Ингитора стояла на Корабельном Мысу и смотрела в море. Прямо в лицо ей дул сильный ветер, несущий множество мелких холодных брызг. Ингитора мерзла и обеими руками стягивала на груди длинный плащ из толстой зеленой шерсти. Вообще-то это был плащ Эгвальда. За время жизни в Эльвенэсе Ингитора достаточно разбогатела от подарков конунга и кюны, у нее было много своей одежды, но в плаще Эгвальда было теплее, будто он сам где-то рядом.
Но упрямый ветер забирался и под плащ, он успел застудить серебряные застежки и цепи на груди Ингиторы, и они казались ей чем-то вроде тяжелых ледяных доспехов, которые надевают в день битвы инеистые великаны. Ингитора стояла здесь очень давно, с самого рассвета. Это ожидание было достаточно глупым — если бы корабли Эгвальда показались возле пролива, то столбы дыма дали бы Эльвенэсу знать об этом. Но знака не было. Время от времени показывались лодки рыбаков, торговые снеки, два раза с утра прошли боевые корабли, узкие и длинные, как щуки. Но это не были корабли Эгвальда, и для Ингиторы море оставалось пустым.
Ветер дул ей навстречу, отбрасывал назад волосы, как будто хотел вовсе сдуть со скалистого выступа тонкую женскую фигурку в тяжелом зеленом плаще. От ветра полы плаща задирались, ярко-красное платье Ингиторы развевалось, и она приобретала сходство с диковинным цветком, который заклинание колдуна вдруг вырастило на этом буром каменистом берегу, где растет только низкий упругий мох.
Ингитора смотрела в море и думала об Эгвальде. Он заполнил все ее мысли. Ее не оставляли дурные предчувствия, и Ингитора судорожно втягивала ноздрями соленый ветер, словно надеялась, как Ормхильд, унюхать духов. Надеялась и боялась. Ее неотвязно преследовали укоряющие взгляды Вальборг, говорящие: «Ты послала его на смерть!» Все конунговы дочери на свете не могли бы смутить Ингитору, если бы она думала иначе и верила в свою правоту. Но в глубине души она думала так же, хотя сама себе не хотела в этом признаваться.
Ветер продувал Ингитору насквозь. Она пыталась подбодрить себя мыслями о том, как обрадуется дух отца в Валхалле, когда он будет отомщен. А в глубине, как подводное течение, жило другое, не менее важное: увидеть Эгвальда живым и здоровым. Если он вернется, то исполнятся оба ее желания. А если нет? Тогда она обречена на месть до самой смерти. И мстить придется не только за отца.
Слушая гул ветра, Ингитора хотела сложить какие-нибудь стихи, чтобы рассказать о том, что с ней творилось. Она не могла подобрать этому названия. Тоска,тревога, любовь — все эти слова не подходили. Это просто ветер, холодный ветер с моря, напоминающий о том, что Праздник Середины Лета позади, лето повернуло и под гору покатилось к зиме. Ингитора подбирала в уме слова, но они разлетались, разнесенные и разорванные на обрывки, и пропадали где-то вдали.
Хальта с ней не было. Люди, возившиеся в корабельных сараях за спиной Ингиторы, удивлялись, замечая, что Дева-Скальд пришла одна. Грабак всегда был рядом со своей хозяйкой. Но сегодня его не было. И Ингитора знала почему. Виной тому были те самые ее чувства, которые можно было посчитать любовью к Эгвальду. Хромой альв с неумолимой суровостью требовал соблюдения их уговора. Чем больше разрасталась в душе Ингиторы привязанность к Эгвальду, тем меньше становилась благосклонность к ней Хальта. И со дня отплытия Эгвальда, с тех пор, как все мысли Ингиторы были заняты им, Хальт не подарил ей ни одного стиха, ни единой строчки. Он как будто исчез из ее жизни. Ингиторе все время казалось, что он близко, за дверью, за стеной, но не хочет показываться ей на глаза. Без Хальта все стало другим, образовалось пустое место. И Ингитора чувствовала себя одинокой, потерянной в мире, где остались только пустое море и холодный ветер.
Возле Лисьего Острова, лежащего прямо напротив Корабельного Мыса, показалась небольшая снека. Ингитора подождала, но следом за снекой не плыло других кораблей. Опять не то. Повернувшись, Ингитора побрела к усадьбе.
Открывая дверь в девичью, Ингитора сразу услышала негромкий ровный голос, который за последние пятнадцать-двадцать дней стал почти неотъемлемой частью Дома Болтовни.
— …он схватил свой щит и спрыгнул с кормы прямо в воду. Он упал так, что щит оказался над его головой, — рассказывал Рагнар Осторожный.
Ингитора хотела уйти прочь — ей отчаянно надоело слушать бесконечные повествования о подвигах Торварда конунга, которые Рагнар не уставал рассказывать, а Вальборг, как ни странно, не уставала слушать. У Ингиторы же они вызывали только раздражение — она не могла спокойно переносить, как восхваляют ее врага, человека, которого она ненавидела всей душой. Видят Светлые Асы, Рагнар не мог бы больше любить конунга фьяллей, если бы даже сам воспитал его! А может быть, ему не раз приходилось бывать в сражениях вместе с Торвардом? Многие его рассказы звучали слишком живо и подробно для пересказов по чужим словам. Скорее всего, Рагнар видел все это своими глазами. Не всегда же он так кашлял! А по всей его повадке, по обращению он все больше и больше казался Ингиторе похожим на воина, а не на торговца. И говорил он как высокородный.
— Танны думали, что он утонул, — продолжал Рагнар. — А Торвард конунг проплыл под водой до берега, там было почти три перестрела, и вышел на берег. Здесь валялось много всякого оружия, и он поднял хороший уладский двуручный меч. Уже темнело, и танны не увидели его. Он незаметно подошел к их береговой стоянке и внезапно бросился на них. Он был весь мокрый, и танны подумали, что на них напал великан с морского дна.
Ингитора тихо прошла в свой угол и села. Рассказы Рагнара были неистощимы. Образ Торварда конунга целыми днями витал под кровлей девичьей, и даже во сне Ингиторе снилось, как будто неутомимый Рагнар сидит возле ее лежанки и заунывным голосом тянет и тянет бесконечную сагу о Торварде конунге: Торвард конунг и сражается один против сотни, и плавает, видите ли, по три перестрела со щитом над головой, и мечет сразу по два копья, и прыгает в полном вооружении выше своего роста… И еще залез на скалу какую-то, когда кто-то из его людей забрался туда и не мог спуститься… Нет, это, кажется, уже был не он.
А Вальборг, кюна Аста, девушки слушали как зачарованные. Кюне Асте было все равно, про кого слушать — про Сигурда Убийцу Дракона, про Греттира Могучего, про Торварда конунга. Для нее все это были сказки. Но Вальборг, как думала Ингитора, с подозрением поглядывая на кюн-флинну, что-то уж очень увлекается этими рассказами. Никогда раньше ей не было свойственно такое любопытство.
— Таннам и в головы не могло прийти, что живой человек отважится напасть на их стоянку. Ведь их было там почти две сотни! Но они так напугались, что бросились бежать, а тем временем подошел корабль Снеколля Китовое Ребро и его дружина вступила в битву.
Ингиторе хотелось сочинить какой-нибудь насмешливый стих о доблести Торварда конунга, но в голове мелькали только обрывки бессвязных строк. Она поискала глазами Хальта, но напрасно. Только он мог бы сейчас помочь ей. Только белый огонь его глаз мог бы наполнить светом ее душу, прогнать раздражение, тоску, чувство одиночества, а на их место привести яркие, увлекательные видения жизни, которой она не пережила сама. Но где он? Как помириться с ним?
— А скажи мне… — начала Вальборг, когда очередной рассказ подошел к концу. Кюн-флинна не окончила, запнулась, на ее чистом строгом лице промелькнуло колебание. Ингитора услышала непривычный призвук тщательно скрываемого смущения в ее голосе и подняла голову, стараясь разглядеть издалека через полутьму покоя выражение лица Вальборг.
— Что ты хочешь спросить, кюн-флинна? — подбодрил ее Рагнар. — Ты можешь задать любой вопрос. Думаю, мало найдется на свете людей, которые могли бы рассказать о Торварде конунге лучше, чем я. Разве что Гранкель Безногий Скальд. Он с детства и до сих пор остается лучшим другом конунга.
— Да, я знаю. — Вальборг слегка кивнула головой. А Ингитора снова сердито вздохнула. За прошедшее время все они узнали Аскргорд и его обитателей не хуже, чем знают Эльвенэс. У старого фьялля уж верно язык без костей — сколько всего он успел рассказать им со времени Праздника Середины Лета!
— Я хотела спросить вот о чем… — снова начала Вальборг. — А каков он собой, Торвард конунг? Ведь человек должен выглядеть необычно, чтобы его приняли за морского великана?
Ингитора заметила, как дрогнул и чуть запнулся голос Вальборг, когда она произносила имя конунга фьяллей, как поспешно она добавила последние слова, словно торопилась оправдать свой вопрос. Все больше укрепляясь в догадке, которая ей самой казалась дикой, Ингитора пересела поближе к Вальборг.
Кюн-флинна только сейчас заметила Ингитору, по ее красивому строгому лицу пробежала легчайшая дрожь недовольства. Одно мгновение — и кюн-флинна снова взяла себя в руки. Но у Ингиторы открылись глаза. Она и раньше замечала, что Вальборг хмурится, слыша ее недружелюбные отзывы о конунге фьяллей. За то время, что Ингитора провела в Эльвенэсе, они с Вальборг не ссорились. Они даже нравились друг другу, дружили, пока не появился этот старик.
— Справедливо говорится: краток век у гордыни! Вот и вышло, что я себя перехвалил — ведь я не знаю, как мне ответить на твой вопрос! — с усмешкой ответил тем временем Рагнар. — Женщина ответила бы тебе лучше. Ростом он выше меня…
Рагнар внимательным взглядом окинул стройную фигуру Вальборг.
— Твоя голова, кюн-флинна, как раз достала бы затылком до его плеча.
Почему-то при этих словах Вальборг опустила глаза. Она смутилась оттого, что кто-то хотя бы мысленно поставил ее рядом с Торвардом конунгом. «Уж я бы не опускала глаза! — думала Ингитора, со всей зоркостью подозрения глядя на Вальборг. — Я бы думала не о том, куда достанет мой затылок, а о том, сумею ли я дотянуться до его горла!» На память ей пришел Эгвальд, и она внезапно ощутила в себе такую вспышку ярости, что сейчас у нее хватило бы сил задушить Торварда Проглотившего Стрелу, несмотря на всю его доблесть!
— Я не знаю, как мне описать его лицо, — продолжал тем временем Рагнар. — Я не слышал, чтобы женщины называли его красивым, но и никакого безобразия в его лице нет. А ты хотела бы повидать его, кюн-флинна?
Вопрос этот, заданный с самым искренним дружелюбием, застал Вальборг врасплох. Она не хотела лгать, но не решалась признаться в желании увидеть Торварда. Он так часто снился ей, но во сне она не могла разглядеть его лица. Да и что за важность? Да, Вальборг хотела увидеть Торварда. В ее сердце поселилось и окрепло убеждение, неведомо откуда взявшееся, что Торвард конунг понравился бы ей, каким бы он ни был.
В дверь стукнул тяжелый кулак, в девичью заглянул один из хирдманов.
— Кюна! Кюн-флинна! — позвал он, найдя глазами хозяек. — Конунг зовет вас в гридницу. Пришли вести от фьяллей!
В гриднице было много народу, но Ингитора сразу нашла взглядом тех, кто был ей нужен. Она только их и увидела. Возле входа в гридницу стояло пять или шесть человек фьяллей — их нетрудно было узнать по одежде, по молоточкам из серебра или бронзы, венчавшим рукояти мечей.
Сразу вслед за Ингиторой в гридницу вошел Хеймир конунг и сел на свое высокое сиденье. Фьяллям позволили пройти в палату и встать перед конунгом. Кюна Аста, сгорающая от тревожного любопытства, однако успевшая поменять простую головную повязку на нарядную, с тремя полосами золотого шитья, села на свое место чуть ниже конунга. Вальборг устроилась на краю скамьи, Рагнар встал позади нее. Пробираясь мимо его плеча, чтобы тоже занять хорошее место и все видеть, Ингитора мельком подумала, что Рагнар занял место, которое никак не подобает заезжему торговцу.
