Но Версен уже не слушал ее. Он вдруг так резко выпрямился в седле, что голова Брексан сильно качнулась назад; раненую скулу и онемевшую шею пронзили острые стрелы боли.
— Эй, ты что? Ведь больно! — сердито крикнула она, но он не ответил, и она, встревожившись, что ее шутки насчет трофеев как-то его задели, пояснила: — Неужели ты не понял, что я просто шутила?
— Ты запах чуешь? — словно не слыша ее и смешно вытягивая шею, спросил Версен.
— Какой? Запах Карна? — рассмеялась Брексан. — О да! От него разит еще хуже, чем от тебя. Да ладно. Беру все свои слова обратно.
— Да при чем здесь Карн! — Версен был совершенно серьезен. — Ты чувствуешь, какой запах приносит ветер?
Брексан потянула носом — и вдруг почуяла его, далекий, но все же отчетливо чувствующийся запах деревьев, прибитой дождем пыли, океана.
А Версен, забыв об усталости, жадно вдыхал эти приморские запахи. Да, ошибки быть не могло! И он уже, напрягая слух, мог смутно расслышать громкие сердитые крики морских птиц. И представлял себе, как чайки ныряют в воду у пристани и дерутся друг с другом из-за отходов, которые рыбаки, чистящие пойманную днем рыбу, кидают в море.
— Должно быть, мы уже совсем близко, — тихо сказал он Брексан.
— По-моему, это одновременно и хорошая новость, и плохая. — И Брексан, позабыв о боли, выпрямилась в седле и встревоженно поискала взглядом Хадена.
— А что, если удача нам все-таки улыбнется? — прошептал Версен. — Ведь если бы они хотели нашей смерти, то давно бы уже нас прикончили. А вдруг мы заедем в какой-нибудь город или селение? И там, возможно, нам удастся сбить алмора со следа и затеряться в толпе...
Впрочем, едва произнеся эти слова, Версен и сам усомнился в том, что такое возможно. Алмора, точно пьяненького воришку, просто так в канаву не столкнешь. А вот если им удастся выбраться на какое-нибудь сухое место, желательно повыше — на чердак или на крышу дома, тогда...
Процветание Стрэндсона началось, когда — примерно пять поколений назад — малакасийский военный флот перекрыл практически всю торговлю в южных и восточных портовых городах Роны. Будучи самым северным ее портом на побережье Равенского моря, Стрэндсон оказался ближе всего к Ориндейлу, одному из наиболее развитых торговых центров Элдарна. И хотя флот Малагона продолжал суровую таможенную блокаду гавани, многие суда, везущие самые разнообразные товары — текстиль, лес, зерно, фалканские вина и даже живой скот, — все же пропускали к причалам, где их грузы подвергались дополнительной проверке со стороны сухопутных армейских частей.
Для судов, желавших войти в гавань Стрэндсона, были разработаны строгие правила: капитаны судов, блокирующих доступ в гавань, обеспечивали торговым судам безопасный проход к причалам, однако мгновенно пресекали любую попытку провезти контрабанду или какие-то запрещенные товары. Суда контрабандистов сжигали дотла, и языки пламени порой были видны на воде даже с дальних холмов, что высились за городом.
Внешней стороной подобного контролирования портов в Восточных землях армией принца Малагона явилось существенное уменьшение жалоб ронских торговцев на постоянное повышение налогов на импортируемые товары. Жители Стрэндсона прекрасно понимали, что им живется гораздо лучше, чем в других портовых городах Роны, Праги и Фалкана. Им не требовалось оформлять слишком много документов, а таможенных чиновников, естественно, легко было подкупить, да и дороги, ведущие на восток через сельские районы Роны, хорошо охранялись, что весьма способствовало процветанию торговли. И купцы вскоре привыкли к неписаным правилам, благодаря которым жизнь в Стрэндсоне крутилась как хорошо смазанное колесо. Между Стрэндсоном и Малакасией были заключены прямые соглашения, и многие портовые дельцы разбогатели благодаря своим симбиотическим взаимоотношениям с оккупантами.
