Путь близился к. концу. Лесные дебри начинали редеть. Вдруг Роника заметила нечто, заставившее ее замереть на месте. Было раннее утро, но она уже добыла жирную куропатку и мечтала побыстрей наткнуться на новую дичь, чтобы скорее вернуться к Иерну: пусть остальные тащатся вперед, а они вполне успеют развлечься, а потом догонять спутников.
– Ого… – выдохнула она, припечатав смачным словцом. Подобные следы требовали внимания. Поломанные ветки, изуродованные кусты и глубокие рытвины в почве остались, видимо, еще с прошлого года – лес уже начинал залечивать раны. Быть может, лишь покоритель мог заметить оставшийся шрам. Ox, лучше бы не замечать.
Ее заколотило, и она забыла про все на свете…
«Отложим забавы. То, что здесь происходило, может утянуть нас в адский котел последствий». Роника опустилась на четвереньки. Припав носом к земле, она сучком счищала листья и иголки со следов, которые хотела разглядеть. Они уже и без того были невидимы глазу, однако же за целый год их никто не нарушил, и это вселяло в душу беспокойство.
Солнечный свет струйками лился сквозь зеленое сито, сочился по щелям, золотил благоуханную землю и травы. Жужжали насекомые; вдали скрежетали вороны; лаяла дикая собака. Осторожность отодвинулась невесть куда. Припав к земле, Роника с головой окунулась в изучение тайны леса, пытаясь понять косноязычную речь следов…
А мужчины тем временем уже выбрали место для отдыха. Они разбили стоянку на крутом бережку живописного озера, деревья поднимались в сотне метрах от них. Над головой безмолвно метались стрижи и летучие мыши. Густая трава под ногами вбирала тепло из воздуха, летние запахи шли на убыль. Солнце уже успело опуститься за зеленую стену, когда Роника вынырнула из теней.
Иерн поспешил навстречу.
– Эй, где же ты застряла? – крикнул он. – Мне уже всякое думалось… – Он обнял ее целуя. Его мягкие усы и борода ждали бритвы, но ей это даже нравилось: для нее он во всем был мужчиной… настоящим. Она ответила ему с пылом – насколько позволяла усталость; отношения их не были секретом.
Наконец он отступил назад и сказал, взглянув на сурка, притороченного к поясу из сыромятной кожи:
– Итак, ты охотилась, но, видно, не повезло.
– Придется обойтись тем, что есть, – сказала она. – Если я не сбилась с пути, завтра мы окажемся в Дулу, там нас покормят. А если мы решим обойти город, я устрою вам сытную трапезу.
Все столпились вокруг, озадаченные: громадный Тераи, пегий Ваироа, тощий Плик и Микли – помойный кот. Он-то и спросил отрывистым голосом:
– Ты о чем это? Что-нибудь обнаружила?
– След, – ответила она. – В этих лесах в прошлом году потрудилась группа мужчин, они привезли с собой тяжелое оборудование и припасы, в основном навьючив на коней. Я нашла место стоянки, где они провели некоторое время, делая пешие вылазки, а потом двинулись дальше.
Оставшиеся от их стоянки улики свидетельствуют, что это были солдаты.
– Она сделала паузу. – Но не местные, что доказывается их неопытностью. Я никогда не была в этих краях, и то управляюсь лучше…
Черт, да и вы, ребята, этому научились. Насколько я понимаю, большая часть краснаянцев умеет жить в лесу, ведь многие из них лесорубы или трапперы. Но если эти брали проводников, им, должно быть, приходилось лезть из кожи, чтобы как-нибудь удержать этих дурней. – Она опустила руку в карман. – Я покопалась там и обнаружила оставленные кучи мусора. Пустые коробки от полевых рационов и все прочее. Этикетки еще можно прочитать, но я не знаю этот алфавит. Микли?
Он взял у нее полуистлевшие бумажки и напряг зрение.
– Юанезцы, – проговорил он. – Армия империи Юань… Все понятно.
Роника увидела, как Иерн побледнел под приобретенным в этих краях загаром. «Юань! – вспомнила она. – Маураи утверждали, что знают, чем именно Юань помогла его врагу. Должно быть, он полагает, что очутился в ловушке». Ей хотелось обнять его и утешить.
Микли обратился к ней:
– Говоришь, это было в прошлом году? Тогда никакой войны здесь не было. Что же случилось с тех пор?
Тераи напрягся и тут же расслабился, но Микли успел заметить его реакцию.
– Отвечай, что ты об этом знаешь? – резко потребовал северянин.
Тераи расправил бычьи плечи.
– Почему я должен отвечать на твои вопросы? – прогудел он гулом далекой канонады.
«Итак, мы вернулись к цивилизации, к застарелой вражде…» Роника стиснула руку Иерна.
– Давайте соберем в кучу все данные, – проговорил Микли уже достаточно мягким тоном. – Мы рассчитывали, что нас примут здесь радушно и помогут отправиться домой. Но ксенофобия составляет одну из основ общества монгов. И если тут что-то случилось, нам незачем лезть к ним в пасть, не выяснив заранее, чем нам может грозить пребывание здесь.
Тераи кинул на него гневный взгляд.
– Во всяком случае, тебе, грязный охотник за ураном, рекомендую помалкивать о своих мерзких делишках, иначе тебя просто разорвут в клочья. По мне, так пожалуйста, только Ронику жалко. – Он с симпатией посмотрел на нее. – Девочка, тебя одурачили, и теперь я, кажется, понимаю, каким образом… Когда-нибудь ты и сама поймешь это.
– Ах так… – Микли резанул его взглядом.
– Тераи, – начала Роника, – клянусь тебе, что мы не занимаемся изготовлением оружия Судного Дня… мы не делаем ничего плохого. Вы, маураи, фанатично относитесь к ядерной энергии… Почему вы даже не хотите разобраться…
Микли усмехнулся:
– Давайте перекусим… Быть может, потом настроение станет более мирным. Надо приготовить этого зверя; кстати, неподалеку я заметил заросли смородины. Не будем откладывать трапезу – скоро стемнеет.
Он побрел к шалашу.
К ее удивлению, Ваироа нарушил свое обычное молчание:
– Роника, мы не фанатики, просто мы помним историю. Да, я знаю, что атомные электростанции могут быть безопасными, во всяком случае, менее вредными, чем угольные, которые так расточительно дымят в Северо-западном Союзе. Действительно, радиоизотопы, выделяющиеся при сгорании угля, создают на порядок больший радиоактивный фон, даже если забыть о влиянии продуктов сгорания и летучего пепла на жизнь… и о ранах-рудниках в коже земли. Но атом позволит оживить энергоемкие технологии. Оживить во всем мире… а этого планета не вынесет.
– Да, вы уверены? – негромко спросил Плик. – Конечно, атом – демоническая сила, разрушительная для прежних порядков. Но таковыми в свое время были огонь, каменные орудия, земледелие… корабли, металл, письмо, книгопечатание и так далее, и так далее. Человек вечно пробуждал демонов, и я думаю, что снова…
В нескольких метрах от него Микли резко повернулся на месте, и пистолет его выпрыгнул из кобуры.
– Всем стоять! – крикнул он. – Ни шагу, или я стреляю!
Роника не ощутила смятения, подобного с ней никогда не случалось в опасных ситуациях. Она отметила, как сжался Иерн, принявший инстинктивную и бесполезную стойку бойца. Тераи яростно протрубил, Ваироа застыл без движения, Плик припал к земле. Ум ее сфокусировался на невысоком человеке с пистолетом в руках, и сознание сделалось чистым и ясным, как стеклышко.
– Прошу прощения, – сказал Микли с ухмылкой. – Требую, чтобы мы, наконец, договорили по-настоящему. И прошу не забывать, что я мастерски владею этой штуковиной.
– Какого дьявола тебе надо? – выдохнул Иерн.
– Тебе опасаться нечего, – заверил его Микли. – Сперва позволь мне порассуждать вслух. – Прикоснувшись к бороде, он начал:
– Подобно армии империи Юань, ты, Тераи, не заметил многих улик, хотя думаешь иначе. Итак, ты подозреваешь нас в том, что мы добывали в Юропе делящиеся вещества. То есть ваша служба уже обнаружила, что кто-то собирает их везде, где только возможно. С точки зрения маураев, естественно заподозрить в этом Северо-западный Союз и призвать к бдительности монгов, запросив их содействия. У вашей Федерации не хватает ресурсов, чтобы все расследовать самостоятельно. Словом, я полагаю, что в Юропе тебе, Тераи, в первую очередь надлежало выяснить, не собирает ли кто-нибудь эти материалы и там; в случае утвердительного ответа следовало добиться поддержки Скайгольма, убедить аэрогенов проследить за подобными попытками и прекратить их…
Во всяком случае, ты едва ли предполагал, что краснаянцы готовы убить каждого, кто занимается розыском делящихся материалов, даже не зная о ваших стараниях. И притом – без публичного заявления… при мак – симальной секретности; но, конечно, кто-то из гражданских лиц узнает, о чем беспокоятся власти. В особенности после того, как юанезские войска побывают в этой стране. Краснаянцы уже не способны обследовать свою территорию. Безусловно, Тянь-Дзян предложил помощь своему доброму другу, Верховному Господину. Впрочем, едва ли они что-нибудь обнаружили. Потом юанезцы отправились домой. Но они оставили свое дерьмо на память нам с Роникой. Получается повесть, которую моя служба сочтет весьма любопытной.
«Подобного не могло случиться перед войной Судного Дня, – мелькнуло в голове у Роники. – Тогда каждый был под присмотром. Но ныне шпионов – даже простых наблюдателей – так мало; им не хватает и оборудования, и способностей… но неужели мне и в самом деле хотелось бы, чтобы Древний мир ожил?»
Она услышала голос Микли:
– Прав ли я в своих выводах?
Тераи молчал, но Ваироа, быть может, менее привыкший к злодейским играм, в которые играют правительства, произнес:
– Ты прав! И, наверно, теперь понимаешь, почему в Дулу тебе лучше помалкивать.
