— Значит, все эти истории о ферме в Фалкане и о том, что в Праге ты работал со сплавщиками леса, — ложь? Ты все это выдумал, чтобы скрыть свое истинное происхождение? — спросил он Гилмора.
— Ну конечно же нет! — ответил старик. — На моей ферме произрастал один из лучших Табаков в Фалкане! И я даже теперь могу мгновенно очистить дерево от сучьев и наилучшим образом сплавить его по реке. Я ведь успел прожить долгую жизнь со времен резни в замке Сандклиф. Хотя большая часть того, чем я в этот период занимался, была связана с необходимостью скрываться от тех охотников, которых посылали из дворца Велстар, чтобы меня убить. Но мне нравились все те занятия и умения, которым я научился с тех пор, как бежал из Горска.
— А что же те... охотники? — осторожно спросил Мика.
— Ну, это в основном были довольно мерзкие типы. — И Гилмор сделал такой жест, словно отмахивался от воображаемого насекомого. — На меня стали охотиться с тех пор, как девятьсот восемьдесят двоелуний назад умер правитель Малакасии Дравен. Именно его сын, Марек, первым послал по мою душу профессиональных убийц. Не могу с уверенностью утверждать это, но полагаю, что именно Марек и был первым из тех, чью душу и тело подчинил себе Нерак. В те времена Марек был совсем еще мальчишкой, и довольно симпатичным — пока с ним этого не произошло. Мне кажется, Нерак спрятал ключ Лессека и дальний портал в Колорадо еще до того, как, вернувшись, принялся уничтожать королевский род Элдарна.
— А что за резня была в замке Сандклиф? — И Мика испуганно посмотрел на Гилмора, словно ответ старика мог обрушить на них новые опасности и угрозы.
Гилмор добродушно усмехнулся и попытался несколько разрядить обстановку.
— Знаешь, Мика, я дам тебе одно задание: ты поджаришь этих птиц и кролика, которого Гарек подстрелил еще утром, а потом мы откупорим парочку бурдюков с тем вином, которое Гарек прихватил с фермы родителей, и я расскажу вам все. Примерно в авене езды отсюда к северу, на берегу реки есть симпатичная поляна. Она со всех сторон защищена, и мы сможем спокойно разбить там лагерь.
Подобная перспектива всем показалась на редкость привлекательной, и Версен, пришпорив коня, повел отряд дальше на север, к горам Блэкстоун и фалканской границе.
Факелы, укрепленные в специальных гнездах на каменных стенах, отбрасывали неровный свет на воинов дворцового гарнизона, выстроившихся цепью во всю длину узких коридоров, ведущих из покоев принца Малагона в зал приемов, находившийся в северном крыле. Каждый гвардеец был одет в особую форму с профилем Малагона в боевом шлеме, высеченном на толстой нагрудной пластине. Поверх формы каждый также надел металлическую кольчугу. Тщательно зашнурованные черные кожаные башмаки туго облегали щиколотки; в башмаки были заправлены узкие черные штаны. Однако летящие черные плащи с капюшонами делали гвардейцев похожими скорее на студентов-богословов, чем на бравых и отлично обученных защитников малакасийской короны. Под складками плаща у каждого прятался палаш или мощный лук.
Впрочем, на дворец Велстар никто не нападал уже почти тысячу двоелуний. Что не мешало дворцовой страже всегда быть наготове и в высшей степени серьезно относиться к ежедневным учениям. Офицеры дворцового гарнизона требовали поистине рабского — даже раболепного — подчинения от каждого из гвардейцев. Многие из них так никогда и не видели своего правителя, но каждый готов был отдать за него жизнь, если это потребуется. Постоянно находиться во дворце считалось великой честью, и большинство малакасийских воинов, безнадежно застрявших на оккупированных территориях, только и мечтали о том, как им когда-нибудь прикажут отправляться домой и охранять покой величайшего правителя Элдарна. Многие из них даже и не знали, что принц Малагон крайне редко покидает свои покои. Его генералы и адмиралы регулярно встречались для обсуждения насущных проблем, возникающих перед оккупационными войсками, рассредоточенными по всему Элдарну, но сам правитель Малакасии присоединялся к ним отнюдь не часто.