Теперь Ингитора могла хорошо разглядеть приехавших. Главный из них — крепкий мужчина лет сорока пяти, с косым шрамом через лоб, немного стянувшим внешний угол глаза, держался уверенно и властно. Грудь его украшала тяжелая серебряная гривна в виде змея, кусающего себя за хвост, — знак больших ратных заслуг.
— Приветствую вас в Эльвенэсе! — сказал тем временем Хеймир конунг. Он был большим знатоком законов и обычаев, и никакие треволнения не могли заставить его нарушить учтивость. — Как ваши имена? От кого вы прибыли ко мне и какие вести привезли?
— Привет наш и тебе, Хеймир конунг, сын Хильмира! — громко ответил предводитель фьяллей. — Мое имя — Ормкель сын Арне, люди знают меня под прозванием Неспящий Глаз. Меня и моих людей прислал к тебе Торвард сын Торбранда, конунг фьяллей, и кюна Хёрдис, его мать. Мы привезли тебе вести о твоем сыне, Эгвальде ярле. Думается мне, что ты давно их ждешь!
По гриднице пробежал ропот. Уверенный, даже нагловатый вид посланца яснее слов говорил о том, что вести эти будут невеселыми для слэттов.
— Что с моим сыном? — воскликнула кюна Аста и от волнения даже поднялась с места. Она словно прозрела: до сих пор она, кажется, не представляла себе ясно той опасности, навстречу которой отправился Эгвальд. Жена богатого и могущественного конунга привыкла слышать вокруг себя разговоры о битвах и походах, но до сих пор все они кончались благополучно, и кюне Асте казалось, что так будет всегда, что так и должно быть. Но теперь, глядя в чужое, суровое и страшное лицо Ормкеля, она вдруг ощутила резкую тревогу за сына и страх потери, которые ударили ее тем сильнее, что были ей непривычны.
— Твой сын жив и только ранен! — ответил Ормкель, глянув на кюну. Ее испуганный и растерянный вид доставил ему удовольствие. Именно такими он мечтал увидеть лица всех слэттов!
Ингитора перевела дух и только тут заметила, что несколько мгновений не дышала — как ей показалось, очень долго. Если даже беспечная кюна Аста поняла опасность, то что же должна была почувствовать Ингитора, весь этот месяц не думавшая ни о чем другом! Стоявший пред ней человек был, без сомнения, одним из ближайших ярлов Торварда конунга. Мысли ее путались, она не могла вспомнить, говорил ли ей кто-нибудь из отцовских или Хеймировых хирдманов про Ормкеля Неспящий Глаз. Но перед ней стоял приближенный ее единственного непримиримого врага. И на его лице было написано горделивое торжество и снисходительное презрение к побежденным. Оскаленная морда дракона не показалась бы Ингиторе такой отвратительной и страшной!
Однако Эгвальд жив! А значит, есть и надежда. Все еще можно будет уладить! И она опять с нетерпением впилась глазами в лицо Ормкеля.
А тот, не спеша продолжать, как будто давая слэттам время осознать его слова, разглядывал семью конунга. По кюне Асте он только скользнул взглядом и тут же нашел рядом с ней Вальборг. На кюн-флинне его взгляд задержался, не смущаясь и тем, что сама она смотрела на него. Боком, по привычке, Ормкель глянул на человека, стоявшего рядом с ней, и вдруг в лице его что-то дрогнуло. Ни мгновения не задержавшись, его взгляд скользнул дальше. Ингитора не оборачивалась, но она помнила, что с другой стороны от сидящей Вальборг стоит Рагнар. И Ормкель отметил его присутствие, узнал его. Может быть, в этом нет ничего удивительного — ведь Рагнар сам говорил, что часто зимовал в Аскргорде. Вполне понятно, что его знает вся дружина Торварда. Но после всего того, что Ингитора думала о Рагнаре и Вальборг сегодня утром, его знакомство с Ормкелем показалось ей подозрительным. Нет, этот странный торговец с повадками воина приплыл в Эльвенэс неспроста.
— Что с моим сыном? — вслед за женой повторил Хеймир конунг, но гораздо спокойнее. Он тоже не остался равнодушен к известиям фьяллей, но гораздо лучше умел держать себя в руках.
— Твой сын напал на Аскргорд с четырьмя кораблями и тремя сотнями хирдманов, хотя знал, что у Торварда конунга впятеро меньше людей! — горделиво и чуть-чуть презрительно говорил Ормкель. Очевидно, ему было приятно видеть унижение врага. — Но Тор помог фьяллям, валькирии были на нашей стороне. Эгвальд ярл был разбит перед Аскрфьордом. Большая часть его людей отправилась прямо к Ранн и Эгиру. Около ста в плену у Торварда конунга. Среди них и сам Эгвальд ярл.
Женщины ахнули, даже хирдманы не сдержали возгласов. Само то обстоятельство, что вести о походе пришли не от Эгвальда, а от фьяллей, не обещало ничего хорошего. Но разгром, плен! Чтобы Эгвальд, обладая впятеро большими силами, потерпел такое сокрушительное поражение! В это невозможно было поверить, это не укладывалось в головах.
— Я вижу, вы не очень-то склонны мне верить! — ответил Ормкель на общий изумленный возглас. — Я привез кое-что, что вас убедит.
С этими словами он принялся развязывать плотный кожаный мешок, с которым явился в гридницу. Не у одного из слушавших его промелькнула страшная мысль, что доказательством послужит чья-то голова. Но нет — предмет, лежавший в мешке, был слишком плоским и длинным.
Развязав кожаный ремешок, Ормкель сунул в мешок руку и извлек секиру — отлично всем известную секиру, от обуха почти до самого лезвия покрытую узорной золотой насечкой. Ее имя было Великанша Битвы, и Хеймир конунг подарил ее сыну, когда того посвящали в воины.
— Я думаю, вы все хорошо ее знаете! — сказал Ормкель, показывая секиру сначала конунгу, а потом всем вокруг. — С этим оружием к нам явился Эгвальд ярл. Но после битвы она досталась Торварду конунгу. И он прислал ее назад тебе, Хеймир конунг. Те руки, которым ты ее доверил, оказались не очень-то удачливы.
Слэтты зароптали — эти слова были весьма обидными. Но Хеймир конунг сидел с непроницаемо-каменным лицом. Он не зря славился умом и понимал, что сейчас он не в том положении, чтобы обижаться. У него ведь был только один сын.
— Он ранен? Что с ним? Да говори же! — волновалась кюна Аста, чуть не плача от тревоги и тоски по своему сыну. Она всегда любила Эгвальда, но сейчас, когда она ощутила настоящий страх его потерять, сын стал для кюны Асты дороже собственной жизни.
— Он ранен в плечо, но большой опасности нет, — небрежно ответил Ормкель, снисходя к женской слабости. — Он даже сохранит руку…
Все это время он шарил глазами по окружению конунга, как будто кого-то искал.
— Не знали мы, что доблесть Торварда конунга так велика! — возмущенно воскликнула Ингитора. Мысль пришла к ней как будто извне, но она была убеждена в ее верности. — Уж конечно, без колдовства здесь не обошлось! Все знают, что мать Торварда — колдунья! Она раньше была женой великана, разве нет? Она околдовала Эгвальда ярла и тем добыла победу фьяллям!
По гриднице снова пробежал изумленный и испуганный ропот. Не случалось такого, чтобы девушки говорили перед конунгом, не спросив позволения. Но Ингитора была не просто девушкой, а Девой-Скальдом. И всем показалось, что слова ее недалеки от истины. Повесть о том, как Торбранд конунг добыл жену в пещере великана, была одним из излюбленных вечерних рассказов во всех двенадцати племенах Морского Пути.
А Ормкель, словно только того и ждал, мгновенно впился взглядом в лицо Ингиторы. Взгляд его был похож на стальной клинок, а скошенное веко придавало ему особенно зловещий вид. Он сразу догадался, кто эта девушка в красном платье, в серебряных украшениях на груди и руках. Ее-то он и искал.
— Видно, это и есть та Дева-Скальд, что сочиняет стихи про Торварда конунга! — воскликнул он.
— Это я! — оттолкнув плечом кого-то из ярлов, Ингитора шагнула вперед. Пусть никто не думает, что она боится. — Это я! И чем сверлить меня глазами, лучше ответь, Ормкель сын Арне! Ты можешь поклясться на мече, что кюна Хёрдис не помогла вашему конунгу одержать победу?
— Не тебе упрекать его в этом! — грубо ответил Ормкель, и гридница снова загудела — такой ответ подтверждал обвинение. — Разве не ты все эти месяцы порочила Торварда конунга стихами, насылала на него порчу, лишала его сна и радости!
А Ингитора вдруг вскрикнула так, что даже Ормкель вздрогнул. Уж его, казалось, ничто не могло смутить, но в голосе Девы-Скальда он вдруг услышал голос настоящей Всадницы Мрака. Не больше двух раз он видел маленькую ведьму Дагейду, но не мог без содрогания вспомнить ее лицо, дышащее дикой колдовской силой инеистых великанов.
— Вот как! — радостно крикнула Ингитора, и радость ее была страшной. — Значит, его достало! Через море его били мои стихи, как его копье ударило моего отца и меня! О великие боги, благодарю вас!
Ормкель смутился, сквозь зубы помянул Мировую Змею. Не следовало ему говорить так и давать язвительной Деве-Скальду повод для торжества. Но сказанного не воротишь.
— Однако его удачи хватило на то, чтобы одолеть вашу дружину и взять в плен конунгова сына! — воскликнул он. Ингитора была второй женщиной после кюны Хёрдис, с которой Ормкелю приходилось спорить — всех других он просто не замечал и никогда не слушал. И этих двух, которые вынудили его с собой считаться, он ненавидел как злейших врагов. В его глазах они унижали достоинство всех мужчин.
— О, удача его и впрямь велика! О ней по всем землям ходит немало рассказов! — воскликнула Ингитора.
Гневный блеск глаз Ормкеля вдруг разбил лед, сковавший, ее душу, она снова ощутила дуновение свежего ветра, перед взором ее вспыхнуло радужное сияние Альвхейма. Внезапно она заметила Хальта — он стоял в углу, глаза его были устремлены на Ингитору с прежним расположением, он улыбнулся ей, словно хотел подбодрить. Ингитора чуть не засмеялась от радостного чувства легкости и света, наполнившего ее. И она звонко отчеканила, глядя в лицо Ормкелю и стараясь видеть в нем Торварда, чтобы прямо сейчас, через моря и земли, выстрелить в него стрелой разящего слова:
Слэтты ответили коротким обвалом смеха — стихи Ингиторы не могли оставить их равнодушными. А лицо Девы-Скальда сияло счастливым румянцем — она всей душой надеялась, что в это самое мгновение у конунга фьяллей разболится живот. Но тут же на ум ей пришел Эгвальд, и душу затопила волна сострадания и нежности, которой она еще не испытывала к нему раньше, пока он был здоров и не нуждался в сочувствии. Свет Альвхейма еще наполнял каждую частичку ее существа, и Ингитора продолжала, едва утих смех:
— Вижу я, что велика твоя любовь к конунгову сыну! — злобно глядя на Ингитору, заговорил Ормкель. — Может быть, тебе любопытно будет послушать, что думает Торвард конунг о его судьбе?
В гриднице повисла каменная тишина.
— Хотел бы я спросить тебя об этом, — спокойно сказал Хеймир конунг. Он очень хорошо владел собой. — Торвард конунг, я думаю, не был удивлен походом Эгвальда. Не так давно от руки вашего конунга погиб Скельвир хёльд, один из достойнейших моих людей. И никто из нас не знает, что послужило причиной нападения фьяллей на мирные торговые корабли. Зато всем ясна причина, по которой Эгвальд ярл хотел отомстить за своих людей. И если Один пожелал сохранить ему жизнь, может быть, мы и сумеем договориться с Торвардом конунгом. Не примет ли он выкуп за то, чтобы вернуть мне сына?
— Именно это он поручил мне передать тебе, Хеймир конунг, — ответил Ормкель. Теперь он смотрел только на конунга, словно Ингитору счел недостойной более своего внимания, но лицо его оставалось красным от досады. — Условия его таковы. Все четыре корабля остаются у нас — это добыча Торварда конунга. За самого Эгвальда ярла Торвард конунг желает получить десять марок золота. За каждого из его людей — три марки серебра.
— Эта цена не кажется мне чрезмерной, — спокойно ответил Хеймир конунг. — Если ты побудешь в Эльвенэсе еще три дня, то мои люди с выкупом за Эгвальда ярла отправятся с тобой. Но Торвард конунг должен дать время семьям прочих хирдманов, чтобы собрать серебро для выкупа. Не у всех сейчас найдется три марки.