Тераи, предупреждая, положил руку на плечо соотечественника. Микли улыбнулся снова с ехидцей и сказал:
– О да, и вам тоже. Ни завтра, ни когда-нибудь еще… Роника, отойди в сторонку. Пока я позволял вам идти с нами, но теперь вижу, что остаток пути могу одолеть самостоятельно. Будете вести себя хорошо – я возьму вас с собой.
Тераи взревел и метнулся вперед. Микли прицелился.
Казнь, поняла Роника. Он пристрелит маураев и каждого, кто способен причинить ему неудобства…
Посох вылетел из ее руки. Как ни странно, в этот момент она вспомнила, как однажды за делом разговаривала с Тераи о его детях, какими они были в детстве, и о том, как он ждет внуков.
Рявкнул пистолет. Пуля миновала Тераи, зигзагом метавшегося из стороны в сторону. Палка жестко и твердо ударила по правой руке Микли. Тот взвыл и выронил пистолет. И пошатнулся, ошеломленный болью. Роника оказалась возле него, чуть опередив Тераи.
Ярость превратила лицо рослого маурая в львиную маску… смертоносный оскал. Подняв палку с земли, Роника ткнула ею в живот набегавшего.
Жесткие мышцы были прочны, словно корсет, но Тераи с ревом согнулся и, задохнувшись, пал на колени. Роника взяла пистолет, подбежала к краю откоса и зашвырнула подальше в озеро.
Когда она вернулась, обе жертвы ее были уже на ногах. Ваироа помогал Тераи, Иерн и Плик неловко переминались сзади. Она показала им нож, опустила его в ножны и обвела всех взглядом.
– Вот что, – сказала она, – чтобы впредь без глупостей, пусть все былые обиды останутся в прошлом. Кто разведет огонь? Я голодна.
***
– Ты была великолепна, – сказал ей Иерн, когда наступили сумерки и они вновь занялись любовью.
Ночью ее разбудило легкое прикосновение и шепот: она всегда спала очень настороженно.
– Выйдем, – прошипел Микли. – Надо поговорить, ради Ориона.
Они подыскали укромное место под огромной елью. Освещенные ущербной луной, ветви укрывали их колким ароматом, от леса веяло теплом. В густой тени они почти не видели друг друга. Позади бледно-голубой луч протянулся до края озера – к обрыву – над отражавшим звезды темным зеркалом.
– Слушай, – прошептал Микли бесцветным голосом. – слушай внимательно.
Сегодня ты вела себя по-идиотски – до предательства…
– Может, вынесем это дело на суд Ложи? – возразила она.
Он хихикнул:
– Разве ты не помнишь – я не принадлежу ни к одной из них. Я служу им на свой собственный манер. Что ж ты хочешь, чтобы мы все забыли и простили друг другу? Я могу простить – правда, рука еще жутко болит – но вполне понимаю причины твоей выходки. Увы, склонность отдельных личностей к идеализму каждое столетие обходится человечеству в миллионы смертей. Итак, забудем прошлое, ведь Орион должен взойти.
От этих слов по ее телу всегда бежали мурашки. "Знает ведь, сукин сын, чем взять, – подумала она. Вспомнилась древняя поговорка:
– Быть может, он и сукин сын, но он – наш сукин сын… Так, наверное.."
– О'кей, – согласилась она. – Я не могла позволить тебе совершить на моих глазах хладнокровное убийство. Но я понимаю – у нас есть проблема: нужно каким-то образом заткнуть рот маураям. Информация, которой они располагают, отправит их службу по горячему следу… прежде чем Орион будет готов.
– Согласен, я действовал чересчур импульсивно, – ответил Микли. – Моя вина. Впрочем, я зря взял тебя в Юропу, без твоего умения можно было обойтись: в конце концов жадность и подвела меня. – Он прищелкнул языком. – Сделанного не воротишь, но все же мы можем извлечь известную выгоду из ситуации. Действительно, сейчас мы точнее представляем себе, как маураи продвинулись по нашему следу. Следует информировать об этом наших сотрудников и приступить к контрмерам.
– Что, по-твоему, мы можем сделать?
– Тут уж все будет зависеть от случая. Но я всегда умел плутовать в кости… Во время нашего путешествия я установил в разговорах, что ни Тераи, ни Ваироа не знают монгских языков, а это дает нам значительное преимущество. Я уже говорил тебе, что краснаянцы по своему неведению помогут всем нам вернуться домой. – И сардонически добавил:
– Кроме Иерна, конечно; я-то знаю, за кем он увяжется… Но теперь мы узнали, что краснаянские власти имеют причины с двойной подозрительностью относиться к иноземцам, явившимся из леса. Этим следует воспользоваться.
Роника напряглась.
– Вот что я придумал, – приступил к делу Микли. – Я хочу, чтобы всех нас там задержали. Не для того, чтобы казнить или расстрелять, ничего подобного, просто по подозрению. Всех, кроме тебя. Сценарий я сымпровизирую по ходу дела. В удобном месте ты отделишься от всех нас и направишься в Юань. Ты мастер своего дела, а граница не так далеко.
Там ты вступишь в контакт с неким лицом; конечно, до того тебе придется выдержать обычную бюрократическую канитель, но я тебе дам ключевые имена в городе и пароль – «код-19». Запомнила? «Код-19».
Когда тебя, наконец, доставят к чиновнику, который в курсе, что это означает, ты объяснишь ему, что весь проект в опасности…
– Какой проект?
– Тебе не нужно знать об этом, моя дорогая. Элементарный принцип работы секретных служб. «Код-19», с тебя хватит и этого. Еще попросишь о том, чтобы юанезцы послали вооруженный отряд и перехватили пленников. А после этого предоставь дело мне. Я добьюсь того, чтобы всех нас, включая твоих брильянтовых маураев и бесценного аэрогена, доставили в нашу страну.
– Но я… на монгском знаю разве что пару слов.
– Нет проблем: многие солдатаи знают англишский. Кому хочется, чтобы твои серфы разговаривали на непонятном языке. Здешний диалект не слишком отличается от принятого в Союзе, справишься. Ну как, твои принципы протестуют против подобной миссии?
Она игнорировала сарказм. Пульс ее участился.
– Да, – проговорила она, – такой вариант меня устроит. А теперь выкладывай подробности.
Когда появились незнакомцы, Ганна Уанговна медитировала в своем приюте. Резкий ветер сек серое небо, бушевал в деревьях, хлестал кусты, теребил траву на лугу. Трава поблекла, цветы сникли, а листья виноградной лозы, оплетавшей приют, покраснели и стали ломкими, да пара берез золотилась на фоне скромной ели. Раньше, еще в девичестве.
Ганца дрожала бы от холода в таком тонком платье. Ныне же, познав глубины геанства, она избрала эту погоду мандалой, над которой раздумывала, открывая дорогу к Единству.
Земля вновь шествовала навстречу северной зиме – тепло оставляло ее и, улетая в пространство, сливалось с наполнявшей космос энергией, вмещавшей в себя все тайны бытия. Ни один физик или математик еще не придумал волновую функцию, описывающую Первоимпульс; находились уверенные в том, что такого быть не может – сей парадокс лежал в основе самой реальности… Но ее, Ганну, нельзя было отделить ни от дальней звезды, ни от едва упорхнувшего мгновения. Такая мягкая, такая вкусная вода, попадавшая прямо в рот и наполнявшая сосуды ее тела, состояла отчасти из тех атомов водорода, что образовались в первые секунды Великого Взрыва. Они будут существовать, пока не прекратится Вселенная, кроме тех, что, ускользнув в глубины пространства, сольются воедино в недрах новых звезд, преображаясь в железо… Но если она способна сливаться с галактиками, какое предельное единство составляет она с Геей – живой Землей!
Пусть этот серый и ветреный день сорвет с нее личность – олицетворение Жизненной Силы, которая сыграла свою роль при эволюции, но теперь примитивному самосозданию пора отмереть. Так сезон гона, когда животное сделалось человеком, преобразился в любовь между мужчиной и женщиной. Пусть она хотя бы в короткий миг откровения отдаленно воспримет весь организм, поймет, чем может она, крохотная частичка Ее, послужить Единству.
Медитация не была трансом: сливаясь всем существом с миром, Ганна лишь открывала навстречу ему свои чувства. И потому услышала шаги незнакомцев еще вдалеке, хотя шли они, не производя шума. Она могла бы оставить их без внимания – незачем нарушать ее покой, не имея важного дела. Но чуть позже, когда они приблизились настолько, что обостренные чувства ее могли воспринимать их речь, по интонациям Ганца осознала – идут чужаки.
«Искатели делящегося материала. Взрывы на Западе, как было во время Погибели». Воспоминание прокололо внутренний покой, и вдруг, оставшись в умственном одиночестве, она шагнула наружу и встала так, чтобы ветер мог беспрепятственно обдувать ее.
Его сырая отвага вернула ей спокойствие и решимость. «Эти люди могут оказаться безвредными. Во всяком случае, у них нет причины нападать на меня»". Еще в ученичестве в ней воспитали не бояться смерти и боли; отсутствие страха за собственную жизнь сделалось для нее столь же естественным, как дыхание. Однако ей нравилось свое бытие, оно несло пользу другим: пророчина, учена, Библиотекарь, человеческое существо;
Ганна не хотела расставаться с жизнью, прежде чем Гея откажется от ее услуг.
Следуя по оленьей тропе, гости вышли на луг. И, увидев ее, остановились, а потом целую минуту молча перебрасывались взглядами, метавшимися взад и вперед.
Компания была невероятно разношерстная, но в равной мере обветренная, небритая, оборванная. Самый рослый мог быть только маураем; судя по остаткам одежды, высокая белокурая женщина и седой коротышка были из Северо-запада. Молодой человек и пугало озадачивали, что же касалось шестого члена группы – нет, это не урод, он не от Геи… чужак.
Седовласый мужчина поклонился и, улыбаясь, шагнул вперед.
– Приветствую вас, моя госпожа, – сказал он достаточно непринужденно, однако акцент действительно свидетельствовал о том, что пришелец родом из Союза. – Пожалуйста, не пугайтесь. Мы путники, застигнутые бедой, просим помощи. Мы уже возле Дулу?
