– Так заходи, в чём дело, поговорим.
– Я сейчас не в Москве. Я тут… Ну, в Питере. Мне нужно именно с вами, а не с Федосеевым.
– Не вопрос. Жду тебя. А что случилось?
– Я не могу по телефону. Назначьте мне время, пожалуйста.
– Миша, давай так. Иди сейчас в наш питерский офис. Тебя будут ждать. И привезут ко мне. Завтра переговорим.
– Ярослав Васильевич, это же… Вы же, я знаю…
– Только не надо нервничать. Ты знаешь, я не люблю. Ты что, хотел мне встречу на мосту в тумане назначить? Брось хреновиной заниматься. Сам не придёшь – дам команду, привезут. Так что быстро, руки в ноги. Тогда и поговорим. Отбой.
Овченков положил трубку.
– Как вы думаете, придёт? – Федосеев то ли сомневался, то ли хотел дать начальству покрасоваться.
– Обязательно. Он уже наложил полные штаны. Такой микроб этот Миша… Позвони нашим в Питер. Пусть допросят и подержат пока в камере. Дальше видно будет.
– А может, на всякий случай ментам ориентировку скинуть? Ну, мало ли, увидят – прихватят.
– Не надо лишних движений. Я еду в Генштаб, вернусь к пятнадцати, на совещание с оперативниками. А ты собирайся в Ивановскую область. Будем эту богадельню зачищать.
+
Ивановская область, с. Введенье
19 августа 2011 г.
Его разбудил звон колоколов. Он проснулся не сразу. Под гулкие звуки чудилось масштабное: горы, полёты над пропастью, океан, выгнувшийся тысячекилометровым горбом, россыпь звёзд на небе, огромный голубой шар, медленно поворачивающийся в пустоте… «Давно так не спал», – подумалось вдруг. Он лежал, не открывая глаз, и считал удары большого, басовитого колокола, пропуская мелкую дробь прочей звонницы. Услышал около двери какое-то движение, приподнял голову, взглянул.
– Доброе утро.
– И тебя спаси Христос.
В келью вошёл маленький пожилой человечек в чёрной рясе. Худенький, тоненький, сгорбленный, почти бесплотный. Но не суровый – улыбка открытая, настоящая, радостная.
– Что лежишь-то, сынок? Пойдем к литургии. Праздник сегодня.
Идти никуда не хотелось. Хватит уже и того счастья, что спал, наконец-то, нормальным крепким сном.
– Как спалось?
– Очень хорошо. Почему у вас так?..
– А это воздух, сынок, это воздух такой.
Окно комнаты открыто, тянет августовской прохладой. Пахнет лесом и рекой. Ветер… Нет, это не ветер, это ветерок, совершенно другое дело, другое слово, лёгкое, ласковое, не обвиняющее и не требующее ничего. Если ветер дует, ты обязан либо в плащ кутаться, либо вбегать на холм с горящими глазами, с поднятым мечом и кричать, звать за собой соплеменников, а потом бежать, рубить сплеча, захлёбываться в крови… А ветерок ничегошеньки не требует, лежи себе и дыши полной грудью. Или вот огонь… почему огонь? Да ни почему, он сродни ветру, тоже стихия. И тоже обвиняет уже самим словом. Скажешь «огонь» – и встаёт грозное зарево в глазах, и опять надо жечь, и опять кровь… Но есть «огонёк», и от него так хорошо, хоть и маленький он, и неразличимо, что вдали горит: окошко ли одинокое, или всю деревню подпалили татары? Или вон свечка… В углу, под иконой стоит, жалко, не зажжена. Бог у них вон какой, сердитый, смотрит сверху, хмурится или плачет, и ты вроде как должен сердиться следом за ним, обязан, и нельзя тебе жить спокойно, пока эти большие глаза, наполненные слезами, стоят в углу и смотрят… А свечечка – маленькая она, живая, корявенькая, истечёт воском, поведет её набок, нагорит у нее фитилёк, набрякнет, и такая она родная, простецкая, как наша с тобой жизнь…
– Такая вот наша с тобой жизнь. Не пойдёшь, что ли, к литургии?
– Нет. Я тут посижу. Не могу что-то…
– Ну, не можешь, сынок, так сиди тут, слушай. Я тебе дверь открытую оставлю. Ладно поют у нас.
– А что, праздник сегодня?
– Преображение Господне. Не слыхал? Или рассказать тебе?
– Расскажите.
– Господь наш, Иисус, взял трёх учеников своих возлюбленных – Петра, Иакова и Иоанна, и пошёл с ними на гору Фавор помолиться. Стали они молиться, и тут лицо Иисуса просияло, словно солнце, и одежды сделались белыми, словно свет, и явились два пророка, и явилось облако, и голос оттуда сказал: это сын мой возлюбленный, его слушайте…
– Это и есть преображение?
– Да, сынок. Преобразился тут Иисус, и все поняли, кто он таков есть.
– А никаких чудовищ не видели? С чёрными крыльями, с хвостом?
– Пустое говоришь. Это в тебе болезнь твоя говорит. Вот поживёшь у нас месяц, и пройдёт. Господь помилует, простит… Ну, лежи... После литургии, как яблоки освятим, так принесу тебе, разговеешься яблочком.
– Яблоки?
– А что ты как удивился? Яблоки, конечно. В народе так и называют Преображение-то – Яблочный спас.
– Яблочный спас? Красиво… Значит, у вас Преображение, а у них – яблоки.
– Лежи, сынок. Хворый ты ещё. Лежи да слушай… Господь тебя и облегчит, и наставит…
Монах ушёл, оставив дверь открытой, и сквозняк из окна свободно прошёлся по келье. Ветерок. Свечечка. Яблочный спас – надо же! «Столько слышал про это, а никогда внимания не обращал. Он на горе… с учениками… и свет от него! Конечно! Как все просто. А столько шума вокруг этого… Гора Фавор… Израиль… Шестьсот метров высотой… Та же схема, что на горе Клементьева. Дневной бриз. Восходящие потоки. Он не мог этого не знать, иначе зачем бы ему непременно на гору? Мог бы и в любом другом месте преобразиться, если бы не знал и не использовал. Он тоже был из этой компании, как бы это её назвать? Ммм… Мыслители? Нет… Искатели? Ну да, искатели, похоже на то… Великие жертвы».
Колокольный звон стих – видимо, началась литургия. Еле слышное, доносилось пение, мужские голоса звенели, сливались, взлетали вверх, к тому, кто искал и нашёл… Монастырь почти опустел, все собрались в храме. Только в доме для гостей, на втором этаже, около окна, выходящего в поле, за которым разбегались перелески, стоял один человек и смотрел вдаль остановившимся взглядом. Когда с монастырского двора донеслись крики, он не шелохнулся. И когда в окошко влетел небольшой пластиковый шарик, и ударился в стену, и превратился в густые желтоватые клубы дыма, он остался на месте, стараясь задержать дыхание. В келью ворвался спецназовец в неуклюжем костюме из металлизированной ткани, в большом шлеме, в перчатках, с автоматом наперевес. Тот, кто стоял у окна, опустился на колени и протянул навстречу бойцу руки, сложенные то ли для молитвы, то ли для наручников.
+
Подмосковье,