– Все они. Мужчины и женщины, все кто только были на корабле, и я слушал, как они умирают. Весь их ужас, все несбывшиеся мечты, все предсмертные мысли. Я слышал их всех, они кричали мне в уши. И слушаю их до сих пор всякий раз, когда теряю бдительность.
Роксанна яростно стиснула его руки, и он почувствовал бешеную энергетику её пристального взгляда, хотя и не мог ответить ей тем же, поскольку у него не было глаз. Её личность пылала мощью, как солнечная корона, и Кай только сейчас осознал, насколько она сильной она была. Роксанна происходила из семейства Кастана, а в этом клане мало кому недоставало уверенности в себе.
– Они пытались обвинить нас обоих в потере "Арго". Так разве это не говорит тебе, насколько мало они знают о том, чья это была ошибка? Кого-то нужно было притянуть к ответу. Произошло нечто ужасное, а люди по природе устроены так, что им хочется, чтобы за это расплачивался кто-нибудь другой. Они день и ночь твердили мне, что это была моя вина, что я сделала что-то неправильно, что мне нужно пройти переподготовку. Но я отвечала: "нет", я говорила им, что я знаю – в случившемся не было моей ошибки. Я знаю, что ни я, ни кто-либо ещё не смог бы сделать ничего, что спасло бы тот корабль. Он был потерян независимо от моих действий. Он был потерян независимо от твоих действий или действий любого другого человека.
Кай слушал её слова, чувствуя, как каждое из них проникает сквозь броню его уверенности, словно стилеты, метящие в его сердце. В своё время он говорил себе то же самое, снова и снова, но нет обвинителя страшнее, чем собственный разум. Кастана сказали ему, что он послужил причиной гибели "Арго", и он поверил им, потому что в глубине души он сам желал быть наказанным за то, что остался в живых.
Они нуждались в козле отпущения, и когда одна из их семьи не пожелала поднять лапки кверху, он оказался лучшим из всех прочих вариантов – добровольной жертвой. Кай почувствовал, как разжимаются чёрные оковы вины, как их неумолимые тиски дают едва заметную слабину. Они не исчезли до конца, их хватку нельзя было разорвать так легко столь незамысловатым средством, как слова друга, но сам факт того, что её оказалось возможным ослабить, был настоящим откровением.
Он улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться лица Роксанны. Она настороженно отнеслась к этому жесту, как и все навигаторы, которым не нравилось, когда пальцы чужих людей находились близко к их третьему глазу. Её щека была гладкой, а мимолётное прикосновение её волос к его коже было воистину роскошным ощущением. Это был первый раз за последние месяцы, когда Кай общался с человеком, не желающим что-нибудь от него получить, и астропат затягивал это мгновение, счастливый тем, что делает каждый вдох как свободный человек.
– Ты знаешь, что ты умнее, чем выглядишь? – спросил Кай.
– Как я уже сказала, это место расставляет всё по своим местам, но откуда бы тебе это знать? Ведь с этими бинтами на глазах ты даже не можешь меня видеть. Ты так и не рассказал, что с ними произошло.
И Кай поведал ей обо всём, что обрушилось на него с момента прибытия в Город Прозрения: о его переподготовке, об ужасе псионической ударной волны, которая убила Сарашину и внедрила в его разум что-то настолько ценное, что люди готовы были убивать, лишь бы только это добыть. Он описал их побег из тюрьмы кустодиев, аварию и то, как они уносили ноги через Город Просителей, хотя в том, что касалось последней части, его память сохранила лишь расплывчатые картины сомнительных воспоминаний и смутно припоминаемых виде́ний, в которых схлёстывались страх и галлюцинации. Он рассказал Роксанне, что Отвергнутые Мертвецы планируют доставить его к Хорусу Луперкалю, и при упоминании имени Воителя по её ауре прокатилась дрожь страха.
Когда Кай закончил, он ждал, что Роксанна спросит его, что же Сарашина вложила в его разум, но этот вопрос так и не прозвучал, и он почувствовал себя чуточку в неё влюблённым. Девушка оглянулась на дверь, в которую космодесантники унесли своих павших братьев.