— Торвард конунг согласен ждать, но тогда слэттам придется возместить ему содержание пленных за то время, что они проведут в Аскргорде. А что касается выкупа Эгвальда ярла, то здесь есть еще одно условие.
Кюна Аста ахнула, ожидая чего-то страшного. Даже у невозмутимого Хеймира конунга дрогнуло что-то в лице.
— Торвард конунг хочет быть уверен, что все пройдет честно, — продолжал Ормкель. — Он хочет, чтобы выкуп ему привез кто-то из твоей семьи, Хеймир конунг.
— Моя семья не так уж велика, — ответил Хеймир.
— Я! — вдруг со своего места поднялась кюн-флинна Вальборг. — Я поеду, отец. Если это нужно для Эгвальда, то я не боюсь. Я верю, что Торвард конунг не обманет нас!
В лице Вальборг горело воодушевление, окрасившее румянцем ее щеки. Люди с изумлением смотрели на нее, дивясь ее смелости и преданности брату. Но был один человек, который думал об этом иначе.
— Нет! — воскликнула Ингитора. — Поехать должна я!
— Почему ты? — горячо возразила Вальборг. — Я не знаю, что ты задумала, но еще ты не принадлежишь к нашей семье! Я должна помочь моему брату!
— Хоть я и не принадлежу к твоей семье, конунг, но это дело по справедливости должно достаться мне! — отвечала Ингитора, обращаясь к Хеймиру конунгу. Кюна Аста смотрела то на одну, то на другую со смешанными чувствами ужаса и изумления. — Ты, кюн-флинна, не раз говорила, что это я толкнула Эгвальда ярла в этот поход! А если так, то и помочь ему теперь должна я!
— Нет, отец, это должна сделать я! — Вальборг тоже повернулась к Хеймиру, и в глазах ее горела страстная мольба. Хеймир наблюдал за ней с удивлением — он знал смелый и решительный нрав дочери, но не подозревал, что ее привязанность к брату так велика. Честь рода не пострадала бы, если бы за Эгвальдом поехала Ингитора. Хеймир конунг очень ценил своего единственного сына, но не забывал при этом, что дочь у него тоже одна.
— Если бы Торвард конунг не стал возражать, то я предпочел бы, чтобы выкуп ему отвезла Дева-Скальд, — сказал Хеймир конунг, обращаясь к Ормкелю. — Поскольку Скельвир хёльд был ее отцом, ее судьба связана с этим делом не меньше, чем судьба нашей семьи.
— Мне думается, что Торвард конунг не будет против, — ответил Ормкель. Это ему и было нужно, и он был рад, что ему не пришлось самому это предлагать. — Мне думается, что любовь Девы-Скальда к Эгвальду ярлу не уступит любви его родичей. Пусть едет она.
Вальборг, не возражая больше, повернулась и села на свое место. На лице ее выступила краска досады. Она видела, что спорить бесполезно, и не хотела унижаться понапрасну. Но в душе ее бушевала обида, как будто Ингитора отняла у нее законное и почетное право. Она сама не отдавала себе отчета, что движет ею — желание самой помочь брату или желание увидеть Торварда конунга.
За первый день «Серебряный Ворон» миновал Осунд — Островной Пролив, отделявший земли слэттов от земель раудов. Островным его прозвали потому, что цепочка небольших островов протянулась от одного берега до другого так густо, что плывущие через пролив постоянно видели то один островок впереди, то другой позади, а то и два сразу. Островки эти были покрыты густой зеленью, с кораблей легко было разглядеть и луга с темными пятнами коров и овец, и пашни, и множество рыбацких лодок возле берегов. В прежние времена конунги слэттов и раудов немало повоевали за право собирать здесь подати. Теперь же здесь царил мир, потому что цепь островков была поделена ровно пополам.
Еще засветло «Серебряный Ворон» пересек пролив и подплыл к усадьбе кюны Ульвхейды, правительницы раудов. На берегу ждали люди, присланные кюной с приглашением переночевать у нее. Ингитора сначала удивилась такой предусмотрительности, но потом поняла — ведь и Эгвальд проплывал здесь, и Ормкель — кюна Ульвхейда знала, что скоро у нее будут еще гости.
В усадьбе Ингитору приняли хорошо, сама кюна Ульвхейда вышла встречать ее на крыльцо. Это была статная молодая женщина с не очень красивым, но умным лицом. Ее синее платье было обшито серебряной тесьмой, головное покрывало украшали полосы алого шелка.
Возле нее стояли двое детей — мальчик лет пяти цеплялся за край материнского платья, а девочка лет восьми без страха таращила на гостей любопытные глаза.
— А вы везете много золота! — заявила она, пока ее мать здоровалась с Ингиторой. — А вы мне дадите посмотреть?
— Откуда же ты знаешь? — удивилась Ингитора.
— А я знаю, что ты едешь выкупать из плена Эгвальда ярла! А на него нужно много золота! Ты мне покажешь?
— Уймись, Альвхейда, а то Ингитора подумает, что ты никогда не видела золота! — Кюна с ласковой властностью положила крупную, унизанную кольцами руку на светлый затылок девочки. — И сочинит стихи о любопытной кюн-флинне раудов, которая во все сует свой длинный нос!
— Ничего не длинный! — пробормотала девочка. — У Хродвальда длиннее!
Но мальчик от смущения уткнулся лицом в бок матери, и его нос нельзя было разглядеть.
Кюна Ульвхейда провела Ингитору и Ормкеля в дом и усадила с собой за стол. Видно, кто-то из торговцев или рыбаков рассказал ей, что посланцы от слэттов с выкупом поплывут именно сегодня, и она не садилась ужинать без них. Кюна Ульвхейда заняла сиденье конунга, а на почетное место напротив своего посадила Ингитору. Ормкелю это не слишком понравилось, но он скоро утешил себя мыслью, что сидеть напротив женщины не очень-то почетно. О конунге Моддане кюна упомянула мельком, сказав, что он отправился на ночную ловлю рыбы. Никого из гостей это не удивило. Все знали, что кюна Ульвхейда, дочь старого конунга раудов, самовластно и твердо правит своим племенем, а муж ее стоит немногим выше простых хирдманов, одним из которых был десять лет назад. Его удостоили чести быть мужем кюны для того, чтобы он не мешал ей, и он честно выполнял уговор. «Бабье царство!» — бормотал Ормкель, глядя, как после ужина кюна Ульвхейда посадила Ингитору рядом с собой и дружелюбно беседует с ней.
— Покажи мне золото! — шептала за спиной Ингиторы маленькая кюн-флинна, слушая ее беседу с матерью. Ингитора рассказала о своем отце, о своей жизни в Эльвенэсе. Грабак сидел возле ее ног и что-то шепотом рассказывал маленькому Хродвальду. Мальчик позабыл свою застенчивость и слушал, разинув рот. Изредка поглядывая на них, Ингитора улыбалась про себя. Теперь маленькому сыну кюны не миновать стать скальдом. Искусство стихосложения он теперь будет ценить выше ратной доблести. Тот, кто однажды заглянул в изменчивые глаза альва, останется у него в плену навсегда.
— Вот, посмотри! — Обернувшись, Ингитора взяла Альвхейду за руку и посадила на скамью между собой и кюной. — Вот что я везу!
Она вынула из-под платья толстую золотую цепь искусной работы, ту самую, что Хеймир конунг привез когда-то из чужеземного святилища. Девочка ахнула, пробежала пальчиками по узорным звеньям. Кюна Ульвхейда узнала цепь.
— Я вижу, Хеймир конунг не пожалел большого сокровища! — сказала она. — Ведь эта цепь давала слэттам хороший улов рыбы, охоту на тюленей и китов. Она весит… — кюна прикинула на глаз длину и вес цепи, — весит не больше трех марок, но за искусную работу ее можно оценить в четыре. А за эти волшебные свойства ее цена возрастает еще больше!
— Хеймир конунг дал мне ее на всякий случай, — сказала Ингитора и снова спрятала цепь под платье. — Ведь выкупить Эгвальда очень важно, а мало ли какие трудности могут возникнуть. У меня нет причин очень полагаться на благородство Торварда конунга. Зачем он напал на дружину моего отца, когда слэтты и не думали его трогать?
— Да, в этом случае много загадочного. — Кюна Ульвхейда задумчиво покачала головой. — У меня нет причин не верить тебе, но раньше я не слышала, чтобы Торвард сын Торбранда был способен на такую беспричинную низость.
— Мне не до раздумий о причинах его поступков! Когда убит отец, не до таких вопросов!
— Я понимаю тебя. Но тем более удивительна твоя смелость. У Торварда конунга теперь у самого есть причины не любить тебя. Мне пересказывали твои стихи в его честь, вернее, против его чести. — Кюна Ульвхейда на миг улыбнулась, но тут же ее лицо снова стало серьезным. — Я бы на твоем месте поостереглась к нему ехать. Может быть, он просто хочет заманить тебя к себе. Женщина может постараться отомстить конунгу, но у конунга всегда больше способов отомстить ей.
— Может быть, и так, — согласилась Ингитора. — Я уже думала об этом. Но тем он только принесет себе самому новый позор. И он требует, чтобы к нему приехала именно я. Ормкель отказался взять с собой даже кюн-флинну Вальборг. Если Торвард конунг хочет со мной встретиться — он этого добьется. У меня хватит смелости взглянуть ему в глаза. А вот у него хватит ли? Пусть он боится. А я не буду.
— Я вижу, Эгвальд ярл правильно выбрал невесту, — сказала кюна Ульвхейда. — Твоих сыновей никто не назовет робкими.
— Я еще не невеста ему, — ответила Ингитора. — Я поклялась, что не возьму в руки женской работы и не выйду замуж до тех пор, пока мой отец не будет отомщен.
— Вот как! Теперь я совсем хорошо понимаю, что толкнуло Эгвальда ярла в этот поход. Он ведь тоже ночевал здесь у меня, когда плыл к фьяллям. По его лицу сразу было видно, что он влюблен. Он даже сказал мне, что едет добывать свадебный дар для своей невесты. А теперь… Теперь получается, что сама невеста едет с дарами, чтобы получить его обратно.
Ингитора помолчала немного. Ей хотелось спросить,где тогда сидел Эгвальд, из какой чаши пил. Из этой, с чеканным ободком черненого серебра, или из другой? Но вместо этого она тихо ответила:
Кюна Ульвхейда внимательно смотрела в лицо Ингиторе, слушая стихи.
— Здесь немало житейской мудрости, — cказала кюна. — Но это совсем не похоже на те твои стихи, что мне приходилось слышать.
— А это и не мои стихи, — ответила Ингитора. — Так говорил Отец Ратей.
Наутро кюна Ульвхейда с детьми вышла проводить Ингитору и махала ей рукой с берега, пока «Серебряный Ворон» уходил из фьорда. Впереди плыл «Козел» Ормкеля, но сам Ормкель стоял возле Ингиторы. После первого ночлега он решился на это перемещение, чтобы получше присматривать за зловредной Девой-Скальдом. Ему не нравилось, что у него самого только двадцать хирдманов, а Ингиторе Хеймир конунг дал почти пятьдесят человек и корабль на восемнадцать скамей. Но возражать было глупо — не только маленькая кюн-флинна Альвхейда знает, что от конунга слэттов к конунгу фьяллей везут десять марок золота и чудесную золотую цепь.
Еще три дня они плыли вдоль земель раудов. На третью ночь корабли остановились в усадьбе у устья реки Кларэльв. Здесь жил Арнльот ярл, собиравший для Хеймира дань с ближайших областей квиттов, которые начинались за Кларэльвом.
Одно название Квиттинга будило в душе Ингиторы множество неприятных чувств, но миновать его было нельзя. Ведь он лежал посередине между землями слэттов и фьяллей. И Ингитора заранее готовила себя к тому, что ей придется увидеть Скарпнэс. Ей очень не хотелось там ночевать, и она попросила бы Хьёрта Колесо, старшего над ее нынешней дружиной, устроить так, чтобы проплывать его в середине дня. Присутствие Ормкеля помешало ей обратиться с такой просьбой — как бы фьялль не подумал, что она боится. Но, к своему удовольствию, вечером в усадьбе Арнльота ярла она услышала, что Ормкель и Хьёрт обсуждают как раз это. Ормкеля тоже не прельщала мысль о новой ночевке на Скарпнэсе.
