— Но без ключа Лессека у нас есть только один путь, верно?
— И куда же он ведет? — спросила Бринн, которая внимательно прислушивалась к этой беседе.
Гилмор плотно запахнул плащ, словно ему вдруг стало холодно, несмотря на здешнюю духоту, закрепил застежку у горла и сказал:
— Он ведет в столицу Малакасии, во дворец Велстар.
У Ханны ломило все суставы. Боль была нудная, тупая, какая всегда возникает при сильном обезвоживании организма. День стоял жаркий, и на пыльной дороге при каждом шаге вокруг лодыжек взвивались маленькие облачка пыли. Кроссовки были покрыты тонкой коричневой пленкой. Она шла всего полчаса, но, поскольку уже целых два дня ничего не пила и не ела, даже эти полчаса дались ей нелегко. И в первую очередь это почувствовали ее колени — они всегда безошибочно подсказывали, что она перенапряглась физически. Впрочем, настроена Ханна была решительно. И собиралась идти вперед, пока хватит сил.
Но вскоре о пощаде взмолились лодыжки, плечи и шея.
Дорога, огибая рощицу, где она провела ночь, вела, похоже, вдоль берега в тот городок, который она видела с вершины холма. Только путь туда оказался куда более долгим, чем она предполагала.
— Вдоль этой дороги даже и вороны просто так не летают! — простонала она. — Разве что те, которых плохо учили.
Дорога нырнула в узкий проход между двумя холмами, похожими на горбы верблюда, и города теперь больше видно не было, но Ханна догадывалась, что эта дорога так или иначе должна привести ее туда. Надеясь, что на том конце ущелья, возможно, окажется ручей, она покорно плелась, предвкушая наслаждение холодной родниковой водой, журчащей по гладким камням и заполняющей какое-нибудь симпатичное озерцо.
— Я выпью целый галлон, — пообещала она себе, решив проигнорировать тот факт, что в здешней воде вполне могут кишеть всякие болезнетворные бактерии, только и ждущие, чтобы их кто-нибудь проглотил. — Черт с ними, с бактериями! Я готова принять любую болезнь, которой они служат, — оспу, малярию, что угодно! Мне сейчас не до этого. Раз уж они сегодня дежурное блюдо, то я закажу их... с жареной картошкой!
Она рукавом вытерла пот со лба и стащила с себя куртку.
— Ну и жара! Господи, и как только это могло со мной случиться? Выходит, я не только провалилась буквально сквозь пол в квартире Стивена, но еще и в какую-то пустыню угодила.
Нет, сейчас лучше было не думать об этом. В итоге, конечно же, найдется какое-то рациональное объяснение, верно? Не желая мириться с тем, что она умудрилась стать жертвой каких-то сверхъестественных сил, Ханна старалась придерживаться того мнения, что в подобную чепуху ни в коем случае верить нельзя, ибо все на свете может и должно иметь свой смысл. Но постоянно убеждать себя в этом было страшно утомительно, и, лишь заставляя себя ровным шагом непрерывно продвигаться в сторону города, Ханна обретала некоторое душевное равновесие.
— Ничего, вот я доберусь до города и все выясню, — вслух уговаривала она себя. — Деньги у меня есть. И кредитные карточки тоже. Я вызову такси, или сяду в автобус, или найму какой-нибудь самолет, в конце концов! Мне все равно! — Она повторяла это нараспев, как заклинание. — Я выберусь, непременно выберусь отсюда, и все будет хорошо.
Усталые мышцы сводило, суставы ныли, и ей то и дело приходилось ненадолго останавливаться. Но когда она чуть не потеряла сознание от усталости, в душе ее проснулась тревога.
— Ничего, нужно просто продолжать движение... продолжать идти потихоньку, — шептала она, — чтобы не думать о том, как я сюда попала и что со мной будет теперь. А есть ли в такой глуши автобусы? Вряд ли.
