Молодой человек нерешительно тянется к кусочку покрытого амальгамой стекла. Нет, ни за что он не даст его матери!
Он осторожно берет зеркало, и на мгновение перед ним мелькает его собственная плохо выбритая физиономия. Вдруг мать испускает протяжный стон и поворачивается на бок. «Черт, она просыпается!» Молодой человек чувствует, как по телу бегут мурашки… Мать проводит рукой по своему лицу… потом по шее…
И молодой человек, решившись, что есть сил швыряет маленькое зеркальце об пол.
Звон вдребезги разбитого стекла разрывает тишину. Пациентка у дверей вскрикивает от неожиданности. Молодой человек в ярости набрасывается на осколки и растаптывает их ногами. В дверях появляется голова медсестры.
— В чем дело?
— Нет, ничего особенного! Прошу прощения, я уронил зеркало.
— А-а… Сейчас принесу вам веник.
От вида растоптанного зеркальца почему-то болезненно сжимается сердце и к горлу подступает комок. Женщина на дальней койке опасливо поднимает голову и с грустью смотрит на молодого человека. «По-моему, она все поняла…» Слышится тяжелый вздох, женщина вытягивается на постели и накрывает марлей глаза.
Мать уже проснулась и теперь беспомощно моргает и крутит головой. Ее веки так сильно опухли, что почти не поднимаются. Неужели она заметила?
— Что такое?
— Проснулась?
— Кажется, что-то разбилось?
— Да-а… это я виноват.
— Да что такое?
— О, ничего особенного! Твое зеркальце… видишь ли, оно выскользнуло у меня из рук. Но я сейчас сбегаю куплю тебе новое!
— Ты неважно выглядишь.
— …Не специально же я раскокал его!
— Хоть не поранился?
— Нет, все нормально!
— Смотри, осторожнее со стеклом!.. Если устал, иди домой. Хватит сидеть со мной!
— Ну что ты! Мне удалось придавить пару часиков, так что пока терпимо.
В палату входит медсестра с веником.
— А, спасибо! Оставьте, я сам.
— Вы не порезались? — сестра осматривает его ладони и поворачивается к больной. — Ну а вы как? Кожа воспалена…
Улыбка медленно сползает с ее лица.
— Да, чуть-чуть. Мне уже гораздо лучше!
«Гораздо лучше»… Если бы так!
— Так. Я вам сейчас принесу кое-что.
Медсестра протягивает молодому человеку совок и веник.
— Всю палату, пожалуйста.
«М-да, неслабо я его трахнул… Одни крошки».
— Я сейчас видела такой странный сон! — начинает мать, пока молодой человек ходит кругами по палате и собирает осколки.
— Тебе нельзя много говорить, ты же знаешь.
— Ладно, я чувствую себя нормально… Чешется все только. А когда я говорю, это меня отвлекает!
— Сильно чешется-то?
— Как закончишь подметать, почешешь мне спину?
— Врач говорит, ее нельзя трогать.
— Ах да! Ну ладно, потерпим…
— Лучше я тебя смажу кремом.
— Хорошо-хорошо, дай мне наконец рассказать сон! Все малость полегче.
— Давай, только недолго.
— Значит, так… Нас было трое: я, твой отец и ты. Маленький еще… И темень, темень такая, а мы, значит, переправляемся через реку…
— Вплавь, что ли?
— Нет, на лодке. Сидим, отец за чемоданы держится, а ты мне в руку вцепился.
— А я совсем маленький?
— Да, вот такой!
— Это в войну, что ли?
— И вот мы плывем, дрожим от страха. Ты вот-вот реветь начнешь… А шуметь нельзя, ни-ни: заметят — убьют. Вот плывем, плывем, и вдруг ты шлеп в воду, и течением тебя уносит от лодки… Я не кричала во сне?
— Нет вроде.