иконку апостола Иоанна.
- О чем это вы, Костя? - спросил я, протягивая руку за высокой жестяной кружкой.
Костя поднял черные, чуть раскосые глаза и долго, точно испытующе смотрел на меня.
- Влади-миир кня-ааазь!..- устало сдавал высоты одинокий голос за стеною.
- Костя, о чем вы?
- Не надо громко!.. Тише! Об этом громко не надо!.. Испуганный шепот Кости срывался на юношеский, надтреснутый басок:
- Тише!.. Вначале было... Но тише...- слышите?.. Вначале было слово... и слово было у Бога, и слово было Бог...- Глаза его расширились и уже перестали казаться раскосыми.- И все через него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть... и разве Бог не может отвести норд-оста?
С ледяных сосулек за рамами окон сбегали быстрые капли. Синее небо наползало на стекла.
- Влади-мииир кня-ааазь! - утопал в тишине голос за стеною.
Через несколько дней я узнал от сестры фон Нельке, так звали высокую, белокурую сестру, что Костя, бывший вольноопределяющийся Деникинского конвоя, уже третью неделю ждет отправки в Крым к матери. Отправить его не могут, и на все вопросы говорят о свирепствующем якобы над Новороссийском норд-осте, который - "Да пойми ж, Костя!" - мешает пароходному сообщению по Черному морю.
- ...И слово было у Бога, и слово было Бог,- убрав иконку, уже каждый вечер склонялся с тех пор надо мной Костя.- И всё...
А за Костей, койкою дальше, тоже каждый вечер, приподняв одеяло коленями, онанировал худой и тощий военный чиновник, сжав зубы, как испуганная лошадь.
Прошло около двух недель.
Я уже встал и ходил по палате, опираясь только на палку.
- Лейб-гвардии Преображенского полка полковник Курганов,- подошел ко мне однажды всегда выбритый больной, куривший тонкие папиросы.
- Скажите, разве это не без-зо-образие! Его императорское величество,голос его стал торжественным,- государь император Николай Александрович всемилостивейше соизволил мне... доверить... воспитание его императорского высочества наследника-цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, а эти,- он кивнул на дверь,- эти остолопы гвардии Керенского не доверяют мне,- на минуту он замолчал и вдруг презрительно улыбнулся,- даже бритвы!.. Подставляю лицо всякому мужлану!
- Э-э, чего там, полковник! Курить хотите? - подошел заросший бородой вахмистр-паралитик.
Складки около рта полковника радостно побежали вверх, но брови сразу же вновь сдвинулись и складки заострились книзу.
- Ваше высокоблагородие, а не полко... Я отошел.
- ...Курю только с мундштуком в девять сантиметров. Заметьте!.. Его императорское величество...
Дальше я не разобрал. Я стоял уже возле Кости.
Костя крестился. Чиновник-онанист рядом с ним ласково гладил кошку, свесив с постели желтую, костлявую руку.
- Хотите погулять, поручик? - подойдя, спросила меня сестра фон Нельке.- Вам разрешено. Хотите?..
Когда я вышел за дверь, по коридору - по направлению к уборной быстро, как сорвавшаяся с цепи собака, бежал на четвереньках маленький, голый старик.
- Ваше дит-ство! Ваше дит-ство! - кричал, смеясь, санитар.- Не поспеваю, ваше-дительство. Потише!..
- В-васточные сладости! Рахат-лукум! -- Над крышами Екатеринодара неподвижно висело солнце.
- Халва! - и, блеснув глазами, армянин прошипел уже над самым моим ухом: - КАхетински есть! ГАспадин офицер.
По Красной улице гуляли офицеры. В переулках толпились казаки, солдаты и ободранные офицеры-фронтовики. Во фланирующей толпе на Красной шныряли торговцы-армяне. Черноусые греки, скупщики камней и золота, терлись около фронтовиков.
Я все глубже и глубже уходил в город. Наконец остановился: "Ну что, поверну?"
- Юрка, да ты ли?
- Марк! Откуда?..