Он предпочитал целыми днями медитировать в своих темноватых, расположенных анфиладой комнатах и даже пищу принимал чаще всего у себя наверху. Ему приносили ее прямо из дворцовой кухни, но, судя по тому, о чем вполголоса рассказывала его стража, все эти изысканные кушанья чаще всего отправлялись назад нетронутыми. Ходили даже слухи, что Малагону для поддержания сил пища и вовсе не требуется.
Перед сегодняшним вечером Малагон известил членов своего военного совета, что намерен встретиться с ними и сообщить о том, какие политические изменения, давно уже им задуманные, он собирается произвести в государственном устройстве Элдарна. И теперь советники ожидали в зале приемов, чувствуя себя крайне неудобно в военной форме, и довольно нервно беседовали друг с другом о том, в каком состоянии пребывают в настоящий момент оккупационные войска в целом и какова эффективность деятельности каждого из вверенных им подразделений.
Адмирал Кувар Аренторн с северного побережья нервничал, пожалуй, больше других, ожидая встречи с правителем: на лбу у него выступили капли пота, под мышками расплылись темные круги, и он неумолчно с беспокойным возбуждением рассуждал о необходимости присутствия малакасийского военного флота на юге.
Адмирал Аренторн был самым молодым из присутствующих военачальников; он сделал весьма быструю карьеру после того, как близ Северного архипелага разом погибло несколько боевых кораблей и Малагон приказал казнить весь командный состав флота. Малакасийцы тогда преследовали два пиратских судна через все Равенское море и в итоге с размаху налетели на скалы, во множестве торчавшие над поверхностью моря между Малакасией и Горском.
Аренторн залпом осушил кубок фалканского вина и тут же снова его наполнил. Он чувствовал, что нижняя рубаха уже насквозь промокла от пота, и опасался, что вскоре и на военной форме проступят безобразные и неприличные пятна. Некоторые из присутствующих уже поглядывали на него с неодобрением, угощаясь изысканными кушаньями, которые то и дело подносила им целая толпа слуг. Но Аренторн решил не обращать на соседей внимания. Залпом выпив вино и в третий раз наполнив кубок, он отошел к открытому окну, надеясь покурить и хоть немного успокоиться.
А в полутемных коридорах того крыла, где были расположены покои Малагона, начальник стражи коротко пролаял приказ, и гвардейцы тут же вытянулись по струнке. Однако не последовало ни звонких фанфар, ни хотя бы скрипа старинных дубовых дверей. Правитель Малакасии, почти невидимый в складках тяжелого шерстяного плаща, безмолвно проплыл по коридору к залу приемов. Никто из стражников не осмелился даже взглянуть на него, но многие отметили его совершенно бесшумную походку. Казалось, ноги Малагона вообще не касаются пола, и он просто летит над ним, более похожий на призрака, чем на живого человека, и плащ его тоже летел за ним следом в душном, лишенном сквозняков коридоре, вздымаясь как черные крылья. В тусклом свете дворцовых переходов было почти невозможно различить, где кончаются одежды принца Малагона и где начинается та непроницаемая тьма, что всегда его окружает.
Но преданные своему правителю душой и телом, гвардейцы даже и не задумывались о том, чтобы понять, что именно заключает в себе эта тьма. Каждый понимал, что, если он хоть шевельнется, смерть его будет быстрой и настигнет его без предупреждения. Двери зала приемов как бы сами собой распахнулись перед Малагоном, и гвардейцы опасливо переглянулись, увидев, как эти двери вновь плотно закрылись, стоило величайшему правителю Элдарна, похожему скорее на бесплотную тень, исчезнуть внутри. В окружении тех советников, которым Малагон более или менее доверял, он не испытывал необходимости в дополнительной охране. Кроме того, в зале у дверей уже стояли четверо гвардейцев.
