"Так вот, едут кум Иван и кум Петро на рынок, каждый на своей телеге, дымят люльками и этак с ленцой перекидываются словами.
- Кум Петро, ты сколько горилки везешь продавать? - спрашивает Иван.
- Три литра... - отвечает Петро.
- И я три литра... А почем будешь продавать? - интересуется Иван.
- По рублю за стакан.
- И я по рублю... Слышь, кум, у меня есть рубль. Налей мне стаканчик попробовать твоей горилки.
Кумовья остановили коней. Иван уплатил Петру рубль, а тот налил ему стакан горилки. Иван выпил... Едут дальше, молчат, курят. Вдруг Петро предлагает:
- Кум Иван, а ну и ты продай мне на рубль горилки. Попробую твоей.
Опять остановились. Кум Иван наполнил из своего жбана стакан и спрятал в карман знакомый рубль. Едут дальше, молчат, сосут трубки, потом Иван опять просит:
- Продай, кум Петро, мне еще на рубль твоей горилки...
И так рублишко гулял между карманами Ивана и Петра, пока вся самогонка у того и у другого не была выпита..."
Бойцы, слушая младшего политрука Иванюту, вначале посмеивались сдержанно, чтобы не мешать рассказчику, а потом взорвались дружным хохотом, скаля белые зубы и сверкая оживленными глазами. И этот их молодой смех был настолько беззаботным, будто и не было войны, крови, смертей и не надо было постоянно опасаться бомбежки...
Подняв руку, Иванюта дал понять, что рассказ не окончен.
"Так вот, приехали кумовья на базар, а продавать нечего. Но есть у кума Ивана один рубль.
- Кум, - предлагает ему Петро, - пойдем в корчму да пропьем твой рубль!
Сказано - сделано. Пропили и этот рубль... Приезжают домой чуть теплые, предстают пред ясные очи своих жинок на праведный суд... А на второй день кум Петро, встретив Ивана, спрашивает:
- Кум, мы же пропили твой рубль. За что же тогда меня жена так безбожно отходила палкой?
- Может, ей моего рубля жалко? - пожал плечами Иван и застонал, вспомнив, как и его молотила жена".
Опять самозабвенный хохот заглушил урчание полуторки.
"А в чем же соль этой байки?" - посерьезнев, спросил Алесь Христич.
"В чем? - переспросил младший политрук Иванюта. - Неужели не ясно? Хотя он и сам не очень понимал, какая особая мораль, кроме веселой нелепости, содержится в анекдоте, но стоял на своем: - Если ты, минометчик, едешь на базар, то есть идешь в бой, держи мины ближе к миномету, а не на телеге у кума. Понял?.. А если едешь с кумом продавать вино, слейте его в одну посудину и не надо вам двух телег".
"Темновато, однако смешно", - со снисхождением заключил все тот же Алесь Христич, чем вызвал новый взрыв смеха товарищей.
"Очень даже ясно, - вяло возразил Алесю Захар Завидов. - Если едешь на базар, не бери с собой даже рубля!"
И вновь сверкают белозубые улыбки на темных от загара лицах.
2
А Алесю Христичу уже было не смешно. Их маленькая колонна, выбравшись из леса, попала на хорошо накатанную грунтовку, пересекла железную дорогу и въехала на мост, соединявший два берега Днепра. К удивлению Алеся, Днепр оказался не таким внушительно-широким, каким он представлял его. Но важно другое: они уже на Днепре! Дальше этого места немцу не пройти - таково было мнение всех и его, Алеся. Значит, здесь собраны могучие силы Красной Армии...
Но пока никаких сил нигде не было видно. За мостом начиналось местечко - зеленое, разбросанное, каких в Белоруссии много. При въезде в местечко Алесь успел прочитать на указателе: "Копысь". И будто задохнулся от такого знакомого названия... Неужели тот самый городишко, близ которого село Оборье, куда вышла замуж сестренка Варя?.. А ведь здесь могут оказаться сейчас и его отец с матерью! Куда же им еще было убегать от немца, если не за Днепр, к Варе?.. Возможно... да-да, вполне возможно, что и Поля Шинкевич здесь, у своей сестры...
