Не обменявшись ни словом, мы прорубились сквозь толпу монстров к перилам вокруг ядерного колодца. Защищенные со спины загородкой, мы давали последний бой, оставив всякую надежду на спасение, движимые одним стремлением убить как можно больше рептилий, прежде чем наступит неизбежный конец.
Один из дьяволов перебрался через перила позади нас, по ту сторону ядерного колодца, и попытался перескочить через него, чтобы напасть сзади. Но не сумел перепрыгнуть слишком широкий колодец и с бешеным визгом низринулся в разверстую бездну.
Я давным-давно отключил нервные импульсы, сообщавшие мозгу о боли и усталости, но мои руки с каждым ударом становились все тяжелей, поднимались все медленней. Когти одной рептилии разодрали мою грудь, вторая полоснула меня по лицу. Это был конец.
Почти.
И тогда среди кровавой бойни я вдруг осознал, что они вовсе не пытаются убить нас; они умирают десятками, чтобы исполнить приказ неумолимого Сетха: взять нас живьем. Наша быстрая смерть его не устроит.
Я не позволю ему опять наложить свои грязные лапы на Аню. В последнем могучем порыве я обхватил ее за талию и вместе с ней перевалился через перила - в разверстый зев раскаленного докрасна колодца, уходившего в яростные, бушующие недра кипящего ядра.
Мы низвергались все глубже и глубже, навстречу расплавленному, бушующему сердцу Земли.
Навстречу смерти.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧИСТИЛИЩЕ
Здесь Смерть себе воздвигла трон,
Здесь город, призрачный, как сон,
Стоит в уединенье странном,
Вдали на Западе туманном,
Где добрый, злой, и лучший, и злодей
Прияли сон - забвение страстей.
14
Мы низвергались все глубже и глубже.
Тусклое свечение недр Земли озаряло нас багрянцем. Свободное падение словно лишило нас тел, мы стали невесомы, как парашютисты в затяжном прыжке или астронавты при отсутствии силы тяжести. Мы будто зависли в воздухе, сверхъестественным образом паря в пустоте, медленно изжариваясь в источаемом снизу потоке опаляющего жара. Жгучий ураганный ветер, напоминавший выхлоп ракетных дюз, крутил нас, как пушинки. Невозможно было говорить, даже дышать.
Я приказал телу извлечь кислород из клеточных вакуолей - временная, бессмысленная отсрочка; но уж лучше так, чем сжигать легкие, пытаясь вдохнуть пылающий воздух. Я лишь надеялся, что Аня поступит так же.
Краткий экскурс в разум Сетха дал мне возможность узнать, что эта кажущаяся бесконечной труба доходит до земного ядра, где яростный жар питает искривитель континуума, способный зашвырнуть нас в иную точку пространственно-временного вектора.
Это наш единственный шанс ускользнуть от Сетха и медленной смерти, которую он нам приготовил. А если нет - то нам останется только одно: погибнуть в бурном море жидкого железа, которое стремительно надвигалось на нас снизу.
Я притянул Аню к себе, и она крепко обняла меня за шею. Слова были не нужны; наши объятья сказали все, что требуется. У меня мелькнула мысль, что Сетху и его чудовищам не дано узнать подобной близости, такого полного слияния, что это исключительный дар млекопитающих.
Зажмурившись, я попытался припомнить ощущения, которые испытывал при предыдущих пространственно-временных переходах. Всеми силами я пытался войти в контакт с творцами, чтобы они вытащили нас в свой мир. Все впустую. Мы продолжали низвергаться к земному ядру, прильнув друг к другу в невесомости свободного падения, а источаемый снизу жар сжигал наши тела.
Энергия. Нужна титаническая энергия раскаленного ядра планеты или лучистой поверхности звезды, чтобы исказить пространственно-временной вектор и вызвать искривление континуума. Чем ближе мы оказывались к расплавленной массе железа на дне ядерного колодца Сетха, тем больше мы приближались к источнику столь необходимой нам энергии - но та же энергия убивала нас, отнимая дыхание, обугливая нашу плоть.
Выбора у нас не оставалось. Я приказал телу собрать всю воду до капли, которую оно способно выделить, и покрыть кожу потом, отчаянно надеясь, что тонкая пленка влаги поглотит опалявший меня жар и спасет от участи быть изжаренным заживо - хотя бы еще на пару секунд.
Лицо Ани, прижатое к моему, вдруг замерцало. Я подумал, что это вытекают мои глаза, но тут ощутил, как она обращается в моих объятьях в ничто. Ее тело словно заколебалось и стало прозрачным.
Прекрасное лицо исказила горестная гримаса - то ли вины, то ли отчаяния. Сквозь застилавшую глаза пелену слез я увидел, как оно замерцало, подернулось рябью и померкло, обратившись в мираж.
Все еще оставаясь со мной, Аня преображалась. Она засветилась, ее телесная оболочка рассеялась, превратившись в сферу чистейшего серебристого света, подкрашенную багровым свечением земного ядра.