Услышав, как отворились и тут же захлопнулись двери зала, адмирал Аренторн в последний раз сильно затянулся и вытряхнул табак из трубки в чей-то забытый кубок, стоявший на подоконнике. Малагон, беззвучно ступая, вышел на середину зала, и все присутствующие тут же опустились на одно колено и низко склонили голову, глядя в пол. А он, бегло окинув взором присутствующих поверх их склоненных голов — да, это были самые отборные, самые верные его слуги! — скользнул к просторному прямоугольному столу и уселся на свое привычное место.
— Прошу всех садиться, — негромко пригласил он, и его мрачный голос странным гулким эхом прозвучал в зале, нарушив напряженную тишину.
Аренторн быстро огляделся: все уже поднялись и медленно двинулись к столу советов, занимая положенные места. Его место было по другую сторону стола, у стены, и ему пришлось пройти за спиной Малагона, чтобы занять его. Как только Аренторн поравнялся с принцем, он почувствовал, что желудок ему сводит жутким болезненным спазмом, а сердце стучит в груди, так что, наверное, слышно всем окружающим, но это не помешало ему выхватить саблю из украшенных самоцветами ножен и изо всех сил полоснуть ею по спине Малагона, прикрытой черным плащом.
Вокруг послышались крики: «Аренторн, нет!» и «О мой принц!», но было уже слишком поздно. Аренторн торжествующе улыбался при мысли о том, что наконец-то с этим демоном-правителем, который столько двоелуний подавлял и мучил население Элдарна, будет покончено. И он нанес Малагону еще один удар, снова вложив в него все свои силы и всю свою ненависть.
Сабля, сверкнув в свете факелов и свечей, прошла сквозь тело правителя, и глубоко вонзилась в толстую деревянную столешницу.
Аренторн, побелев как мел и задыхаясь, что-то крикнул в ужасе и попытался высвободить саблю и нанести еще удар. Но к нему уже спешили королевские гвардейцы, размахивая тяжелыми палашами, а сидевший ближе других пожилой генерал из Пеллии вскочил с места и встал между Аренторном и Малагоном, загородив правителя собственным телом.
Молодой адмирал тщетно дергал за рукоять сабли, пытаясь выдернуть ее из столешницы, но это ему никак не удавалось. И тут он ощутил тяжкую, разрывающую плоть, боль от удара палашом. А сабля вдруг совершенно свободно вышла из столешницы, и Аренторн чуть не упал навзничь.
Он уже замахнулся было, чтобы нанести свой последний удар, но, почувствовав нечто странное, глянул на рукоять клинка: ему показалось, что она странным образом отделилась от сабли или расшаталась. Однако в руке он, как оказалось, сжимал уже не свою саблю с изысканно инкрустированной золотом и драгоценными камнями рукоятью, а змею, огромную болотную гадюку, более трех локтей в длину, и вдоль хребта у нее тянулся алмазный орнамент, сверкавший так же ярко, как золото и рубины на рукояти его сабли.
У Аренторна не хватило времени вдосталь полюбоваться смертоносной красотой чудовищной змеи: свившись в кольцо, она с силой отклонилась назад и сперва куснула его в запястье, а потом вонзила свои ядовитые зубы прямо ему в правую скулу, под глазом.
Испустив ужасный вопль, Аренторн зашатался и рухнул на пол. А змея со странным металлическим звуком упала рядом и опять превратилась в саблю. Сквозь застилавшую ему глаза кровавую пелену Аренторн увидел, что над ним с поднятым палашом застыл один из стражников Малагона. Затем сквозь какофонию криков и проклятий он услышал — то ли сердцем, то ли ушами — гулкий голос Малагона: «Прекратить!»
Гвардеец быстро выпрямился, а его палаш завис в воздухе над несостоявшимся убийцей, который корчился на каменном полу. Прижимая к укушенному лицу окровавленную руку, Аренторн плакал, точно заблудившийся ребенок.
Если не считать этих жалобных звуков, вокруг стояла полная тишина. И в этой звенящей тишине опять послышался голос Малагона:
— Убери свой меч в ножны, солдат.
Стражник незамедлительно подчинился, но остался стоять над Аренторном.
