13 августа 2011 г.
Генерал Овченков только что вернулся в офис из администрации президента. Выжатый, измочаленный, совершенно не способный уже думать, способный только глотать спиртное и обречённо материться.
Одиннадцать, почти ночь, но сотрудники на местах. В последние дни они перешли на круглосуточный режим. Многие ночуют в офисе: так спокойнее, не пропустишь свежих данных, поступающих со спутников, от агентурной сети во многих странах мира, по дипломатическим каналам, в результате обмена данными с разведками, пресс-службами, частными агентствами. Всё это немедленно проверяют, систематизируют и тащат на стол к руководству. А оно, руководство, никакое после визита к первым лицам.
Федосеев ждал, разбирая в кабинете шефа целый ворох спутниковых снимков, отмечая маркером что-то нужное. Отложил работу, сдвинул бумаги на край стола. Вопросительно посмотрел.
– Не спрашивай, Андрей.
– Понял.
Возникла початая бутылка, два стакана. Овченков сделал три больших глотка и закашлялся, громко, надсадно, до слёз. Федосеев встал и пару раз гулко хлопнул по генеральской спине ладонью.
– Всё, всё, нормально. Уймись. Давай рассказывай, что с этими очагами.
– Картина понятная в общем-то. Вот смотрите, на этих снимках… И вот тут тоже, глядите… Красным обведены очаги.
– То есть Таджикистан, а потом – Казань? Не понял…
– Ярослав Васильевич, это самолёт. Смотрите, перерыв в данных около пяти часов, с учетом поясного времени. Перелёт, Душанбе – Казань.
– Какой, на хрен, перелёт, Андрей? Тогда бы данные остались. По какому паспорту он полетит?
– Регистрацию проверяют сейчас Кузьмин и Гайсин. Запросили визовую службу. К утру данные будут.
– Допустим, допустим. Но почему Казань, какого…
Овченков схватился за бутылку, почти уже пустую. Вылил остатки в два стакана. Поморщился:
– Хоть бы чем закусить. Может, у охраны найдётся пара бутербродов? Они, подлецы, запасливые.
Федосеев подошёл к двери, выглянул, сказал что-то в предбанник, тихое, неразборчивое. Вернулся. Выпили. Не успели занюхать кулаком, как в кабинете возникла Маргарита, худая как жердь, с запавшими глазами, поставила на стол целлофановый пакет с остатками колбасы, сыра и хлеба – всё вперемешку. Посмотрела ненавидящими глазами на пустую бутылку, потом – на шефа.
– Да, Рита, надо ещё. – Генерала опять разобрал кашель.
– Я в сейф положила к вам.
– Умница, хоть ты умница. Иди уже домой, не мучайся. Возьми мою машину. Скажи Олегу, пусть отвезёт, и сам пусть тоже… До восьми утра не нужен.
Немного закусили, вытаскивая из пакета обломки провизии. Федосеев принёс из приёмной чайник и две чашки с блюдцами. Вскипятили, попытались пить, но ничего, кроме коньяка, душа не принимала.
– Так что там, Ярослав Васильевич?
– Большая северная лисица, Андрей.
– Как вы сказали?
– Песец, большой песец.
– Понятно.
– Что понятно? Ты бы хоть раз сам послушал этих идиотов! Это же клиника, Кащенко, это ж врождённые ушлёпки! Они ничего не хотят слышать, ни-че-го! И притом думают, что так и будет, как приказано, главное – приказать погромче. Орут, суки, глаза вытаращили, вопят, слюной брызгают, тьфу, лучше не будем про это, а то я расхреначу тут все к чёртовой матери.
– Выпейте ещё, Ярослав Васильевич.
– Только и спасло, что с другой стороны такие же идиоты… Такие же, никакой разницы. Даже не догадались проверить досье на команду «Гипатии». Знаешь ли, кто стрелял?
– В смысле, тот снайпер?
– Да, тот. На «Гипатии» был один интересный человечек. Помощник капитана, все звали его «Перс». Никто не проверил. Кретины, Андрей, другого слова нет. Ну? Аль-Джумхурия-аль-Арабия-ас-Сурийя, не помнишь? Мы с тобой славно тогда там потрудились. Пять лет назад, война Ливана и Израиля… Кто оружие возил Хезболле?
– Не может быть!
– Может, может. Перс – родной сын Хафеза, бывшего президента Сирии. А стрелял второй сын. Кровная месть. Очень хорошо стрелял. С гор, расстояние больше километра… Но теперь поздно. Зато не мы одни кретины. Иначе б нас повесили на Красной площади при большом стечении народа… А пока не вешают, но приказывают найти и уничтожить. Ха! Попробуй, уничтожь!
Овченков пошёл к сейфу. Его уже покачивало: выпито немного, но на пустой желудок и после тяжёлого дня. Да что там – дня! Недели, месяца, или сколько уже тут этот дурдом тянется? Нет уже никаких сил.
– Смотри, это наш размер.
Бутылка армянского оказалась литровой. Налили, выпили. Пожевали колбасных обрезков. Помолчали. Потом Овченков снова показал на карты: давай, Андрей, что толку так сидеть, рассказывай дальше…
– Казань, Ярослав Васильевич. Почему нет? Что ему в Москве делать?
– Мне казалось, что может быть две цели: или Питер, сам понимаешь зачем, или Москва. А в Казань есть рейсы из Душанбе?
– Рейсы есть. Но очаги начинаются из Казани. В других городах тоже есть, но более-менее в пределах нормы. Вы же знаете, сейчас везде…
– И не напоминай даже. Только что меня за всё это без вазелина… Мы с тобой – два персонально ответственных перед Кремлём за ионизацию, шаровые молнии и зелёных человечков. И за всё, где они жидко обделались. Где последняя карта? Ты, я так понял, целую цепочку выследил?
– Да, точно по дням. Двое суток. Чебоксары, Нижний Новгород, Ивановская область.
– А точное место? Что там?
– Там, Ярослав Васильевич, два села рядом – в одном женский монастырь, в другом мужской. Между ними километров пять.
– Так-так… Хоть что-то. И в это время женщины копали, и продвигались женщины вперёд! Так ли, Андрей? Что молчишь? Не слышал такой песни? Про два монастыря?
– Не слышал.
– Ну и хрен с ней, с песней. Какой монастырь даёт очаги, женский?
– Мужской, Свято-Николо-Шартомский. Село Введеньё, тридцать километров от Иванова.
– Господи, помилуй мя грешного. Почему же так не везёт, а? Монастырь – и тот мужской. И что мы со всем этим будем делать? Давай армянского накатим. Больше пока идей не имеется.