Теннер не стал даже говорить о том, что и его это тоже весьма тревожит, тем более что гостей из этой северной страны ожидали в Роне еще два дня назад. Правда, корабли, на которых плыла из Праги принцесса Детрия со своим эскортом и родственниками, тоже немного задержались в пути из-за того, что в Равенском море на них напали пираты. Однако Теннер не имел ни малейших представлений о том, что, например, могло задержать сенаторов острова Ларион, мирных ученых, которые, кстати, обычно путешествуют либо совсем без денег, либо имея в кармане крайне незначительную сумму. Орудующие в горах бандиты неизменно пропускали караваны посланцев Лариона, поджидая более «жирную» добычу.
А Маркона вновь охватила уже знакомая усталость: все идет совсем не так, как было задумано. И он весьма опасался тех новостей, которые могут привезти посланные Теннером гонцы, но все же был с ним согласен: разведать, что там происходит, просто необходимо.
— Да, будь добр, пошли туда кого-нибудь, — попросил он своего лучшего друга и советника. — Надеюсь, мы с тобой увидимся сегодня за обедом?
— Разумеется! Как же я могу пропустить один из самых важных вечеров за последние шестьсот двоелуний? Мир, восстановленный еще при нашей жизни, и все такое... — Теннер куда сильнее верил в Маркона, чем сам Маркой верил в себя. — Я думаю, для любого это совершенно исключительная возможность осознать, что мы стоим на пороге новой, лучшей эпохи! — Даная улыбалась, согласно кивая. А Теннер продолжал: — Мы так много времени тратим, пытаясь заглянуть вперед или задумываясь о прошлом. Сегодня же мы, безусловно, должны сосредоточиться на настоящем и признать, что именно сейчас совершается самое важное в нашей жизни.
— Поверь, сам-то я только об этом и думаю. — Маркой хлопнул Теннера по плечу и крепко стиснул его руку. — Я рад, что ты будешь там вместе с нами, со мной и Данаей. Пошлешь кого-нибудь сообщить нам, когда вернется наш сын?
— Конечно, — пообещал Теннер и пошел прочь, оставив супругов наедине.
Наследник ронского трона Данмарк Грейслип привязал лошадь к низко растущей ветке дерева и осторожно отцепил от седла охотничий лук. Он был высок ростом и весьма крепок. Ловко стянув на затылке свои длинные, до плеч, волосы кожаным ремешком, он сунул их за воротник, чтоб не мешали, и огляделся, выискивая в лесу следы дичи: свежие отпечатки лап, сломанные ветки, сбитые на землю листья. Данмарк догадывался, что к этому глубокому омуту, которым была отмечена последняя излучина извилистой реки Эстрад на ее пути к морю, непременно должны приходить кролики, ганзели, а может, даже и дикие кабаны.
Осторожно подойдя к самому краю отвесного обрыва над рекой, Данмарк осматривал весь ее красивый извив, отлично видимый с того места, где он стоял. Грейслип не ошибся: несколько диких кабанов копались у подножия обрыва под старым корявым кленом в поисках трюфелей. Данмарк сразу решил: хорошо бы добыть для пира по случаю воссоединения свежей кабанятины. Он осторожно, на животе, отполз с открытого места и стал спускаться с обрыва.
«Пожалуй, можно будет подстрелить даже двух кабанов, — думал он, — если только они сразу не разбегутся».
Возбужденный тем, что ему так быстро удалось найти довольно легкую добычу, молодой принц уже предвкушал, как победоносно проедет через весь Эстрад с одной или даже двумя кабаньими тушами, притороченными к седлу. Ведь сейчас в столице собрались сотни гостей, тысячи различных торговцев и просто любопытствующих, которые только и мечтают услышать о планах его отца по восстановлению мира в Элдарне. И он, Данмарк, поедет неторопливо, с достоинством — пусть все смотрят, как он возвращается с удачной охоты. Среди представительниц женского пола принц мог выбрать любую: большинство молодых женщин Роны только и мечтали о том, чтобы выйти за него замуж, и отнюдь не только потому, что он был наследником престола, — этого юношу с оливковой кожей и темными глазами все единодушно считали настоящим красавцем.
