– Зачем бы кому-то этим заниматься?
Григора пожал плечами, но ответил:
– Зулэйн, ты же знаешь о соблазнах, которые несут с собой псионические способности. Несмотря на опасности, каждый астропат приобретает вкус к использованию дарованных ему сил. С того самого мига, как твой разум соприкасается с Имматериумом, он ничего больше так не жаждет, как снова причаститься к этому источнику безграничных возможностей. Ты помнишь тот первый раз, когда ты задействовал свои способности?
– Да, – сказал Кай. – Это опьяняло.
– Сударыня Дийос?
– Мой ум мог охватить небеса, и я чувствовала себя так, словно была частью самой ткани Вселенной, – ответила Афина.
– Именно. Но сколько бы раз ты ни выходил на связь после того первого случая, это уже совсем не то, – продолжил Григора. – Каждый сеанс сопряжён с риском, но ты по доброй воле устремляешься своим разумом в царство страшной опасности, просто чтобы почувствовать снова ту самую сладость его энергии.
– Но никогда не можешь, – сказал Кай.
– Да, – подтвердил Григора. – А если ты оставляешь свои попытки...
– У тебя начинается пси-хворь, – закончила Афина. – Твой разум жаждет того, что когда-то имел. Так было со мной, когда меня привезли назад с "Фениксоподобного", и я не могла пользоваться своими способностями несколько недель. Я бы никогда не хотела пройти через это ещё раз.
– Когносцинты не утрачивали то первое чувство, – сообщил Григора. – Всякий раз, когда они соприкасались с варпом, для них всё было как впервые. Они распробовали вкус могущества, и при этом, как утверждалось, они были практически неуязвимы для опасностей варпа. Их не могло коснуться ни одно из созданий Имматериума, и не зная пределов своим силам и амбициям, когносцинты стали одержимы идеей господства над простыми людьми. Они считали, что лишь они одни могут управлять судьбами человеческой расы. И им было по силам этого добиться.
– До меня доходили слухи об их возможностях, но всё это казалось чересчур преувеличенным, – примерно как то, что думает по поводу сил, которыми мы якобы владеем, простой народ.
– Что бы ты ни слышал, это скорее всего правда, – ответил Григора. – Когносциту мало что было не по плечу. В конце концов, если ты можешь контролировать умы людей, ты в состоянии сделать всё, что угодно.
– Они могли залезть тебе в голову и... что-то изменить? – спросил Кай.
– Они могли залезть тебе в голову и сделать всё, что угодно, – повторил Григора. – К примеру, мне не удастся вынудить тебя задушить сударыню Дийос – с тем же успехом я могу пытаться заставить тебя перерезать острым клинком твоё собственное горло. Как я подозреваю, у меня также не получится убедить тебя, что в неблагозвучности "Антисимфонии" дадаистов[53] имеется своя красота, – и неважно, насколько сильно я буду стараться. У большинства людей врождённое чувство самосохранения и понимание, что правильно, а что нет, коренятся слишком глубоко, чтобы их можно было преодолеть, однако когносцинт мог превратить тебя в свою марионетку с той же лёгкостью, с какой он дышал. Он мог принудить тебя к совершению невообразимо чудовищных вещей, и ты бы только смеялся по ходу дела. Он мог стереть твои воспоминания, внедрить на их место новые и заставить тебя увидеть то, что ему заблагорассудится, почувствовать то, что ему захочется. Он мог добраться до всех составляющих твоего разума, которые делают тебя тем, что ты есть.
Кай почувствовал, что при мысли о таком агрессивном использовании пси-способностей у него по коже забегали мурашки.
– Неудивительно, что нашу породу боятся, – сказал он.
– Нашу породу боялись всегда, даже до пси-войн, – ответил Григора. – Так устроены люди. Они страшатся того, чего не понимают, и пытаются это поработить. Последствия пси-войн послужили этому прекрасным извинением. И вот мы уже прикованы к унылому железному городу посреди величайшей крепости, которую когда-либо увидит этот мир.
– Как кончились эти войны? – спросила Афина.