Жителей Стрэндсона никогда не пугало появление в городе малакасийских солдат, даже если крупные патрульные отряды занимали окрестные леса и дороги. Время от времени солдаты осуществляли «инспектирование» порта, словно желая напомнить о малакасийском могуществе, но аресты производили редко, и убийства здесь, в отличие от южной Роны, были скорее исключением, чем правилом.
Несмотря на то что город давно привык к регулярному вмешательству малакасийцев в торговлю и припортовую жизнь, серонов здесь, как и во всей северо-западной части Роны, не видели уже двоелуний пятьсот, и при виде Карна и его спутников жители Стрэндсона неприязненно ежились.
Определенное недовольство жителей города вызвала и доставка серонами своих пленников в порт через малакасийский контрольный пункт. Правда, двое солдат оккупационной армии, опустив обнаженные мечи, потребовали предъявить документы, но Карн так рявкнул на них, что таможенники тут же смутились. А он, продемонстрировав им нашивки на своей военной форме, молча отодвинул их в сторону и хотел пройти, но они все же колебались и не пропускали его.
И тут вперед выехал Хаден. Он неторопливо спешился и пошел на часовых, не доставая оружия, но негромко и угрожающе рыча. Солдаты переглянулись и, видимо, решив, что благоразумие — это самая лучшая доблесть, попятились за деревья. Когда Карн со своим отрядом двинулся дальше, один из часовых все же предпринял слабую попытку сохранить достоинство и хриплым срывающимся голосом пискнул: «Проходите!», что было уже совершенно бессмысленно.
В порту вокруг серонов и их пленников мгновенно собралась целая толпа любопытствующих и зевак. Впрочем, люди побаивались, и мало кто осмеливался прямо обращаться к этим жуткого вида воинам. Но Версену все же удалось услышать, как кое-кто в толпе выкрикивает в адрес серонов всякие непристойности. Интересно, подумал он, насколько храбрыми они окажутся, если сероны вздумают им ответить? Детей, правда, спешно загнали в дома, да и многие пешеходы испуганно шарахались, освобождая им путь, а наиболее трусливые купцы попросту закрыли свои лавки до конца дня. Никто из жителей Стрэндсона раньше серонов не видел, так что они понятия не имели, что этим зловещего вида созданиям, одетым в малакасийскую военную форму, могло понадобиться в их мирном городе.
Теперь толпа вокруг них увеличилась уже раза в три, и некоторые могучего телосложения земледельцы даже осмелились вступить с серонами в пререкания. В итоге кольцо из человеческих тел стало настолько плотным, что Карн натянул поводья и жестом велел своим спутникам остановиться.
Сам он оставался совершенно спокойным. Ни он, ни Рала даже не подумали спешиться или вытащить оружие. Оглянувшись, Версен увидел, что Хаден готовится к бою, и ему стало не по себе при мысли о том, как сероны будут разрывать людей на куски, а потом пожрут и убитых, и раненых.
Толпа вокруг них окончательно сомкнулась, и Версен услышал крики: «Вы что, пленные?», «Они вас выкрали, да?» Со всех стороны сыпались предложения бежать. Кто-то крикнул: «Эти двое наверняка повстанцы! Давайте освободим их!» Потом подобные призывы стали раздаваться в толпе все чаще.
Брексан расцепила руки, которыми крепко обнимала Версена за талию, и нервно поглядывала на разгневанных жителей города. Толпа вокруг них была слишком плотной, так что протолкнуться сквозь нее к Ренне они бы все равно не сумели, но Брексан, не оставляя надежды на спасение, продолжала высматривать какой-нибудь переулок, или боковую тропинку, или хотя бы открытые двери дома, куда можно было бы нырнуть и исчезнуть. В порту было грязно, жидкая грязь густым слоем облепила копыта Ренны, и Брексан подумала, что передвигаться пешком в их теперешнем состоянии им наверняка было бы весьма затруднительно. И вдруг сердце у нее упало.
И она, бывший воин оккупационной армии, простирая к толпе руки, пронзительно, совсем по-женски, завопила:
— Скорее выходите на сухие места! Подальше от луж! Назад, назад! Уходите с этой улицы! Спасайтесь! — Но было уже слишком поздно.