Усадьба Кларэльв была многолюдна, и у большинства ее обитателей отчетливо слышался в речах выговор квиттов. Все они посматривали на Ингитору и ее спутников, но любопытство их было каким-то отстраненным — так они могли бы рассматривать обреченных на неминуемую смерть, которым не суждено вернуться. Ингиторе не нравилось это, и она рано попросила хозяйку указать ей место для сна.
Отплывать им пришлось на самой заре, под легким встречным ветром. Сам Хресвельг, великан в облике орла, порождающий крыльями ветер, как будто хотел помешать их плаванию. А может, предостеречь. Стоя у правого борта, Ингитора смотрела на низкий берег, вдоль которого им предстояло теперь плыть не меньше семи-восьми дней, до Трехрогого Фьорда, где кончается полуостров и начинаются земли фьяллей.
Низкий каменистый берег, покрытый еловым лесом, казался заколдованным. По сравнению с оставленными позади землями раудов он выглядел пугающе пустым. Именно эти места первыми подверглись разорению, первыми были покинуты жителями. Несколько раз за первый день Ингитора видела разрушенные остатки усадеб, едва видные под зарослями, и лишь иногда попадались на глаза дымки над берегом вдали. Дерновых крыш с моря нельзя было разглядеть. Все же люди здесь были, хотя и мало. Квитты еще жили на своей несчастной земле.
Вечером второго дня два корабля обогнули Китовый Мыс. До Скарпнэса, за которым морская дорога огибала полуостров и поворачивала на север, оставалось не больше одного дня пути.
— Сегодня нам нужно уплыть как можно дальше! — сказал Ингиторе Хьёрт. — Сейчас не будем останавливаться. Еще достаточно светло. Мы попробуем доплыть до речки Моркэльв и переночуем там. Тогда до Скарпнэса остается меньше одного дня пути, и мы проплывем его засветло. Завтрашнюю ночь мы проведем уже на западной стороне Квиттинга.
— Там как раз близко до Бергвида Черной Шкуры! — ворчливо вмешался в разговор Ормкель. — Говорят, что он восстановил какую-то из старых усадеб возле Медного Леса и живет там со своей дружиной.
— Это верно! — подтвердил Эвар, кормчий Хьёрта, родившийся на Квиттинге. — И не какую-то, а старую усадьбу конунга. Он занял дом своего отца.
— Лучше бы ему отправиться к его отцу туда, где он сейчас, — к Хель! — буркнул Ормкель.
— Я вижу, имя Черной Шкуры у всех фьяллей вызывает прилив доблести! — язвительно сказала Ингитора.
Ормкель ответил ей колючим злобным взглядом.
— Придержи язык, женщина! — сказал он. — Ты еще не видела Черной Шкуры! Никто не скажет, что я боюсь его или кого-либо другого! Но мой конунг велел мне привезти ему тебя живой и здоровой! Ему, а не Бергвиду!
— Вот как! — воскликнула Ингитора. — Он хотел увидеть меня?
Ормкель не ответил, пожалев в душе, что не сумел придержать язык. А впрочем, уже было все равно.
— Я давно так думала! — продолжала Ингитора, вспомнив свою беседу с кюной раудов Ульвхейдой. — Видно, мои стихи плохо звучат в пересказе, и Торвард конунг хочет услышать их от меня самой! Пусть послушает! У меня нет причин бояться взглянуть ему в глаза! А вот хватит ли у него на это смелости?
Ормкель хотел ответить что-то резкое, но глянул в лицо Ингиторе и молча отвернулся. Наверное, вспомнил, что мужчине не много чести в спорах с женщиной.
Еще вечером Ингитора, засыпая, слышала спор Хьёрта с Ормкелем. Впереди у них лежал Хальвмун — длинный залив, врезающийся в берег полумесяцем. Обыкновенно корабли проплывали, не теряя берега из вида. Но если плыть напрямик через море, по самой короткой линии между рогами полумесяца, то это заметно сократило бы путь и позволило проплыть Скарпнэс задолго до темноты. К этому и склонялся Хьёрт. Но Ормкель не считал этот путь наилучшим. Где-то в глубине его сознания оживал страх перед четырьмя колдунами. Как знать, на какие расстояния распространяется их власть? На всякий случай Ормкель предпочел бы держаться ближе к берегу. Но Хьёрт быстро его переспорил. У слэтта нашлось два неотразимых довода.
— Я вижу, фьялли не очень-то любят плавать по открытой воде и предпочитают держаться берега, как ребенок держится за нянькин подол! — сказал он. — А если тебе, Неспящий Глаз, это не нравится, то плыви на своей лоханке как сам знаешь, и встретимся потом в Аскргорде.
Поскольку у Ормкеля было вдвое меньше людей, ему пришлось уступить. Разделяться сейчас было бы очень глупо.
С рассветом оба корабля отошли от Восточного Рога. Берег почти скрылся из глаз и только неверным облачком темнел вдали. Ормкель с самым хмурым видом стоял возле руля. Кормчий, Эвар, осторожно косился на него. Ему было обидно, что за ним вроде как присматривают, но спорить с фьялльским ярлом ему не хотелось. Видно, бури войны, опалившей детство квитта, научили его ценить мир превыше всего. Эвару было чуть за сорок, но он был так мал ростом и худощав, что со спины его можно было принять за подростка. Лицо его украшала маленькая рыжеватая бородка, а блекло-голубые глаза смотрели со спокойным дружелюбием на всякого, какого бы племени и занятия он ни был. Ингиторе нравилось сидеть на одной из задних скамей поблизости от Эвара — у него всегда находилось, о чем рассказать.
Но сегодня Эвар не отвлекался на разговоры, а озабоченно осматривал небосвод. Ветер крепчал, и скоро «Серебряный Ворон» полетел как птица. «Козел» едва поспевал за ним и стал отставать. Со стороны открытого моря быстро наплывал туман.
— Не нравится мне это! — бормотал Ормкель. — Где это видано — туман при такой погоде?
— Это твои четыре колдуна нагнали тумана! — сказала Ингитора. Ормкель даже не посмотрел в её сторону. Он подозревал, что зловредная Дева-Скальд сейчас даже слишком права.
Перед полуднем небо потемнело. Море бурлило. Разыгрывался шторм. Ормкель мог бы радоваться, что сбылись его предсказания, если бы это не грозило большими бедами. Ветер и волны сбили корабли с пути и понесли прочь от Квиттинга.
— Что я тебе говорил? — орал Ормкель, с ног до головы мокрый.
— Не вижу ничего страшного! — также во весь голос отвечал ему Хьёрт, пытаясь перекричать рев бури. — Нас уносит от Квиттинга, скоро мы увидим берег граннов. Там есть места, где переждать!
— С чего ты взял, что нас несет на юго-запад?
— А больше тут некуда! Ты что, вчера родился? До Квартинга еще далеко!
— Хель и Мидгард знают, с какой скоростью нас несет этот проклятый ветер!
— Но в Среднем Проливе больше некуда деваться! Слава Одину, до открытого моря еще далеко!
Ингитора с Хальтом сидели в кожаной палатке под кормой, но и здесь им было мокро, холодно и неуютно. Ингитора впервые в жизни попала в шторм, и ей было очень страшно. Всем телом она чувствовала, как корабль то взлетает на волне, то стремительно бросается вниз — так и кажется, что он летит прямо на дно, в обитель Эгира, и никогда не вынырнет! У нее захватывало дух, сердце холодело и подпрыгивало к горлу, едва успевая опуститься вместе со всем остальным. Голова кружилась так, что Ингитора порой не сознавала, где верх, а где низ. Из всех мыслимых желаний у нее оставалось одно — скорее назад на твердую землю!
Присутствие Хальта ее несколько подбадривало, и она крепко держала его за руку. Ведь альв не может утонуть! Ведь не только сочинять стихи он умеет! Она верила, что альв сумеет их спасти, если будет совсем плохо, но все равно переживала далеко не самые приятные часы в своей жизни.
— Что, ты немного испугалась? — с насмешливой заботой расспрашивал ее Хальт. Он откинул капюшон, на его лице виднелись капли воды. Ингитора пыталась поймать его взгляд, но не могла различить его глаз. — Путь к возлюбленному твоего сердца не так-то прост! Это всегда так бывает! Зато как приятно будет тебе рассказать ему, каким ужасным опасностям ты ради него подвергалась!
— Ничего не будет приятного! — стуча зубами от холода, отвечала Ингитора. В голосе Хальта была издевка, и это было еще неприятнее шторма. — Это ты, должно быть, вызвал шторм!
Хальт расхохотался, и Ингитора подумала, что так оно и есть. В этот миг «Серебряного Ворона» так встряхнуло, что у альва булькнуло в горле, и Ингитора испугалась, что он подавится своим смехом.
— Хватит, пожалуйста! — взмолилась она. — Я знаю, тебе нравится меня мучить, но другие-то в чем виноваты!
— Я и не думал тебя мучить! Я помогаю тебе как могу. Я же не виноват, что у Торварда мать колдунья. Я уже почти сдержал свое обещание — дал тебе войско для мести за отца. А ты меня обманула!
Лицо Хальта вдруг стало страшным, как морда тролля. Ингитора вздрогнула, выпустила его руку и отодвинулась в дальний угол тесной палатки. Иногда она так боялась Хальта, как будто он мог съесть ее. В такие мгновения она с неожиданной резкостью ощущала, что он — существо другого мира, непонятного и угрожающего. Может быть, он ее и не съест. Но Ингитора опасалась за свой рассудок. В его глазах светилось безумие.
— Ты влюбилась в него! — прошипел Хальт, и сейчас он казался Ингиторе злее лесного зверя. Корабль по-прежнему качало и бросало на волнах, но она почти забыла о шторме. — Ты хочешь бросить меня ради него! Ты хочешь выйти замуж, стать кюной, нарожать детей! Ты будешь нянчить их и менять им пеленки, как все женщины, не умеющие связать двух слов! По-твоему, это гораздо лучше, чем быть скальдом!
— Ничего подобного! — отчаянно крикнула Ингитора. — Я вовсе не думаю, что это лучше! Но…
Она не знала, что сказать. Обычная жизнь женщины в глазах альва выглядела смешной и жалкой. Ингитора сама не знала, чего она хочет. Даже Эгвальд сейчас казался ей далеким, образ его побледнел и почти растаял. Здесь, на корабле, которым играли дочери Эгира, осыпая тучами холодных брызг их жалкую палатку, весь мир казался придуманным, ненастоящим, а единственной истиной был он, хромой альв. Он не принадлежит этому миру и неподвластен ему, поэтому он — единственная правда, которую знала душа Ингиторы. Единственное, что имело настоящую ценность в ее жизни. Можно потерять все — но гость из Альвхейма не изменит ей, потому что беды и перемены земного мира не имеют над ним власти.
— Я не люблю никого другого, никого, кроме тебя, слышишь ты, колченогое чудовище! — отчаянно закричала Ингитора. — Я знать не знаю никого, кроме тебя, у меня во всем свете нет никого, кроме тебя! Слышишь ты?
— Слышу, слышу! — Хальт повернулся к ней и сам взял ее за руку. Он и не подумал обидеться на «колченогое чудовище» и сиял, как будто вернулся в родной Альвхейм. Он знал, что в этом крике прорвалась невозможность Ингиторы освободиться от его власти, и радовался, потому что слова ее были правдивы. Его жертва снова безраздельно принадлежала ему.
И лицо его снова показалось Ингиторе не страшным, а прекрасным. Тревога и страх исчезли из ее души, все ее существо наполнилось светом. Даже в палатке корабля, танцующего опасный танец на хребтах штормовых волн, она почувствовала себя спокойно и уверенно. Теперь, когда Хальт держал ее за руку, земные бури и грозы не были властны и над ней.
— сам собой откуда-то возник в ее голове стих, словно рожденный из шума волн и ветра. Ингитора произнесла его вслух, Хальт засмеялся. Ингиторе тоже стало весело, и она продолжала нараспев, во весь голос, словно хотела перекричать дочерей Эгира:
Через некоторое время буря стала стихать. Туман по-прежнему плотно висел над морем, и волны несли «Серебряного Ворона», как казалось Хьёрту, назад на северо-запад.
— То ли волшебная цепь Хеймира конунга спасла нас, то ли заклинания Девы-Скальда! — бормотал стюриман. — Теперь бы только увидеть берег! Нет, земли граннов нам не видать. И как бы нам не оказаться возле самого Скарпнэса.
— А ты не хотел меня слушать! — огрызнулся Ормкель.
— Уж если твои колдуны задумали получить наш корабль, то они его получат. Даже если бы мы с тобой решились плыть через говорлинские реки и южные моря!
