– Ладно, друг дорогой. Восемь лет я тебя знаю, с тех пор, с Коктебеля. Помнишь, как мы с тобой сидели в кафе и ты сказал, что интересы страны для тебя важней всего? Ты же согласился. Отчёты писал каждую неделю. Стучал на лучшего друга, да? Тогда было можно, а теперь рассказываешь мне... С первого класса… Какая к чёрту дружба? Кто у тебя женщину увёл из-под носа? Не помнишь? А я вот помню, как пьяного тебя увозил с работы, прикрывал. Сопли тебе вытирал.
– За это мы с ним поквитались.
– А за страну? Сколько миллиардов вылетело в трубу за полгода, ты не считал?
– Так то во всем мире. Наоборот, он только и держит всё… Давно бы уж… Если б он тогда на Камчатке утонул…
– Прекрати! Что ты чушь несёшь! Один такой деятель тут был, Ярослав Насилыч, любитель мистики. Тоже всё на одного человека списывал. Запомни, один человек не может сделать ни-че-го. Это не кино. За каждой операцией – целая служба, сотни специалистов, годы работы. Все армии в мире парализованы, государственные границы стали непрозрачны для любых ракет – и это один Коля-Коля-Николай? Сидит, сука, в Аргентине и с горы посылает на нас проклятия? Ты идиот, что ли, Заботин?
– Наверное, да, идиот.
Федосеев хмыкнул, быстро прошёл к своему столу, выдвинул ящик, выкинул из него на стол какой-то электронный мусор: планшет, зарядник, шнур, визитницу. С самого дна достал небольшой чёрный пакет. Положил его на стол перед Михаилом.
– Вот кто идиот. Посмотри, что бывает с людьми, которые не хотят… Не понимают приказов…
Михаил не хотел смотреть, даже руки снял со стола, вцепился ими в стул. И тогда Федосеев сам вынул из пакета фотографии и разложил их на столе. На всех был Овченков, едва узнаваемый: бледный, наголо бритый, похудевший вдвое против прежнего, с безумными запавшими глазами, со слюной, стекающей с отвисшей губы.
– Его лечат. Паранойя. Надежды на положительный исход, как говорится, отсутствуют. И тебя полечат, Заботин. Что?.. Неприятно? А как ещё должны поступать с врагами? Любить их, врагов, да? Ты знаешь, что это не наш метод. Шел бы в семинарию тогда. И любил бы всех по-христиански. А пришёл к нам – значит, будешь играть вот по этим правилам.
Федосеев постучал пальцем по фотографии:
– И ещё. Чтобы ты не думал… А то за врага меня держишь. Враг тебе – это он. Посмотри на его рожу. Он тебя хотел списать, вообще. Если бы я не прикрыл… Ну ладно, ты не хочешь добром за добро… А я вот думал отдать тебе оч-чень перспективное дельце. Могу даже карты раскрыть. Там, в Челябинской области, помнишь, на хребте Ирендык?.. Два месяца назад, в августе, Овченков вдруг догадался… Начали бурить скалу… Я тогда сразу приказал свернуть работы. Знаешь, почему? Там нашли кое-что. Очень-очень важное. Если с умом там повести дела, через полгода мы опять будем владеть ситуацией. Но надо с умом, Миша. Хотел тебя отправить. Со всеми вытекающими…
Заботин не отвечал.
– Всё, навеки замолчал? Или тебе нужно собраться с духом? Но ты знаешь, что времени нет. В эту Аргентину добираться… Я прикинул уже, самолет до Буэнос-Айреса тридцать один час летит, дальше местный рейс до Лос-Колорадос – четыре часа, и восемь часов ждать. Потом двести пятьдесят километров по горной дороге, и надо ещё арендовать два джипа – это ещё восемь…
– Не смогу я, Андрей Иванович, физически не смогу. Ну… Есть же бойцы… Есть отряд специальный…
– Он никого не подпустит. Сам знаешь. И снайпер не поможет. Один уже попробовал, и где он? Пойми, Куйбышев тебе ничего не сделает. А если кто другой подойдёт… Любая угроза – и включится эта его микроволновка. Ты же сам и сдохнешь в результате.
– Но я физически не способен…
– Значит, будем расследовать. Что такое, почему офицер не желает выполнять приказы? Проверим тебя… Сверху донизу. И не только тебя. Сам понимаешь, бывшая жена тоже…
– Вот только не надо, Андрей Иванович! При чём тут она? Она не знает ничего!
– А ты уверен? А если мы проверим?
Михаил ещё раз посмотрел на фотографии, на перекошенное лицо, на бессмысленные глаза когда-то огромного грозного генерала и вдруг отчетливо представил себе, что следующим этапом будет Надя, и, может быть, к утру перед ним вот так же разложат снимки, на которых будет… Нет! Только не это!
– Хорошо, я согласен.
– Что ты сказал? Повтори погромче.
– Согласен. Так точно.
– Сможешь?
– Смогу.
– Уверен? Учти, не один поедешь. Если что…
– Уверен. Смогу, Андрей Иванович.
– Вот и давно бы так. Потеряли два часа…
– Но у меня будет одно условие.
– Что такое?
– Разрешите мне… её… ну, визу надо…
– Увезти хочешь? Куда? С собой взять? Исключено. Это не игрушки. Я не хочу провала.
– Нет, просто в нейтральную страну. Отпустите её, Андрей Иванович, она не знает ничего.
– Значит, если – то «да», а если – то «нет»? Так?
– Так.
– Ладно. Это по-мужски. Уважаю. Забирай… Я не зверь. Между прочим, давно уже хотел поговорить об этом. Ни к чему ей тут болтаться с такой-то фамилией. Только провоцировать разведки. Я тебе даже помогу, в смысле денег. Отчитаешься потом, спишешь на эту операцию… Ну, ты понял. Деньги – дрянь, ты, главное, дело сделай.
– Сделаю.
– В глаза мне посмотри. Только ты можешь. Больше никто.
– Да смогу я, смогу.
+
Москва – небо
21 октября 2011 г.
«Боинг-747», казалось, никогда не вынырнет из облачных клочьев. Надя сидела около иллюминатора, чуть позади крыла, и смотрела, не отрываясь, на слои кучевых, перистых, тонких, толстых, серых, тёмных, лёгких облаков – миллион слоёв, миллион преград, долгая дорога в небеса… Так всегда в этой Москве. Всё закутано в сотню одеял, не проберёшься, не дождёшься солнышка. А прилетишь в Крым – там легчайшая дымка ползет по ярко-голубому небу, сверху печёт и слепит. На этот раз не Крым будет, но тоже солнечная страна, и, кажется, навсегда, ну, или – надолго.
…Заботин провожал её в аэропорту. Он был необычайно взвинчен, не сидел ни минуты на месте, то и дело вскакивал, отбегал, смотрел на часы, вынимал что-то из карманов, снова прятал, пытался начать серьёзный разговор – и не мог договорить.
– Надя, ты же знаешь, я это всё не просто так, – говорил он, взяв её за руку. Смотрел на часы, извинялся и убегал.