Что ж, триумфальный проезд с дичью для предстоящего пира даст ему лишнюю возможность выбрать себе спутницу на этот вечер. Хотя бы из тех многочисленных хорошеньких иностранок, что гостят в Речном дворце. Данмарку эта идея показалась весьма удачной. Он уже представлял себе, как весело проведет время, и ему пришлось даже сдерживать себя, чтобы не испортить охоту излишней торопливостью.
Вдруг Данмарк так и замер: один из кабанов перестал рыться в земле, повернулся, посмотрел прямо на него и стал карабкаться вверх по склону ему навстречу. Вот это удача! Улыбаясь, принц заранее репетировал в уме, как будет рассказывать всем об охоте на свирепого кабана, которого ему удалось убить с помощью одного лишь охотничьего ножа.
Он постарался выбросить из головы все эти пока неуместные, хотя и сладостные мысли и снова посмотрел на кабана; зверь по-прежнему не сводил с него глаз и медленно, но упорно карабкался вверх. Данмарк решил не рисковать и, вложив в лук стрелу, опустился на колено, готовясь выстрелить, поскольку кабан был явно настроен весьма решительно. И тут случилось нечто странное: кабан остановился, злобно посмотрел на молодого принца и вдруг замертво рухнул на землю. Теперь он больше всего был похож на игрушечную свинку, набитую опилками, которую случайно потерял в лесу какой-то ребенок.
Данмарк некоторое время наблюдал за ним, потом разочарованно пожал плечами и приготовился выстрелить в одного из более крупных кабанов, все еще копавшихся под деревом в поисках трюфелей.
Та странная боль в левом запястье началась как некое слабое жжение, и сперва принц решил не обращать на нее внимания. Но когда он выпустил стрелу, боль стала почти нестерпимой, пронзая руку от запястья до плеча. Данмарк бросил лук, успев заметить, что выпущенная стрела, не причинив никому вреда, сверкнула в воздухе и, ударившись о соседнее дерево, упала в реку. Сорвав с левой руки перчатку, принц обнаружил на внешней стороне запястья открытую рану, которая странным образом становилась все шире и шире, похожая на безобразную язву. Из раны сочились темная кровь и дурно пахнущий гной.
— Клянусь богами всех Восточных земель... Закончить фразу Данмарк не сумел: ему показалось, что он слепнет — краски леса меркли, тускнели, из золотых и зеленых мгновенно превращаясь в серые и черные. Прикрыв глаза рукой, принц изумленно вскрикнул и попытался встать на ноги.
Но, поднявшись с земли, понял, что ничего уже не может разглядеть перед собой. Кроме того, у него начинал слабеть и слух.
— Да что же это за проклятая напасть? — вырвалось у него, но даже свой собственный крик он толком не смог расслышать. И все тер и тер глаза ладонями, словно надеясь таким способом вернуть себе зрение.
Чувствуя, как его со всех сторон обступает темнота, Данмарк попытался вернуться к тому месту, где привязал своего коня, рассчитывая, что умное животное само сумеет найти дорогу в конюшню Речного дворца или хотя бы в деревню. Голова у юноши кружилась; он понимал, что это происходит из-за быстро усиливавшейся глухоты. Сделав еще шаг, он потерял равновесие, громко вскрикнул, упал с обрыва навзничь и покатился вниз, стукаясь о камни и стволы деревьев. Ужас охватил его душу; он пытался звать на помощь, но не мог расслышать даже собственный голос и не был уверен, что вообще издает хоть какие-то звуки.
Сердце его бешено колотилось: он чувствовал, что умирает. Та жгучая боль и мгновенно последовавшие за ней слепота и глухота... Нет, разумеется, это сама смерть пришла за ним...
И вдруг все прекратилось; исчезла боль и неприятные ощущения. Перед глазами Данмарка была полуночная тьма, в которой проплывали какие-то яркие видения — странные фигуры, то совершенно бесформенные, то очень четкие, игриво и весело, точно играя, сменяли друг друга.
На какое-то время он даже забыл о потере зрения и слуха; его отвлекла эта притягательно прекрасная игра цветов и форм. К тому же оказалось, что он может по своему желанию заставлять эти цветные фигуры петь или играть на неведомых музыкальных инструментах; он чувствовал, как звучит исполняемая ими музыка, несмотря на усиливавшуюся глухоту и слепоту, и даже засмеялся от радости.
