Новый порыв ветра вырвался из Саунда и, взмыв над городскими домами, сбросил дождь на крыши и улицы. Вода хлестала струями, бурлила в канавах, поблескивала на мокрой мостовой, под фонарями, гнавшими раннюю тьму. Улицы были полны пешеходов в плащах с капюшонами, велосипедистов и мотоциклистов в пончо, пузырились лужи, мылись под дождем автомобили и автобусы, то и дело проскакивал всадник, проползала телега, влекомая животными. Гудки, звяканье, стук… шумные вокзалы, дворы, доки, фабрики, работавшие допоздна. В небе – огненные вывески таверн, ресторанов, игорных домов, театров, публичных домов.
К. дверям их жались бродяги, другие слонялись по переулкам, стараясь удержать в себе тепло, которое приносила доставшаяся по случаю кружка дешевой выпивки или сигарета с марихуаной.
Патруль Инспектората шествовал по нижнему Сиэттлу, намерзая ледяной коркой, от них разбегалось молчание, и повсюду сапоги маураев топали в неимоверной тишине. Все были вооружены, не просто дубинками и ножами – пистолетами и винтовками. Патрульные шли тесным строем и неприязненно поглядывали по сторонам. Казалось, они были бы рады открыть огонь… это мягкосердечные-то маураи, так стремившиеся после войны завести здесь друзей.
Но дом Элвина Халмера не видел их. Он прятался среди старых домов, местами еще сохранившихся в индустриальных районах, проглотивших соседние кварталы. В теплой гостиной, уставленной всяческими реликвиями, неяркие отблески очага ложились на пастельные обои.
Устройство камина было тщательно продумано, но сложен он был из грубых камней, над резными костяными подсвечниками на каминной доске висела эмблема Волка, выжженная на куске моржовой шкуры.
– Шах… и как будто бы мат, – объявил Плик.
Его хозяин и страж поглядел на доску.
– Черт побери! Ты прав. Ну что ж, неплохая партия. – Тон его противоречил словам.
Плик распрямился и вылез из-за стола к буфету с бокалом в руке, чтобы налить себе виски. Норрмен покачал головой.
– И как это ты умудряешься? – удивился он. – Пьешь так, что вот-вот разоришь Ложу, и тем не менее выигрываешь у меня три партии из четырех.
– Быть может, тебе тоже лучше бы выпить, – предложил Плик. Теперь его англиш был вполне приличным. – Раз Ложа проявляет ко мне любезность и платит за все, наверное, я могу поделиться с тобой. По-своему я прав: твои хозяева хотят, чтобы я был доволен своим заточением, а кто может радоваться, когда пить не с кем.
Элвин нахмурился:
– Ты же знаешь, что я тут ничем не могу тебе помочь, мне надо сбросить лишний вес.
Среди маураев своего возраста он бы не вызвал удивления, Однако в этих краях полнота не была в обычае.
Плик ухмыльнулся. Жидкость забулькала в горлышке бутылки.
– Я знаю, я как раз сочинил для тебя песню, мой друг.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну же… я говорил тебе, что дома был сочинителем всяких баллад.
Позволь, спою – без сопровождения…
– Неплохо для тебя, – буркнул Элвин.
Плик вернулся в свое кресло.
– Слушай дальше.
(Следующий куплет требует женского голоса.)
– Ну-ка, цыц! – воскликнул Элвин, сжав кулаки. – Ты решил еще посмеяться надо мной, тощая свинья, жалкий пьянчуга?
Плик потянулся к трубке и горшочку с табаком.
– Да нет же, с чего это ты взял? Во всяком случае, не более над тобой, чем над собой.
– Целый месяц я испоганил на тебя и твою охрану…
Побагровевшие от выпитого щеки англемана приобрели еще более густой оттенок.
– Трудись на свою паршивую Ложу, получишь повышение за труды, переведут на следующую ступень… Назовут клоподавом первого класса, что там у вас на этот счет принято. Или ты полагаешь, что мне приятно сидеть в твоей конуре, да еще чтобы гулять выпускали только на коротком поводке?
– Ага, и к кошкам на ближайшую крышу. Они выбрали мой дом не просто из-за расположения, но и потому – ты, сукин сын, сам знаешь это – что моя жена уже год как в могиле, и я не шляюсь…
– Если ты считаешь, что я преднамеренно… это оскорбление, сэр.
Они яростно глядели друг на друга через стол, напряженность, собиравшаяся неделями, готова была разразиться грозой… Бурю унял один из стражников – он вошел, как всегда, при ноже – они следили, чтобы Плик оставался в доме, и сопровождали его в городе по различным оказиям.
– К вам гость, – объявил он, Вошел Иерн. Аэроген скинул дождевик, но влага еще покрывала лицо, казалось, источавшее запах вечернего дождя. За ним невозмутимо следовал его собственный адъютант.
– Добрый вечер, – сказал Иерн на англише.
– Рад, рад, рад и еще раз рад! – Плик сорвался с места и, оступаясь, рванулся навстречу другу. – Кому еще, кроме Лозочки, могу я так радоваться? – булькнул он, отступив назад. – Ну как ты, старина?
– Дела все, – рассеянно отвечал Иерн. – А ты?