Алесь, кажется, боялся пошевельнуться, чтоб не нарушить течения своих смятенных мыслей, не вспугнуть робкой надежды на какую-то близкую радость... Но откуда ей взяться, радости, если вокруг такая кровавая кутерьма? Их машины уже миновали Копысь, повернули на юг. Обочины дороги изрыты воронками, в воздухе - тошнотворный запах, а вон справа, вдоль Днепра, людской муравейник: там рыли траншеи - очередной рубеж обороны.
Минутная надежда, поселившаяся было в сердце Алеся, стала сменяться давящей грустью, которая все нарастала, вызывая боль сердца от понимания того, как все сложилось трагично и как он беспомощен сейчас в своей человеческой судьбе.
Совершая марш-бросок за Днепр, минометная рота старшего лейтенанта Бутынина счастливо избежала бомбежек и обстрелов с воздуха, а затем была включена в один из ослабленных полков дивизии полковника Гулыги, которая в составе войсковой группы генерала Чумакова вырвалась из окружения и сейчас, заняв новый рубеж для обороны, приводила себя в порядок. Старший лейтенант Бутынин, как и полагалось в таких случаях, сдал в штаб списки личного состава, заполнил документацию о наличии оружия и имущества. Затем рота получила боевую задачу и занялась окопными работами, спешно готовя основную и запасные огневые позиции.
Алесь делал все как во сне, занятый одной мыслью: где-то совсем рядом могут быть самые родные ему люди, и наверняка там Поля. В этом он убеждал себя все больше и больше.
Необычайное состояние красноармейца Христича заметил старшина Евсей Ямуга, когда на огневую привезли термос с обедом и он, Евсей, самолично накладывал в котелки гречневую кашу с говядиной и соусом.
"Что это у тебя, Христич, будто душа из глаз на волю просится?" спросил Алеся Ямуга, опростав над его котелком половник с кашей.
Христич непонимающе уставился на старшину, беспомощно шевельнул губами, но ничего не сказал.
"Чего, спрашиваю, вареный такой, будто жизнь надоела?" - уточнил вопрос Ямуга.
Алесь провел ладонью по лицу, сморщился, словно от боли, затем вдруг спросил:
"Товарищ старшина, а село Оборье далеко отсюда?"
Ямуга, озадаченный вопросом, достал из полевой сумки карту, развернул ее и начал рассматривать, отодвинувшись в тень орешника, чтоб не слепил луч солнца.
"А у тебя там что, заноза или уже теща? - И тут же старшина ткнул в карту желтым от махорки указательным пальцем: - Вот оно, Оборье... Километров двенадцать отсюда. - Подняв от карты глаза, он указал рукой: За тем лесом почти строго на юг".
Алесь еще никогда в жизни никого так не просил:
"Товарищ старшина... Я бегом - туда и обратно! Только увижусь. Разрешите! Век не забуду".
Старшина Ямуга усомнился:
"Ты же, помню, где-то под Минском тоже искал родню?.."
"Они сюда бежали, за Днепр. Тут моя сестра Варя замужем! Где ж им еще быть, если не в Оборье?!" - Алесь по-собачьи преданными глазами смотрел на Ямугу, будто решался вопрос о его жизни.
"А если немцы прорвутся?.. А минометчики в бегах?"
"Ими еще и не пахнет тут! - доказывал Алесь. - Я мигом слетаю!"
"И что же это тебе даст?.. Ну, повидаешься, растравишь душу себе и родным..."
"Пусть узнают, что я живой! А то небось похоронили!" - Алесь мучительно подбирал новые доказательства, просительно оглядываясь на товарищей, которые, рассевшись под кустами, ели из котелков кашу и молча прислушивались к разговору.
"Если б там девчонка ждала его, можно б и отпустить", - без тени иронии заметил сержант Чернега - темноликий, скуластый, с ухарскими, нагловатыми огоньками в больших воловьих глазах.