– Да, – ответила Ганна более взволнованным тоном, чем собиралась. – Я отведу вас в город, если вам туда нужно, – Премного благодарны, вы очень добры к нам, моя госпожа. Позвольте представить вам нашу смешанную команду. – И он указал на пришедших. – Меня зовут Микли Карст. Мы с Роникой Биркен родом с Территорий, как вы уже, по-моему, догадались, Тераи Лоханнасо и Ваироа Хаакону родом из Федерации. Таленс Иерн Ферлей и Плик – люди еще более экзотичные, они попали к нам из Домена Скайгольма в Юропе. Но, к сожалению, лишь один я знаю ваш язык.
Домен!
Ганна осознала, что по-детски открыла рот. И заставила себя ответить любезным тоном.
– Благодарю вас, сэр, я – Высокая Ганна Уанговна Ким, – добавила она на англише:
– Приветствую вас.
Потом повторила эти слова на маурайском и англее.
Более всех удивлен был молодой человек.
– Вот уж не ожидал, что сумею здесь говорить на родном языке! – воскликнул он.
Ганна отреагировала мгновенно:
– Как Библиотекарь, я должна владеть основными языками мира; мне приходилось знакомиться с весьма интересными материалами из вашей страны, сэр.
– Но вы же говорите… даже без малейшего акцента.
Ганна улыбнулась. Он нравился ей.
– У нас есть записи, и мы читаем вслух. Как же иначе могу я насладиться вашей поэзией!
"Таленс, – отметила она. – В Домене они нечто вроде королевской семьи.
Какая же невероятная цепь событий могла привести его в Мерику, да еще в подобном обществе?"
– Готова услышать вашу повесть, – сказала она.
– Наша повесть не слишком проста, высокочтимая Ганна, – предостерег ее Микли. – Мы имеем право поделиться с вами лишь частью ее. – Он обратился к высокой блондинке на анг-лише:
– Итак, стратегия говорит, что тебе пора уходить, моя дорогая.
Лицо Роники внезапно обрело строгость, она коротко кивнула и, ответив «ага», припала к Иерну с коротким, но энергичным поцелуем. А потом поспешно скрылась в лесу.
Негодование овладело Библиотекарем.
– Что вы себе позволяете?
– Не волнуйтесь понапрасну, мадам, – наставительным тоном сказал Микли. – Мы ведь не арестанты и не обязаны срочно прибыть в Дулу? Но всем нам необходимо в город, и мы будем рады, если вы проводите нас.
Будьте любезны, отведите нас к офицеру службы безопасности.
«Как же тогда они могут собирать делящиеся материалы? Бессмысленно».
Ганна попросила у ветра прохлады. Она по очереди оглядела всех оставшихся иноземцев, прибегнув к своему дару чтения лиц. Микли самодовольно улыбался, Тераи подавлял раздражение… черты лица Ваироа словно застыли неподвижно, однако обоих маураев явно озадачило исчезновение Роники. Плик тоже недоуменно озирался, Иерн, похоже, знал обо всем заранее (это было понятно, он явно был близок с ушедшей…), но вполне определенно не был ни во что замешан… Ему предстояло ждать. Нет, единства среди них не было.
Но кто же они такие?
– Вам придется дать пояснения, – предостерегла Ганна.
– Я понимаю, – ответил Микли. – Так давайте же пойдем, чтобы мы могли дать их.
Почти автоматически она направилась по тропе, уводившей домой. Они последовали за ней… Микли шел рядом. Ганна не хотела этого; она не доверяла его благовидному облику.
И потому спросила на англее:
– Этот язык у нас общий? Тогда давайте воспользуемся им.
– Да, Танароа! – вырвалось у Тераи. – Я мог бы столько вам рассказать об этом вероломном, подлом шакале…
– Полегче, полегче, – осадил его Микли. – Все твои обвинения останутся бездоказательными, пока наши краснаянские хозяева не проверят их. – Последовала угроза. – Но если ты станешь обвинять меня, то вспомни, что и сам не безупречен… в итоге мы оба окажемся мертвыми.
Ганна внезапно облизнула пересохшие губы.
– Можете ли вы объяснить мне хоть что-нибудь? – спросила она. – Быть может, я смогу дать совет, сели вы неповинны в злых кознях. В Дулу я – влиятельная персона.
Микли явно не рассчитывал иметь с ней дело, но взял на себя роль оратора. Должно быть, придется восхититься его импровизацией.
– Моя повесть менее чем приятна, моя госпожа. Речь идет о государственных тайнах. Наверное, вы будете исполнять при допросе роль переводчика и поэтому сумеете заметить все различия. Конечно, я хочу поблагодарить вас за благородное предложение, но поверьте, всем нам следует стараться обдумать свои слова, прежде чем приступать к признаниям. Начнем, например, с Тераи и Ваироа, – бросил он через плечо. – У вас, маураев, есть агенты разведки среди всех пяти наций. И мне известны многие из них. Если я назову их имена, солдатаи предпримут известные меры, и ваша служба немедленно испытает множество неудобств. Но я не сделаю этого… я буду соблюдать профессиональную этику, но коль и вы будете делать то же самое. Пусть заинтересованные правительства спокойно уладят дела между собой. – И добавил, обращаясь к Ганне:
– Надеюсь, что я не шокировал вас, моя госпожа.
– Ox нет, – ответила она тусклым голосом.
«Конечно же, маураи завели среди нас шпионов. Они хотят знать, наверное, что мы не ударились в авантюризм, и геанство не вывернется из-под контроля».
– А что касается вас, Иерн и Плик, – продолжил Микли, – не в ваших интересах высказывать сейчас все, что вы думаете, если вы рассчитываете на поддержку Лож и наконец репатриацию… Впрочем, достопочтимая Ганна, Иерн может поведать вам много интересного о своей жизни… из того, что не является секретом в Домене; он может рассказать вам и о недавнем заговоре… вы, вероятно, уже слышали о нем. Плик займет нас песней-другой. Особенно если вы пообещаете ему спиртное. Так что будем друзьями.
Все сдались – в различной манере. Маураи пошептались и умолкли. Иерн воздержался от описания своей дороги по этим лесам, но весьма романтическими красками живописал свои прежние испытания. Ганне докучало его антигеанство, но она терпела; не зная ничего о геанстве, молодой человек был способен многому научиться; и притом, бесспорно, он терпел от геанцев самую настоящую несправедливость. Увы, одна принадлежность к геанству не делала человека ни мудрым, ни честным.
Подобно религии (в прямом смысле этого слова) – для большинства верных оно представляло определенное сочетание мифов, обрядов и фраз.
Поколения, быть может, столетия, должны миновать, прежде чем геанство сделается чем-то большим для человечества. Но что тысячелетия для Жизненной Силы?
…А тем временем Плик наконец завел песню, которую представил под названием «Искусство правления», но аритмичная и дикая, Ганне она не понравилась…
…А теперь вождь тех, кто захватил власть, Заключит землю в оковы своих обычаев, Дабы не было больше войны против его воли, И запрещает ложные eepoвания.
Но исчез принц, что вел нас По бесконечным дорогам ночи, И мы приветствуем юное солнце разума, И благодарим наших владык за свет.
Словно клинки, которые доставали отцы наши из ножен, Воют ветры, вторя волчьему вою, Хлысты молний полосуют тучи, Под раскаты, о которых в старину пели ведьмы, На холмах собирает оружие темная сила, И вновь зажигает зловещее пламя, И закон древний изгнан, собирают войска партизаны.
Так вернется наш принц!
Борс Ливович Харсов, майор полка «Синей Звезды» и магистр префектуры Дулу, откинулся назад. Его мериканское кресло потрескивало. Он поглядел через стол на сидевших на скамье перед ним, покрутил ус, тронул расшитый воротник рубашки и без всякой радости проговорил:
– Ваши повести не стыкуются, и ни в одной из них не слышно истины.
– Сэр, – заторопился Микли Карст, – я ограничился только тем, что позволяет мне долг. Повторяю, мы доставляли Таленса Иерна Ферлея в свою страну, где ему предоставлено политическое убежище, когда эти маураи догнали наш самолет и напали на нас. В столкновении наши обе машины погибли, и нам пришлось пешком выходить к цивилизации.
– Да-да, но где же ваша спутница?
За грязными окнами в косом луче света плясали пылинки. В кабинете было душно. Четверо вооруженных охранников стояли возле стены.
– Она у нас лесная дева, не любит городов. Побоялась ареста.
– Концы с концами не сходятся, вы сами все понимаете. – Борс яростно посмотрел на Иерна и Плика. – Что вы можете добавить?
Ганна Уанговна перевела вопрос. Ответ аэрогена был еще короче, чем перевод.
– Никаких комментариев, сэр.
– А что вы можете сказать, представители Маурайской Федерации? – настаивал Боре, воспользовавшись англишем, как и прежде.
– Карст лжет, – огрызнулся Тераи Лоханнасо. – Простите меня, сэр, я не могу сказать более. Он нарушил закон, совершил преступление настолько большое, что – я не сомневаюсь – ваши власти признают: мы имели право преследовать его. Но подробности в настоящее время я могу предоставить лишь дипломатическим представителям Федерации.
– Мы пошлем за ними, – обещал Борс, – но вы должны проявить терпение.
У нас в Красной нет совершенных радиопередатчиков. Мы люди бедные, электроника нам не по карману, не говоря о релейных мачтах, а о телефонной сети нечего и думать. Завтра я отправлю курьера. Вы можете послать с ним письмо, с которым я должен сперва ознакомиться. В это время года Господин обычно отдыхает… Чиновники и послы тоже, суд закрыт. Я слыхал, что маурайский легат любит рыбачить в тихих озерах.
Быть может, потребуется неделя или более того, чтобы отыскать вашу представительницу, а потом еще придется добираться сюда.
– Я могу подождать, – произнес рослый маурай с мрачным удовлетворением.