– Легенды рассказывают о появлении великого воина с золотыми глазами – единственного человека, чья воля была достаточно сильной, чтобы сопротивляться воздействию когносцинтов. Он объединил армии немногих оставшихся царств и подготовил их костяк в виде небывалых бойцов, которые были сильнее, быстрее и выносливее, чем солдаты любого великого войска древности. Они штурмовали цитадели когносцинтов одну за другой, сидя на спинах серебристых летательных аппаратов огромных размеров. Даже самые могущественные когносцинты не могли возобладать над златоглазым мужчиной, и всякий раз, когда он сражал одного из этих дьявольских псайкеров, порабощённые тем армии освобождались и охотно присоединялись к силам великого воина. Это заняло ещё тридцать лет, но в итоге его армии повергли последнего когносцинта, и люди планеты снова обрели свободу.
– А что стало с воином? – спросил Кай.
– Никто не знает наверняка. Некоторые легенды утверждают, что он погиб в битве с последним когносцинтом, другие – что он пытался сам захватить власть и был убит своими же солдатами.
Григора помолчал. Морщинка у края его губ сказала Каю, что он улыбается. Ужимка была неприятной, как смертный оскал трупа.
– Некоторые даже утверждают, что этот воин всё ещё живёт среди нас в ожидании дня, когда когносцинты вернут себе власть.
– Но вы в это не верите? – спросила Афина.
– Нет, конечно же нет. Представить, что подобное существо может дожить до нынешнего дня... Это чепуха для детских баек или глупых поэтов-сказителей. Нет, даже если этот воин и существовал на самом деле, как доносят до нас легенды, он давно уже стал прахом и костьми.
– Досадно, – сказал Кай. – Сейчас Империуму пригодился бы кто-нибудь вроде него.
– И впрямь, – согласился Григора. – А теперь, когда ты осознал истинные пределы возможностей когносцинтов, поведай-ка мне ключевые моменты твоей так называемой встречи с одним из них.
И тогда Кай провёл Григора через все стадии своего сновидения: Пустая Земля, безлюдная крепость и удивительные звуки и запахи далёкой страны, возникшие прямо из воздуха. Он говорил о режущей глаз голубизне озера и о слепящем красном оке солнца, чьи лучи били в пески пустыни, словно пылающие молоты. Кай завершил свою повесть рассказом о призрачной фигуре, которая перемещалась по пустым залам Арзашкуна с непринуждённостью хорошо знакомого с ними человека.
Кай описал сидящему напротив него Григора свою встречу с этим мужчиной, его незримое соседство и мощную хватку, в которой он держал его плечо. Он передал всё, что тот сказал, и закончил своё повествование ещё одной демонстрацией отметины на плече.
Криптэстезик облизнул губы, и Каю пришлось постараться, чтобы сдержать гримасу отвращения: движение вызвало ассоциации с ящерицей, предвкушающей свежую пищу. Несмотря на это, в позе Григора читалась напряжённость, которой не было, когда они появились в его апартаментах. Хоть в это и трудно было поверить, но Каю показалось, что криптэстезик обеспокоен.
– Расскажи мне ещё раз о солнце, – потребовал Григора. – Говори, чётко и ясно. Как оно выглядело, какие чувства у тебя возникли? Какие образы ты использовал, чтобы его себе описать? Метафоры и впечатления. Расскажи мне о них и ничего не добавляй и не приукрашивай. Только то, каким ты его увидел.
Кай мысленно вернулся к моменту, предшествовавшему появлению за его спиной закутанного в одежды человека.
– Я помню колышущийся жар пустыни, привкус соли в воздухе и зыбкий горизонт. Солнце было красным, насыщенно-красным, и казалось, что оно смотрит вниз на мир, как гигантский глаз.
– Красное око, – прошептал Григора. – Трон, он уже почти здесь.
– Кто? – спросила Афина. – Кто почти здесь?
– Алый Король, – ответил Григора, глядя мимо Кая на невероятно сложный узор, набросанный на стене за его спиной. – Сарашина, о нет! Это происходит сейчас. Это происходит прямо сейчас!