– Ты не можешь допустить, чтобы они доставили тебя к Воителю, – сказала она.
– Ты считаешь, что после всего, что со мной сотворили, я что-то должен Империуму? – спросил Кай. – Я не собираюсь просто взять и снова сдаться Легио Кустодес.
– Я не утверждаю, что ты должен, – ответила Роксанна, снова беря его руки в свои. – Но даже после всего, что случилось, ты ведь не изменил Империуму, так? Ты не предатель, но именно им ты и станешь, если позволишь доставить себя к Хорусу. Ты знаешь, что я права.
– Это так, – вздохнул Кай. – Но как я могу им помешать? Я не настолько силён, чтобы им сопротивляться.
– Ты можешь сбежать.
Кай покачал головой:
– Там, снаружи, я и десяти минут не протяну.
Если ему и требовалось подтверждение, то им послужило молчание Роксанны.
– Так что ты намерен делать? – наконец спросила она.
– У меня нет ни малейшей идеи, – признался Кай. – Но я больше не хочу, чтобы меня использовали, – это единственное, что я знаю совершенно точно. Я устал от того, что меня таскают то туда, то сюда. Я хочу взять свою судьбу в собственные руки. Но я не знаю, как это сделать.
Тяжёлая дверь, расположенная в задней части Храма, распахнулась.
– Тогда хорошо бы тебе поскорее это понять, – сказала Роксанна. – Они вернулись.
Мёртвые стали пеплом. Аргентуса Кирона и Орху Гифьюа не стало, их тела поглотил огонь. Их гибель не вызвала у Тагора никаких эмоций. Умом он понимал, что должен скорбеть об их уходе, но был не в состоянии помыслить ни о чём, кроме предвкушения следующего убийства. С того самого момента, как они схватились с людьми Бабу Дхакала, его тело походило на туго натянутую струну, вибрирующую незримо для всех остальных, но готовую лопнуть в любой момент.
Было здо́рово снова обагрить руки кровью, а "гвозди мясника", вогнанные в его череп, вознаградили его за убийства эндорфиновым всплеском. Тагор крепко стискивал пальцы, бессознательно сжимая их в кулаки, и обшаривал помещение глазами, выискивая источники угрозы, возможные направления атаки и узкие, пригодные для обороны места. Те смертные, что находились внутри Храма, были сентиментальными и ни на что не годными слюнтяями. Они проливали слёзы того, что в его предположении было скорбью, но это чувство уже не вызывало у него никаких ассоциаций.
Пока Севериан и Атхарва разговаривали с седоволосым человеком, который был хозяином этого места, – Тагор не мог заставить себя использовать слово "храм", – сержант отрядил Субху и Асубху обеспечить безопасность периметра. Он дышал резкими короткими толчками, и он знал, что его зрачки расширены до такой степени, что радужки кажутся сплошной чернотой. Каждая мышца его тела пела от напряжения, и от Тагора требовалось всё его железное самообладание, чтобы не наброситься на первого же поглядевшего на него человека.
Да никто и не осмеливался смотреть на такого откровенно опасного мужчину. Никто не желал встречаться с ним глазами, и он уселся на скрипучую скамью, чтобы успокоить свои бушующие эмоции. Ему хотелось сражаться. Ему хотелось убивать. Ему не на кого было выплеснуть свою ярость, но его тело жаждало разрядки и той награды, которую обещало пульсирующее устройство, прикрученное к его черепу.
В своё время Тагор распространялся о боевой славе, но эти речи отдавали фальшью даже в его собственных ушах. Он произносил их механически, и хотя ему хотелось чувствовать себя обманутым тем, что они так мало для него значили, он не мог ощутить даже этого. То были хорошие слова, он верил в них когда-то, но чем больше рос счёт убитых им людей, тем дальше отходило на задний план всё, кроме ярости битвы. Он знал точное число забранных им жизней и мог вызвать из памяти каждый закончивший их удар, но не испытывал никаких эмоций по поводу хоть одной из них. Никакой гордости за искусно направленный выпад, никакого ликования от победы над достойным противником и никакого удовлетворения от того, что он сражается за то, во что верит.