– Хм, здесь, конечно, уютно, меня просто завалили развлечениями; прогулки там, театры, книги, сам представляешь – но время все равно тянется, как резина… Но к черту мои горести – в особенности если ты принес мне свободу. Так ведь?
Иерн помедлил.
– В известной мере.
Они разговаривали на англее. Элвин Халмер недоуменно кашлянул.
– Да-да, правильно. – Иерн перешел на англишекий. – Мой охранник все понимает. Но, все равно, извините. – Он решил приступить к делу. – Я пришел, чтобы обсудить свои планы с вашим гостем.
– А почему в такой поздний час? – спросил Плик.
– По вполне очевидной причине – чтобы не привлекать внимания. Теперь в Сиэттле маураи кишмя кишат, как, наверное, и в каждом городе Союза, в который могут добраться. Сумели даже еще прислать.
Плик внимательно посмотрел на Иерна:
– Итак, ты решил встать на сторону северян.
– Умм… в известной степени. Но я не могу разговаривать с тобой о подробностях, пока ты не примешь решения.
Они сели. Элвин заставил себя проявить гостеприимство и предложил выпивку. После того юропанцы не замечали остальных.
– …Я отправляюсь с Роникой на север. Вне сомнения, ты прекрасно понимаешь, в чем дело, но я обещал молчать, да и, по сути дела, мне ничего не сказали, обещали все объяснить в пути. Не хочешь ли ты отправиться с нами? Учти, на все уйдет год или два. Если ты откажешься, весь этот срок тебя продержат здесь в заключении. Но здесь ты сохранишь все развлечения, которые только что перечислил, а в тех краях, где мы окажемся, о них придется забыть.
– Ну вот, уже и разговариваешь, как она.
– Неужели? Ну что ж… я попросил за тебя, она уговорила своих начальников; словом, Ложа тебя приглашает.. Я считаю, что ты заслужил, чтобы тебе предоставили право выбора. Там тебе будет менее одиноко. Но вообще-то не исключено, что подобное приглашение принимать просто глупо.
Плик вспыхнул.
– Глупо? При чем тут скулящий от страха слабый умишко, когда представляется шанс увидеть гибель богов? Конечно, я согласен!
Иерн пристально разглядывал его: тени порхали по худощавой физиономии поэта, а в глазах его мерцали отсветы очага.
– Не понимаю тебя.
– Неужели ты, изгнанный принц, не понимаешь? – полились слова. Плик отчаянно зажестикулировал. – Ну что ж, такое часто бывает; он не знает себя самого – кто он есть и кем был прежде, пока не вернет своего королевства или не встретит смерть. Здесь ты попал в миф; понимаешь, полностью погрузился в него. Ты стал на сторону Ориона, а в этих краях он – спящий герой, который пробудится, чтобы освободить свой народ, или же гигант в цепях, который разорвет свои оковы и приступит к отмщению. Мертвецы оставляют свои могилы. В этой дождливой земле я увидел, как древний мериканский дух восстает из земли, в которой он покоился столько столетий, и основания мира уже сотрясаются…
– Плик, ты пьян, ты снова напился.
– А как же иначе? Иди сюда, выпьем, пока у нас еще есть такая возможность.
Полог тумана, густого и белого, скрывал даже ближайшие деревья. От вечной сырости Тераи постоянно чихал… она отдавала могилой.
Безмолвие царило в доме. Изредка вдалеке запевала труба, но не призывая, а скорее скорбя о давно потонувших кораблях.
В хижине было и тепло, и светло, однако куда деваться от холода, ее обступавшего? Тераи видел причину в том, что хижина служит тюрьмой, и окна ее – на скорую руку – прикрыты прочными решетками, а входная дверь укреплена и забита гвоздями. Им с Ваироа была отведена половина домика, и через внутреннюю дверь были слышны голоса охранников в другой его половине. Они сидели за покером, Тераи хотелось выйти и присоединиться к ним, чтобы просто чем-то заняться, нарушить однообразие, но у него не было денег. К тому же игра игрой, но он сомневался в том, что его примут: скука заставляла северян недовольно коситься на пленников. Маураи могли бы завязать со своей стражей лучшие отношения, и теперь уже было поздно заводить дружбу.
Тераи расхаживал между стен из суковатой сосны. Трубка в зубах дымила, окутываясь собственным облачком, голубым и едким… Во рту уже стоял вкус горелой кожи, но что остается делать мужчине?
Ваироа сидя читал книгу. Вожди Волков щедро обеспечивали ими узников.
Еще у них было радио, фонограф и запас записей к нему. Ложа устроила на острове курорт для своих членов. В это время года окружающие хижины пустовали, или же редких гостей уговаривали переехать в другое место на остаток отпуска. Тераи мечтал, чтобы его допустили в мастерскую, и он мог бы заняться каким-нибудь ремеслом, но тюремщики имели строгий приказ остерегаться громадного маурая. Им с Ваироа разрешали прогулки на воздухе, однако всегда под строгой охраной.
– Из огня да в полымя, от монгов к норрменам, – тихо пробормотал он. – Лучше бы мы оставались у монгов. Они обращались с нами намного лучше.
Не отрываясь от книги, Ваироа откликнулся. Он всегда умел делать несколько дел сразу.