Она воистину была богиней, настолько же превосходившей в развитии меня, как я превосходил амебу. Принятое ею человеческое обличье, ее страдания в этом обличье были жертвой, принесенной во имя любви ко мне. Теперь же, под опалявшим дыханием смерти, она вернулась в свой истинный облик - шар чистой энергии, пульсировавший и уменьшавшийся прямо на глазах.
"Прощай, - прозвучало в моем сознаний, - прощай, милый".
Серебристая сфера исчезла. Одинокий, брошенный всеми, я летел навстречу самому настоящему адскому пламени.
Первой моей мыслью было: "Ну хотя бы она в безопасности". Ей удастся бежать, быть может даже вернуться к остальным творцам. Но я не мог не признать, что в груди моей бушевала горечь, беспредельная тоска и мука, наполнявшая каждый атом моего существа. Моя любимая бросила меня на произвол судьбы; я должен встретить смерть в одиночестве. Конечно, она поступила правильно, но все равно бездна неизбывного горя поглотила меня куда более темная и глубокая, чем колодец, по которому я летел.
Из моей груди исторгся безотчетный рев ярости - вопль гнева на Сетха и его сатанинское могущество, на творцов, создавших меня, чтобы исполнять их повеления, на богиню, покинувшую меня...
Аня покинула меня. Все-таки есть предел лишениям, которые богиня вытерпит ради любви к смертному. Я круглый дурак, раз возомнил, что может быть иначе. Боль и смерть - удел ничтожных творений, прислуживающих творцам, и самозваных богов не касается.
И тут дуновением ангела смерти меня окатила волна космического холода словно я вонзился в сердце древнего ледника или отдаленнейшие глубины межгалактического пространства. Холод и мрак были настолько всеобъемлющи, что я мгновенно промерз до последней молекулы.
Мне хотелось кричать, но у меня уже не было тела. Не было ни пространства, ни времени. Я существовал, но вне формы, пребывая в абсолютном ничто, где ни света, ни тепла.
Нематериальной сущностью своего разума я узрел шар - планету, медленно кружившуюся передо мной. Я знал, что это Земля, но совсем не такая, как известная мне прежде, - то была планета-океан, сплошь покрытая голубой водой, искрившейся на солнце. Над лазурью моря проплывали длинные ряды белейших облаков. Я не видел ни одного острова, ни одного заметного клочка суши, нарушавшего ровную гладь океана. Вместо льда оба полюса покрывали глубокие синие воды, как и всю планету.
Земля медленно, величественно повернулась, и я наконец-то увидел коричнево-зеленую землю. Один огромный континент - Азия и Африка, Европа и Америка, Австралия, Антарктида и Гренландия, слившиеся в исполинский материк. И все равно, изрядную часть суши покрывали мелкие внутренние моря, озера величиной с Индию, реки, длиной превосходившие вечный Нил, а шириной - могучую Амазонку.
Паря в пустоте, я, бестелесный, увидел, как обширный материк начал распадаться. Мысленным слухом я воспринимал хруст титанических плит гранита и базальта, видел содрогание суши в землетрясениях, наблюдал, как истязаемая земля исторгает из себя целые горные хребты. Цепочка вулканов вспыхнула неистовым огненным пунктиром, и земля раскололась, океан ворвался в континентальные разломы, пенясь и исходя паром.
Я ощутил, что снова падаю, набирая скорость, к голубой кружившейся надо мной планете, а ее континенты вставали на дыбы, изгибались и расползались в стороны. Привычные чувства возвращались ко мне, тело обретало форму, становилось реальным...
И наступила кромешная тьма.
Меня озаряли всполохи света - мягкое, неяркое сияние разгоралось и угасало, разгоралось и угасало в плавном ритме. Я лежал навзничь на чем-то мягком и губчатом. Я жив и снова на планете.
Не без усилия я заставил себя сосредоточиться на том, что окружало меня. Вспышки оказались солнечным светом, пробивавшимся сквозь листья гигантских папоротников, грациозно покачивавшихся от дуновений ветерка. Попытавшись сесть, я обнаружил, что чересчур слаб. Мой обезвоженный организм был измучен до предела; даже кровяное давление упало до критического уровня. С испариной ушло слишком много жидкости, защищавшей кожу от обугливания.
Надо мной раскачивались все те же исполинские папоротники. А выше было пепельно-серое, затянутое дымкой небо. Жаркий воздух казался липким, мягкую землю пропитывала вода, как губчатый мох болота. Слышалось громкое жужжание насекомых, и ничего больше.
Я решил хотя бы поднять голову и оглядеться, но у меня не хватило сил даже на это.
Я готов был рассмеяться. Вырваться из геенны огненной лишь затем, чтобы скончаться от голода, оттого, что нет сил подняться с земли, - в этом есть какая-то трагическая ирония.
И тогда надо мной склонилась улыбающаяся Аня.
- Ты пришел в себя. - Голос ее был полон тепла и ласки, как выглянувшее после дождя солнце.
Изумление, радость и безмерная, невыразимая благодарность захлестнули меня, потрясли настолько глубоко, что я бы расплакался, будь у меня в организме достаточно воды, чтобы выдавить хоть одну слезинку. Она не бросила меня! Она не оставила меня погибать в одиночку. Вот она, Аня, в человеческом обличье, по-прежнему рядом со мной.