Странное ощущение снова охватило ее, проползло по спине, и, словно дразня, явился вопрос: а что, если все это вполне реально? Что, если она действительно попала в какое-то небывалое место? Совершенно не похожее ни на одно другое и, вполне возможно, даже враждебное?
— Может, и Стивен тоже здесь? Может, именно поэтому он и не позвонил?
Ханна покачала головой. Почему это не случилось с ней раньше? Неужели она опять опоздала? Но мысль о том, что она может отыскать здесь Стивена, придала ей сил. Еще с минуту постояв на дороге и прикинув, далеко ли до конца этого ущелья, она вздохнула и снова решительно двинулась дальше.
Дорога лениво свернула куда-то в сторону, и вдруг прямо перед Ханной выросли трое мужчин, идущих навстречу. Их внешний вид буквально потряс ее: несмотря на жару, все трое были с ног до головы в черном — черные сапоги, черные узкие штаны, черная длинная, до середины бедра, рубаха, подпоясанная ремнем, и черная куртка из толстой кожи, украшенная тисненым золотым крестом. На поясе у каждого висел короткий нож и нечто похожее на шпагу или рапиру; разницы между шпагой и рапирой Ханна никогда не знала. Она просто представать себе не могла, как же им, должно быть, жарко в таком одеянии, и предположила, как и раньше, что в городе проходит какой-то шутливый праздник в стиле эпохи Возрождения или Средневековья.
— До чего же я рада, что встретила вас, ребята, — сказала она.
Ей казалось, что встретить хоть кого-нибудь на этой высохшей пустынной дороге — истинное благословение Господне, даже если эти люди одеты как герои телевизионного фильма по мотивам романа «Айвенго».
— Вы не знаете, где можно найти «Семь-Одиннадцать» или какой-нибудь супермаркет? Мне нужен телефон-автомат, и еще я бы хотела попить. — Вдруг испугавшись того, как они могут отреагировать на подобные вопросы, Ханна нерешительно прибавила: — И не могли бы вы сказать мне, где мы находимся? Дело в том... Нет, я понимаю, что это звучит глупо, но все же что это там за город? — И она указала в сторону залива.
Все трое уставились на нее, словно утратив дар речи. Ханна, помня, что вокруг никого нет, решила к ним не подходить и стояла на приличествующем случаю расстоянии. Она улыбнулась и стала ждать ответа, но тонкие, почти невесомые щупальца явственной опасности холодком пробежали у нее по спине.
Самый высокий из троих — он был выше своих спутников дюймов на шесть или семь — заговорил первым. Сперва Ханне показалось, что она его просто не расслышала или ветер отнес сказанные им слова в сторону. Но потом до нее дошло, что этот человек говорит на другом языке, на чужом и очень странном языке, какого она никогда прежде не слышала. Язык был гортанный, полный нечетко произносимых согласных и немного напоминал валлийский, когда говорящие на нем жители Уэльса порядком выпьют. Но гораздо интереснее было то, что она этот язык понимала! Да-да, она прекрасно понимала каждое сказанное незнакомцем слово!
«Это же просто сон, ну да, сон! Может, ты просто ударилась головой? Ничего, поспи еще немного и через некоторое время проснешься как ни в чем не бывало».
Немного успокоившись, Ханна осмотрелась, уже вполне готовая увидеть на склонах этих холмов, например, красного жирафа, или кита, читающего комикс, или весь их юридический факультет, одетый исключительно в исподнее агентов секретной службы королевы Виктории.
Слова застряли у нее в горле, когда молодой незнакомец снова заговорил. Странным образом его слова складывались в предложения у нее в голове как бы с опозданием в две-три секунды:
— ... слишком далеко от города, моя сладенькая, — похотливым тоном произнес он. — Здесь тебя никто не услышит.
Мужчины быстро окружили ее. Ханна, растерявшись от неожиданности, застыла на месте, чувствуя, что руки и ноги точно залиты бетоном. Она без борьбы опустилась на землю, а они принялись бесстыдно шарить руками по ее телу, срывая с нее одежду и споря друг с другом, кто будет первым. И тут до нее наконец дошло, что с ней сейчас сделают.