Ормкель хмыкнул и рассмеялся. Такой путь занял бы не меньше года и был гораздо более нелеп, чем чесание правого уха левой рукой через голову.
Туман понемногу рассеивался, и стало видно, что уже вечереет.
— Нет, это не Скарпнэс! — бормотал Эвар, самый лучший знаток этих мест.
— Уже и то утешает! — отозвался Хьёрт.
— Веселого мало, ярл. Нас занесло в такое место, что немногим лучше Скарпнэса. Это Ньёрдэнгер! Луга Ньёрда!
— Вот как? — Хьёрт подошел поближе, и Ингитора последовала за ним. О Лугах Ньёрда слышали многие, но мало кому случалось их видеть. — Давно хотелось мне узнать, существуют ли они на свете в самом деле или только рождаются в головах удалых мореходов после третьей чаши пива!
— Здесь Ньёрд пасет своих быков? — спросила Ингитора у Эвара. — Это правда?
— Вон там, видишь, темнеет мыс! — Эвар показал ей в сторону берега, но Ингитора не могла ничего толком разобрать. — Это Пастбищная Гора, Бетаберга. Ее все корабли, если кого занесет сюда, стараются обходить стороной. За ней и лежат Луга Ньёрда. Уже темнеет…
— Да, уже темнеет! — К ним подошел один из хирдманов. — Ты не забыл, Хьёрт, что у нас поврежден руль? Нам надо к берегу, и как можно скорее!
— Мы туда и гребем! — отозвался Хьёрт. — Смотри, берег совсем близко.
Эвар тревожно закусил губу. Он лучше всех знал, что руль поврежден и плыть так дальше нельзя. Да и «Козла» они потеряли во время шторма. Он не мог возражать против очевидной необходимости пристать к берегу, но все же с детства привычный страх перед этими местами был силен.
— Да, уже темнеет! — сказал он, не сводя глаз с темной вершины Бетаберги. «Серебряный Ворон» уже так приблизился к берегу, что Пастбищная Гора была хорошо видна. — Когда темнеет, Ньёрд выгоняет своих быков пастись на эти луга. Потому они запретны для людей. Здесь и раньше, до войны, никто не смел пасти свою скотину. Теперь пастбища Ньёрда даже увеличились, стада его разрослись.
— Уж верно, ни у одного конунга нет такой скотины, как у Ньёрда, а? — спросил Ормкель.
— Да. — Эвар кивнул. — Его стада неисчислимы, как морские волны. Быки его огромны, каждым можно накормить полсотни человек. Но трогать их нельзя, ты и сам понимаешь.
— А я слышал, что у Бергвида на плечах шкура одного из Ньёрдовых быков, — сказал Хьёрт. — Как же он ее раздобыл?
— Рассказывают, что Ньёрд позволил Бергвиду убить одного из этих быков. Но не рассказывают, какую жертву за это принес Бергвид, — ответил Эвар. И на корабле повисла тишина, нарушаемая только скрипом весел и плеском воды. Каждому стало жутко в глубине души. И даже самым любопытным захотелось, чтобы рассказы о стадах бога морей, которые по ночам пасутся на Лугах Ньёрда, оказались выдумкой болтунов.
«Серебряный Ворон» царапнул днищем по песку. Он шел медленно-медленно, как будто крался. Даже Эвар никогда не приставал к берегу возле Лугов Ньёрда и совершенно его не знал.
— Не вижу ни единого тролля! — бранился вполголоса Хьёрт, держась за одно из кормовых весел. Он не знал занятия хуже, чем с поломанным рулем подбираться к незнакомому берегу почти в полной темноте. — Эвар! Какое тут дно, ты не знаешь? Хоть бы берег увидеть!
— печально проговорила Ингитора. Из-за темноты и пережитого во время бури страха ей все вокруг казалось каким-то ненастоящим, как во сне. Она даже не понимала, спит она или нет.
Слушая ее стихи, хирдманы оглядывались на нее, и лица их показались бы Ингиторе странными, если бы она могла их разглядеть. Весь мир вокруг будто стал ненастоящим. Но хирдманы думали, что именно она, Дева-Скальд, наворожила это море, тихо светящееся серо-голубым жемчужным цветом, эти темные скалы и клочья тумана. Ощущение чуда исходило от нее. Люди не знали, что Ингитора светится отраженным светом хромого альва.
Словно откликнувшись на ее призыв, из-за облаков появилась луна. И люди ахнули, увидев внезапно море и берег, озаренные ярким бело-золотистым светом. Полная луна была огромной и сияла, как позолоченное блюдо. Она была так велика, словно Луга Ньёрда находились гораздо ближе к ней, чем вся остальная земля. А может, так оно и было.
Но теперь можно было подходить к берегу без опаски — все прибрежные камни стали видны. Скоро Эвар заприметил удобное для стоянки место, «Серебряный Ворон» был вытащен на берег. Лунный свет так ярко заливал берег, что даже костра разводить не понадобилось. Только вот большую часть припасов смыло в море во время шторма, и каждому досталось совсем немного хлеба и вяленого мяса. Наломав веток и надрав по охапке травы, хирдманы стали укладываться спать. Ингитора подсела к Эвару.
— А где же они — быки Ньёрда? — стала расспрашивать она. — Ты говоришь, он пасет их где-то близко?
— Куда уж ближе! — Эвар приподнялся на локте и оглянулся на близкий пригорок. — Вот с того бугра видно Луга Ньёрда. Послушай — быки уже вышли.
Но Ингитора слышала только шум волн, правда, очень громкий и какой-то плотный, как будто волны качались у нее под самым ухом.
— Это они! — сказал Эвар, тоже прислушиваясь. — Их много-много, и у всех такие черные спины, без единого пятнышка, и луна блестит на рогах. За ночь они съедят всю траву до самой земли, а за день она вырастет снова.
— Я хочу на них посмотреть! — сказала Ингитора. — Не каждый день оказываешься вблизи таких чудес! Я никогда себе не прощу, если побываю так близко от Ньёрдовых стад и даже не попытаюсь взглянуть на них!
Она ждала, что Эвар станет отговаривать ее, но он только пожал плечами, вылез из-под плаща и стал натягивать сапоги. Он тоже ждал от Девы-Скальда странностей и причуд и радовался, что они оказались довольно безобидными.
— Посмотреть на них можно, — говорил он, расправляя влажные сапоги и затягивая ремешки под коленями. — От этого большого вреда не бывает. Если не подходить к ним близко, они сами не тронут.
Услышав, куда собрались Ингитора и Эвар, еще несколько человек захотело пойти с ними. Собрался и Ормкель. Он, как подозревала Ингитора, покинул свою охапку веток вовсе не ради морских быков, а чтобы не терять ее из виду. Неужели он боится, что она убежит? Куда на Квиттинге можно убежать? Только к троллям. И не затем она сама пошла в этот поход, чтобы отступить с полдороги.
Эвар шел первым, за ним Ингитора и Хальт, потом еще несколько хирдманов. Последним шел Ормкель. Луна ярко светила.
— Мне будет о чем складывать стихи! — радовалась по пути Ингитора. — Если я хоть однажды увижу морских быков, мне всегда будет о чем рассказать!
Они поднялись на невысокий холм, замыкавший прибрежную долину. Глянув вниз, Ингитора ахнула,кое-кто из мужчин тоже не сдержал возгласа. Вся долина внизу, огромная, бескрайняя, была полна могучих черных спин. Вся долина шевелилась, двигалась, шумно дышала. Огромные черные быки, каждый вдвое больше обычных, паслись на лунной траве, и луна блестела на их огромных крутых рогах. Сами они казались похожими на волны, а лунный свет придавал стадам призрачный, ненастоящий вид. Над долиной висело сопенье, хруст травы под тяжелыми копытами.
— Вот это да! Расскажу — не поверят! — восклицали хирдманы. — Во сне не приснится!
— А мяса-то! — протянул Ормкель, озадаченно почесывая в затылке. Ингитора бросила на него беглый насмешливый взгляд — надо же, нашлось на свете хоть что-то, способное удивить Неспящего Глаза. — Ну и туши! Да таким не пятьдесят человек накормить можно, а все сто!
— Особенно если они уже поели в другом месте! — насмешливо окончил один из хирдманов. — Но пятьдесят можно, это верно!
— Слышишь, парень! — окликнул Ормкель Эвара. — А такую скотину можно простым ножом завалить?
— Если у кого-то хватит смелости подойти к такому быку с ножом, то отчего же нет? — ответил квитт. — Но я бы не пошел, хоть дай мне за это две марки серебра. Он растопчет любого, как былинку.
— И сожрет! — добавил кто-то.
Стоило представить себя рядом с одним из этих быков, как по спине пробегала морозная дрожь — растопчет и не заметит.
— Еще поглядим, кто кого сожрет! — отозвался Ормкель. Его задевали всякие, даже шутливые сомнения в его доблести. — Я не говорю про девок, которые лезут куда не надо, а мужчина с хорошим клинком справится и не с такой зверюгой!
— А потом по нем поставят славный поминальный камень! — насмешливо подхватила Ингитора, даже и не подумав обидеться. — Жаль только, что сам он не сумеет прочесть на нем похвалу себе. «Со славой погиб, растоптанный быком». Такого мне еще не приходилось встречать!
— Пойдемте-ка спать! — сказал Эвар. — Нам завтра придется идти в лес искать новый руль. А в эти леса лучше ходить со свежей головой.
Ингитора уже не слушала мужчин. На память ей пришел Эгвальд. Может быть, и он ночевал здесь неподалеку. Может быть, и он смотрел ночью на эти шевелящиеся спины, стоя на том же самом месте, где она стоит сейчас. О чем он думал тогда? Ингиторе хотелось, чтобы он думал о ней. И обещанные стихи о виденном чуде не складывались в ее мыслях.
Ночью кто-то вдруг осторожно тронул Ингитору за плечо. Она не привыкла спать на земле, поэтому сон ее был чуток и она сразу проснулась. Небо было темно-серым, указывая на то, что большая часть ночи уже позади. Над ней склонился Хальт.
— Что такое? — тревожно прошептала она.
Хальт приложил палец к губам.
— Пойдем со мной, флинна, я покажу тебе кое-что занятное! — прошептал он в ответ. — Не буди никого.
Ингитора поднялась, оправила волосы, торопливо обулась. Было очень холодно, луна скрылась, но с неба сочился мягкий сумеречный свет. Можно было разглядеть горные цепи Квиттинга, шумящее море.
— Идем! — Хальт поманил ее за собой туда же, где они были вчера, — на холм.
Ингитора пошла за ним. Море черных бычьих спин все так же волновалось внизу, подтверждая, что вчерашнее зрелище вовсе не было сном. Но теперь быки беспокоились, двигались быстрее, рыли землю копытами. Иногда один или другой поднимал голову, увенчанную тяжелыми круто изогнутыми рогами, и над долиной разливался тягучий, глухой и протяжный рев, похожий на голос бури. Ингитора дрожала от предутреннего холода и от тревожного возбуждения. Вчера, ночью, под золотым светом луны, зрелище морских стад казалось волшебным, сказочным, это было любопытно и совсем не страшно. Но сейчас, в трезвом сером свете наступающего рассвета, вид чудовищных быков ужасал. Слишком ясно это зрелище говорило о том, куда они попали!
На вершине холма Хальт остановился и взял Ингитору за руку.
— Нам лучше сесть на землю, — приглушенным голосом сказал он. — А не то нас увидят. Я не знаю, что тогда будет, но боюсь, что ничего хорошего.
— Кто нас увидит? — прошептала она, дрожа и послушно садясь на землю рядом с альвом.
— Хорошо, что у тебя зеленый плащ, — прошептал Хальт в ответ. — Они не очень-то хорошо видят на земле.
— Да кто?
— Тссс! — Хальт кивнул ей на море.
Ингитора глянула и сама себе зажала рот, чтобы не кричать от ужаса. В призрачном рассветном свете она увидела, как из морских глубин поднимаются две огромные фигуры. Сначала она видела головы с длинными, спутанными черными волосами, грубые лица с большими, слабо светящимися зелеными глазами. Вот показались плечи — великаны широким шагом приближались к берегу. Ингиторе захотелось лечь на землю и закрыть голову краем плаща.
— Не бойся! — чуть слышно шепнул ей Хальт. — Они сюда не смотрят! Они считают быков. Это дочери Эгира. Они всегда выходят по две. Я не знаю их имен.