Император сделал из него воина, но Ангрон перековал его в оружие.
Тагор вспомнил ритуал разрывания цепей на борту "Завоевателя", этой могучей крепости, которую выпустили рыскать по небесам, как гончего пса доблестного рыцаря. Ангрон, Красный Ангел, лично установил обмотанную цепями наковальню и опустил свой мозолистый кулак на массивный железный узел. Он разбил символические цепи своего рабства с первого же удара и швырнул разъединённые звенья тысячам собравшихся Пожирателей Миров.
Тагор дрался и ругался со своими братьями посреди бешеного вихря свалки, которую они устроили, чтобы добыть себе одно из этих колец. Как сержант штурмовиков Пятнадцатой Роты, он не испытывал недостатка в свирепости, и вырвал звено у бойца по имени Скраал[80] – одного из самых последних новобранцев, которым должны были имплантировать "гвозди мясника". Тот воин был неопытным, ему ещё только предстояло овладеть своими имплантатами, и Тагор избивал его без жалости, пока он не выпустил свою добычу.
Тагор вделал это звено в топорище "Добивателя", своего боевого топора, но теперь это оружие было для него потеряно. Он даже не мог сосчитать, сколько раз оно спасало ему жизнь, и мысль о том, что оно очутилось в руках врага, вызвала у него вспышку гнева. Он услышал треск ломающегося дерева и распахнул глаза в предвкушении схватки, но увидел кровь, выступившую из крошечных ранок на ладонях, и понял, что расщепил выступающий край скамьи.
Тагор закрыл глаза, проговаривая слова "Песни Окончания Битвы":
Он произнёс последнее слово и судорожно выдохнул, чувствуя, как освобождается от напряжения, которое прошивало его тело, словно электрический ток. Тагор разжал кулаки, позволяя деревянным щепкам ссыпаться на пол. Он осознал, что неподалёку от него кто-то есть, и, наклонив голову, увидел сидящего рядом с ним мальчика. Тагор даже не представлял, сколько лет может быть пареньку. Пожиратель Миров не сохранил никаких воспоминаний о своей юности, да и физиология смертных менялась так стремительно, что их хилая плоть не могла служить мерилом прошедших лет.
– Что это ты только что говорил? – спросил мальчик, поднимая глаза от брошюры, которую он читал.
Тагор огляделся по сторонам – просто чтобы удостовериться, что паренёк и в самом деле обращается к нему.
– Это были слова для охлаждения боевого пыла в сердце воина по окончании кровопролития, – настороженно ответил он.
– Ты космодесантник, да?
Тагор кивнул, недоумевая, чего этот мальчик от него хочет.
– Я Арик, – сказал паренёк, протягивая ему руку.
Тагор посмотрел на неё с подозрением, его глаза метались по худенькому тельцу ребёнка. Он бессознательно намечал точки, где можно будет сломать ему кости, так чтобы убить его самым эффективным способом. Шея паренька была тощей, как прутик, и её можно будет свернуть без всяких усилий. На его плечах виднелись проступающие сквозь кожу кости, а через тонкую рубашку торчали выпирающие рёбра.
Уничтожить его не составит никакого труда.
– Тагор, сержант штурмовиков из Пятнадцатой Роты, – наконец произнёс он. – Я из Пожирателей Миров.
Арик кивнул:
– Хорошо, что ты здесь. Если люди Бабу Дхакала вернутся, ты ведь их убьёшь, да?
Тагор кивнул, довольный тем, что разговор свернул на близкую ему тему:
– Любой, кто придёт сюда в моих поисках, умрёт от моей руки.
– А ты хорошо умеешь убивать?
– Очень хорошо, – ответил Тагор. – Лучше меня никого нет.
– Здорово, – заявил Арик. – Я его ненавижу.