- Ну это же как день ясно. Когда народы северовосточной Европы вошли в состав Русского государства, возникла легенда о том, что перед приходом посланников Белого Царя, то есть великого князя московского, в северной тайге появилось очень много березы, дотоле якобы встречавшейся весьма редко. Значит, и в легенде о Золотой Бабе очень точно датировано время ее "ухода" вскоре после походов Ермака и включения северного Зауралья в орбиту русской государственности.
- М-да, - пробормотал Введенский. - Но, прошу прощения, я все-таки палеонтолог, а не историк...
- Да этого факта и некоторые мои коллеги не знают, - как бы успокаивая его, сказал Геннадий Михайлович. - Впрочем, сейчас для нас сие не главное. Тут другое важно - ящерица!
Академик с немым вопросом воззрился на гостя.
- Я перерыл все каталоги и энциклопедии, но нигде не нашел сведений о каких-то красных или пурпурных ящерицах на территории Сибири...
- А! - Введенский наконец понял, к чему клонит собеседник. - Это уже по моей части... Вы полагаете, что подобное существо могло обитать на севере Европы и в Зауралье в прежние времена?
- Я почему-то уверен в этом.
- Давайте-ка поглядим еще на ваш бивень. - С этими словами академик вновь склонился над находкой.
Геннадий Михайлович перестал мерить шагами тесное пространство беседки и остановился рядом. Введенский бросил быстрый взгляд на его продубленное лицо и с внезапной симпатией подумал: "А пожалуй, нет, не фанатик. Серьезный мужик".
С минуту Введенский рассматривал орнамент, образованный прихотливо изогнутыми силуэтами большеголовых ящериц. Наконец раздумчиво заговорил:
- Знаете, если бы не цвет... Я бы сказал, что это сибирский тритон есть такое довольно редкое земноводное...
- Значит, даже не ископаемое?..
Введенский на несколько мгновений озадаченно уставился в лицо гостю. Какой-то неясный образ вдруг озарил его сознание. И он с огромным напряжением пытался вновь вызвать его - из подсознания, того хаоса мыслей и видений, где он раздражающе остро пульсировал, то совсем пропадая, то вдруг всплывая к самой поверхности сознания, готовый не только явиться воочию, но и облечься в слово...
- Все, поймал!.. - изнеможенно выдохнул Введенский. - Именно в ископаемости вся штука!.. Несколько лет назад при раскопках на Ямале мы обнаружили в слоях вечной мерзлоты несколько прекрасно сохранившихся тритонов. И кожа у них, видимо, под влиянием низких температур, действительно приобрела красноватый оттенок.
- Это было только там, на Ямале?
- Пожалуй... Впрочем, можно навести справки у моих коллег.
- Боюсь показаться назойливым, но еще раз повторю свой вопрос немного в иной форме: сибирский тритон встречался вам и в других раскопках в зоне вечной мерзлоты?
- Да, конечно.
- Но красноватый цвет...
- Только на Ямале.
Геннадий Михайлович надолго задумался. Потом достал из кармана многократно сложенную карту. Развернул.
- Это Западная Сибирь. Именно здесь сделаны фольклорные записи о Золотой Бабе. Здесь же вы обнаружили ископаемого тритона с красноватой кожей. Стоп!.. - Он хлопнул себя по лбу. - А каков возраст пластов, в которых обнаружены ящерицы?
- На память не скажу. К тому же само это земноводное меня вовсе не интересовало - тритоны попадались попутно, как своего рода пустая порода палеонтологического поиска. Но ответить на наш вопрос нетрудно. Надо только просмотреть документацию той экспедиции. Пройдемте в дом и пороемся в моем архиве...
Когда после недолгих поисков Введенский обнаружил папку с результатами ямальских исследований, его самого немало удивили данные раскопок: красноватый тритон попадался лишь в свежих слоях мерзлоты. Ящерицы, обнаруженные в более старых отложениях, ничем не отличались от своих земноводных собратьев, хорошо известных науке.
- Какая-то мутация? - озадаченно вопрошал академик, перелистывая фотоматериалы и схемы. - Знаете, надо связаться с коллегами.
Через несколько часов на карте, привезенной гостем из Сибири, появились концентрические круги, покрывавшие район низовьев Оби.
- Да, это действительно пахнет серьезным открытием в палеонтологии, возбужденно приговаривал Введенский, проводя циркулем очередную окружность.
- Какая там палеонтология! - восторженно спорил Геннадий Михайлович. Я теперь Золотую Бабу найду. Остров пурпурной ящерицы - это явно один из островов в нижнем течении Оби, там, где сходятся радиусы. Ведь посмотрите, покраснение вашего любезного тритона прослеживается, по данным всех экспедиций, от краев к центру очерченной зоны мутаций. Наиболее интенсивный цвет - пурпурный - должен, как мне представляется, совпасть с искомой точкой, убежищем Золотой Бабы.
- Но-но, не доверяйтесь мифам, - подзадоривал Введенский.
- А Троя? - наступал Геннадий Михайлович.
- Ишь Шлиман какой выискался, - добродушно бурчал академик.
- Вы про бивень не забывайте. Ведь не зря его у родственников шамана обнаружили. Может, ему он достался от последнего служителя культа Золотой Бабы.
- Поэзия! - морщился Введенский.
- А ящерицы?!
- А насечки зачем? Что они значат?
- Не знаю, - сдавался Геннадий Михайлович.
- То-то же...
Месяц спустя Введенского поднял с постели ночной звонок.
- Победа! - прокричал знакомый атакующий голос.
- Геннадий Михайлович? Откуда вы?
Сон разом слетел. Введенский взял со столика папиросы, потянулся за зажигалкой.
- Из Салехарда. Только что прибыл с Острова пурпурной ящерицы.
- Нашли Бабу?
- Даже снялся с этой дамой на память. И на днях представлю вам свидетельства нашего с ней романа... Впрочем, это не она, а он...
- Кто, Баба?
- Баба - это трехметровый скафандр из золотистого металла, похожий на знакомые всем жесткие скафандры для глубоководных погружений.
- То есть как? Вы что, разыгрываете? Во времена Герберштейна кто-то затащил к вогулам водолазное снаряжение?..
- Вы не поняли меня. Скафандр вовсе не водолазный...
- А, - начал было Введенский и поперхнулся.