Ингитора застыла. Великанши были уже на берегу и широко махали сильными руками, загоняя черных быков в море. От их движений поднимался соленый ветер, полный густым запахом морских водорослей, из которых были сотканы их широкие свободные одежды. Великанши тяжело ступали, и Ингитора чувствовала, как земля слабо содрогается. Взрослый мужчина едва достал бы до колен каждой из них. С их густых волос текла вода, вся долина была мокрой. Всплеск и Волна, Бурун и Прибой — мореходы часто упоминали дочерей Эгира в своих стихах, и сама Ингитора тоже. Но теперь она не думала, что хоть раз наберется духа назвать их имена. Эти две огромные фигуры на равнине, по колено в черном шевелящемся стаде, казались ей страшным сном.
Черные быки Ньёрда один за другим бежали с берега в море и пропадали, их черные блестящие спины сливались с темной водой и исчезали в волнах. Дольше всего были видны белые кончики рогов, но и они вдруг становились клочками морской пены. Последний бык замешкался, одна из великанш схватила его за рога и со смехом швырнула в воду. Следом за стадом великанши вступили в море. Заходя все глубже, они били руками по воде, подгоняя в стойла свои неисчислимые стада. Вот их головы скрылись вдали от берега, и все пропало. Только буруны ходили там, и Ингиторе мерещились гривы их чёрных волос, колеблемые волнами. На прибрежном песке глубоко отпечатались следы от сотен огромных копыт. Но волны прилива жадно лизали берег, смывая следы. Скоро все исчезнет. А трава, до земли съеденная в пустой долине, с первыми же лучами солнца оживет и потянется к свету.
Вернувшись на стоянку, Ингитора больше не легла — она не смогла бы заснуть, ее била дрожь. Это был вовсе не тот мир, который открывал ей Хальт. Темный мир морских глубин был холоден и страшен. Теперь она боялась оглянуться на море, не хотела даже думать о том, что вскоре им придется плыть дальше, довериться стихии, где хозяйки — эти чудовищные великанши.
Хальт сбросил с лица капюшон и улыбнулся ей. Но Ингитора не смогла ответить на его улыбку. Это он научил ее видеть то, что недоступно другим, и ощущать небывалое острее и ярче, чем живой мир вокруг. И если она когда-нибудь сойдет с ума, в этом тоже будет виноват хромой альв.
Наутро почти все мужчины, доев остатки хлеба, отправились в лес. Они звали с собой и Ингитору, но она отказалась, сказав, что не выспалась и лучше посидит возле корабля. После того, что она видела перед рассветом, весь полуостров казался ей страшным, полным таинственных и враждебных сил. Площадка берега между Ньёрдовыми Лугами и темнеющим бором была ей уже привычна, хоть немного обжита, и здесь казалось безопаснее.
Только однажды Хальту удалось выманить ее на пригорок, где краснели россыпи перезрелой земляники. Увидев полянку, Ингитора ахнула. Крупные багровые ягоды с желтыми крапинками семян усеивали землю так густо, что из-под них было едва видно листья.Опустившись на колени, Ингитора стала торопливо собирать ягоды и отправлять их в рот. Она была голодна,а дочь богатого хельда не привыкла к голоду. За завтраком ей досталось совсем немного хлеба, и другой еды не ожидалось до тех пор, пока мужчины не вернутся с охоты и не принесут какой-нибудь дичи.
— Хочешь? — Через некоторое время она вспомнила о Хальте и протянула ему несколько крупных ягод на ладони.
Хромой альв сидел на земле среди земляничных листьев и с усмешкой наблюдал за ней. Сейчас его лицо снова было правильно и красиво, плечи развернулись, голова поднялась. Он как будто сбросил с себя уродливый облик старого раба, как тесную бедную одежду, и отдыхал от нее. И Ингиторе вдруг стало опять так хорошо и спокойно рядом с ним, тревожные впечатления от тяжелого пути, шторма, Ньёрдовых быков, дочерей Эгира и неизвестности впереди растаяли. Она почувствовала себя дома на этой поляне.
Улыбаясь, Хальт взял ее руку, поднес ко рту, съел ягоды и зачем-то лизнул ладонь Ингиторы.
— Ты чего? — Она отняла руку, подумав, что он опять хочет как-то посмеяться над ней.
— Ничего! — ответил Хальт, глядя ей в глаза своими бесцветно-бездонными глазами. — Просто я заметил, что очень привык к тебе. Там, в Альвхейме, есть очень красивые девы… — Взгляд Хальта вдруг прошил Ингитору насквозь и унесся куда-то, куда она не могла последовать за ним даже мыслью. — Очень красивые… — повторил Хальт. — Но я уже не так часто их вспоминаю. Когда я уверен в тебе, мне не хочется назад в Альвхейм.
Ингитора опустила глаза. Ей было приятно слышать это, но слова Хальта наполнили ее каким-то тревожным, почти болезненным чувством. Она знала, что красива, знатна, умна, что даже сын конунга хочет взять ее в жены и никому его выбор не кажется недостойным. Но альв! Он — существо иного мира, высшего, недоступного смертным. Никогда Хальт не будет любить ее так, как умеет любить человек. В любви человека заключена его вечность — а альвы вечны и так. Никогда она не станет светом жизни и сердцем мира для альва. Никогда им не быть счастливыми простым человеческим счастьем, потому что один из них — не человек. Он не может спуститься к ней, она не может подняться к нему. Они могут встретиться на середине, спеть вместе несколько песен, а потом дороги их неминуемо разойдутся. Сколько продлится их встреча? Для дочери земного мира это время может составить целую жизнь.А для альва? Для него это один день, который назавтра уже будет прожит и забыт.
— Никогда не видела столько земляники, — пробормотала Ингитора, пытаясь заставить себя думать о другом. — Вот хоть в чем-то этот дурной полуостров умеет творить добрые чудеса!
— Ничего чудесного! — спокойно сказал Хальт и выпустил ее руку. — В местах, где не бывает людей, всегда много дичи и ягод.
В местах, где не бывает людей! На память Ингиторе снова пришли быки Ньёрда и чудовищные фигуры морских великанш. Ей стало страшно. Стряхнув с подола приставшие травинки, она заторопила Хальта назад, к стоянке, где виднелся на песке «Серебряный Ворон», а вокруг сидело с десяток хирдманов.
Ходившие за бревном вернулись к полудню и под руководством Хьёрта принялись вытесывать новый руль. Стук топоров подбодрил Ингитору, и она стала надеяться, что уже скоро «Серебряный Ворон» будет снова спущен на воду и они уплывут от этого места. Сам Торвард, конунг фьяллей, вызывал у нее почти теплые чувства по сравнению с морскими великаншами и всеми пугающими чудесами Квиттинга. Ингитора уже мечтала о том дне, когда увидит Аскргорд и крону ясеня над крышей хозяйского дома, как о возвращении в родной дом. Образы дочерей Эгира она гнала прочь — не стоит думать о них тому, кто собирается в будущем плавать по морю. Ее бросало в дрожь при мысли о том, что придется провести на этом берегу еще одну ночь.Ведь перед рассветом чудовищные хозяйки подводных глубин снова выйдут на берег загонять домой свои стада! Ингиторе хотелось бы как-нибудь зарыться в землю, чтобы ее случайно не нашел взгляд их огромных глаз, слабо светящихся зеленым блеском.
Охотники вернулись перед самыми сумерками. Они пришли с пустыми руками. То и дело им мерещился то заяц, то куропатка, то кабан или олень. Но все стрелы и копья были потеряны впустую, и ни одной стрелы они потом не нашли.
— Тролли унесли! — бранились хирдманы. — Тролли унесли, я вам говорю! В последний раз я потерял стрелу в десять лет, и отец так меня отодрал, что с тех пор мои стрелы сами прыгают мне в руки! А тут их сожрали тролли и хюльдры!
Но не меньше потери стрел огорчало отсутствие добычи. О съеденном утром хлебе не осталось и памяти, а запасов больше не было никаких. Все, чего должно было хватить до самого Аскргорда, смыло вчерашним штормом.
— Дочери Эгира жуют наш хлеб и варят кашу из нашего ячменя! — ворчал Хьёрт, не замечая, что Ингитора вздрогнула при его словах. — А мы тут пропадаем! Эй, Эвар! Говорят, квитты едят какой-то съедобный мох? Может, ты умеешь его искать?
— Умею, но в этих местах его нет! — грустно ответил кормчий. — Я уже искал его днем. Здешний мох пригоден только для лосей.
— Так где же хоть один лось, сожри его Нидхёгг!
— Мы тут дохнем с голоду, а совсем скоро рядом будет пастись целое стадо отличных жирных быков! — прорычал Ормкель. От голода он стал таким свирепым, что даже друзья-фьялли не решались к нему подступиться.
Эвар оглянулся на него как на безумного, надеясь, что ярл шутит. Но вид у того был вовсе не шутливый.
— Не говори так! — сказал ему квитт. — А то кто нибудь примет твои слова всерьез.
— Ха! Так я и говорю всерьез! Ты меня не знаешь, парень, а фьялли никогда не звали меня шутником!
— Тогда ты обезумел! — в тревоге воскликнул Эвар. — Забудь об этом!
— Как же забыть, когда у меня в животе ревет голодный дракон! Ты все тут знаешь, квитт, так расскажи мне, где можно достать мяса! И учти — фьялли не едят никакого мха! Мы не козы!
Мужчины глухо одобрительно загудели. Ложиться спать голодными и плыть голодными дальше никому не хотелось.
— У нас впереди еще почти пять дней плавания вдоль Квиттинга! — заговорили хирдманы. — Будь тут хоть какое жилье, там можно было бы достать хлеба, купить корову или рыбы. А у нас впереди одни леса, не лучше этого! И сеть унесло! Теперь Ранн присоединит ее к своим снастям и будет ловить утопленников!
— И нигде в другом месте не гуляет такая скотина! — продолжал Ормкель. — Здесь есть хоть эти быки, а дальше одни тролли!
— И троллятину храбрые фьялли тоже не едят! — хмуро пробормотала Ингитора. От вкуса земляники осталось одно воспоминание, она тоже очень хотела есть. И понимала, что мужчины, весь день проведшие в тяжелой работе, проголодались еще сильнее. Еще когда она была маленькой девочкой, мать учила ее, что мужчин нельзя оставлять голодными — от этого они делаются злее драконов и отбиваются от рук.
— Подождите, может, еще что-то попалось! — пытался остановить товарищей Эвар. — Мы же поставили одну сеть! Здесь много рыбы!
В сеть и правда кое-что попалось. Но маленькие кусочки рыбы только раздразнили голод уставших мужчин. Снова и снова кто-то заговаривал о быках Ньёрда.
— Да, славно было бы рассказать об этом! — поговаривали хирдманы. — Не каждый может похвастаться, что угощался мясом из стад самого бога морей!
— Должно быть, у этих быков вкусное мясо!
— Да оно воняет рыбой, вроде тюленьего. Они же у себя на дне едят водоросли.
— Я однажды ел белого медведя, так он страх как воняет рыбой.
— Я бы и от такого сейчас не отказался.
— Хальт, да что же это? — в тревоге шептала Ингитора на ухо своему скорченному рабу. — Они ведь сейчас уговорят друг друга поймать быка! Что с нами тогда будет? Смотри, уже луна всходит!
В самом деле, на берегу стемнело, над морем плыли серые густые облака, а в просветах между ними золотилось сияние луны. Луна над Квиттингом, как видно, обладала особой силой.
— Помолчите! — прикрикнул один из хирдманов. — Давайте послушаем, здесь ли они.
Мужчины прекратили разговоры и прислушались. Море сегодня было не спокойнее, чем вчера, тяжелые валы с ревом бились о берег. И в гуле волн люди различали поблизости топот, дыхание сотен огромных быков.
— Ну так что — есть тут мужчины, или вы предпочтете смерть голодной крысы? — спросил Ормкель, поднимаясь на ноги.
— Да ты не в самом ли деле собрался за быком? — обеспокоенно спросил Хьёрт. — Неспящий Глаз! Опомнись! Это стада бога, а ты не бог и даже не его потомок.
— Не тебе разбирать мой род! — грубо ответил Ормкель. — Я голоден как волк. Может, ваш богатый конунг не очень-то щедро вас кормит и вам не привыкать сидеть со втянутым животом. А мы в Аскргорде не привыкли голодать!
— Может, Хьёрт, большой беды и не будет, — заговорили хирдманы. — Ньёрд — не жадный бог.
— Ведь ему достался наш хлеб, ячмень, вяленое мясо! — подхватил другой. — Он получил свою жертву. Пусть теперь и нам даст немножко.
— Мы сохраним все кости, положим их в шкуру и бросим в море! И на дне этот бык снова оживет!
