Торн окинул взглядом пентаграмму, которую начал создавать стигиец, и ответил:
— Я приведу его, господин. То есть, мой…
— Тс-с, — оборвал его Рамон. — Здесь не следует бросаться подобными словами.
Торн и сам чувствовал это. А потому молча пошел наверх.
Все нужные ингредиенты для волшебства Рамон отыскал в кладовой Сиптаха. Тут были тела еще не рожденных детей, кровь девственниц, собранная в полнолуние, и многое, многое другое.
Наконец пленник оказался в подвале, и асир уложил его в указанный волшебником сектор пентаграммы.
Сама пентаграмма была довольно большой и запутанной. Причудливо переплетенные круги пересекались квадратами и треугольниками, а те, в свою очередь, — с пяти-, шести- и восьмиконечными звездами.
— А вот и наш гость, — весело усмехнулся Рамон, подойдя к пленному воину. — Я рад, что ты решил присоединиться к нам в столь важном деле. Конечно же, ты знаешь, что у нас тут будет маленькое жертвоприношение? По глазам вижу, что знаешь. Надо заметить, это поистине решительный и самоотверженный шаг с твоей стороны.
— Чтоб ты сдох, — прохрипел воин.
— Сдохну, сдохну, — успокоил его Рамон. — Но нескоро. А вот о тебе я этого сказать не могу. Да, чуть не забыл. К сожалению, нам придется уничтожить не только твое тело, но и душу. Ты же понимаешь, что нам нужно что-то отдать демонам в обмен на Сиптаха. Так что не попасть тебе в рай… Увы!
Воин заскулил, а стигиец, насладившись его унижением, стал дочерчивать рисунок.
— Все, Торн. Теперь пересекать эти черты нельзя. Стой тут и жди.
Асир оказался в пятиконечной звезде, окруженный восемнадцатью слоями защиты. На миг он что-то заподозрил, но Рамон поднял руки в первом жесте власти, и варвар застыл.
Быстрые речитативы сменялись тягучими напевами, а то и вовсе переходили в некое подобие воя. А руки стигийца, двигающиеся в такт песнопениям, наносили жертве, распростертой на алтаре, страшные и болезненные раны. Так, слой за слоем, Рамон срезал стигийскому солдату уши, нос, губы, соски и половые органы. Он пока еще не добрался до глаз, но ловким движением успел вырвать язык.
Заклинание, направленное на вызывание демонов, заставляло человека оставаться в сознании и испытывать все мучения в полной мере.
А в этот момент нечто темное и бесформенное корчилось и содрогалось, пытаясь найти выход — не из глубин небытия, а из Черных Провалов Вселенной, откуда еще никто не возвращался.
— Аль Сиптах! Аль Сиптах! — упорно взывал Рамон, отсекая бесформенные тени от нужной ему сущности. — Аль Сиптах!
Торн, стоящий на пересечении магических сфер и углов, с ужасом понял, что задумал Рамон.
Жрец решил вселить в его тело тварь по имени Сиптах, а самого Торна отправить в небытие!
Наконец густое облачко, на миг ставшее похожим на человека, зависло над варваром, а затем устремилось внутрь его тела. Асир почувствовал, как его уносит в межмировую бездну, где он должен будет занять место Сиптаха. В этот же момент сотни демонов, отвлеченные заклятием, устремились к воину, что лежал на алтаре. Они подхватили его душу и стали терзать ее. И таким образом никто из них, отвлеченный мучениями жертвы, не заметил подмены.
Рамон устало опустил длани. Он вымотался, но был до крайности доволен собой. Впервые в жизни ему удалась высшая магия.
— Итак, свершилось, — тихо произнес стигиец. — Пора перебраться в более приятное местечко.
Торн, вернее его тело, послушное воле Рамона, подхватило тело хозяина на руки и понесло наверх. Наконец оказавшись в тронном зале, стигиец смог использовать магию Сиптаха и перенес их в опочивальню. Там он позволил своему рабу открыть рот.
— Кто ты, смертный? — булькающим голосом произнесло существо, что отныне поселилось в теле варвара. — Кто осмелился потревожить мой покой? За это ты умрешь!
Рамон огляделся, будто в комнате мог находиться кто-то еще.
— Ах! Так это ты мне? Ну, надо же!
Он наставил на варвара палец, и того скрутила ужасная боль. Но боль была не только телесная, но и душевная. Это заклятие Рамон почерпнул из книг самого Сиптаха.
— Я могу сделать боль вечной, — радостно сообщил стигиец.
После нескольких часов Сущность сдалась. И не оттого, что она страшилась боли. Нет! Того, что познал Сиптах в Межреальностных Безднах, хватило бы и на тысячу человек. Просто отныне он был заперт в теле северянина, на которое было наложено заклятие. Оно-то и заставило душу мага сдаться.
Сиптах с ужасом осознал, что ему тут же стало легче. И он понял, что с каждым днем будет становиться все раболепнее и раболепнее.
Дикий вой сотряс комнату, и Рамон улыбнулся.
— Я могу сделать боль вечной, — снова повторил он.
— Меня не волнует боль, — выдавил из себя Сиптах. — Этот замок повидал ее в таких количествах, что ты и представить себе не можешь.
Рамон кивнул.
— Верно. Но ты будешь мне повиноваться. Пока что только повиноваться будет твое новое тело. А затем и ты сам станешь мне покорен. Я заставлю принести тебя обет верности!
Тело северянина затряслось и стало биться в конвульсиях. Сиптах, как мог, сопротивлялся, но магия оказалась сильнее. Это тело, непригодное для поклонение Сету, не могло противостоять южной магии. Вернее, могло, но только при условии, что там обитает гордая варварская душа. А Сиптах не был так силен, как Торн. Он владел магией, но, лишившись ее, колдун стал беспомощен.
— Да, повелитель.
— Нет, нет. Не так. Не «повелитель», а «мой бог». Бог — вот кто я для тебя.
— Да, мой бог, — отозвался Сиптах, но Рамону показалось, будто в его голосе мелькнула насмешка.
Затем бывший всемогущий колдун произнес обет верности, и Рамон, растянувшись на кровати, мечтательно улыбнулся.
— Ну вот. Теперь я — в неприступной цитадели, обладаю сказочным могуществом, а на побегушках у меня — лучший колдун древности. Ну, разве я не велик?
— Господин, могу я спросить, сколько времени вы находитесь здесь? — обратился к нему Сиптах, глядя на материализовавшийся бокал с вином.
— Дней пять, может, шесть. А что такое?
— Просто интересно. Вы так могущественны, что смогли всего за пять дней освоить эти трюки…
— Трюки, говоришь? Да это же самая настоящая магия! Лучше расскажи, что с тобой случилось? И как твоя душа оказалась в таких глубинах ада?
— Чтобы объяснить все, мне понадобится время.
— А я никуда не спешу.
— Как знать, как знать, — тихо прошептал Сиптах.
— Что ты там говоришь, раб? — переспросил Рамон.