– По-моему, вежливо извинившись, эти бы просто перерезали нам глотки.
Наше присутствие могло бы создать серьезные неудобства для различных влиятельных персон.
– Да знаю я, знаю. Мы же столько раз говорили об этом. Но я не могу понять, как ты можешь оставаться настолько спокойным.
– Раздражают лишения. У меня нет семьи, о которой я мог бы скучать, и на этом клочке суши меня окружает вечно переменчивая реальность.
Кругом вода, над головой небо. Разве ты не помнишь, что говорила Роника Биркен… Ну-ка, тихо.
Ваироа опустил книгу и поднял руку.
Еще минуту Тераи прислушивался к тишине, и только потом наконец услышал далекий шум мотора приближающейся лодки. Удивленные восклицания, довольные возгласы, стулья, застучавшие по дощатому полу, засвидетельствовали, что услышала и охрана. «Кто же, во имя Нана, явился к нам? Это не случайный лодочник, держу пари… кто может позволить себе так тратить топливо». Сердце в груди Тераи застыло.
Мотор умолк, и от воды понеслись другие звуки: из тумана вынырнули несколько человек, путь им показывали люди, казавшиеся незнакомыми в клубах тумана. Их повели в сторону – вероятно, под крышу – всех, кроме одного, направившегося прямо к их хижине и исчезнувшего из виду за углом. Вскоре перед маураями предстал Мнили Карст.
– Скажи, ради Харисти.. какой ты хочешь от нас радости… мы ведь не забыли, что ты собирался убить нас?
Сидевший в кресле Микли поглядел на нависавшего над ним маурая.
– Это было желание профессионала, а не личности, – ответил он. – Я бы на вашем месте относился к нашим взаимоотношениям как спортсмен.
– А потом заперли нас, как зверей, что еще хуже, – буркнул Тераи, Ваироа сидел безмолвно в углу, наблюдая исподлобья, впивая все вокруг своими загадочными чувствами. Туман за окном был еще более красноречив, чем его лицо. Из соседней комнаты до Тераи не доносилось ни звука: охрана притихла за дверью, вне сомнения, надеясь, что скучная служба наконец закончилась.
Микли взмахнул сигареткой.
– Я бы сказал, что эти звери у нас словно сыр в масле катались, – усмехнулся он. – Сами же понимаете, у нас не было иного выхода: или убить вас, или лишить возможности общаться с людьми.
«Да, мы слишком много знаем, – устало подумал Тераи в сотый или тысячный раз. – Знаем, где искать плутоний и обломки перевозившего боеголовки самолета – безусловное доказательство вины сеаерян; такой повод для войны убедит самого трусливого пацифиста – и все доказательства того, что Ложа Волка увязла в этом деле по самые кончики своих мохнатых ушей. Наш корпус не может добиться никакого толка от правительства Союза, потому что это сборище бессильных клоунов ни черта не знает. А след ведет к Волку… в Кенай, судя по тому, что они говорили по пути… истинный след, и Федерация сможет, наконец, выследить чудовище».
– В конце концов ваши люди достаточно давно знают о том, что в Норамерике собирают делящиеся вещества, – продолжил Микли, – Они известили правительство монгов…
– Откуда тебе известно, что это сделали мы? – возмутился Тераи.
Ответом Микли можно было воспользоваться, если ему суждено вырваться .на свободу. – Неужели они не могли узнать это самостоятельно?
– Едва ли. У них нет для этого нужных приборов. Даже Домен проявил откровенное невежество. Маураи, вне сомнения, доселе не имели причин извещать Скайгольм, поскольку даже не могли предположить, что в Юропе сохранились подобные антики. – Микли выпустил дым из ноздрей и продолжил ленивым голосом:
– Теперь, конечно, власти Федерации встревожены – не только вашим сообщением, но целой серией настоящих ядервых взрывов.
– Что? – взревел Тераи, Ваироа шевельнулся в углу.
Микли кивнул:
– Это случилось почти одновременно с заговором Джовейна и теми интересными событиями, что последовали за ним. Поэтому вас известить просто не могли. Я и сам услыхал об этом, только когда вернулся домой.
Но наблюдатели монгов действительно обнаружили следы атмосферных взрывов, произведенных на больших высотах к западу от них. Они известили о них маураев, те подтвердили. Контакты сторон осуществлялись на сверхтайном уровне. Незачем ворошить без нужды муравьиную кучу, по крайней мере пока не выяснишь, кто в самом деле виновен. Иначе один черт знает, чем может закончиться глобальная истерика, которая незамедлительно разразится.
Федерация лихорадочно укрепляет стой Инспекторат в Союзе. Флоты маураев из всех уголков планеты сходятся к Авайям – своей ближней базе к Союзу. Вполне очевидно, что мы и являемся главными подозреваемыми.
– Преступниками, – выпалил Тераи, вздрогнув от усилия, с которым сдерживал себя, чтобы не убить голыми руками эту тварь.
– Ну что ж, мы с вами это знаем, но где решающие доказательства у правительства? Кого будет атаковать флот? Новая война против Северо-западного Союза окажеуся войной против ни в в чем не повинных ладей; они будут сражаться, хотя не принимали даже малейшего участия в создании… Ориона. Война будет долгой, как и последняя, может и дольше, армия Федерации не отмобилизована, как тогда, к тому же затеянная на основе одних только подозрений война будет не популярной.