Многие колебались, вопросительно поглядывая на Брексан, и тут алмор нанес свой первый удар. Его жертвой оказалась тучная женщина, гневно потрясавшая кулаком перед носом у Карна. В отличие от того нападения в горах алмор не стал медленно поглощать ее — толстуха словно взорвалась, а потом ее жирные руки, груди, похожие на мешки с мукой, и дрожащий, как желе, живот словно провалились внутрь. Перед застывшей от ужаса Брексан мелькнули выпученные от страха глаза несчастной, и тут же глазные яблоки словно вытекли, лишились всякой жизненной силы и провалились куда-то внутрь, в глубину опустевшего теперь черепа. В мгновение ока от бедной толстухи не осталось ничего — отвратительный кожистый мешок да несколько рассыпающихся костей.
Но это было только начало.
Разгневанная толпа еще не совсем поняла, что происходит, а алмор уже выбрал вторую жертву. Полупрозрачное тело чудовища, светясь благодаря полученному после первого убийства запасу энергии, взметнулось над мостовой, покрытой жидкой грязью, как гигантская волна, и заключило в свои жуткие объятия того крупного мужчину, который все подбивал Версена спасаться бегством. Алмор обрушился на него, точно смерч, каждой клеточкой своего существа впитывая чужую жизненную силу. Лицо злополучного купца, прежде почти багровое, резко побледнело, став почти прозрачным, как лик самого демона; было видно, как быстро кровь из его тела перетекает в тело алмора. А потом бедняга рухнул на землю, точно марионетка, у которой взяли и подрезали все поддерживавшие ее нитки. После чего алмор вновь всосался в сырую землю, а купец исчез почти без следа.
Настроение толпы быстро менялось: гнев сперва уступил место любопытству, а несколько мгновений спустя — ужасу.
Версен и Брексан продолжали кричать: «Это алмор! Уходите скорей! Выбирайтесь на сухие места!», но древний демон успел поживиться еще двумя жертвами, прежде чем любопытствующие все же отступили. Многие взобрались на относительно безопасный деревянный тротуар, тянувшийся вдоль дороги, но расходиться не спешили.
Тогда Хаден спокойно пришпорил коня и выехал вперед, остановившись точно рядом с Ренной. Хотя алмора вроде бы больше не было видно, но Версен выкрикнул еще одно предупреждение об опасности, хотя люди и без того уже понемногу разбегались. И тут Хаден наотмашь ударил его по губам тыльной стороной ладони. Удар был столь силен, что вышиб ронца из седла, и он с громким всплеском упал прямо в лужу.
— Вставай! Скорее залезай обратно! — Брексан в ужасе протянула к нему руки.
Версен медленно поднялся. Не сводя глаз с серона, он провел рукой по окровавленным губам, вытер ее о плащ, взял Ренну под уздцы и повел ее к зеленой полоске общинной земли, ободряюще похлопывая кобылу по крупу и приговаривая:
— Ничего, не бойся, он ушел и ничего мне не сделает. Здесь совершенно безопасно.
Но Брексан сдаваться не собиралась. Развернув Ренну, она двинулась на Хадена, свирепо стиснув зубы и ударяя кобылу пятками в бока. А потом заставила ее прыгнуть и сама бросилась на серона. Ее нападение было столь неожиданным, что Хаден не успел даже вскинуть руки, чтобы прикрыться от ударов. Ругаясь, как пьяный сапожник, Брексан успела нанести ему несколько весьма чувствительных ударов по физиономии, и без того уже достаточно изуродованной, прежде чем ему удалось схватить ее за пояс и вышвырнуть из седла на землю. Брексан упала на спину и довольно сильно ударилась. От боли она не заметила, как смеялись над ней, повернувшись в седлах, Карн и Рала.
Несмотря на охвативший его бешеный гнев, Версен понимал, что слишком устал и обессилел от боли, чтобы принять участие в этой потасовке. Он просто подошел к Брексан и помог ей подняться, с трудом удерживая девушку от очередного безрассудного нападения на серонов.
Брексан едва стояла на ногах, но гневно выкрикивала, глядя на Хадена:
— Учти, проклятый ублюдок, я до тебя еще доберусь!