— Правильно! Это ты верно сказал, Гаут! Бык опять оживет! Главное — не трогать костей.
Доводы всегда быстро приходят на помощь тому, кто очень хочет в чем-то себя убедить. Уже через некоторое время мужчины горячо спорили, каким оружием лучше убить быка. И в увлечении спора многие надеялись, что это дело возьмет на себя кто-нибудь другой. Bce-таки поднять руку на собственность бога, несмотря на смытый хлеб, было страшно.
— Понятно, ни один нож не достанет до его горла! — громко рассуждал Ормкель. — Нужно копьем! У меня есть хорошее копье, оно ни разу не подводило меня в битве. Не подведет и сейчас. Пора идти! Идемте со мной все! Тащить такую тушу будет нелегко. А если кому страшно, пусть остается собирать хворост длякостра! Скоро будем жарить мясо!
— Да послушайте меня! — отчаянно закричала Ингитора, видя, что Ормкель всех убедил. Она боялась, что ее не будут слушать, но не могла промолчать. Все повернулись к ней, недоумевая, что такое там придумала женщина и зачем отвлекает их от важного дела.
— Вы не знаете! — продолжала Ингитора. — Ведь перед рассветом две великанши выйдут из моря считать быков и загонять их в стойла! Они заметят, что одного не хватает! Что тогда будет с нами, подумайте!
— Великанши? — первым опомнившись, переспросил Ормкель. — Какие великанши?
— Дочери Эгира!
— С чего ты взяла, что они выйдут считать быков?
— Я сама видела их!
— Видела? — воскликнуло разом несколько голосов. — Где?
— Да здесь! — Ингитора в негодовании топнула ногой. — С того же холма, сегодня перед рассветом. Я видела двух великанш, и каждый из вас перед ними не больше чем котенок! Они растопчут нас всех!
На лицах мужчин было недоумение. И кажется, Эвар единственный поверил ей.
— Все знают, что Ньёрд пасет здесь своих быков! — сказал Ормкель. — Но никто не слышал, чтобы дочери Эгира служили у него пастушками и выходили загонять скотину! Никто еще их не видел.
— А я видела! Ты что, Неспящий Глаз, не веришь мне?
Ормкель презрительно повел плечами. Никакая женщина не помешала бы ему выполнить задуманное, и тем более зловредная Дева-Скальд.
Хирдманы молчали, посматривали то на Ормкеля, то на Ингитору. Конечно, никто из них не позволил бы женщине руководить собой, но Ингитора ведь была Девой-Скальдом. Может быть, и правда ее глазам открыто то, что скрыто от остальных.
— Так что — слэтты слушаются бабья? — презрительно спросил Ормкель. — Ей приснилось что-то, а вы и развесили уши! Да вы не храбрее зайца!
— Мы пойдем с тобой, Ормкель! — ответило ему сразу несколько голосов. — Где твое копье?
— Не верите! — с не меньшим презрением воскликнула Ингитора. — Ну, как знаете! Кто предостерег, тот не виноват!
— Да ведь у Ингиторы есть волшебная цепь! — сообразил один из слэттов. — С этой цепью все наше племя уже сколько лет ловит рыбу и бьет тюленей! С ней удачна любая морская охота! И значит, на морских быков тоже!
— Тогда пусть флинна даст нам ее! — додумался один из фьяллей.
— Это правильно! — одобрило несколько голосов. — Для такой охоты не повредит! Пусть Ормкель наденет ее, чтобы ему было больше удачи!
— Хоть попользуемся напоследок! — проворчал кто-то. — Ведь обратно мы поплывем, знают Норны, уже без этой цепи!
Ингитора прижала к себе цепь. Сначала она хотела отказать наотрез — Хеймир конунг доверил ей свое сокровище не для того, чтобы она отдала его горластому фьяллю для этой безумной охоты на Ньёрдовых быков. Но хирдманы хором уговаривали ее, и она заколебалась. Ормкель совсем ей не нравился, но она вовсе не хотела, чтобы морские быки подняли его на рога или растоптали, — тогда и Торвард конунг будет не очень-то расположен, когда она станет разговаривать с ним о выкупе.
Поколебавшись, Ингитора собрала волосы, чтобы не зацепились, и стянула с шеи золотую цепь.
— Бери! — Она протянула сокровище Ормкелю. — Только смотри — вернешь, когда я скажу. А не то я тебя так ославлю…
Она мстительно сощурила глаза, а Ормкель негодующе дернул бородой.
— Ты о чем, женщина? Про меня никто еще не говорил, что я взял чужое!
— И учти — если быки тебя все-таки растопчут, эта цепь не станет твоим погребальным даром!
Но этот нелепый выпад Ормкель даже не удостоил ответом.
Вскоре почти все хирдманы вслед за Ормкелем отправились в обход холма, чтобы выйти прямо в долину Лугов Ньёрда. Рядом с Ингиторой остался только Эвар. Дева-Скальд сидела злая, поджав губы, словно собиралась всю жизнь больше не произносить ни слова. Люди сами не умеют видеть и не верят тем, кто видит. А тот, кто видит больше других, вместо благодарности получает одни насмешки.
— Может, они и правы! — утешал ее Эвар, сам, однако, не веря в свои слова. — Ньёрд не жадный бог. У него много быков — что ему один? А если они вернут целыми кости и шкуру, то, может, и правда все обойдется…
— А ты будешь есть этого быка? — сердито спросила Ингитора.
— Ни боже мой! — в ужасе воскликнул Эвар. И замолчал, поняв, что выдал свои настоящие чувства. Хорошо еще, что никто из мужчин не слышал.
Ветер с моря далеко разносил по берегу запах дыма и жареного мяса, за десятилетия почти позабытый этими дикими местами. В ночной темноте огонь костра, разожженного людьми, был виден издалека. Пламя горело яркими отблесками в желтых глазах огромного волка. Маленькая ведьма стояла рядом с ним на опушке ельника, шагах в ста от береговой площадки. В лесу было совершенно темно, от костра ее невозможно было увидеть, она же все видела достаточно хорошо. Ее зеленые глаза и желтые волчьи поблескивали во мраке, как две пары заблудившихся светлячков.
Положив руку на мохнатый загривок верного товарища, Дагейда ласково перебирала серую шерсть и разговаривала то ли с волком, то ли сама с собой. Слишком редко ей случалось иметь других собеседников.
— Посмотри туда, Жадный! — бормотала она, не сводя глаз с костра и ясно различая каждого из сидящих там, каждую кость с бычьим мясом в руках у хирдманов. — Опять здесь люди! И как они веселы, довольны! Наелись до отвала! Такие сожрали бы и Аудумлу, и Сэхримнира, попадись только они им на пути! Уж как мы с тобой стараемся отвадить их отсюда! Даже самому Ньёрду это оказалось не под силу. Люди — такие жадные создания, им постоянно всего мало! Они всегда пытаются схватить гораздо больше, чем могут съесть! Когда-нибудь это их погубит! Принюхайся!
Подняв голову и даже привстав на цыпочки, маленькая ведьма потянула носом воздух. Жадный чуть шире раскрыл пасть, словно улыбнулся. Он уже давно все унюхал.
— Они жарят мясо! — сказала Дагейда. — Припомни, Жадный, мы с тобой когда-нибудь ели жареное мясо? Я — да, один раз… Когда ходила на усадьбу Стюрмира конунга. Я тогда еще была маленькая. Я не хотела есть, но кюна Далла уж очень меня боялась и очень хотела угостить. Бедная кюна Далла! Она кончила жизнь в рабстве, и никто ей не помог! А ты, мой Жадный, хочешь жареного мяса? Мы можем напугать их, чтобы они разбежались и оставили нам свою добычу!
Дагейда тихо засмеялась, даже запрыгала на месте в предвкушении редкого веселья. Жадный ласково боднул ее головой в плечо. Маленькая ведьма мигом стала серьезной.
— Да, ты прав, Жадный! — сказала она. — Не нужно нам с тобой их паршивого мяса! Нам нужны их паршивые головы! Я навсегда отучу их плавать на Квиттинг! Это моя земля, и я никого сюда не пущу! Ты знаешь, что мы теперь сделаем?
Огромный волк это знал. Не дожидаясь приказания, он опустился на землю, чтобы маленькая ведьма смогла сесть ему на спину. Усевшись, Дагейда ласково потрепала его по шее.
— Ты сам знаешь, куда нам нужно попасть! — сказала она. — К Бергвиду Черной Шкуре! Ты не забыл дорогу?
Жадный никогда не забывал ни одной дороги. Убедившись, что хозяйка устроилась на его спине и готова в путь, он серой молнией кинулся вперед и бесшумно канул во мрак.
Всю ночь Ингитора не могла заснуть. Несмотря на дразнящий запах жареного мяса и похвалы хирдманов, она так и не нашла в себе смелости съесть хоть кусочек. Эвар все-таки нашел клочок съедобного мха и в железном котелке сварил из него кашу, какую умеют готовить все квитты.
— Еще бы ячменя и молока, и было бы совсем замечательно! — бормотал он.
И они с Ингиторой вдвоем съели моховую кашу, не обращая внимания на насмешки хирдманов и издевательство Ормкеля, объявившего ее «рабской стряпней». На вкус моховая каша была не очень-то хороша, но Ингитора надеялась, что все же не умрет в ближайшее время от голода.
Довольные хирдманы съели всего быка, хоть он и был огромен. Все косточки они старательно собрали и уложили в черную шкуру. Ормкель сам следил, чтобы никто не расщеплял кости.
— А то бык будет хромым, как козел Тора! — грозил он, не сознаваясь, конечно, что ту историю про Тора и его козла услышал от Эйнара Дерзкого. — И уж тогда Ньёрд нас не простит!
Сверху на кучу костей положили бычью голову, но в ее сторону старались не смотреть. Белые, круто изогнутые рога казались угрожающе направленными на людей. Ингитора пока не требовала назад золотую цепь, желая, чтобы она подольше охраняла обидчика морского бога. На душе у нее было неспокойно.
Покончив с едой, все улеглись спать. Скоро Ингитора слышала вокруг себя разноголосый храп, посапывание, глубокое дыхание. А где-то за холмом шумно дышали черные быки и рыли копытами землю. Стоило Ингиторе закрыть глаза, как над ней нависала огромная тень великанши, лицо обдавало соленым дыханием моря. Шум прибоя нарастал, словно волна катится из моря и вот-вот накроет береговую площадку со спящими людьми. Ингитора вздрагивала и открывала глаза, хватала за руку лежащего рядом с ней Хальта. Наконец даже альву это надоело. Он поднял Ингитору с земли и отвел ее в лес.
— Ложись! — велел он, указывая на землю под молоденькой елочкой. — Здесь мох, обойдешься и без подстилки. Можешь не бояться. Морские великанши так же боятся леса, как ты боишься моря, и не найдут тебя здесь, даже если нарочно будут искать!
Поверив альву, Ингитора опустилась на мох, с облегчением закрыла глаза и тут же заснула. Она не знала, что именно здесь стояла маленькая рыжеволосая ведьма и разговаривала со своим волком. И даже Хальт не учуял недавнего присутствия Дагейды. Здесь она была у себя дома и без следа растворялась в зеленых елях и серо-коричневых валунах.
Проснулась Ингитора от шума на берегу. Было уже совсем светло, на небе догорали розовые полосы рассвета. Хирдманы на стоянке, целые и невредимые, уже поднялись, доели остатки быка и готовились сталкивать «Серебряного Ворона» в воду. Многие оглядывались по сторонам.
— Это тебя ищут! — сказал позади нее голос Хальта. Ингитора оглянулась — альв, снова превратившийся в горбатого раба, протягивал ей горсть очищенных лесных орехов, недозрелых и мягких, но пришедшихся как нельзя кстати. — И пойдем скорее. В одной светлой голове уже родилась мысль о том, что морские великанши забрали тебя в обмен на быка. Мы должны успеть, пока мудрец не поделился с остальными. А то на тебя станут смотреть с подозрением. Как на вышедшую с морского дна.
Ингитора вышла из леса и направилась к кораблю.
— Вот она! — закричали хирдманы. — Слава Одину! А мы уж думали…
— Не болят ли у вас животы? — насмешливо спросила Ингитора. — Надо же какую гору мяса вы вчера слопали!
— Ничего, живы будем! — со смехом отвечали хирдманы. Утром, при ярком свете дня, ночные страхи растаяли, море было спокойно, обещая легкую дорогу. — Где же великанши, флинна? Может, проспали? Ну и попадет же им за это от хозяина!