Тераи глотнул, Ему было плохо. Все, что он слышал, было точным; не правильным, ведь правда есть справедливость, именно точным. Он вспомнил многих ученых профессоров Велантоа, считавших Энергетическую войну делом рук обнаглевших милитаристов. Да, ядерных реактивов не должно существовать, но убеждать в этом норри следовало на переговорах, а не силой. Он вспомнил комментаторов и проповедников, объявляющих присутствие маураев в Западном Союзе «культурным» империализмом… сапогом, давящим то самое разнообразие, которое Федерация всегда ценила – по собственным словам. Он вспомнил демонстрации молодежи и ее седобородых, но пустоголовых прихвостней; моду на одежду северян – в знак мира и свободы. Словно этих понятий доселе никто не знал; иные даже осмеивали его мундир. Вспомнилась и молодежь в городах Союза, обезьянничавшая с маураев, но более всего его угнетала память о беседах с вполне зрелыми племенными вождями в разных концах Океании, утверждавшими, что контроль за всем миром слишком тяжелым бременем ложится на плечи их народов… Тем не менее все это было не столь важно, пока маураи охотились за тенью… и если даже Федерация незамедлительно высадит армию на материк, Волки со всеми своими союзниками по-прежнему будут заняты делом, не говоря о том, что они уже опробовали свое проклятое изобретение.
Отчаяние Тераи перебил сухой хруст слов Ваироа:
– Разрешите вопрос, Карст. Откуда вы знаете, что монги обнаружили взрыв и информировали маураев, если все сохранялось в таком секрете?
С легким смущением Микли ответил в тоне, менее задиристом, чем обычно:
– Разведка донесла.
– Далее, – продолжил Ваироа. – Почему нас отослали из Юани в ваше распоряжение? Почему юанезцы доверили норрменам дело настолько существенное, как наш допрос?
Вновь обретя равновесие, Микли ухмыльнулся:
– Признаю – мы в известной мере сотрудничаем с ними.
– С некоторыми офицерами юанезцев, иначе весь мир знал бы о вашем альянсе или, по крайней мере, о сотрудничестве между прежними врагами.
Микли затушил сигарету и потянулся за свечой.
– Вы куда умнее, чем я предполагал, Ваироа Хаакону!
– Вы внедрили туда своих агентов, – объявил гибрид. – Не ваше ничтожное правительство, а Волки и прочие Ложи, которые участвуют в деле. У вас было двадцать лет. Полки теперь перестали быть кочевыми военными отрядами, где каждый знаком с каждым, на деле их солдатаи разбросаны по стране, подчиняясь обстоятельствам, заставляющим каждого действовать индивидуально. Вы могли послать туда агентов, способных сойти за монга и выслужиться – инжунов, северян азиатского происхождения, да и кое-кого из собственно монгов, кое-где еще обитающих на ваших восточных территориях. Даже белых – ведь монги народ смешанный. Вы могли подкупать, шантажировать, даже уговаривать честных людей помочь вам в деле, самым выгодным образом отвечающем интересам их стран. Но не смели обратиться к властям, это было бы слишком рискованно, особенно в рамках полковой иерархии и системы отличий. Вы могли и просто разместить своих агентов в узлах, через которые проходит информация и приказы. Спящих агентов… Приступающих к действию при необходимости. Монги прискорбно наивны – в отличие от вас и вашей родни.
– Да-а-а, осмелюсь предположить, что в тех случаях, когда офицеры монгов предполагали, что имеют дело с представителями вашего правительства, их роль выполняли Волки, передававшие Виттохрии лишь то, что считали нужным, не более того, Поздравляю, вы неплохо справились со своим мерзким делом.
– Какая целеустремленность, подумать только, двадцать лет упорных трудов! – Волна негодования захлестнула Тераи.
Вполне очевидно, Микли не собирался пассивно слушать. Он поднялся и как отрезал:
– Ну что ж, вы можете получить шанс задавать дополнительные вопросы, если присоединитесь к своим друзьям в нашей небольшой лесной прогулке.
Тераи расправил плечи, готовясь встретить очередной удар.
– Что ты имеешь в виду?
– А вот, скажем, – поддразнил его Микли, – Иерн Ферлей решил записаться под наши знамена, и Плик, естественно, тоже последовал за ним. Мой дом на Ляске безопаснее, а поэтому я направляюсь туда. Почему же нам всем, старым друзьям, не собраться вместе? Мы больше не можем держать вас здесь; ваши инспектора снуют повсюду, как водяные жуки. Мы забираем вас с собой. Собирайтесь, через час мы отправляемся, пока позволяет туман.
Он повернулся и вышел в соседнюю комнату. Дверь за ним захлопнулась.
На миг оба маурая застыли, онемев, а потом Ваироа медленно проговорил на родном языке:
– Что за злой человек. Не просто враг, он весь пропитан ненавистью.
Разве ты не ощущаешь этого?
– Нет, – ответил Тераи. – Но я верю тебе. – Он глянул на холодное белое облако за окном и сказал:
– Я сумею сообщить об этом домой. Я сделаю это или погибну.
