– Не хочешь? Ссышь? Давай хоть споём тогда вместе, а?
Николай оттолкнул побледневшего друга и ринулся к морю, дирижируя сам себе и ритмично выкрикивая что-то неразборчиво-английское, пытаясь перекричать ветер.
– Стой, идиот! Куда ты? Смоет на хрен!
Николай не ответил. Он быстро спускался вниз по склону, прыгая с камня на камень. Он чувствовал, что вместе с курилкой пришла к нему большая сила, и теперь её хватит не только на себя, не только на жалкую магнитную бурю, не только на чайку с подпалёнными крыльями, упавшую в прибой. О, теперь этой силы хватит на что угодно: вскипятить океан, раскидать горы, отломить половину Камчатки и бросить вниз, за экватор, разобрать эту планету на атомы и собрать вновь в другом месте… Страх ушёл – пришла радость, сомнения кончились – началась жизнь.
Он успел спуститься и бежал навстречу волне, и эта волна была вдвое против первой, а сверху плотной стеной хлестал дождь. Он встретил грудью водяную стену, растворился в ней. Миша метался, кричал, матерился, пытался вызвать кого-то по рации. Пытался спуститься к воде, но ехидный океан шлёпнул волной, окатил брызгами, и он сдался, выскочил наверх, белый от страха, промокший, трясущийся, пропащий.
Глава 6. ПЛУТОНИЙ
Подмосковье, пансионат ФСБ «Дача Бор»
30 мая 2011 г.
– Мне всё равно, Евгений Михайлович. Можете протестовать, жаловаться, можете голодать.
– Моя смерть будет на вашей совести!
– Никакой смерти не будет. Вас покормят. Если надо – привяжут. Вы будете жить здесь столько, сколько потребуется для безопасности страны.
– Неужели я представляю опасность? Я сознательный человек, я ваш союзник. Вы превращаете меня во врага!
– Да бросьте вы это мелкое самолюбие, профессор. Скажите себе: надо потерпеть. И потерпите. Это временные неудобства.
– Но смысл, смысл какой?
Профессор метался по маленькой комнатке. Сюда, в закрытый пансионат ФСБ, его поселили три дня назад. Охрана на входе, территория закрыта, пропускной режим, круглосуточное видеонаблюдение. Зеленцова никто не ограничивал в передвижениях по территории, но и только. Все контакты с внешним видом отрезали. Сегодня нагрянули высокие гости: Овченков со своим заместителем Федосеевым. Один у двери устроился на стуле, другой у окна на кровати. Как будто стерегут. Обложили…
– Мы ждём звонка на ваш мобильный телефон. Будем ждать столько, сколько потребуется.
– Да кто мне может позвонить? И почему здесь? Что, я дома не могу ждать? Я старый человек, и я устал, в конце концов!
Генерал Овченков сидел на единственном стуле, перегородив ногами половину комнаты. Ему очень хотелось выпить. «Нервы стали сдавать, – подумал генерал. – Раньше я на таких мозгляков спокойно смотрел. А теперь хочется раздавить. Или хоть выпить, если уж давить нельзя».
– Так зачем же ты нас обманывал, старый человек? – генерал неожиданно перешел на «ты». – Думал, тут дураки сидят? Ты кого покрываешь, а? Этот твой коллега гребёт деньгу. Продаёт Родину в такой момент! И ты, старый, туда же? Тебе перед Богом отвечать пора, а ты хочешь срубить пару грязных тысяч!
– О чём вы? Я не понимаю…
Генерал хлопнул ладонью по столу, как обычно делал у себя в кабинете. Только там стол был основательный, а тут жидкий, гостиничный, заскрипел жалобно и боком завалился на стену.
– Извините, конечно, профессор, я слегка сорвался. Всё вы понимаете. Вы же знаете, что Куйбышев не погиб. Он звонил вам. Да, да, конечно, мы в курсе.
– Это не то, что вы думаете.
– Это самое то. Я уважаю ваши годы, профессор, иначе посадил бы вас в совершенно другое помещение, и разговаривали бы там по-другому. Но я видел в вас коллегу. Хотел сотрудничать. И что в ответ?
– А что такого я сделал?
– А я расскажу, что вы сделали. 27 мая вам позвонил Куйбышев. Это был международный звонок, из Южной Азии. И практически сразу вы перезвонили в Питер, некоему Шаповалову, известному языковеду.
– Это не подрывает…
– Это подрывает. Шаповалов, Фёдор Алексеевич, проходил по делу одного человека... Агента израильской разведки… Его досье было у меня на столе через полчаса после вашего звонка. Это элементарно. Я одного не могу понять – зачем вам покрывать преступную шайку?
– Я никого не покрываю!
– Так почему ничего не сказали, а? Старый человек…
– Ну…
– Рассказывайте, Евгений Михайлович. Всё, подробно, ничего не пропуская.
+
Подмосковье, пансионат ФСБ «Дача Бор»
28 мая 2011 г.
Телефонный звонок не разбудил профессора, хотя была глубокая ночь. Зеленцов с детства плохо спал, а когда возраст его перевалил за полвека, сон стал совсем редким и мимолётным. Иногда целая ночь проходила в лёгкой дрёме, иногда две ночи. Организм, казалось, не особенно нуждался в забытье, так, подремлет слегка, поймает обрывок сна, полюбуется им в полном сознании, оценит сюжет – и снова бодрствует. 28 мая, в четыре часа утра, зазвонил мобильник. Зеленцов не спал и сразу взял трубку, бросив взгляд на необычно длинный ряд цифр. Успел догадаться, что из-за границы. «Да ещё и я в роуминге», – успел подумать Зеленцов, прежде чем услышал в трубке голос Куйбышева:
– Евгений Михалыч, аллё! Слышите, Евгений Михалыч? Это я, Николай!
– Что за…
– Это не шутка! Я жив, Евгений Михайлович, я в Тихом океане, на борту судна «Гипатия».
– Не может быть… Коля? Неужели…
– Евгений Михайлович, слушайте внимательно. У нас очень мало времени. Я прошу вас никому не говорить про мой звонок.
– Коля, Николай Алексеевич, как хорошо, что ты не утонул…
– Слышите? Никому не говорите. Пусть все думают, что я погиб.