Покрытое шрамами лицо серона осталось совершенно бесстрастным. Он сплюнул Брексан под ноги кровавый сгусток, и она тут же снова рванулась к нему, но Версен держал ее крепко. И ей ничего не оставалось, как поносить Хадена последними словами и визжать, как обманутая торговка рыбой.
Версен в очередной раз подивился той силе духа и той ярости, что таились в душе этой хрупкой хорошенькой женщины, бывшего солдата малакасийской армии, дезертировавшей из своего полка. Даже в таком бешенстве Брексан казалась ему удивительно привлекательной.
— С тобой я готов хоть завтра в бой идти, — сказал он, игриво прижимая ее к себе и заботливо стряхивая у нее со спины прилипшую грязь
— Дай мне только этого типа раньше прикончить! — злобно прошипела она, не замечая, что из опухшего глаза на изуродованную скулу непрерывной струйкой стекают слезы. — Вот эту тварь! — И она для пущей убедительности ткнула в Хадена пальцем. — И еще того бездушного ублюдка, который мне скулу сломал. Клянусь всеми богами, Версен, я непременно вспорю этим гадам животы и съем их сердца! — Она помолчала, переводя дыхание, и прибавила: — И я хочу, чтобы в эти мгновения ты был со мной рядом.
Версен улыбнулся, вынул у нее из волос несколько комочков сухой земли и сказал:
— Что ж, это, наверное, самое приятное из того, что я до сих пор от тебя слышал.
Брексан рассмеялась, морщась от боли в щеке, и потянулась к поводьям. Ренна коротко заржала как бы в знак одобрения и пошла следом за Брексан по грязной дороге к причалам, видневшимся по ту сторону заросшей травой полосы земли.
Версен чуть помедлил и внимательно осмотрелся. Рядом уже не было ни души, хотя это место считалось одним из самых оживленных в Стрэндсоне. Неподалеку на земле валялись жуткие останки четырех жертв алмора, бесформенные бугорки, казавшиеся Версену открытыми ранами в теле земли, которые, возможно, никогда не затянутся и не зарастут. Он содрогнулся. И, стараясь ступать как можно осторожнее и даже близко не подходить к этим страшным следам нападения древнего демона, двинулся следом за Брексан. Ему казалось, что сама земля может вот-вот разверзнуться, и они вместе с Брексан и Ренной провалятся прямо в сверкающий жемчужно-белым ослепительным светом элдарнский ад.
За поросшим травой лужком простиралась гавань Стрэндсона. Обычно кипящие жизнью, доки сегодня примолкли. Весть о нападении алмора мгновенно облетела весь порт, и, кроме парочки пьяниц, крепко спавших возле пустой деревянной клети, Версен не заметил среди брошенных тюков и клетей с товарами ни одного грузчика, ни одного матроса или купца, ни одной проститутки. Казалось, они едут сквозь гробницу какого-то морского бога, полную судов, бакенов, траловых сетей и якорных цепей. Версен и Брексан разговаривали едва слышным шепотом, не решаясь нарушить окутавшую город тишину. Даже визгливые чайки молча бродили вдоль деревянных причалов и доков в поисках пищи, и Брексан стало не по себе при мысли о том, что даже эти, самые крикливые из морских птиц притихли, опасаясь жуткого алмора.
Пять пирсов вытянулись далеко в море, и самый длинный из них представлял собой совершенно невероятную конструкцию, покоившуюся на мощных дубовых сваях, врытых в морское дно на большой глубине. К этому пирсу была причалена двухмачтовая шхуна, глубоко сидящая в воде и, видимо, совершенно готовая к отплытию.
Эта шхуна называлась «Фалканская танцовщица» и, несмотря на крупные габариты, формы имела весьма изящные, обтекаемые, обладала довольно узким бимсом и, по всей видимости, была легка на ходу. Версену даже показалось, что шхуна уже уплывает в море, хотя он ясно видел, как крепко она причалена к пирсу. Прищурившись и напрягая зрение, он сумел разглядеть на палубе шхуны какое-то движение. И ужасная мысль пронзила его: неужели им с Брексан придется уплыть отсюда в открытое море?