Облака летели низко над землей Дордойни, их серый полог затягивал небо, лишал яркости осенние краски, разрисовавшие кручи. Выл ветер – еще более холодный, чем сам воздух. Влажное небо то и дело изрыгало шквалистые ливни. Дороги превратились в реки грязи, хлюпающей под копытами усталых коней.
Как никогда прежде, замок Бейнак казался своим в этой стране. Все современные постройки представлялись сонным видением, нереальным рядом с крепкими древними стенами и башнями. После дороги из порта Бордо Эшкрофт Лоренс Мейн надеялся на тепло, огонь в очаге и отдых, а он себя не считал слабаком. Так решили они со свитой: пейзане должны своими глазами увидеть нового хранителя замка и увериться в том, что он желает им добра. Но те бросали на него кремнистые взгляды и не проявляли любезности. Оставалось гадать, какой комфорт ждет его в конце пути.
Перед воротами толпились местные жители – в плащах с капюшонами. Они выставили почетный караул, что вселяло надежду, милицию в мундирах и шлемах, увенчанных плюмажами, с кинжалами у поясов, пиками, арбалетами и винтовками за плечами.
Лоренс послал свою лошадь на последний подъем, подобрал поводья и протянул руку в знак привета. Он узнал знакомых по прежним визитам.
Первый офицер, родственник Иерна Ферлея, Халд Тирье, с жестким лицом и прямой спиной ожидал впереди. Секретарь, молодой наземник по имени Анс Дебирон, держался возле него, в руках у него был пергамент, а на лице – никакого восторга… Как и у всех, кто загородил дорогу пришельцу.
За спиной Лоренса фыркнули кони и, топоча, остановились. Он сосчитал местных: отряд в два раза превышал его собственный, причем две дюжины были вооружены. Желая избежать провокаций, он ограничил вооружение своего отряда ножами, несколькими пистолетами и четырьмя пиками, главным образом служившими древками для вымпелов.
– Приветствую вас, люди Клана и добрый люд, – проговорил он. – Мир и благосостояние да булут с вами.
Подхватив вежливую формулу, ветер унес ее следом за опавшими листьями.
– Приветствую, – отозвался Халд. – Могу ли я узнать ваше имя и цель приезда?
Ошеломленный Лоренс сумел лишь воскликнуть:
– Но ты же знаешь меня!
– Эти очевидцы хотят знать ваше имя и поручение, сэр.
«Наверное, так велит какой-нибудь дордойнезский закон или обычай? Это не ласковая Бургойнь, где мы с Фейлис детьми играли на виноградниках».
– Я… Эшкрофт Лоренс Мейн, полковник терранской гвардии, недавно назначенный хранителем замка Бейнак и его окрестностей. Я прибыл сюда, чтобы приступить к своим обязанностям. – И, повинуясь порыву, добавил:
– Вы же знаете это! Я направил письменное извещение.
– Известие о вашем назначении не соответствует древним обычаям, а потому мы решили, что не получили его.
Лоренс ударил кулаком по седельной луке, но взял себя в в руки и мягко – это стоило ему многих усилий – проговорил:
– Халд, ты знаешь, какие теперь времена. Этот район важен для безопасности Домена; ваши дикие горы и ущелья способны приютить мятежников и бандитов. Оформлять все надлежащим порядком чересчур долго, ведь ни один Таленс, имеющий право на этот пост, не примет назначения от Джовейна. Меня назначил сам Капитан, пользуясь своими чрезвычайными полномочиями, к тому же я брат жены исчезнувшего хранителя Замка. Я намереваюсь сохранить крепость для семьи и народа, твоего собственного народа, Халд. Я уступлю свое место кому-нибудь из родни при первой возможности.
– И когда же этого ждать… сколько своих гарнизонов вы сперва разместите среди нас? – Халд также с трудом сдержался. Отряд его не шевельнулся, с гневом люди разглядывали пришельцев. Руки всадников белели на прикладах оружия. Офицер повернулся к Ансу Дебирону. – Прочти декларацию отказа, – сказал он гнусавым голосом. – Ты составлял ее.
Секретарь поклонился, шагнул вперед и развернул свиток. Его гладкие щеки то краснели, то белели. Голос иногда дрожал и ошибался, но слова падали камнями:
– Во имя Господа Милосердного, ради анимов предков, мы, люди Пай Бейнак, собрались сегодня…
Лоренс услышал позади себя одно-два негромких проклятия. Он сидел, слушая краем уха, ощущая не только потрясение – этого можно было ожидать – но скорее усталость.
– …Старые права, подтвержденные договором в Периге
, когда Дордойнь стала штатом Домена… – «Но это было века назад. Давно пришло время, чтобы Франсетерр вновь сделался единой нацией, единством внутри Единства. Как смеют такие людишки противиться этому?»
…собрать всех сынов Пай Бейнак, братьев наших по всей Дордойни…
«Они осмелились».
…нe признавать права властей ни при каких условиях вообще, назначать хранителем Замка лицо, не принадлежащее по закону к семье Ферлсев…
«Фейлис бросила Иерна, теперь они бросили ее».
…сохранять верность Домену и его установленным институтам, Иледуциелю и азрогенам, пока подобная верность не будет взаимной; но нарушение закона, обычаев и прав считается вероломным предательством.