Ингитора постаралась посмеяться вместе со всеми. Ей вдруг расхотелось покидать это место, которое еще вчера казалось чужим и страшным. Ее переполняли недобрые предчувствия.
Хьёрт помог ей подняться на корабль, хирдманы стащили «Серебряного Ворона» в воду, забрались на него сами, разобрали весла.
— Можно и парус поднять, а, Эвар? — весело окликнул кормщика Хьёрт. — Ветер хороший!
— Не посидеть ли мне на руле вместо тебя? — спросил Ормкель у Эвара. — Боюсь, после моховой каши у тебя не осталось сил держать руль!
Эвар покосился на него, но ничего не ответил. Он тоже плохо спал этой ночью и теперь был бледнее обычного.
Корабль отошел от берега. Ормкель с еще двумя хирдманами поднял шкуру черного морского быка с костями и головой и с трудом перевалил ее через борт. Несколько мелких косточек выпало, но их подобрали все до одной и тоже побросали в воду.
— Возьми назад то, что потерял, Хозяин Морей, и не говори, будто тебя обокрали! — крикнул Ормкель вслед шкуре. — Мы вернули все, что взяли! Не держи на нас обиды и дай легкой дороги!
И многие из хирдманов, проводив глазами мигом утонувшую шкуру, бросили в воду кто монетку, кто кольцо или пряжку. С богом морей очень хотелось разойтись по-хорошему.
Погода была отличной — можно было подумать, что Ньёрду понравились их жертвы. Даже Эвар повеселел немного и обещал, что если и дальше будет держаться такой хороший попутный ветер, то уже скоро они увидят Скарпнэс. В другое время никого бы не обрадовало такое обещание, но сейчас даже Ингитора приободрилась. Едва миновал полдень, а при ярком свете дня плыть мимо Острова Колдунов не так уж и страшно.
На воду она старалась не смотреть. Стоило чуть задержать взгляд на весело играющих волнах, как в белых облачках пены начинали мерещиться кончики рогов, а любая плеть водорослей казалась волосами великанши.
— Вон он, Скарпнэс! — закричал с носа один из хирдманов.
— А вон и Остров Колдунов! — мрачно сказал Эвар.
Поднявшись с края скамьи, Ингитора перешла на правый борт и посмотрела в море. Берег был совсем близко, и она без труда разглядела Турсхатт, откуда Гейр и Асвард впервые увидели корабль Торварда конунга и площадку обманной битвы между морем и подножием холма. Ингитора не сводила глаз с поляны, где отец ее получил смертельную рану. И вздрогнула от неожиданности, когда между берегом и кораблем вдруг мелькнула черная, мокрая и блестящая спина плывущего чудовища.
— Вон он, Тролленхольм! — говорили люди на корабле, держась каждый за свой амулет. — Ничего — днем у колдунов нет силы! Вот ночью…
— К ночи мы будем далеко! — громко сказал Ормкель. — И хватит вам дрожать, а не то со страху потеряете весла!
Скарпнэс скрылся за кормой, заслоненный новым мысом, и на душе у всех было такое чувство, будто самое страшное осталось позади. Попутный ветер так же резво нес «Серебряного Ворона» вперед. Выглянуло солнце, золотые блики так ярко играли на волнах, что было больно смотреть.
— Ой! — вскрикнул вдруг один из хирдманов и чуть не выронил весло, стремительно бледнея. — Там лицо!
— Какое лицо? — рявкнул Ормкель. — Надо же, как ты захмелел от простой воды из ручья!
— Так ручей-то на Квиттинге! — попытался пошутить кто-то, но слова прозвучали всерьез.
— Нет, я видел лицо в воде! — Хирдман снова крепко взялся за весло, но оставался бледным, как сухая трава. — Такое огромное, с большими зелеными глазами. И черные волосы, как копна водорослей!
Ингитора примерзла к своему месту. Во что бы то ни стало ей захотелось на берег, скорее на твердую землю, в лес, которого дочери Эгира боятся так же, как она сама боится моря!
— Эй, там, следите за парусом! — крикнул с носа Хьёрт. — Не видите, куда нас несет! Там впереди камни, не хуже того Тролленхольма!
Хирдманы попытались подобрать парус, чтобы изменить направление, но ветер нес корабль прямо на камни. Их черные головы торчали из воды, как будто любопытные гигантские черви высунулись со дна поглядеть, что там такое плывет.
— Да вы что там, заснули! — Хьёрт встревожился по-настоящему. — Разучились весла держать! Брюхо Фафнира! Правьте левее! Эвар! Куда ты смотришь! Нас несет на камни! Пасть Фенрира!
Но несмотря на усилия Эвара и гребцов, корабль несло в прежнем направлении, к черным камням неподалеку от берега. Гребцы чувствовали, что не они своими усилиями двигают корабль вперед, а какая-то посторонняя сила несет его во сто крат быстрее. Сначала один, потом другой подобрали весла, и «Серебряный Ворон» летел еще быстрее, словно настоящая птица, подпрыгивал над водой. Крики изумления и страха раздались над кораблем, а потом Ингитора вдруг завизжала так, как не кричала никогда в жизни.
В пляшущих зеленоватых волнах она увидела знакомое лицо с грубыми чертами и зелеными глазами цвета морской воды. Пустой, как у рыбы, застывший взгляд смотрел на нее из волн, вода качала пряди черных волос, над морем полетел густой запах глубинных водорослей. Великанша высунула из воды руки, огромные, как бревна, и сильно плеснула в корабль, так что он закачался на воде, как щепка. Корма приподнялась, потом нос зарылся в волну, весь корабль был залит брызгами. Не помня себя, люди кричали от ужаса. А впереди из воды показалась еще одна голова и плечи великанши. Огромный рот растянулся в ухмылке, зеленоватая рука бросила новую волну, и корабль завертелся на месте. Великанши играли им, как дети тряпичным мячиком, и гнали на камни. Над водой разносились раскаты смеха, похожего на рев бури, а меж тем светило солнце и только редкие белые облака проплывали по небу. А море кипело, как сам Буревой Котел, кипело без бури и ветра, огромные зеленые руки гнали волны на корабль, и каждому хотелось умереть, чтобы хоть в смерти найти спасение от жуткого давящего ужаса. Зеленые бездны тянули, и не было надежд на спасение.
Ингитора стояла на коленях, крепко зажмурясь, чтобы ничего не видеть, и обеими руками цеплялась за край скамьи. Руки ее онемели, она хотела одного: чтобы все скорее кончилось. И вдруг огромной силы удар потряс весь корабль, он качнулся и встал. Ингитору бросило вперед и вбок, она открыла глаза, цепляясь за что попало. Корабль замер в неподвижности, в которую не сразу можно было поверить после бешеной качки на волнах.
Сразу стало тихо, в уши рванулись крики хирдманов. Ингитора открыла глаза. «Серебряный Ворон» стоял накренившись на правый борт, упираясь резным штевнем в черные камни. В пробоину возле мачты быстро поднималась угольно-черная вода, сама мачта накренилась и угрожающе скрипела, упавший парус закрыл полотнищем переднюю половину левого борта. Ингитора захотела закричать и не смогла — горло пересохло, руки и ноги дрожали.
Мужчины вокруг нее быстро пришли в себя при виде пробоины. Сейчас не время было переживать и вспоминать морских великанш — надо было спасаться. Все вскочили, Хьёрт и Ормкель наперебой выкрикивали приказания. Берег был близко, любой мальчишка без труда доплыл бы до него.
Ингитора кое-как поднялась, придерживая полы зеленого плаща Эгвальда. Толстая шерсть насквозь промокла, плащ почернел и казался тяжелым, как железный. Подбирая руками мокрые волосы, чтобы не лезли в глаза, Ингитора оглянулась в поисках Хальта. И увидела, как из-за ближайшего мыса выходит огромный черный корабль. В первое мгновение он показался Ингиторе самым большим, какой она видела в своей жизни, — это был дреки скамей на сорок. Его борта были черными, а на штевне возвышалась резная голова быка с огромными белыми рогами, не деревянными, а настоящими. Точно такие же она всего лишь прошлой ночью видела на головах у Ньёрдовых быков. И сам этот корабль казался живым чудовищем из стад морского бога.
Он был полон вооруженных людей, разноцветные щиты сомкнулись на бортах один к одному. Разом взлетали и опадали десятки весел, и с каждым взмахом черный корабль-бык делал огромный скачок к «Серебряному Ворону».
Хирдманы тоже увидели его, каждый схватился за оружие. Черный корабль казался наваждением, продолжением игры морских великанш. Никто не знал, люди ли это, духи, мертвецы или другая нечисть.
В несколько мгновений черный корабль подошел к «Серебряному Ворону», и вооруженные люди с короткими воинственными криками стали прыгать вниз. Черный борт оказался выше, и у нападавших были все преимущества.
— Хугин и Мунин! — закричали разом слэтты и фьялли. — Отец Ратей с нами! Тор и Мйольнир!
С черного борта толпой сыпались вооруженные люди, их было во много раз больше, чем на «Серебряном Вороне», а из-за мыса вышел еще один корабль, за ним еще один. Но на них уже никто не смотрел. Слэтты и фьялли бились с отчаянием обреченных, которым нечего терять, потому что надежды на жизнь не осталось.
Ингитору кто-то отбросил к самой корме, и она стояла там, вцепившись в борт, не в силах сообразить, что же теперь делать. Впереди она видела сплошное мелькание из человеческих тел и блеска оружия, кровь резкими красными пятнами заливала доски и скамьи, в воздухе раздавались крики. Все это приближалось от носа к корме с чудовищной быстротой; защитники «Ворона» падали один за другим. Вот уже кто-то бился вокруг нее, Ингитора присела, ей хотелось закрыть голову руками. Кто-то перелетел мимо нее через борт и исчез в воде; уже когда он был в полете, она мельком угадала Эвара. Следом за ним устремилось несколько копий, но они канули в воду, не задев кормчего.
Чье-то чужое лицо вдруг оказалось возле Ингиторы, но полубезумный взгляд был устремлен не на нее, а на серебряные подвески на груди, видные под плащом; Ингитора едва успела вскрикнуть, когда над ее головой взлетела секира. И вдруг другая секира встретила ту в полете, не остановилась вовремя и врубилась острым краем прямо в глаз, смотревший на ее украшения.
— Сюда! — крикнул чей-то смутно знакомый голос, чья-то рука отбросила Ингитору к другому борту. И снова все вокруг нее смешалось в битве.
Прямо перед ней были знакомая спина и полуседая голова Ормкеля. Держа меч обеими руками, с кровавым пятном на плече, он ожесточенно бился с кем-то, кого Ингиторе не было видно. Она видела только руки и огромную секиру. Ормкель медленно отступал, и теперь между нападавшими и Ингиторой оставался он один. Леденящий ужас вдруг наполнил все ее существо. Глядя только на спину Ормкеля, она ощущала вокруг себя тишину, прерываемую лишь стонами раненых. Битва почти окончилась, все защитники «Ворона» были мертвы, теперь от всей ее дружины остался один Ормкель. Вот сейчас он погибнет, и Ингитора останется одна на этом тонущем корабле, одна с нападающими… Кто они, люди или тролли? Об этом ей сейчас было некогда думать.
Она смотрела на Ормкеля, не словами, но всем порывом души бессознательно взывая к богам о помощи. Один, Тор, светлые асы, помогите же! Фьялли рассказывали ей, как в битве с мертвецами им помогла Регинлейв — где же она? Но чей-то суровый голос в глубине души говорил ей, что на помощь никто не придет.
Ормкель вдруг как-то дернулся, на миг застыл, а потом упал на спину, головой к Ингиторе. Его широко раскрытый глаз смотрел прямо на нее. Второго глаза у него больше не было — вся правая часть черепа со лбом и глазом была снесена, кровь и мозг выливались на доски палубы.
Прижав руки ко рту, чтобы не кричать, Ингитора не могла отвести глаз от страшного зрелища, еще не веря, что это конец. Но какой-то высокий человек с окровавленной секирой переступил через тело Ормкеля и шагнул к ней. Ингитора подняла на него глаза. Как во сне она увидела сильного мужчину лет тридцати шести, с упрямым высоким лбом, угольно-черными сросшимися бровями и угрюмым блеском темно-карих глаз. На его скулах горел яркий румянец, длинные черные волосы нечесаными прядями спадали на плечи, покрытые плащом из черной толстой шкуры, с крупной золотой застежкой на груди. И все лицо его было полно такой страшной, неумолимой и непримиримой жестокости, что Ингитора со всей ясностью поняла — перед ней Бергвид Черная Шкура.