«Как любопытно, – отметила Ганна, – Микли Карст и Иерн тоже были довольны. Северянин, должно быть, предвидел задержку; ясно было, что он хорошо знаком с законами и обычаями Красной. Как и почему?»
Борс обратился к нему:
– Ближайший консул Союза находится в Джинии
, не так уж далеко отсюда.
Вы можете написать вашему послу в Миньятонку, если угодно.
– Это бесполезно, сэр, – выпалил Карст, – что может кто-либо из них сказать в мою защиту? Может быть, лучше я дам вам адрес в Союзе и Домене, куда вы можете написать. Ответ покажет, что мы с моей спутницей действовали на законных основаниях.
– На это потребуется значительное время.
Карст улыбнулся и, подражая голосу Лоханнасо, проговорил:
– Я могу подождать.
Борс застыл в своем кресле.
– Тем временем, – сказал он, обращаясь к группе, – вы должны признать, что ваши показания не согласуются. Не хочу вас оскорбить, однако вы можете оказаться контрабандистами или… охотниками за ураном… мне не остается ничего иного, как задержать вас до выяснения обстоятельств.
– Я вполне понимаю вас, сэр, – мурлыкал Карст, – действительно, никаких обид с нашей стороны..
– У вас будут вполне комфортабельные помещения…
Ганну осенила мысль.
– Достопочтенный майор, – проговорила она, – могу я попросить одолжения?
Тот был удивлен.
– Чего вы просите, преподобная госпожа?
– Джентльменов из Федерации и… достопочтенного Карста… вы можете разместить там, где сочтете нужным. Конечно, не вместе, но подобающим образом. Однако позвольте мне взять на себя ответственность за двух остальных джентльменов. В Библиотеке, как вы знаете, есть комнаты для гостей. Можно выставить возле них охрану, если угодно, но я сомневаюсь в том, что эти люди вызовут какое-нибудь беспокойство.
Борс поднял брови и покрутил усы. Им приходилось и ссориться и помогать друг другу.
– Могу ли я спросить о причинах вашего предложения, преподобная госпожа?
– Конечно, – ответила она, ничего не желая скрывать, – у нас никогда не было гостей из Юропы. У меня к ним миллион вопросов, я хочу узнать о миллионе аспектов Геи.
Сад оказался большим и роскошным. Иерну не приходилось видеть ничего подобного. Не было здесь ни многоцветного буйства бургойни, ни строгих клумб и стриженых деревьев, обычных для Брежа. Дворик с одной стороны ограничивало здание библиотеки, а с других трех сторон – старательно и экономно выложенная стена. Камень в ней чередовался с деревом, все детали были старательно продуманы и создавали впечатление полной гармонии. Напротив огромного здания – ворота под деревянной аркой; на железных створках свернулся клубком чеканный символ Инь-Ян. Посыпанные гравием извилистые дорожки огибали клумбы, мхи, клевер и травы. Тут и там замысловато гнулись деревня, наводя на размышления своими причудливыми формами. Золотые рыбки мелькали под листьями водяных лилий в прудах, не схожих друг с другом величиной и формой. Кое-какие из композиций состояли из утоптанной грунтовой площадки вокруг валуна, стелы или абстрактной скульптуры. А за ним вдруг вырастал густой куст сорняков напоминанием о дикой неухоженной природе, непонятным образом гармонирующий со всем остальным.
Отмывшийся от дорожной грязи, причесанный, сытый, в свежей одежде, Иерн расхаживал возле Ганны. Хотя вчера они проговорили за полночь, а колокола и гонги, созывавшие всех к обрядовым действам, пробудили его на рассвете, он чувствовал себя отдохнувшим. Утро только что начиналось, завтрак оказался легок, но вкусен, как и вчерашний обед, Ганна расстаралась побыстрее освободиться, чтобы заняться с ним. Плик отсыпался после вчерашнего: выпивку с разрешения Библиотекаря предоставил ему негодующий служитель с явным сожалением.
Под ногами похрустывал гравий. Стены укрывали собеседников от ветра, шелестевшего верхушками поднимавшихся над ними деревьев. День выдался солнечным, но холодным, над головами торопились клочки облаков.
В основном разговор шел о нем самом и его мире, который остался за окнами. Выложив все, что было можно, он без особых сложностей избегал всякого упоминания о событиях, о которых Роника просила его умолчать.
Наконец Ганна согласилась, что наступила его пора задавать вопросы. К тому же, заметила она, застенчиво улыбаясь, его вопросы еще подробнее расскажут о нем. Они уже успели достичь понимания, позволяющего рассказывать о личном.
– Я всегда вела спокойную жизнь, – поведала она. – Быть может, вам она покажется скучной, но я нахожу ее безмерно богатой. – Он обратил к ней восхищенный взгляд: невысокая, легкая, в свободном сером одеянии, подчеркивавшем грациозную женственную фигуру… Большеголовая для своего роста, с продолговатыми карими глазами, курносым носом, округлым подбородком, губами, розовевшими лепестками. На коже цвета слоновой кости проступали легкие морщинки, в ниспадавших до середины спины черных волосах, перехваченных на уровне шеи, проступала легкая седина. Ее голос, пожалуй, был слишком тих, но, наверное, лишь потому, что она рассказывала о себе. Энтузиазм вольет в него силу.
– Я родилась в Алданском полку, он стоит на севере отсюда,. Мой отец преподавал в школе. Я выросла среди лесорубов, охотников, трапперов, рыбаков, ремесленников. Мы, алданцы, держим немногих слугаев и не считаем ручную работу унизительной. Вне сомнения, такая жизнь была мне полезной, иначе склонность к чтению заставила бы меня проводить среди книг все свое время. Словом, книги вместе с природой сделали меня геанкой еще в самом начале жизни.
– Простите, – перебил Иерн. – Я кое-чего не понял. Что такое полк… И слугаи?
– Мм-м, придется освежить ваши познания в истории.
– Я не возражаю, напротив, буду только рад; пожалуйста, продолжайте.
– В общем, слово «полк» соответствует англейскому «реджименту», хотя ныне понятия эти не совпадают. Дело в том, что нашим предкам, изгнанным с родины жуткой нуждой, пришлось пробиваться в Мерику с боем. И вся их деятельность в новых краях определялась воинской организацией. Они воевали даже друг с другом: мы пришли не единой волной и не из одного места. Любой склад лекарств или топлива мог послужить причиной кровопролитного боя. Пять наций сложились не сразу, и войны между ними были нередки до последних времен. Поэтому полк сделался основой всего монгского общества. Солдатай рождается в своем полку и часто вступает в брак внутри его; в противном случае жена записывается в полк мужа. У каждого полка свои эмблемы, почести, обряды, традиции… Полк посылает своих представителей в национальное правительство, но, если приходится изменить подданство, в этом нет проблемы, поскольку человек верен прежде всего полку.
Конечно, за истекшие века природа его преобразовалась. Сегодня в войске служат немногие, хотя каждый из нас проходит военную подготовку и числится в запасе. В основном все мы занимаемся другими делами, – улыбнулась Ганна. – Я, например, Библиотекарь.
Иерн обдумал услышанное.
– Выходит, слугаи не числятся в полку? – догадался он. – Значит, это потомки местного населения, так сказать, собственность полка.
– Ах, нет-нет, они не рабы, – ответила она чуть оборонительным тоном и продолжала уже уверенней:
– Это тоже началось во время Миграций.
Сельское хозяйство на равнинах пришло в упадок во время Погибели. Поля поросли травой, а солдатаи привыкли к мобильной жизни: так что по понятным причинам они стали животноводами, номадами-пастухами. И все же им было необходимо вступить в контакт с оседлыми людьми, выменивать продукты их труда, начиная от зерна и плодов, кончая машинами и химикатами. Поэтому каждый полк самым естественным образом защищал уцелевших мериканов, живущих на его территории, и пользовался за это их трудом. Каждый слугай рожден, чтобы служить конкретному семейству солдатаев, и не может оставить его. Но все они гарантированы от унижений. Каждый слугай обладает правом обратиться непосредственно к полковнику. Семья солдатаев отвечает за благосостояние своих слугаев – вплоть до уголовной ответственности. Теперь лишь немногие из них, как и прежде, занимаются земледелием, обычно это те, кто сам предпочитает такое занятие. Помните, их нельзя выгнать из дома. Большая часть их имеет право самостоятельно выбрать себе работу. Как правило, единственное ограничение, накладываемое на них, обязывает их извещать своих хозяев о своих занятиях и платить умеренный налог с заработка.
Если кто-нибудь из них захочет изменить место жительства, в разрешении редко отказывают; хозяин переписывает их своими родственниками.
Нередко бывает, что семейство солдатаев старается, чтобы многообещающий ребенок их слугаев получил соответствующее образование и начал карьеру. Взаимные отношения между солдатаями и слугаями обычно колеблются от терпимости до глубокой привязанности. Легальные браки запрещены, но неофициальные случаются достаточно часто. А дети от подобных союзов становятся солдатаями.
Иерн вспомнил скептицизм, с которым Плик слушал вчера вечером, как Ганна изображала свою страну миролюбивой и благодушной. Потом она пыталась выяснить, что они знают о делящихся веществах. Очевидно, ей было известно о том, что за ними охотятся; вместе с тем казалось, что Ганна знает нечто большее – ужасное – и терпеливо умалчивает об этом.
Иерн изобразил неведение; ах, Роника, Роника…
"Но тот, кто занимается этим делом, не обязательно абсолютное чудовище, – заявил тогда Плик. – Чиста ли теперь даже Красная? А сохранит ли она относительную чистоту, если сделается мировой силой?
Ни на грош. Заверяю вас: сила и нравственность не совместимы. Я совершенно не хочу обидеть вас, моя госпожа. Я только искренен. Но вы полагаете, что человечество способно, наконец, утихомириться и обрести нравственную чистоту, по исходящему из этих краев откровению. Я же усматриваю в геанстве новейший вариант Пелагианской
ереси". – И разъяснил неясное слово.