Мы требуем созыва сеньоров Кланов и глав ряда штатов, чтобы выяснить… "Итак, фактически они не бунтуют; Скайгольм способен испепелить любую армию, которую они могут вывести на поле. Но что делать с партизанами? Как быть – они отказались повиноваться?
Скайгольм не может испепелить саму землю. Это будет преступлением против Геи, хуже которого может быть только атомный взрыв, а лишившись поставок с Земли, Скайгольм скоро упадет с небес".
– И посему, Эшкрофт Лоренс Мсйн, мы просим тебя ехать с миром, мы требуем, чтобы ты уехал.
Он выслушал подписи и титулы. Анс отступил, тяжело дыша.
Лоренс выдавил скупую улыбку.
– Ну что ж, все очень ясно, – сказал он в набегающий ветер. – Вы прискорбно не правы, но тем не менее я не желаю вам зла и возвращаюсь домой. Предложат ли нам здесь приют и ночлег?
– Нет, – ответил Таленс Халд Тирье.
Лоренс повернулся в седле и, жестом успокоив негодующий отряд, обратился к родичу Иерна:
– Мы найдем себе гостиницу. Не наказывай ее хозяина за то, что он примет нас. Пусть отношения останутся хотя бы ровными.
Халд ответил коротким кивком. Лоренс развернул коня и направился вниз.
Дождь припустил по-настоящему.
В уютном кабинете Капитана Джовейн наклонился к столу и проговорил:
– Серьезное дело, быть может, весьма серьезное.
Худая седовласая женщина не шевельнулась.
– Будьте добры – ближе к делу, сэр, – ответила она. – Когда вы опять вызвали меня, я заранее говорила, что для разговоров сейчас крайне неподходящее время.
– Но вы не дали мне объяснений, полковник.
– Но разве не понятно? – проговорила Восмайер Тесс Рейман.
«Удивительно, как искусно она владеет своим голосом». Презрения как такового Джовейн уловить не смог. – Мои люди волнуются, как и все вокруг. Мальчики слышали о том, что вы намерены сократить армию вообще и управление погодой в частности. Но когда, насколько и каким образом?
Неуверенность хуже самого топора. Они нервничают, попадают в неприятности за пределами базы, начинают больше думать о доме и родне, о безопасности своих штатов, чем о службе. – Он открыл рот, она остановила его, подняв палец. – Я имею в виду не только пилотов и персонал, набранный из аэрогенов – они подозрительны и говорливы, но вне воздушных сил своей жизни не представляют. Я говорю в первую очередь о наемном персонале, люди эти в основном родились на Земле, летают из них немногие: о механиках, диспетчерах, компьютерщиках, электронщиках, квартирмейстерах, поварах… о всей подкладке нашей организации. И уверенность в будущем испытала тяжелый удар.
– Уже? Но что, собственно, случилось? – Джовейн нахмурился. – Я не слышал еще ни о чем.
– И не должны были… пока. Сир, в самом начале недовольство заметно только вблизи. А когда произойдет взрыв, узнают все, но тогда будет слишком поздно. Мы, офицеры корпуса, пытались найти способ вырваться из неприятностей и дать рекомендации Капитану.
Отвлекшись, невзирая на собственное нежелание («неужели мне вечно будут чинить здесь помехи, мне-то, принесшему им бархатную революцию?»), Джовейн потянул себя за бороду и сказал:
– Напомните им, что вооруженные силы и вспомогательные части существуют, чтобы служить Домену, а не наоборот. Если нам потребуется изменить их размеры и роль, тогда вас будет ждать перестройка, а не увольнение, и никто не потеряет того, что заслужил по закону.
– Если не говорить о смысле их жизни… сомневаюсь, что они найдут его в другом месте, – возразила Тесс. – Ваше Достоинство, – он понял, что почетным титулом она хочет подчеркнуть важность своих слов, – будьте добры, не забудьте: люди и штаты Домена объединяют как раз те дела, которыми они заняты вместе.
Джовейн собрался.
– Я об этом не забываю, полковник. Однако настало время избавиться от устаревших институтов и практики и обратиться к новым целям. Но во всем, что касается единства… – Капитан распрямился потягиваясь:
– Разрешите мне быть откровенным, – проговорил он. – Полагаю, ничего иного вы не заслуживаете. Все мы можем – вполне честным образом – заблуждаться относительно того, что полезно Домену. Я уважаю все мнения. Я стремлюсь учесть их и бываю разочарован отсутствием реакции на мои предложения. Но мы должны добиться единства. Несогласие, должным образом выраженное – дело другое. А заговор или прямой бунт – третье.
– Безусловно, – сухо согласилась она.
Вышла колкость.
– Полковник Тесс, – отрезал он, – я предоставлю вам возможность обсудить лично со мной весьма серьезные трудности, возникшие в результате ваших поступков. – Он вздохнул. – Нами разыскивается Таленс Иерн Ферлей. Объявление о розысках его было широко опубликовано. И преднамеренно уклоняясь и не желая отдаться закону, он сам нарушает его требования. Но если он не может явиться с повинной, потому что с ним что-то случилось, тот человек, что скрывает важную информацию, совершает преступление. – Он выдавил улыбку. – Лично я ничего, кроме хорошего, ему не желаю. Безусловно, у нас были некоторые разногласия, но теперь судьба его уже тревожит меня.