Глубоко под поверхностью родной планеты расы, которая ныне задавала тон в Галактике, метя на роль её повелителя, бурлил активностью вибрирующий зал. Сотни метров в высоту и километры в ширину, он был наполнен гулом аппаратуры и едкой вонью озона. Когда-то он служил Имперской Темницей, но это функция давным-давно уступила место другой задаче.
Всю площадь зала усеивали огромные машины, невероятные по своей мощи и сложности. Здесь были как огромные запасы серийных моделей, так и изделия, произведённые в единичном экземпляре, разобраться в которых не смог бы и одарённейший из адептов Механикум.
Пещера создавала ощущение лаборатории, принадлежащей самому блестящему учёному из всех, что когда-либо видел мир. Её вид навевал мысли о великих свершениях, о потенциале, который ещё только предстоит использовать, и о мечтаниях, которые стоят на грани воплощения в реальность. Один конец зала занимали огромные золотые врата, подобные входу в величественнейшую из крепостей. Их механизированные двери покрывали резные символы огромных размеров: обнявшиеся близнецы, устрашающий кентавр-стрелец, вставший на дыбы лев, весы правосудия и множество других образов.
Через мириады проходов передвигались тысячи техно-адептов, сервиторов и логов-исчислителей, словно кровяные тельца, перемещающиеся по живому организму, неся службу его сердцу, в качестве которого выступал огромный золотой трон, возвышающийся в десяти метрах над полом. Громоздкий и похожий на машину, он соединялся с наглухо запечатанным огромным порталом на противоположном конце помещения джунглями извивающихся кабелей.
О том, что лежит за этими дверями, знало лишь одно существо. То была личность высочайшего интеллекта, чья сила воображения и изобретательность не имели себе равных. Он сидел на исполинском троне, одетый в золотую броню, и направлял всю свою интеллектуальную мощь на координацию очередной стадии своего беспримерного проекта.
Это был тот, кого звали Императором и никак по-другому, хотя многие в этом зале и знали его настолько долго, что это время исчислялось многими сроками человеческой жизни. Никакой другой титул, никакое другое имя не смогли бы воздать должное такой сверхъестественной личности. Окружённый своими самыми элитными гвардейцами и ассистентами из круга своих самых доверенных лиц, Император сидел и выжидал.
Когда началась катастрофа, всё произошло стремительно.
Золотые врата засветились изнутри, словно металл прожигало какое-то невообразимое пекло, бывшее по ту сторону дверей. Огромные орудийные установки, смонтированные по периметру пещеры, развернулись, раскручивая блоки стволов, чтобы открыть огонь. Начали вспыхивать прибор за прибором – это перегружались и взрывались высокочувствительные, уникальные электронные схемы. Адепты бросились прочь от места, где происходил прорыв: они не имели понятия, что находилось снаружи, но им хватило благоразумия, чтобы удариться в бегство.
Из расплавленных врат посыпались потрескивающие энергетические разряды, сдирая плоть с оказавшихся слишком близко людей до самых костей. Замысловатые символы, вырезанные на камне пещеры, исчезли в визге взрывов. Все источники освещения зафонтанировали искрами и погасли. Плоды немыслимых, невообразимых трудов, на которые ушли столетия, были загублены в мгновение ока.
Как только прозвучал первый сигнал тревоги, гвардейцы Легио Кустодес пришли в боевую готовность, но несмотря на всё своё обучение, они не были подготовлены к тому, что произошло дальше.
Через врата начал продавливаться силуэт: массивный, красный, объятый пламенем своей движущей силы. Он вышел в пещеру, окутанный сверхъестественным огнём, который стёк с него, являя существо, образованное из многогранников света и звёздного вещества. Его сияние ослепляло, и на его многочисленные глаза невозможно было смотреть, не ощущая всей ничтожности своего собственного бренного бытия.
Ещё никто и никогда не видел такой повергающей в ужас диковины. То была душа, истинное сердце существа столь могучего, что оно могло биться лишь в оболочке искусственно сконструированной сверх-плоти.