Иерн задумался: «Почти все люди, которых я встречал и о ком слыхал, по необходимости смирялись с условиями, в которых им выпало жить, старались своими трудами добиться лучшего. Отсюда не следует, что они полагали, будто лучше жить невозможно. Кто посмел бы смутить нашу добрую ученую хозяйку повествованиями о мерзостях и жестокости рода людского? И зачем?»
Ощутив этот уход в себя, она мотыльком прикоснулась к его ладони и дважды серьезным тоном произнесла:
– Пожалуйста, не считайте нас варварами, какими были наши предки. Они были грубы по необходимости, но никогда не разрушали бесцельно. А знания, заключенные в книгах, всегда были для них священны. Вместе с книгой солдатай нес в своей переметной суме остаток цивилизации.
Отношение это сохранилось. – Ганна умолкла. Две или три минуты они молча прогуливалась под блеклым осенним небом, наконец разразилась смешком. – Октай, что со мной! – сказала она. – Позабыла, что я не на кафедре и не читаю лекции своим аколи-там.
– Мне не было скучно, – заверил ее Иерн. – Но если вы закончили историческое отступление, может быть, расскажете о себе?
– А не посидеть ли нам? – она указала на скамью – гранитный блок на краю семиметрового круга, выложенного камнями. Природа пометила поверхность каждого камня особой красой, способной послужить предметом размышлений над его глубинной сутью. Площадку покрывал белый песок. На нем, в строгом порядке, словно бы вполне естественно, были разложены причудливые морские раковины, от крупных конхов до спиралевидных конусов. Чуть в стороне от центра круга поднимался высокий, в рост человека, коралл.
Ганна уселась и принялась разглядывать розовый камень. «Она просто не могла устать, – подумал Иерн. – Должно быть, она хочет.. Чего же ей нужно? Обрести здесь силы? Или покой?» Он подумал, что она, возможно, никогда не видела океана.
Опустившись на скамью возле нее, он обнаружил, что камень слегка согрет солнцем. Неужели сознание ее впитывает и это? Промелькнула неуважительная мысль; тоже мне откровение – через попу. Но почему бы и нет? Насколько я представляю, с ее точки зрения, каждая часть живого существа хранит собственное достоинство. И тайну.
– Вы говорили, – продолжил он, – что еще девчонкой решили сделаться жрицей.
Не отводя глаз от коралла, она улыбнулась.
– Нет-нет, жрица – это совершенно не то слово. Оно вводит в заблуждение, как и заимствованные у церкви обряды, наряды, та организация, которой геанство сделалось за века. Да, все это помогает людям и утешает их, но геанство не религия. Это просто философия и образ жизни, не противоречащий ни одной известной мне вере. Мы не экклесия. Да, конечно, у нас есть взаимосвязи, и в серьезных вопросах людям моего уровня лучше следовать руководству Великого Центра и приучать своих учеников поступать подобным же образом. Нас никогда не принуждают. Ограничивать суждение личности значит ограничивать самовыражение заключенной в ней Жизненной Силы.
Легкая боль затенила ее лицо. «О чем она вспоминает? О недавней беде?»
Тема эта могла напомнить Иерну слишком многое.
– Вы вновь уклоняетесь… – торопливо поддразнил он.
На этот раз ее улыбка оказалась еще шире.
– Ну что ж, я предупредила вас! – Она вздохнула. – У меня нет биографии, мой друг. Полку всегда необходимы учены – преподаватели, церемониймейстеры, специалисты. И если судьба сделала меня пророчиной – адептом, ясновидящей, у вас в англее нет точного слова – это честь для полка, такое заносится на знамена. Поэтому полк обеспечивал мое образование все десять лет, в том числе и курс в Чай Ка-Гоу в Юани. – Она умолкла на некоторое время, потом негромко добавила:
– Затем я вернулась в Красную, а дальше – поселилась в уединении на год возле древней заброшенной шахты, в Ай-пинге
возле не заживающей в земле раны. Там я смогла понять, как и почему Жизненная Сила порождает боль, разрушения, горе: так она полнее открывает себя. Наконец меня вызвали в Дулу. Как учена, я много пользовалась здешней Библиотекой, и потому сменила прежнего Библиотекаря, когда он отправился в свое Последнее Уединение. Это моя основная работа, хотя я также преподаю, даю советы и ощущаю счастье – любовь маленьких детей… Но все это похоже на хвастовство, Иерн. Довольно.
Голос ее, уже превратившийся в шепот, умолк; Ганна глядела на коралл, словно бы загипнотизированная. Он подумал, что, наверное, она была более откровенной, чем претендовала по скромности. Но он уже опасался чем-нибудь задеть ее – Ганна пробудила в нем глубокую симпатию – и надеялся познакомиться с ней получше, чтобы, быть может, преодолеть барьер верований, их разделявший.
Поэтому он произнес:
– Но об истинном вы мне не сказали, так ведь? – Она шевельнулась, ветерок прикоснулся к челке над ее лбом. – Конечно, я здесь чужак, – продолжил он. – И если я нарушаю ваше уединение, скажите мне – я уйду.
– Нет, – возразила она. – Уединение среди нас ценится не так, как среди ваших людей, а вы к нему относитесь куда более спокойно, чем северяне, которые зачастую словно одержимы им. Здесь мы просто пытаемся соблюдать обыкновенную вежливость. – Она снова вздохнула. – Ну что еще сказать, Иерн? Не сомневаюсь, вас удивляет, почему я не замужем. Я намеревалась это сделать в Чай Ка-Гоу. Но перед этим побывала в Доме Откровения, не в качестве пилигрима или паломника, но в качестве ученицы и… пережила то, что сделало меня пророчиной. Он тоже был учеником, но озарение и власть чаще проявляются в женщинах, нежели в мужчинах, а он не рискнул жениться на такой… но не жалейте меня. Я уже говорила вам – жизнь неизмеримо богата… Геей и любовью тех живых существ, которых я знаю.
"Власть, – отметил Иерн. – Я слыхал, что их верховные адепты умеют читать мысли, ходить по воздуху, предвидеть будущее, подымать из гробов мертвецов. Суеверие? Я кое-что знаю о плодах, которые может принести углубленная тренировка. Я не смог бы стать Буревестником или спрыгнуть с парашютом из Скайгольма, если бы не тот старый сержант, что так безжалостно гонял нас, кадетов.
Но как я ненавидел его тогда! Безусловно, Ганна не принуждает своих учеников. Должно быть, она ведет их, открывает перед ними двери".
– Психическая сила, – проговорил он вслух, едва замечая это. – Если здесь не кроется нечто другое – абсолютная дисциплина и устремленность. Да, сила эта вселяет трепет… вдохновляет фанатиков.
Но мне понятен испуг обычного человека, боящегося жить с ней рядом.
Ганна повернула голову и обратила к нему раненый взгляд.
– Что вы, Иерн, разве я – фанатичка? Или у вас есть основания считать иначе? Разве я запрещаю вам иметь собственное мнение и выражать его… или сделать что-либо еще?
– Нет, речь не о вас, – быстро проговорил он. – Наверняка среди вас, провидцев, это не принято. Для этого – вы слишком близки к просветлению. Вас можно назвать своего рода святыми. («В противоположность нам, аэрогенам, зовущимся этим именем среди пейзан».) Но, быть может, ваши ученики, которые еще не зашли столь далеко, как вы, не ощущают себя в такой безопасности. Быть может, им приходится заставлять себя верить в Жизненную Силу, чтобы не утратить веру.
– Иерн, – обратилась она самым мягким голосом, – горечь говорит вашими устами, а не вы сами. Я симпатизирую вам: вы пережили тяжелый удар и потерю. Вы видите, как клонится к упадку ваша цивилизация, которая в свое время сослужила службу всему человечеству. Я не хочу сказать, что испытанное вами оправдано с человеческой точки зрения. Жизненная Сила – это также Heautontimoroumenos, Мучающий Себя. Я привыкла примиряться со всем, что происходит в жизни, и надеюсь, что вскоре и вы научитесь так поступать.
Вспыхнула ярость.
– Принять неизбежное? Но я не согласен – разве судьбу нельзя изменить?
Она произнесла слова мягко, поясняя и утешая:
– Геанство, если назвать этим именем трезвый взгляд на жизнь, распространяется по миру. А почему бы и нет? Что ужасного в мире любви, согласии человеческого тела, ума и духа с Единством Жизни… со всем существующим.
Ответ он позаимствовал у комментаторов, которых читал дома:
– Кто знает, что служит причиной тому – сама ли Вселенная или просто правительства монгов поддерживают движение жирными субсидиями?
Правящие классы за границей зачастую приветствуют геанство. Их народы теряют покой, затевают смуты, а геанство поощряет покорность; зачем тебе свобода или какие-то там права, если можно спокойно углубиться в свои собственные мысли. Впрочем, геанство способно послужить оружием против врага… Как я обнаружил на собственном опыте.
Облака, бросая тени на сад, пролетали над головой… наконец Ганна проговорила еще более мягким тоном:
– Иерн, вы мотылек… нет, ястреб, бьющийся в кровь о стеклянное окно.
Если бы вы только могли отодвинуть стекло в сторону… ведь за ним нет ничего – только будущее и свобода. – Она взяла его за руку. – Давайте переменим тему, у нас еще остались истинные сокровища друг для друга.
Он глотнул.
– Благодарю вас. Согласен.
Заметил: «Кровь монгов слабеет. Они потеряли волю к власти. Но древний воинский дух еще живет: пусть он и преобразился в стремление проповедовать. – Иерн посмотрел на женщину, сидевшую возле него. Во взгляде ее видны были забота, сочувствие и ни на йоту уступки. – Она – истинная дочь солдатая».
К четвертому дню Тераи едва мог владеть собой, да и Ваироа обнаруживал признаки беспокойства.