– Действительно, это так, сир.
«Это безразличие или сарказм? Не обращай внимания. Нападай».
– Полковник, либо он спрыгнул отсюда с парашютом, либо просто выбросился и так принял свою смерть. Третьей возможности не существует. Как вы понимаете, наши отряды обыскали весь Скайгольм, каждый отправлявшийся отсюда воздушный аппарат. Следователи обнаружили, что человек, во всем похожий на Иерна, обманув часового, вышел на инспекционную платформу и не вернулся. У него был парашют.
Нам прекрасно известно, что вы дружили с ним. Следователи выявили еще одного охранника, который ранее заметил некую персону со снаряжением для высотного прыжка. Методика выявления глубинных воспоминаний позволила извлечь из памяти его описание, которому соответствует ваш сын Дени. Связь очевидна, – закончил Джовейн. – Вы можете что-нибудь сказать мне?
– Да, сир, – ответила она холодным тоном. – Вы имеете дело со слухами, собранными, когда весь аэростат был охвачен смятением и никто не мог, по сути дела, являться свидетелем чего бы то ни было… тем более те чужаки, которых вы сюда навезли.
– Итак, вы отвергаете свою причастность к этому делу.
– Сир, по кодексу аэрогенов у вас нет права задавать подобные вопросы.
– Тесс откинула голову назад еще выше, чем прежде.
– А где находился Восмайер Дени Рейман?
Тесс ухмыльнулась:
– Откуда мне знать? Я предоставила ему вполне заслуженный отпуск, и он у меня здоровый молодой холостяк.
– Вы заставляете меня объявить и о его розыске.
– У Капитана Скайгольма есть такое право.
– Я выдвину обвинение и против вас, полковник.
– Капитан Скайгольма может просить мое начальство или синьоров моего Клана выдвинуть обвинение против меня. – Тесс дала ему возможность прочувствовать точную формулировку. – Я бы посоветовала вам воздержаться от этого, сир. Я уже объяснила вам, что подобные, с позволения сказать, свидетельства не имеют никакой цены.
Военно-полевой суд, не говоря уже о суде Клана, даже не станет их рассматривать.
«Кланы и офицеры защищают своих собратьев». Едкая кислота хлынула в глотку Джовейна, обжигая ее.
– Помните, я могу арестовать вас своей властью.
– И, продержав меня в заключении весьма ограниченное время, представить перед судом. Сир, вновь рекомендую вам не делать этого.
Моя помощники и я и без того чересчур заняты, пытаясь стянуть расползающуюся ткань.
«Что там еще?»
Джовейн проглотил кислоту.
– Ну что ж, полковник, – отступился он, – раз вы отказываете мне в сотрудничестве и даже отвергаете такую возможность, можете возвратиться к своим обязанностям. Вы обязаны известить терранскую гвардию, как только узнаете о месте нахождения вашего сына Дени. Хочу дать вам совет: я не считаю корпус офицеров чем-то независимым и постараюсь заставить его проявлять больше сдержанности и ответственности, чем в прежние времена. Всего доброго, мадам.
Она поднялась, отдала честь и вышла.
Кабинет наполнился покоем, шепот и подрагивание Скайгольма остались в тонких стратосферных ветрах, вечная молчащая бесконечность – снаружи.
Запах собственного пота оскорбил Джовейна. Изнеможение накатило на него: он скрыл лицо в ладонях. «Фейлис, Фейлис!»
Но нет, есть еще работа, работа есть всегда. Дело Восмайер Тесс Рейман, быть может, случай предельный, но в нем – первое предупреждение. Бунт в вооруженных силах не представляет прямой угрозы Скайгольму, который способен испепелить своей молнией любое подразделение; но недовольство на Земле… Ему необходимо было переговорить с людьми, которым он мог доверять, кто поддерживал его дело. Он позвонил помощнику… День этот собирался окончиться глубокой ночью.
На закате женщины оставили Карнак. Вечер был ясный и морозный.
Западный горизонт скоро угас, оставив небо зеленым. Быстро стемнело.
На востоке небо уже стало пурпурно-черным и низкий Иледуциель тихо светился над голыми костяными вершинами леса. Когда селение осталось позади, на дороге под ногами застучала мерзлая почва, захрустели подернувшие лужи тоненькие льдинки, зашелестели опалые листья.
Их было около сотни, простых брежегских домохозяек, девиц и бабушек , вдруг ставших какими-то странными под капюшонами своих плащей. Фонарей они не брали – дорога была всем знакома, а обратный путь будет освещать луна; но при каждой была свеча и все нужное, чтобы воспламенить ее. Они шли без особого порядка, разговаривать тоже никто не запрещал, но каким-то образом толпа сложилась в процессию, и негромкая речь панихидой висела над нею.
…Богохульство… дурное предзнаменование… ослепленное святостью… убийца… отмстить, чтобы бедные призраки смогли успокоиться…
Розенн старалась напомнить себе – то, что случилось вчера, было только бунтом, а то, что предстоит этой ночью, останется простым жестом.
Геанцы намеревались устроить в Карнаке свой центр, предназначенный для разделявших их верования, безусловно, надеясь на новообращенных.