В голове звучал сигнал тревоги: «Вставай! Дай им сдачи!» Но она уже угодила в ловушку, и с этими троими ей одной было, конечно, не справиться. Она даже сдвинуться с места не могла — слишком они были тяжелыми. Слыша обрывки фраз, которыми обменивались насильники, Ханна чувствовала, что ее охватывает паника, однако же, как ни странно, не переставала удивляться тому, что понимает эти грубые, точно топором рубленные слова:
— ... Что за поганая одежка на ней?..
— ... Ты только на эти штаны посмотри!..
— ... Чего там смотреть! Стаскивай их с нее, шлюхи вонючей! Или не можешь?
«Это уже происходит! О господи, это же происходит со мной!.. »
Ханна не раз читала о жертвах насилия, о том, как ставшие его жертвами женщины жалели, что не владеют способами самозащиты, что не взяли с собой молоток, или хотя бы газовый баллончик, или ракету «Томагавк», или бог его знает что еще, но она никогда не принадлежала к тем, кто грозно заявляет: «Уж если такое случится со мной, то я... »
Нет, она просто молила Бога, чтобы с нею этого никогда не случилось. И только теперь поняла, что этого мало.
«Ключи», — вспомнила она вдруг.
Кто-то говорил ей, что ключи могу послужить отличным оружием защиты в случае нападения насильника. Ими можно сильно поранить ему лицо, или изуродовать глаза, или даже продырявить мошонку. Где же ее ключи? Куртку она обвязала вокруг талии, но ключей в карманах куртки точно нет... И тут Ханна вспомнила: она положила их на кухонный стол рядом с недоеденной пиццей в доме № 147 на Десятой улице в Айдахо-Спрингс!
Она пронзительно вскрикнула и, царапаясь, точно дикая кошка, попыталась вырваться. Возможно, ей удалось бы даже выцарапать кому-то глаза... но, к сожалению, у нее никогда не было достаточно длинных или особенно острых ногтей. Ханна Соренсон никогда в этом отношении не следовала моде, и ногти у нее всегда были аккуратно подстрижены и подпилены, так что в качестве оружия не годились.
Она яростно лягалась, громко зовя на помощь и моля о пощаде, пока один из насильников не пнул ее коленом меж ног, отчего низ живота сразу пронзила острая боль, а поясница онемела, точно парализованная. Второй мерзавец мучил ее, больно крутя и сжимая груди.
От боли Ханна невольно подалась вперед, потом вцепилась ему в палец зубами и сжимала их все сильнее, словно хотела вообще этот палец откусить. Вскоре она почувствовала вкус крови. Вдохновленная своими успехами и мечтая о том, как хорошо было бы плюнуть откушенным пальцем в лицо этому подонку, она продолжала вгрызаться все глубже, стараясь прокусить палец до кости.
И насильник действительно вскрикнул от боли, перестал терзать ее груди и попытался вырвать из зубов Ханны свой палец, пока она его и в самом деле не откусила.
— Шлюха вонючая! — завопил он и с силой ударил ее.
Первый удар пришелся Ханне в висок, но она почти не обратила на него внимания, настолько сильной все еще была боль внизу живота.
«Жаль, — подумала Ханна, — что он не сломал мне челюсть или нос, потому что тогда я потеряла бы сознание и самое страшное было бы позади».
Но пик жестокости еще не настал, и этот удар в висок пока что был, пожалуй, самым сильным из нанесенных ей ударов.
Тот, что терзал грудь Ханны, отклонился назад, занося свободную руку для такого удара, который наверняка лишил бы ее сознания, но ей удалось еще сильнее стиснуть зубами его прокушенный палец, и она, чувствуя, как его теплая кровь течет ей в рот, решила ни за что не разжимать зубов.
Но страшного удара так и не последовало.