– Не… – Новенький слегка нахмурился, потом стащил шапку. – Облысел. В шапке вроде спокойнее. А без неё то и дело головой за всё цепляюсь.
– Это да, и я вот тоже, того гляди. – Пухлощёкий пригладил русые пёрышки, сквозь которые вовсю просвечивала розовая кожа.
Взаимопонимание стало полным, и поправка здоровья перешла в обычную пьянку. Потом ещё была водка, потом пошли куда-то, сидели в сквере, потом маленький мужичонка, получив от лысого пятисотку на закупку горючего, исчез. Потом была квартира, музыка, курили, закусывали и пили, пили…
Очнулся Михаил ночью. Он, оказывается, спал в кресле, голова свешивалась вбок, шея страшно затекла. Похмельная боль в затылке ещё только намечалась. Последние минуты полупьяного состояния, за которым последуют жестокие муки. Если немедленно выпить… если душа примет… то, быть может, удастся избежать.
Михаил встал, огляделся. В затылке застучало отчётливей: сейчас-сейчас! Большая комната, за окном – ночь, где-то вдали едут машины. Из кухни в коридор пробивается свет. Двинулся туда.
На кухне сидели двое: вчерашний лысый и ещё один тип, приличный на вид, точно не бухарик, в чистой клетчатой рубашке, темноглазый, улыбчивый.
– Михаил, проснулся? Как голова? – сразу же спросил он.
Михаил мучительно вспоминал этого клетчатого и никак не находил его в глубинах памяти. Кивнул, попытался что-то произнести, но во рту всё слежалось и закостенело. Речь не состоялась.
Лысый протянул руку, достал из холодильника банку пива, протянул. «Будвайзер», – удивился Михаил.
– Да ты присаживайся. Рыбку бери.
На столе было чисто, лежала приличная закуска на тарелках, вилки. Стояла бутылка с каким-то кьянти. Ни чинков, ни огрызков, ни захватанных грязными руками стаканов.
– Ну как пивко? Вставляет? Давай к делу вернёмся. Помнишь, что вчера обещал?
– Нет, – едва выдавил из себя Михаил. – Не помню.
– Конечно, лишку соизволил выкушать. Ничего, я напомню. Ты нам обещал флешку. Одну маленькую флешку.
+
Москва, ул. Володарского, д. 43,
20 июня 2011 года.
– Надя, Наденька, не надо, что ты, перестань, перестань…
Михаил гладил её по голове, а она рыдала. Даже тогда, три недели назад, когда по телефону сказали, что Коли больше нет, даже когда мама приехала из Питера её жалеть, – даже тогда таких слёз не было. Может быть, потому, что никого из них не было там, рядом с ним, никто не может протянуть ниточку туда, к нему, а Миша может, и он наконец появился, и протянул эту ниточку, и так страшно, страшно услышать от него то, непоправимое, страшно начинать разговор, лучше уж слёзы, истерика, лучше не знать того, что он может подтвердить, того, что он видел своими глазами…
– Не надо, Надя, прошу тебя. Успокойся. Я с тобой. Прости, что так долго не приходил. Я боялся. Мне казалось, что ты меня прогонишь, подумаешь, что это я во всём виноват. Да… Я виноват… Но всё, что мог… Честное слово, всё, что мог… Не плачь, пожалуйста…
Миша говорил и говорил, но не рассказывал ТОГО. Он успокаивал. Он начал вспоминать студенческие годы, свидания, поцелуи в тёмном подъезде, вдруг вспомнил концерт «ДДТ», на котором ему разбили лицо пьяные фанаты, и Надя тогда притащила его первый раз домой, и заклеивала пластырем бровь, и познакомила с мамой Олей, и поила чаем. А потом он стал приезжать к ней в Питер каждое воскресенье, а потом… Зачем, зачем он это вспоминает, это же нечестно, это предательство, Коля утонул, а он вот тут, и говорит такое… Она уже забыла… Или не забыла? Или не утонул?
Надины мысли путались. Она не была уверена ни в чём. Коля официально в розыске. Свидетельства о смерти нет. Никто не видел его мёртвым. И он приходит каждую ночь, и выглядит уставшим, сердитым, точно таким, как в жизни. Надя вдруг перестала плакать, отодвинула Мишу от себя:
– Погоди. Расскажи мне всё.
– Конечно, расскажу. Ты уверена, прямо сейчас?
– Да. Рассказывай.
Её потряхивало. Она отвернулась от Миши, пошла в комнату, села к зеркалу, стала приводить себя в порядок. Ещё раз бросила через плечо, назад:
– Рассказывай.
Миша встал у входа в комнату, привалился плечом к косяку, и стал вспоминать:
– Мы жили в военной части. Там отдельный домик для радистов построен, щитовой. Зимой в нем очень холодно, а в мае нормально было. Две раскладушки нам поставили, старые такие, скрипучие. Коля… Он почти ни с кем не говорил. Очень молчаливый был, как будто чувствовал… Ну… Ты знаешь, что если он в таком настроении, ничего тут не поделаешь. Писал очень много, часа по три в день. Розетки в комнате у нас не было, и он каждый день носил ноут к радистам, заряжать.
– А где его нетбук?
– Он был с ним… Тогда. Ему надо было обязательно увидеть речное цунами. Ветер там задувает воду назад из моря в реку… Волны огромные бывают. Вот… Ну, мы и ждали, когда этот ветер…
– Он выпивал?
– Там нельзя было без этого. Но Коля не перебрал ни разу.
– Миша, скажи мне честно. У тебя опять был запой?
Миша оторвался от косяка, прошёл в комнату, сел на диван, не близко к ней, на противоположный край.
– Был. Но не тогда, не на Камчатке. Уже тут. Собственно, потому и не приходил.
– Ты из-за всего этого переживал?
– Ну да. Стресс снимал.
– Натворил опять что-нибудь?
– Натворил. И в долги залез. Но это фигня. Забудь. Всё нормально.
Надя повернулась к нему, оглядела бегло и снова уткнулась в зеркало.
– Не смотри на меня. Я страшная. Рассказывай дальше.
– Ты не страшная. Ты самая красивая… Прости. Всё, больше не буду. Рассказываю. Командир у военных там – Сергей Прозоровский, мой знакомый. Мы с ним учились вместе. Он нас устроил… Ходили в Семёновку за продуктами… Так и жили. Скучно. Всё ждали, пока он свой ветер увидит. А двадцать второго пришел циклон. И как раз машина в райцентр поехала, рыбу отвозить вяленую. Я и напросился с ними… Если бы остались в части, ничего бы не было… Может, покурим?
– Конечно. Ты кури. Я теперь дома курю, на балкон не хожу. Пепельницу только возьми на кухне.
Михаил сходил за пепельницей, поставил её на диван между собой и Надей, закурил. Продолжил:
– Поехали мы за двадцать километров, на речку Нижняя Тяга. Ехать больше часа – дорога ужасная. Овраги, колеи глубокие. Речка течет с вулкана Мутновского. Последние четыре километра перед океаном – плоский низкий берег. На него выходить нельзя никак во время шторма, может смыть. Нас предупредили…