Не то чтобы их содержали в тяжелых условиях. Им предоставили пустовавший домик слуги – обставленный неприхотливо, но вполне пристойно. На еду и питье жаловаться не приходилось, хрустящие, обжаренные овощи и сыроватое мясо напоминали авайянскую кухню, травяной чай и крепкое пиво дополняли трапезу. Вооруженная охрана бдительно стерегла единственную дверь, но была настроена доброжелательно и охотно вступала в разговор на англише. Ежедневно, под удвоенным караулом, задержанных выпускали наружу – погулять час-другой; частенько прогулка заканчивалась гандбольным матчем с собственной охраной. Им предоставляли все развлечения: карты, шахматы, го… и любые книги, которые они могли пожелать. Маураев заверили в том, что легат не замедлит с прибытием и оговорит условия их освобождения.
– Вся беда в том, что Микли – свинья, – с самого начала бурчал Тераи.
Ваироа кивал полосатой головой:
– В кабинете он держался напряженно, но уверенно. Я ощущал это. К сожалению, он не субвокализирует, а язык его характерен лишь для него самого. У меня нет ключа к его думам.
– У него есть план, – грохотнул Тераи смешком. – Ронику он отослал не затем, чтобы досадить ее любовнику. В подобном случае она бы ему все уши пообрывала… Но что же он поручил ей тогда?
– Передать агенту Союза просьбу о помощи.
– О какой еще помощи? Он может связаться со своими через юанезцев, которые, как мы полагаем, сотрудничают с северянами. Но набег… смешно.
Ваироа положил локти на подлокотник, вглядываясь в дождливую ветреную ночь.
– Ему необходимо заставить нас молчать, – предположил он.
– На некоторое время он этого добился, – отвечал Тераи. Поднявшись из кресла, он принялся расхаживать по глиняному полу, холодившему босые ноги.
Ваироа следил за ним взглядом.
– Я действительно не понимаю, почему мы должны молчать. Конечно, я не всегда сведуш в отношениях между людьми и тем более не понимаю монгов.
Но почему мы не можем прямо сказать, что северяне собирали делящееся вещество? Мы могли бы проводить их к озеру, извлечь из воды все доказательства.
– Разве ты не слышал? Микли пригрозил разоблачить всю нашу разведку среди Пяти Народов, выложив все, что ему известно, а он может знать достаточно много. Союз имеет дело с монгами уже столетия, безусловно, они внедрили среди них целую сеть агентов, которые, в частности, обязаны выслеживать наших разведчиков; должно быть, Микли сам занимался здесь этим делом, судя по тому, насколько хорошо он знаком с местной обстановкой. – Тераи кисло улыбнулся. – Ну а Иерну вполне можно доверять. Он не вымолвил ни слова, которое могло бы причинять неприятности его драгоценной Ронике. Плик последует его примеру.
– А ты уверен, что Микли не блефует?
– Нет, но я не могу рисковать, пока у нас остается альтернатива. К тому же в любом случае я не могу сказать, как отреа-тируют на информацию монги… и Домен, когда вести доберутся туда, что, безусловно, произойдет… и, кстати, наша же собственная Федерация. Мы можем затеять всемирную кровавую бойню. Наибольшую опасность представляет, на мой взгляд, Союз. Как поступят норри, когда их тайна будет раскрыта? Эти заговорщики должны были предусмотреть запасные варианты. И… Роника клянется, что они не производят ядерного оружия.
Не думаю, что она лжет, хотя, возможно, и ошибается, но как в этом убедиться? В худшем случае мы можем развязать войну, которой никто не желает, а можно обойтись и без драки, уладив это дело должным образом.
Тераи взял со стула трубку и табак. Трубка была вырезана из стержня кукурузного початка; он попросил ее, потому что потерял свою еще при крушении. Тераи не хватало старой верной подруги, вересковой трубки, но он надеялся, что скоро вернется домой к своей коллекции, к Елене и детям, увидит друзей, родные землю и море… какими далекими кажутся они сегодня.
– Увы, – ответил он. – Микли вынуждает меня помалкивать, пока существует угроза моим товарищам по корпусу, Я не сомневаюсь, что норри рассчитывает на это. Черт побери, он прав! Куда лучше информировать только наше правительство, и пусть оно решает, что нам делать.
– А как ты передашь информацию?
– Я все расскажу легату, когда он явится сюда, если мы сможем переговорить с глазу на глаз и в безопасном месте. Если нет – я дам ему понять, что он должен побыстрее добиться нашего освобождения. Он, безусловно, сможет устроить, чтобы нас доставили в штаб-квартиру инспектора в Виттохрии. Пока нас ни в чем жутком не подозревают, так что и магистрат, и сам Господин едва ли посмеют прогневать Маурайскую Федерацию плохим обращением с нами.
– Микли должен понимать твои намерения, – сказал Ваироа.
Тераи набил трубку плотнее.
– Да, безусловно. И все же этот сын тередо
был весел и спокоен… если дойдет до худшего, мы расскажем все монгам.
К полудню четвертого дня юанезский отряд вступил в Дулу, Во главе его, возле командира, ехала Роника Биркен.
Морось холодила воздух, прятала крыши и стены, увлажняла мостовые.
Толпа, собравшаяся было поглазеть, разошлась из-за непогоды, и болтовня притихла до бормотания, когда кони и крепкие, облаченные в серо-зеленые мундиры солдаты с азиатскими лицами, окружив Тераи и Ваироа, скрыли их от посторонних… ото всех, кого они знали.
За исключением Микли. Скрестив руки и широко расставив ноги, он глядел на маураев с триумфальной улыбкой.
– Эти веревки снимут с ваших запястий, а кляпы вынут изо ртов, когда мы выйдем из города, но только если вы будете вести себя хорошо, – сказал он на маурайском. – А до тех пор, – он пригрозил указательным пальцем, – каждый из вас постоянно будет под прицелом четырех стрелков, которым приказано убить вас, если вы попытаетесь произнести одно только слово или попробуете что-нибудь написать… Или если им покажется, что вы собираетесь это сделать. Отряд отборный, людям сказано, что вы и есть охотники за ураном – те самые, которых они пытались поймать. Они считают, что у вас на теле могут быть спрятаны миниатюрные передатчики, и вы сумеете предупредить соучастников, получив шанс заговорить. По общему мнению, маураи могут располагать подобными устройствами, но ионги не представляют себе ваших возможностей. А поэтому – ни слова… Повторяю то, что я говорил вам у дома – ни слова, иначе смерть. Что ни в коей мере не расстроит меня.
Еще раз поблагодарите Ронику за свою жизнь. Это она настояла. И поверьте, ей-Богу, так лучше, будет меньше слухов… все-таки я рассчитываю переговорить с вами подробнее в более подходящих условиях.
– Откинув назад голову, он зашелся смешком. – Простите мне самодовольство. У нас как во время игры в кости, на ее исход влияет чересчур много факторов. Если вы сейчас поможете нам, мы отнесемся к вам достаточно хорошо. При правильной постановке дела, быть может, все окончится репатриацией. Так что расслабьтесь и радуйтесь.
Он отошел, юанезские солдаты расступились перед ним, чтобы вновь сомкнуть свое кольцо вокруг людей, к которым были обращены их взгляды, исполненные предельной ненависти.
Публичные проявления страсти считались здесь дурными манерами, так что Иерн и Роника просто пожали друг другу руки и обменялись долгим взглядом. На влажных волосах мерцали капельки, грудь вздымалась и опадала. Плик с завистью поглядел на них и глотнул из бутылки, которую провидческим образом прихватил с собой.
– Жезу, как чудесно! – выдохнул Иерн.
– Нет еще, вот останемся вдвоем, – шепнула она на ухо, – и я тебе покажу, что такое настоящее чудо.
– Я боялся за тебя.
– А я за тебя, – ответил грудной голос. – Ну, как ты?
– Отлично, только волновался. Нас приютила здешняя пророчина, доказавшая мне, что и геанцы могут быть порядочными людьми. Мы с ней разговаривали о многом, она кое-что мне показала, например, как она воздействует на зверей и детей… Ну а что было с тобой?
– Я делала свое дело. Все сложилось почти так, как намечал Микли. Я перешла через границу, отыскала юанезскую военную базу – констабуларий, как они их зовут – наделала там достаточно шума, потом они, наконец, подвели меня к радиофону и связали меня с высокопоставленным офицером в Чай Ка-Гоу, тот отыскал того, кто знал кодовую фразу, ну а после все сразу завертелось. Хуу-ха! Вот это была картина! У меня только спросили имя Карста, где он находится и чего хочет. Вести метались взад и вперед, тем временем собрался этот отряд, и на заре мы выехали. Ты заметил, как устали лошади – заводные тоже.
Бедные звери – надеюсь, они не простудятся под дождем. Ну а потом, когда мы добрались до города, нойон приказал местному полковнику провести нас к Микли, а после того командовал уже Карст… я его уговорила не расстреливать Тераи и Ваироа прямо на месте.
– Как ты умудрилась этого добиться? Ведь он об этом только и мечтает?
– Я сказала ему, что успела подружиться с ними. Напомнила про такую вещь, как честь Ложи, и пригрозила, что пожалуюсь Волку. Кроме того, он прекрасно понимает, что я всегда могу застичь его врасплох где-нибудь в глухомани – и выпустить кишки. Он не стал спорить.
– А что будет дальше?
– Не знаю в точности, хотя и не сомневаюсь, что нас ждет возвращение домой – в Союз. Я мечтаю показать тебе мою страну. «И как я надеюсь, увидеть собственными глазами, что там не гнездятся чудовища», – промелькнуло в его голове.
…В дни, когда Орлук Жанович Боктан стоял в Дулу, командуя отрядом, безуспешно пытавшимся выяснить, кто же собирает смертоносное оружие, и потом – во время последующих, уже более коротких посещений – они с Ганной Уанговной подружились. Несхожесть их делала встречи интересными, он, со своей стороны, уважал ее ум и власть, а она считала его добрым человеком, хотя бы в сердце своем.
Теперь она стояла под редким дождем и внимательно слушала, как он говорил Борсу Харсову:
– Нет, сэр. Простите, я не имею права сказать вам больше, к тому же я просто ничего не знаю. Мне приказано освободить Карста и доставить всю эту группу на базу, живыми или мертвыми. Те двое, которых мы связали, подозреваются в контрабандном вывозе урана, а подобное дело не может ждать.