Он протянул правую, здоровую руку, чтобы потрогать эти поющие фигуры, и обнаружил, что они меняются, подчиняясь его прикосновениям, и тут же принялся создавать новые формы и оттенки, превращая непонятные фигуры в целые живые картины, которые отлично видел, несмотря на слепоту. Созданные им существа взывали к нему, и он отвечал им — на языке, которого никогда прежде не знал и даже предположить не мог, что сумеет не только понимать его, но и совершенно свободно на нем изъясняться.
А наверху, над обрывом, конь принца Данмарка так и стоял, привязанный к дереву, и смотрел, как его хозяин, сидя на берегу реки Эстрад, размахивает над головой правой рукой и лениво болтает ногами в воде. Принц то бурчал себе под нос что-то невразумительное, то громко вскрикивал, то смеялся, но так и не сделал ни шагу наверх, туда, откуда столь странным образом недавно свалился.
— Марек, ты только взгляни на эту Анис! — Хелмат Барстаг игриво подтолкнул кузена локтем. — Боги, да она сложена просто прелестно!
Будущий правитель Фалкана бесстыдно пожирал глазами прекрасную грудь Анис Ферласа, выглядевшую особенно соблазнительно в обрамлении пышных кружев, которыми был украшен вышитый лиф платья, специально выбранного ею для столь торжественного обеда. Чтобы несколько остудить свой пыл, Хелмат вновь потянулся к кубку с вином.
— Оставь свои непристойности, — сухо заметил Марек Уитворд. — Вы же с ней родственники!
— Очень дальние, друг мой! Скажи честно, неужели ты отказался бы воспользоваться возможностью остаться с ней наедине? Если б тебе такая возможность представилась, конечно. — Хелмат подозрительно глянул на Марека. — Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, чтобы время от времени развлечься с женщиной?
— Разумеется, не имею. Но я стараюсь общаться с теми из них, которые не состоят со мной в родстве... пусть даже и очень дальнем. — Марек понизил голос, заметив, что отец, сидящий по ту сторону стола, весьма неодобрительно смотрит на них, и прибавил шепотом: — Но я готов признать, что Анис действительно хороша.
— Хороша? Да она прекрасна! — невольно воскликнул Хелмат. — Она заставляет меня совершенно забывать о приличиях! Я только и думаю о том, что с удовольствием овладел бы ею прямо тут, на этом вот столе!
— Уверен, что твоя мать по достоинству оценила бы подобный поступок, — саркастически заметил Марек, указав кузену на принцессу Анарию, сидевшую во главе стола.
Мареку нравился Хелмат, хотя его и несколько смущала собственная радость по поводу того, что именно Хелмату теперь предстоит править Фалканом, ибо его старший брат Харкан сгинул в пучине морской семь двоелуний назад. Марек даже испытывал некоторые угрызения совести, потому что совсем не сожалел об этой утрате. Чересчур серьезный и задумчивый Харкан был полной противоположностью веселому, смышленому Хелмату, большому любителю развлечений, и всегда держался отчужденно. И Марек с ужасом думал о том, что в течение многих двоелуний им с Харканом придется вместе править землями Элдарна.
Однако отныне будущим правителем Фалкана считался Хелмат, и Марек с удовольствием размышлял об их будущем сотрудничестве: когда он сам взойдет на трон своих предков в Малакасии, в Восточных землях у него будет просто отличный союзник!
Трагическая гибель Харкана во время шторма вдали от фалканских берегов разбила сердце принцессы Анарии. Теперь она одевалась исключительно в черное, публично демонстрируя свою вечную печаль по старшему сыну.
Сразу после похорон брата Хелмат чувствовал себя очень неуверенно и сомневался в том, что сможет после смерти матери взять на себя управление такой большой страной. Ведь вся его предшествующая жизнь и воспитание были нацелены на то, что он играл второстепенную роль в государственных делах. И сейчас Марек с удовольствием видел, что его кузен наконец оттаял и постепенно привыкает к мысли о том, что вскоре ему придется взять на себя управление самым могущественным и богатым государством Элдарна.
Прекрасная Анис Ферласа, объект вожделений Хелмата, сидела рядом со своей матерью Равеной и бабушкой Детрией Соммерсон, правительницей Праги. Подсчитав разницу в возрасте этих женщин, Марек прикинул, что Анис сейчас, должно быть, двоелуний сто пятьдесят, и покраснел, вспомнив, как мальчишкой безжалостно дразнил эту девочку, которая в детстве была очень высокой, нервной, бледнокожей, с абсолютно прямыми, как палки, волосами и некрасивыми высокими скулами.