Капитан Джовейн не скрывал своих намерений; он будет «поощрять культурный обмен» и «гарантирует свободу вероисповедания всех верований и философий». Ни одно сообщество не могло запретить сооружение геанского центра на земле купленной и оплаченной. Носился слушок, что казна Капитана помогала подобным приобретениям, что отвечало его правам, однако не нравилось морякам и земледельцам, уже прознавшим о том, что более контроля за бурями не будет. Но более глубокий корень тревог, думала Розенн, лежал в консерватизме этих пейзан. Джовейн не понимал этого. Карнак… что ж, Карнак не так уж удален от космополитического Кемпера и сам является морским портом…
Джовейн старался изобразить, что понимает все зоны истории мира, но не имел реального представления о древности. Ему и в голову не приходило, что люди обладают правом сохранять собственную природу, имеют право на нетерпимость.
Словом, на прошлой неделе группа местных жителей, вооруженных ножами, гарпунами, косами и дубинками, велела группе рывших землю наемных рабочих прекратить работы и убираться. Мэр Карнака отверг протесты, полученные из Иледуциеля, и процитировал гарантии автономии в союзном договоре. Чтобы защитить работников, терранская армия послала подразделения; собралась толпа, швыряла камни, стреляла, трое молодых человек из города остались на земле мертвыми. Работа вновь прекратилась, и обкатанные умиротворяющие фразы порхали между мэром, Местромором и господами наверху.
Прискорбный инцидент – таким в истории несть числа – инцидент и не более… ничего особенного, простая и традиционная реакция, беспомощная попытка, позволившая людям выпустить гнев. Шагая в холодных сумерках, Розенн ощущала, что более не верит этому.
«Почему я здесь? – удивлялась она самой себе, едва не в отчаянии. – Я, женщина из аэрогенов, жена человека, бывшего среди них величайшим при жизни; у меня великолепное образование; я прошла от края до края Домена, и мне незачем участвовать в примитивных обрядах, в особенности когда можно не сомневаться, что Джовейн приглядывает за мной».
Она поглядела вниз – на невысокую Катан. Бок о бок – родная и приемная матери Таленса Иерна Ферлея вели процессию к стоящим камням. «Долг чести перед хозяйкой? Но зачем я отправилась к ней? Мы ведь редко встречались. Нас ничто не связывало, кроме разделенных воспоминаний – о нем и его сыне, которого она отдала мне; о сыне, которого, возможно, нет больше на свете».
Боль, терзающая Розенн, вдруг напомнила ей, какими были и остаются эти причины. Она потянулась, чтобы пожать руку женщине, шедшей рядом с ней. Та ответила рукопожатием и долгим взглядом, но в сгустившемся мраке Розенн не поняла, улыбается ли ее спутница или безмолвно рыдает.
Скайгольм наверху погас. Звезды мерцали на небе, высыпали все новые и новые светила.
Когда женщины добрались до камней, света вполне хватало, чтобы обозреть окрестность: над головами толпились созвездия, леденел Млечный путь. По одну сторону дороги призрачно-серые поля растворялись во тьме. Окна далекой фермы казались низкими звездами. На противоположной стороне дороги стеной замер лес, грозя небу копьями голых веток. Между ним и дорогой высились мегалиты.
Ряды камней уходили неведомо куда. Иней посеребрил их грубые формы.
Тени сгущались – и вокруг, и под ними. «Тени времен, – подумала Розенн, – призраки неведомого народа, который возвел их еще в те века, что не ведали истории». Не зная причин, она ощущала в них силу, не подвластную угрызениям совести, и терпение, знакомое разве что холодным звездам. Как сумели они вернуть свою святость? Или же это произошло во время Хаоса, после Судного Дня, когда все прочее ускользнуло из рук человека и только они остались?
Зашелестело, зачиркало, замелькало; женщины молчаливо зажигали свои свечи. Каждый огонек высветил лицо под капюшоном; дневной свет, мужья или дети не видели эти черты. Тени… тени, а в них – щека… глаз, отблеск зубов. Руки прикрывали язычки пламени, и каждая женщина отыскала свой камень, и гоблинские огоньки, крохотные и ясные, прогнали мрак.
Катан поставила Розенн перед рядами. За спиной женщин выстроились камни кромлеха. Под ногами ломалась пожухлая трава и ледок, планета приближалась к северной зиме… скоро взойдет Орион.
– Мне не следовало бы, – прошептала Розенн в полузабытьи. – Я не знаю здесь ничего, я не отсюда…
– О нет, – возразила Катан. – Мы родом отсюда, мы возглавляем этих людей, мы – матери истинного Капитана, который вернет правду. Подними свою свечу, чтобы он видел, куда держать путь, и жди.
Она подняла над головой свою собственную свечу и возвысила голос.
Розенн почти не знала брежанегского, но Катан сказала ей на франсее:
– Во имя Святого Господа, Жезу Кретта, и всех святых, что на земле и на небе и в потустороннем мире, мы собрались, чтобы призвать погибель на совершающих зло. Пусть скорбь, которую породили они, и гнев, ими разбуженный, обратятся на тех, чьи имена мы теперь называем .
Первым прозвучало имя Таленса Джовейна Орилака.