– Чтобы маураи связались с этим ужасом?.. Не верю! – вмешалась Ганна.
– У них может быть своя цепь заинтересованных лиц, – проговорил Орлук.
Он явно по пути все тщательно продумал. – Федерация – стадо такое же разношерстное, как и наши Пять Наций; она расползлась по всей Океании.
Возможно и существование интернационального преступного синдиката, привлекающего соучастников отовсюду. Не исключено, что и верховное командование маураев теперь жалеет о том, что предшественники его утопили всю ядерную взрывчатку.
– Тем не менее… – Она поежилась и поглядела на вооруженных незнакомцев, окружавших ее.
– Похоже, северяне запустили свою ложку в этот котелок, – сказал Борс недоверчивым тоном.
– Я знаю. Но они не обязательно остаются нашими врагами. И если они получили ключ к чему-то и обратились к нашему командованию, потому что мы способны быстро отреагировать… Откровенно говоря, за последние несколько лет я нередко замечал северян у самых важных юанезских кабинетов… – Орлук умолк, не собираясь говорить больше, чем следовало.
– Что же мне сказать маурайскому легату, когда он прибудет сюда? – вслух подумал Борс.
– Не следует понапрасну ерошить ему перышки, – посоветовал Орлук. – Объясните, что его соотечественники, если они и впрямь маураи, выданы по уголовному обвинению; что у вас не было другого выбора, кроме как повиноваться… он может затребовать информацию по дипломатическим каналам. – В руке нойона была перчатка с отворотами. Он пристукнул ею о бедро, словно кнутом. – Ну что ж, в путь!
Борс пошелестел полученными бумажками, чтобы показать, что и впрямь не имеет выбора.
– А вы не хотите задержаться и отдохнуть, достопочтенный сэр? – спросил он, как требовал того этикет.
– Нет, сэр, приношу свою смиренную благодарность, но, к сожалению, об этом я не могу и мечтать.
Обменявшись поклонами, они отдали друг другу честь. Борс отбыл.
Орлук повернулся. Ганна ухватила его за рукав. Страх стучал в ее груди.
– Но что вы думаете об этом на самом деле? – спросила она его.
– Вай? – Он заморгал в удивлении.
– Обо всем, что кроется за этим делом? Я чувствую… предельную не правду… зло… – Последнее слово она выдавила. Истинной геанке не подобает произносить его, за исключением крайней необходимости.
Выдубленная непогодой физиономия Орлука обнаружила неловкость:
– Как так, преподобная госпожа?
– Не знаю. Все случилось настолько внезапно. И вместе с тем… Ужасные силы вырвались на свободу, они заключают преступные союзы, повсюду сеют ложь и тайну, тайну и ложь… Орлук, ветер дунул из завтрашнего дня и принес запах войны: не наших несколько битв, за которыми последует мирный договор – нет, но жестоко и с погибелью… всего мира. Что вы скажете? Что мы можем сделать?
Капельки пота покрыли его лоб и бороду. Она заметила, как он заставил себя собраться.
– Преподобная госпожа, – выдавил он, – я почти ничего не знаю, кроме того, что уже сказал. Происходит нечто скверное, но суть еще сокрыта во мраке. – Он расправил немного сутуловатые плечи. – Пусть будет, что будет, пусть демоны вырываются из ада; я выполню свой долг, каким бы он ни оказался. Я должен ехать.
– Еще минутку, – молила она, вознесясь на духовной волне к Единому – в этот час, когда ясность разлетелась в клочья под бурей, ревущей из будущего. – У меня брат в армии. Все мы резервисты, все мы солдатаи.
Когда перед битвой пробуждаются страхи, что таятся в глубинах наших сердец – древние воспоминания о Смертных временах – войско приходит в смятение. Пророчина умеет успокаивать людей. Позовите меня.
– Преподобная госпожа!.. – Он был переполнен чувствами.
Ганна улыбнулась; теперь, когда она все сказала, покой поглощал ее, покой абсолютной решимости.
– В добровольцах недостатка не будет, – сказала она. – Мы будем биться за Гею… за все человечество, иначе Гея отбросит его – уже навсегда.
Я обращаюсь к вам, потому что мы сроднились духом. Красная не может выставить большую армию и потому выступит под объединенным юанезским командованием, можете рассчитывать на меня; мне хотелось бы поехать на бой рядом с другом.
Находясь на второй ступени Тянь-Дзян, Орлук отпустил ей поклон третьей степени смирения; она благословила его. Отойдя, нойон загремел приказами.
Вновь обретя мир. Ганца отыскала Иерна. (Потом она отправится домой и позволит Единству овладеть ею.) А сейчас она хотела проститься с молодым человеком, чтобы никогда не встретиться снова. Морским ветром он вдохнул в нее новую жизнь – она еще никогда не видела моря, хотя читала о нем стихи и видела картины – но все мечтала увидеть, насколько бы ни была невероятной такая мечта. Он рассказывал ей о чудесах своей страны, открыл перед нею свой дух – о большем она и не мечтала.
Рядом с ним стояла любовь его – Роника. Быть может, у нее хватит доброты отступить на шаг в сторону, пока Ганна простится с Иерном.
Белый туман клубился над землей, но небеса были чисты, и с востока уже сияло ослепительное солнце. Обретя очертания, дыхание резко вырывалось из ноздрей, но ласковый аромат конского тела уже начинал ощущаться.
Отряд ехал в безмолвии, только топот копыт, скрип кож да звяканье металла окружали его. А потом издали, слабый, но беспредельно ясный, донесся колокольный звон.
Колокол говорил совсем не так, как в Франсетерре, и ему гулко вторил басок огромного барабана. Дальний перезвон довершил ощущение нереальности, охватившее душу Иерна… или, может, он сам покинул реальность. В километрах от него храм, увенчанный луковкой купола под многими крышами, будил селение у подножия своего, поднимая людей к поклонению и труду… но все вокруг было таким незнакомым… словно бы располагалось на другой планете. Непривычно раскроенные поля тянулись от далекого горизонта к этой дороге – никаких заборов, живых изгородей, стенок, пограничных камней, разграничивающих владения.
Деревья были оставлены лишь, чтобы служить ветроломами или давать тень усталому работнику. Иерн ощутил, как нежно заботились об этой земле люди, принадлежащие ей.
По правую сторону вдоль дороги тянулся рядок кленов – как дома, но там их сажали в два ряда. Влево от нее покрытые корой жерди, переплетая стволы, ограждали пастбищем уходящее вдаль… На краю видимости растворялось в тумане стадо с парой конных пастухов.
Вчера, радуясь свободе и дороге, он не замечал ничего странного. Потом они с Роникой ускользнули из лагеря к стогу сена, который заметили заранее.
– Что нам до того, мокрое оно или нет? – усмехнулась она. – Прогреется.
Утром же тело ощущало усталость и нервы дрожали, расслабившись после пережитого напряжения, и он вдруг осознал, как далеко оказался от дома.
Стремясь приободриться, он поглядел за спину – на солдат: в них опора.
Но все было чуждым: очертания фигур, лица под гребнистыми шлемами, знамена, все вплоть до посадки всадников… и ритма, в котором раскачивались, отражая лучи солнца, наконечники копий. Воинов, так державшихся в седле, да и всего этого отряда просто не могло существовать, однако тем не менее вереница их казалась ему змеей, готовой к броску. Зевки сменялись разговором, вполне людским по интонации, и лишь когда кто-нибудь отпускал шутку, высокие голоса смеялись не по-юропански.
Он перевел взгляд на командира, справа от которого ехал. Человек подтянутый, Орлук Боктан держался столь прямо, что казался выше, чем был на самом деле. Обветренное лицо, плоский нос, раскосые серые глаза, седые усы и раздвоенная борода, на левой щеке бугрился шрам.
Орлук ехал с непокрытой головой, открывая бритую макушку. Расстегнув воротник, командир пыхтел жуткой сигарой, дружелюбным – в чем Иерн на всякий случай все-таки сомневался – хриплым басом отвечая на вопросы.
Роника ехала слева от него, она переводила с англиша на англей. Плик и Микли следовали прямо за ними. Тераи и Ваироа замыкали колонну, их не было видно отсюда. Бедняги, подумал Иерн. Однако Роника объяснила ему, что так надо – лучше, чтобы они не имели возможности говорить.
Скверным или нет было дело, которому она служила, ставить его под угрозу она не намеревалась… «Какой точеной кажется под колоссальным куполом здешнего неба его сильная фигура. Неужели я влюбляюсь?»"
– Да, – Роника перевела ответ Орлука. – Я происхожу из Йо-Минга, на западе, и достаточно хорошо знаю пограничные горы. У их подножия полк Бизона располагает волостью, там обитает моя старшая жена, наши дети и внуки. Когда удается, я бываю у них.
– А как случилось, что вы перебрались жить на Дальний Восток?
Орлук ухмыльнулся:
– Ваши помогли. Мне повезло – я участвовал в нескольких последних стычках. Они обеспечили мне быстрое повышение в чине и внимание моего начальства. Много добрых воинов полка Бизона перебрались в Чай Ка-Гоу, когда город начал расти. Когда умер их старый нойон, меня пригласили занять его место. Конечно, трудно перебраться с гор на равнину, иметь дело с войсками, набранными на ранчо и в городах, вместо привычных охотников, трапперов и лесорубов… Ну, я-то понадобился потому, что здесь тоже есть леса, где бизонцам когда-нибудь придется драться.
Истинный солдатай не отказывается от обязанностей. Но я хочу, чтобы мои дети выросли в стране своих отцов.
– И долго вы здесь пробыли?
– Пятнадцать лет. Ничего. В Чай Ка-Гоу у меня отличный дом, чистый, шумный, симпатичная младшая жена, растут дети от нее, надеюсь и на внуков – через несколько лет. Могу смело сказать, что с делами я справляюсь неплохо. Кого отправили в Краснаянские леса искать охотников за бомбами?.. Бизонов! – При этом напоминании Орлук потерял веселость, нахмурился и отчаянно запыхтел сигарой. – Впрочем, мы ничего не нашли, – сказал он, – кроме вашей группы… Когда я думаю о моих женах, детях, внуках… Ха, если вы хотите выжать правду из этих собак, только скажите: я сам щипцами вырву им яйца.