— Адмирал Аренторн, — промолвил Малагон. Аренторн был уверен, что слышит короля внутренним слухом, а не ушами; его глубокий звучный голос гулким эхом отдавался у него внутри черепа, точно голос бога, запертого в полой горе. — Ты осмелился нанести мне удар, и я ценю твою чрезвычайную храбрость и решительность, но ты проиграл. Вставай, Аренторн.
Плащ Малагона казался Аренторну сгустком непроницаемой тьмы. Молодой адмирал с трудом поднялся на ноги. Укусы на его лице и запястье сильно кровоточили. Он бессильно уронил руки, понимая, что смерть неминуема: в конце концов, он и не ожидал, что ему удастся покинуть этот зал живым. Он подумал об отце и приготовился умереть с достоинством.
— Ты не человек, ты демон! — бросил он в лицо Малагону, стараясь говорить как можно спокойнее. — Ты заставил весь Элдарн страдать!
И услышал тот же лишенный выражения голос:
— Да, я заставил весь Элдарн страдать, потому что это доставляет мне удовольствие. — Он сделал едва заметный знак одному из стражников: — Мою карету.
Гвардеец поспешил прочь, а Малагон снова обратил свой скрытый черным капюшоном лик в сторону Аренторна.
— Ты ведь родом из Порт-Дениса, кажется? Вот туда мы с тобой вместе и отправимся.
Аренторн не имел ни малейшего желания выяснять, что именно его жестокий правитель собирается сделать с жителями Порт-Дениса; он снова бросился на Малагона, втайне надеясь, что его тут же убьют. Но Малагон слегка, почти небрежно, махнул рукой, и Аренторн покатился по полу, извиваясь от невыносимой боли, огнем вспыхнувшей у него в мозгу. Боль была так сильна, что он не сдержался и громко закричал, а потом, теряя сознание, свернулся на полу, поджав колени к груди.
— Ты непременно переживешь эту ночь, адмирал, — пообещал ему Малагон, и Аренторн погрузился во тьму, полную кошмарных, мучительных видений.
Порт-Денис находился в нескольких днях езды от дворца Велстар, но целый караван карет и верховых, сопровождавших правителя Малакасии, проделал этот путь менее чем за один авен. Придворные и офицеры почувствовали лишь, как мир вокруг них померк, превратившись в некое подобие странного темного коридора, где видна была лишь земля под копытами коней и колесами карет да две луны в небесах.
Но вскоре они ощутили запах моря и соленый морской ветерок. Темный коридор кончился. Карета Малагона замедлила ход и остановилась на утесе над заливом, в который впадала река. Порт-Денис раскинулся по обоим берегам этой реки; довольно невзрачные дома его точно вросли в склоны холмов. Члены военного совета старались не показывать друг другу охватившего их ужаса, но не могли сдержать дрожь, сознавая, что этому городу сейчас предстоит испытать на себе всю силу гнева Малагона; и никто из них не мог бы сказать с уверенностью, что и его родное селение не минует та же участь.
Аренторна выволокли из кареты и швырнули на землю, к ногам Малагона, мрачно на него глядевшего.
Принц чуть повел над ним рукой и тихо сказал:
— Ты больше не будешь страдать.
И раны на лице и руке адмирала мгновенно зажили, жгучая боль, вызванная ядом змеи, утихла, словно унеся с собой и мучительное смятение предсмертного забытья.
Аренторн с трудом поднялся на ноги и посмотрел на черную, точно сгусток мрака, фигуру в плаще, высившуюся с ним рядом.
— Не делай этого, Малагон, — сказал он. — Ведь эти люди ни в чем не виноваты. Они всего лишь старались выжить, хотя ты и прижал их к ногтю, пытаясь окончательно раздавить.
— Я избавил тебя от боли не для того, чтобы ты указывал мне, что я должен делать, — ледяным тоном поставил его на место Малагон. — Просто боль помешала бы тебе стать свидетелем моего могущества. — Принц указал на город. — Твоя семья — жена, дети, отец — ведь здесь живут, верно?