Будущий правитель Малакасии украдкой бросил на нее взгляд из-за плеча Хелмата и изумился тому, какой прелестной девушкой она стала за те семьдесят двоелуний, что они не виделись. Его даже жар прошиб, и он, промокнув вспотевший лоб вышитой салфеткой, слегка освободил душивший его воротник.
Хелмат в душе посмеивался над этим слабаком, своим двоюродным братцем из Малакасии, который уже в открытую, слегка повернувшись, любовался Анис через весь огромный обеденный зал.
Заметив настойчивые взгляды молодых принцев, Анис лукаво улыбнулась сразу обоим и одними губами произнесла: «Встретимся позже».
— Ты это видел, Марек? — потеряв всякое самообладание и резко повернувшись к Мареку, воскликнул в полный голос Хелмат и тут же сел прямо, точно аршин проглотил, ибо принцесса Анария обдала его просто ледяным взглядом своих серых, поблескивавших, точно слюда, глаз. Она прекрасно знала, что одного такого взгляда, даже брошенного издали, ей вполне достаточно, чтобы заставить своего легкомысленного сына повиноваться. Хелмат, стараясь вести себя более прилично, снова локтем подтолкнул своего кузена и уже шепотом повторил: — Нет, ты это видел? Говорю тебе с полной уверенностью, друг мой: сегодня вечером нас будут ждать!
В полном восторге и чуть не лопаясь от нетерпения, Хелмат одним глотком осушил третий кубок вина, готовясь к продолжению этого долгого торжественного обеда, которому конца не было видно.
Обеденный зал Речного дворца был очень красив: прекрасные льняные скатерти на столах, разноцветные шелковые флажки, сотни только что срезанных цветов. Знаменитый белламирский квинтет, разместившись в алькове, что-то негромко наигрывал; десятки светильников освещали зал неровным, пляшущим светом. Теплый вечерний воздух, смешиваясь со слабым запахом древесного дыма, придавал огромному залу домашнее очарование и уют, хотя за длинными столами разместились почти две сотни гостей: члены августейшей семьи и их досточтимые родственники и придворные.
Слуги поспешно обносили гостей вином и пивом, но кушанья пока не подавали, поскольку Маркой II с супругой еще не выходили. Многие из сидевших за столами уже начинали беспокойно ерзать под воздействием удушающей жары и скуки; ожиданию тем более не способствовали модные многослойные одежды, украшенные прихотливой вышивкой. Кое-кто из старших родственников уже начинал ворчать негромко, выражая свое недовольство.
Марек, как следует приложившись к кружке с пивом, тихонько заметил, склонившись к Хелмату:
— Говорят, молодой Данмарк до сих пор с охоты не вернулся. Его отец просто в бешенстве.
Хелмат, с трудом оторвав свой взор от весьма откровенного декольте Анис Ферласа, огляделся: да, ни Маркона, ни его семейства в зале еще нет, да и представители острова Ларион так, похоже, и не прибыли в Рону.
— Боюсь, у Маркона далеко не все гладко пройдет, — шепнул он Мареку. — Данмарк так и не появился, а из Горска и вовсе нет никаких вестей. Что касается братьев-волшебников с острова Ларион, то меня совершенно не удивляет их нежелание участвовать в этих переговорах. Они от воплощения в жизнь идей Маркона только проиграют. Они ведь пользовались полной независимостью в течение нескольких тысяч двоелуний. А теперь Маркой собирается включить их в некий управленческий орган, куда также войдут представители всех наших земель. И тогда столь удобному для них самоуправлению придет конец.
— Но они, по-моему, всегда были настроены мирно, — с некоторым удивлением заметил Марек.
— Да, это верно. Тут сомнений быть не может. — Хелмат потянулся было за булочкой, но очередной пронзительный взгляд Анарии заставил его вздрогнуть и отдернуть руку. — Но то, что они привыкли чувствовать себя единственно правыми, способно принести им немало страданий, когда они будут вынуждены иметь дело со всей нашей семейкой. Ведь они больше уже не смогут, замкнувшись в своей неколебимой уверенности, что им известно все на свете, принимать только такие решения, которые важны исключительно для них самих. Нет, тогда их сунут в общий котел с весьма густым супом.