+
Санкт-Петербург
13-14 августа 2011 г.
Пару недель назад Миша вдруг ощутил пустоту. И шестое, и седьмое чувства замолчали. Мобильник, который приказано было никогда не отключать и не терять, тоже молчал. Миша доставал его из кармана, смотрел список последних вызовов и ещё больше обнадёживался. Никого. Его оставили, забыли. Он давно уже съехал от родителей, чтобы не подставляться, попросился на квартиру к знакомому, предпочитавшему летом жить за городом. Поселился и жил как мышка, поглядывая из-за закрытой занавески во двор: нет ли машин наружного наблюдения? Не промелькнёт ли клетчатая рубашка Лёвы?
К середине августа окончательно убедился: пустота. Знакомый вернулся с дачи, попросил освободить помещение. Миша съездил к родителям, выпросил десять тысяч рублей и поехал в Питер на попутках. Купить билет на поезд не отважился – накликаешь на себя. Уж лучше так, на перекладных. Оба мобильных телефона – и свой, и тот, который позвонил всего раз месяц назад, он оставил у родителей, с вынутыми симками и аккумуляторами.
В Питере позвонил Наде из автомата на улице. Трубку взяла её мать и вроде бы даже обрадовалась. «Михаил? Где ж ты пропадал? Надя болеет… Нет, ничего такого, голова болит. Спрошу сейчас, подойдёт ли». И, вернувшись через несколько секунд: «Нет, не хочет. Не обижайся. Завтра позвони».
Завтра, завтра! Надо не пить ни грамма, побриться и позвонить с соседней улицы, чтобы, в случае чего, быстро-быстро прибежать к её подъезду. Следят ли за Надей? Нет, не может быть. Она в этой истории никакого участия не принимала. Тем более теперь, когда кругом такая пустота, на всех плюнули и забили. Если бы следили… нет, лучше даже не думать… если бы действительно она знала что-то, то давно бы… Нет. Не думать, даже в мыслях не произносить.
Миша провёл беспокойную ночь в дешёвой ночлежке: шесть коек, пятьсот рублей с носа. К знакомым соваться не рискнул; на вокзалах болтаться, около полиции, тоже не стал. В семь утра ушёл бродить. Выбрался из кружева проходных дворов на Невский, двинулся по нему не спеша. Старая квартира Нади, вернее, не её самой, а мамы, рядом, на параллельной улице, на Жуковского. Он будет тут гулять часов до одиннадцати, а потом позвонит, и если только она скажет… А почему бы и не сказать? Почему бы его не позвать? В конце концов, он никогда от неё не убегал и не отказывался. И не пил бы столько, если… Так что может, может…
Дождался одиннадцати. Набрал номер. Замер. Снова мать: «Миша, ты? Ты здесь, в Питере? Жди меня около кафе, помнишь, где отмечали мой юбилей. Да, сейчас, через полчаса».
На кафе сменилась вывеска, но место он помнил очень хорошо. Добежал быстро, спрятался в арке ворот от дождя. Закурил, поглядывая по сторонам. Вторую не успел закурить – появилась мама Оля, запыхавшаяся, суетливая, тревожная. Миша шагнул из арки навстречу. Обнялись. Кажется, она даже чуть всплакнула.
– Мишенька, как я рада, как рада… Пойдём, уйдём с улицы… Скорей, скорей…
Они вошли в кафешку, набитую из-за дождя и воскресного дня до отказа. Притулились около стойки, заставленной одноразовыми тарелками. Она наклонилась к Мише близко-близко, от неё тяжело пахло нездоровым желудком и дорогими духами. Выглядела она не очень, а кто сейчас хорошо выглядит, хотелось бы посмотреть…
– Миша, ты должен Наде помочь, больше некому.
– Конечно, Ольга Ивановна, конечно.
– Миша! Ты же обещал!
– Так я… Ну, три года не виделись… Ладно, всё. Буду называть как раньше. На «ты». Ольга, ты.
Мама Оля довольно кивнула. «Помирать будет, а туфли новые наденет», – подумал Михаил.
– Ты знаешь, она, конечно, никого не хочет пока видеть, но это капризы, ты же понимаешь. Женщины всегда так. Не обращай внимания, что она там говорит.
– А что она говорит?
– Чепуха, глупости. Ты должен помочь. Ты же служил, там, ну…
– Что случилось-то? При чём тут?..
– За нами следят, Миша.
Как холодной водой окатили. Вот тебе и здрасьте! Убегал, убегал… Если следят за домом, значит, и телефон на прослушке, значит, сейчас генерал Овченков наверняка читает докладную про то, что Михаил Заботин приехал в Петербург, звонил на квартиру О.И. Васильевой, она назначила ему встречу. Может быть, уже и около кафе стоят, ждут, караулят, может быть, будут брать. Приплыли, блин…
Миша разом вспотел. Крупные капли выступили на лбу, на щеках, потекло из-под волос за ворот рубашки. Взял салфетку со стойки, вытер лицо.
– Дождь, Оля. Вы… ты сюда как добралась? Никто не шёл следом?
– Я дворами, никого вроде нет…
– А почему ты решила, что следят?
– Машина стоит напротив день и ночь. Тонированная. Соседка проходила мимо, видела в приоткрытое окно объектив. Снимают всех, кто в подъезд зайдёт и выйдет. А Наденьке вообще никуда сходить нельзя: за ней следом обязательно идут.
– Так…
– Миша, я прошу тебя, позвони ты туда… Ты же знаешь, кому позвонить… Скажи, что ни при чём она. Они и не жили почти, он всё время от неё убегал, она не знает ничего.
– Конечно… Конечно, не знает. Да ты не переживай. Это формальность… скорее всего. Просто смотрят, чтобы он на связь не вышел.
– Кто, Миша, кто не вышел-то? Этот псих? Он то ли утонул, то ли взорвался. Три месяца уже… И не вдова, и не жена, господи…
Мама Оля достала платочек из сумки, деликатно вытерла глаза и нос. Миша отвернулся с облегчением: уж больно запах неприятный.
– Мишенька, позвони туда, прошу тебя. Ты всегда был за нас.
– Я позвоню.
– И потом перезвони мне, ладно? В любое время. Наденька не подходит к трубке, всего боится. Так что… Скажешь, что там, хорошо?
– Оля, если следят, значит, телефон тоже на прослушке. Как я скажу? Никак нельзя.
– О господи, что же это! За что! Сколько раз я ей говорила, не связывайся с Куй…
Миша быстро закрыл ей рот рукой.
– Ты что? Помаду смазал! – Ольга быстро достала зеркальце, принялась исправлять мейк-ап.
– Прости. Не надо эту фамилию вслух.
– Он что, и в самом деле? Шпион, да? Тут такое в интернете вычитали… И он, и отец…
– Всё, всё, ничего больше не говори. Я позвоню. Ты только, Оля… мама Оля… ты ей скажи. Скажи про меня. Ты же знаешь. Я только ведь о ней… Ну, что тут болтать.
– Да не беспокойся. Она и сама знает. Разве бы я стала с чужим, если бы?..
– Ты ещё тут минут пять подожди. Я первый выйду. Перезвоню.
Миша быстро поцеловал женщину в щёку и вышел из кафе под дождь.