– Чего-то не похоже на геанца, – встрял Микли.
– Я не из них, – отвечал Орлук. – Конечно, я считаюсь с их принципами, отношусь к адептам с положенным уважением. Возможно, они правы. Но медитации и всякие теории не для меня, и от моих похвал славы им не прибавится. Я поклоняюсь древним богам – Октаю, Эрлику, Ленину – и предкам. – Он подумал. – Впрочем, не сомневаюсь – ни один истинный геанец не проявил бы мягкости в этом деле. Куда направляют этих двоих?
– Мой департамент об этом не знает, – объявил Микли.
– Неужели? – Орлук искоса взглянул на него. – Сомневаюсь: ты говоришь куда меньше, чем знаешь.
– Ты прав, – ровным голосом отвечал Микли. – Например, знаю способы, с помощью которых мой отряд выяснил, чем были заняты эти двое, ведь это мы с Роникой выследили их. Но такие подробности чересчур откровенно указывают на вещи, которые моя служба предпочитаете скрывать от посторонних. В моих глазах вы, нойон, достойны всяческого доверия, однако кое-что вам просто незачем знать. Как военный, вы должны понять меня.
– Да, это так. Но когда я был молод, все было еще не настолько закручено…
Дальше Иерн уже не слышал, о чем они говорили: Орлук сердито глянул на Ронику, и она перестала переводить. Она ехала рядом с командиром и слушала разговор на англише. Чувство одиночества в душе Иерна усилилось. Он отстал, чтобы присоединиться к Плику, а Микли подался вперед.
Англоман был трезв в связи с отсутствием зелья и, мрачно поглядев на приятеля, произнес:
– Ты обескуражен, мой друг. Не испуган, ни капельки волнения, просто обескуражен. Так ведь?
Иерн поглядел вперед – спина Роники на фоне монгского ландшафта вдруг напомнила, как эта женщина чужда ему.
– Полагаю, что ты можешь так назвать мое состояние, – пробормотал он.
– А ты понимаешь почему? Ведь ты направляешься в безопасное место – в пределы Союза, да еще в очаровательной компании.
Последняя фраза напомнила ему о Ганне. Та не стала возражать, когда в нарушение здешних обычаев он взял ее обе руки и поцеловал. Какими нежными они были, какими красивыми. «Да благословен будешь ты, Таленс Иерн Ферлей, – шепнула тогда Ганна. – Пусть тебя встретит счастье, ты его заслуживаешь». Тут она ошиблась, кольнула его память о прошлых проступках. Она нараспев произнесла несколько строчек на своем языке, а потом пояснила: «Это не молитва за тебя, мы не молимся Гее. Я просто пожелала от всей души, чтобы Она отмерила тебе полную долю жизни, оставив ритуальную торжественность. Я буду вспоминать вас – часто-часто. Счастливого пути».
Иерн ответил Плику иносказательно:
– Я лечу вслепую, вот почему… вслепую, и все приборы молчат.
– Действительно, тревожная штука – оказаться вдали от дома.
– Что? Нет же, я не об этом. Понимаешь, наше пребывание в Дулу заставило меня усомниться во многих истинах, которые я прежде считал незыблемыми. Я же не глуп, и никогда не считал, что все геанцы – скверный народ. В Юропе мне попадались среди них действительно прекрасные люди. Но в массе своей они всегда казались врагами, причем фундаментальными… противниками всего, чем живет Домен, притом во всем заблуждающимися? Но Ганна со своим терпением и умом…
Иерн закрыл глаза и подставил лицо солнцу. За ресницами заиграла радуга. Ганна заставила его вспомнить про бесчисленные мелкие чудеса, подобные этому, подумать о них и ощутить.
– Конечно, ее можно считать образцовой геанкой, – размышлял вслух Плик. – Во всяком случае, в одном из аспектов геанства… Так святой Франциск Ассизский и святой Иоанн от Креста воплощают в себе два предельных аспекта христианской личности. Я имею в виду душу, эмоциональность – это другое трусливое слово. Лучше сказать духовность . Духовна ли вера… ее не поймаешь иначе, только душой.
Отчасти она пояснила тебе свою суть, просто являясь собою.
– Но разве не может быть, что она на самом деле права?
– А бывает ли, по-твоему, стихотворение правильным или не правильным?
Да на ее стороне могучий миф.
Молчание разделило их. Туман, редея, оставлял землю, открывая слева убранные поля, готовые к запашке под озимь, и справа – серебристо-зеленые прерии. Слугаи в синих одеждах выходили из глинобитных домиков. Над головой порхали птицы. Воздух, прогреваясь, уже приносил ароматы почвы и трав, животных и человека. Все шумы кавалерийского отряда слились в равномерный синкопированный ритм.
– А эти юанезцы? – вырвалось у Иерна. – Чем они в принципе отличаются от краснаянцев? Согласен, я почти не имел дела с теми и другими, но я все менее и менее верю в то, что они подстрекали Джовейна в далекой Юропе и вооружали его для переворота, как мне о том говорили.
– Почему же ты переменил свое мнение? – спросил Плик.
– Конечно, установление геанского правления в Домене, бесспорно, удовлетворило бы их; некоторые из их чиновников, наверное, и в самом деле оказали заговорщикам тайную поддержку. Тем не менее… судя по их действиям, более всего они опасаются Северо-западного Союза. И скорее всего это так – один континент на двоих. Но я что-то не замечаю в них империалистического духа – ни прямо, ни косвенно. Геанство в корне своем не воинственно. Я узнал это. Оно убеждает, а не заставляет.
– Ты узнал, – подчеркнул Плик. – Но логических доказательств не имеешь, Наш вид одарен способностью интерпретировать всякую доктрину, подгоняя ее под свои действия. Ты попал сюда, потому что некоторые из геонцев предприимчивы и воинственны, не так ли? Все, что творится в мире, всегда выходит за пределы логики и всех разумных объяснений.
Иерн бросил на него резкий взгляд.
– Ты вновь завидишь странные речи?
– Странна вся Вселенная. По-моему, слову «реальность» в нашем мире нельзя дать положительное определение.
Плик подвинулся ближе.
– Послушай, – проговорил он. Иерн еще не видел поэта столь серьезным.
– Да, я подонок и алкоголик, но и поэт, а посему время от времени прикасаюсь к вещам, о которых невозможно говорить прямо. Я ощущаю приближение колоссальной драмы, конфликта настолько глубинного, что человеческие существа, вся цивилизация волей-неволей преобразуется в архетипы, вновь повторяя мифы незапамятной древности… Лишь в них и в музыке может крыться намек на подобные истины… Апполонийский Домен и маураи-артурианцы выступили против орфического геанства и фаустианского северо-запада
. Или, если хочешь, демоны-северяне готовятся низвергнуть богов неба, земли и моря – ведь у хтонических
богов всегда была темная сторона – а грядущая война принесет конец всему миру.
Роника…
– Нет! – вскричал Иерн. – Ты обезумел!
Ему хотелось пустить коня в галоп, чтобы ветер, скорость и напряжение мышц прогнали из памяти этот ужас. «Собственно, откуда этот ужас? Это всего лишь слова, Плик любит играть с ними. Эксцентричный малый – не безумец и не пророк. Орлук не позволит ему опередить отряд». Иерн выехал вперед к Ронике и заговорил с ней – слова сами сыпались с языка.
Та весело отвечала, и кошмар поблек. Ужас забылся совсем, когда она зашептала ему на ухо, весьма откровенно описав, чего именно ожидает от него, когда отряд остановится на дневной отдых.
Они добрались до военной базы к вечеру. Контур блокгауза на фоне темного неба говорил о веках истории, бывших иными в Юропе; но меньшие сооружения были достаточно прозаичны и функциональны. Привычен был и маленький аэродром, несколько самолетов на нем и запах синтоплива.
Один самолет прилетел с северо-запада – укрупненный вариант того, что остался на дне озера со своим смертоносным грузом. Иерн заметил опознавательный знак на руле – бегущий волк, с шеи которого свисала разорванная цепь. Когда отряд приблизился, с полдюжины человек вышли вперед приветствовать его предводителя. Среди них, без сомнения, было двое соотечественников Роники; другие ожидали возле самолета.
Юанезский офицер отдал честь, сказал какие-то слова и передал лист бумаги Орлуку. Нойон прочитал его, нахмурился и задумался. Микли что-то сказал ему, получил короткий ответ и направился к месту, где его ожидали Роника и Плик.
– Сегодня самолетом из Чай Ка-Гоу прибыл приказ, – проинформировал он их. Судя по его манере, Микли именно этого и ожидал. – Эта машина немедленно увезет нас домой вместе с Тераи и Ваироа.
Пульс аэрогена заколотился: ночной полет скроет от него многое из того, что он надеялся увидеть. «Но она будет возле меня, и когда мы окажемся там..»
– Наш достопочтенный командир, похоже, не одобряет подобную спешку, – метко подметил Плик. – Он подозревает жульничество и сомневается в том, что его командиры приняли правильное решение.
Микли усмехнулся.
– Они не принимали его, – сказал он на франсее. – Нам следовало любой ценой не дать кому бы то ни было из юанезцев допрашивать маураев. Вне сомнения, наш представитель выложил всякие аргументы… дескать, мы, поймавшие злоумышленников, знаем больше всех остальных, а потому наилучшим образом можем расследовать дело, избавляя Юань от напрасной траты времени. Конечно, согласие кое-кого из важных юанезских чиновников удалось получить с помощью известных дополнительных доказательств. Так что попрощаемся с хозяином – и в путь.
Они обменялись любезностями. Вооруженные северяне взяли пленников под стражу. Держась за руку, Иерн и Роника последними поднялись на борт.
Она остановилась у двери кабины и огляделась. Закат вызолотил землю самым невероятным образом, делая ее нереальной. Оставаясь на коне, Орлук, отбрасывая долгую тень, глядел вслед отбывающим иноземцам.