Гости исчезали, но не все. В частности, почти всегда присутствовал сам Климов. И я хорошо помню, как деликатно он высказывал Наталье Алексеевне свои впечатления о ее вещах. Тут - упаси Бог! - не было ни советов, ни рекомендаций, а только благожелательное внимание и поощрение к дальнейшей работе. И это чаще всего выражалось в коротких репликах и даже в междометиях.
Мне в особенности запомнилась осень 1967 года. Большевики пышно праздновали пятидесятилетие захвата власти и стремились вовлечь в свои абсурдные торжества как можно больше жителей покорной им страны. А в пустынном ноябрьском Коктебеле было совсем тихо, там даже лозунгов и плакатов не прибавилось...
В тот год Ростислав Борисович остановился в так называемом пансионате, где ему предоставили хороший номер с видом на море и Карадаг. В самый день "великого юбилея", 7 ноября, он пришел в дом Габричевских и рассказал:
- Меня разбудили в семь часов утра. Какой-то дурак явился в наш коридор и заорал через мегафон: "Дорогие товарищи! Поздравляю вас с пятидесятилетием Великой Октябрьской социалистической революции!" Часа через два я спустился на улицу и увидел, что все наши постояльцы вышли из своих номеров и пребывают в некотором томлении. Вроде бы такой великий праздник, а их забыли... Никто ими не занимается, никто ни к чему их не призывает, никто ничего от них не требует... И тут на моих глазах произошло нечто поразительное. Эти люди без всякого призыва, непроизвольно, сами по себе построились в колонну и стали маршировать, распевая "Варяга"...
Как это ни удивительно, но именно тогда, в тот самый "юбилейный год", Ростислав Борисович получил от советской власти совершенно неожиданный подарок. Как я уже упоминал, он поселился в пансионате, но тут выяснилось, что просто так там жить нельзя. Обязательно надо было питаться в их столовой, где пища была, во-первых, очень дорогая, а во-вторых - дурного качества. Климова это не устроило, и он решил покинуть пансионат.
В тот момент, когда он складывал свои вещи, к нему в комнату явилась уборщица, и он стал с нею прощаться.
- Как? - удивилась та. - Вы ведь только приехали...
- Да, - отвечал Климов. - Но тут у вас такой порядок: я обязан есть в вашей столовой, а я этого не желаю...
- Ну и не ходите в столовую, - сказала уборщица. - И уезжать вам никуда не надо... Живите себе на здоровье, а я никому об этом говорить не стану.
И вот Ростислав Борисович стал существовать в пансионате нелегально. Это нас очень веселило. Ну при какой еще власти, кроме советской, человек может жить на курорте в номере с видом на море и притом совершенно бесплатно?!
Климов был издательским работником, и от него я в свое время узнал поразительную историю. Это случилось в тридцатых годах, накануне Всемирной выставки в Париже. Как-то раз в известную московскую типографию на Пятницкой улице явился старый наборщик. Он уже был на пенсии и зашел к своим приятелям просто повидаться и поболтать. Между прочим, он высказал такую мысль:
- В любой книге при желании можно обнаружить опечатку. Пусть самая незначительная, но она всегда найдется.
- Хорошо, - сказали ему приятели, - а сколько времени тебе на это потребуется?
- Я полагаю, самое большее - час.
- Давай поспорим на литр водки. Мы тебе сейчас дадим книгу. Если ты в течение часа найдешь в ней опечатку, то мы тебе ставим литр. Если не найдешь, ты нам ставишь. Идет?
- Идет, - сказал старый наборщик.
Тогда его молодые коллеги, посмеиваясь, открыли сейф и вытащили оттуда сверток. В нем была уникальная книга - напечатанная едва ли не в единственном экземпляре, золотой краской, на лучшей бумаге недавно принятая "сталинская конституция". А предназначался этот уникальный экземпляр для витрины в советском павильоне на Всемирной выставке. Разумеется, там было выверено все до последней запятой.
Старый наборщик тщательно вымыл руки, уселся за стол и развернул пергаментную бумагу...
- Ну, привет, - сказали ему приятели, - через час купишь нам водку...
Но они не успели дойти до двери, как услышали голос старика:
- Постойте, постойте...
И он указал им на титульный лист. Там в слове "ГосполиТиздат" вместо первой буквы "т" была напечатана буква "п"...
Легко вообразить, что бы произошло, коли "сталинская конституция" с подобной опечаткой попала на витрину в парижском павильоне. Кто-нибудь из эмигрантских журналистов это бы заметил и предал гласности. После чего все люди, так или иначе причастные к выпуску книги, были бы объявлены "вредителями" и отправлены в ГУЛАГ... А может быть, и прямо на тот свет. Так что надлежало бы купить старику не литр водки, а целую цистерну.
Ростислав Борисович Климов - один из самых занятных собеседников, каких я знаю. Он не просто умен и остер, в некоторых случаях он прибегает к особенному приему, который сам называет - "трогать за вымя". Что это означает, легче всего показать на примере.
Как-то в коктебельский дом Габричевских была приглашена супруга знаменитого балетмейстера Игоря Моисеева - Тамара. В те годы она была хозяйкой самой большой тамошней дачи, одевалась с вызывающей роскошью и соответствующим образом себя вела. За столом она сейчас же объявила присутствующим, что только что вернулась из Испании.
- Простите, - обратился к ней Климов, - а в каком качестве вы там были?
- Я была в Испании с нашим ансамблем, - отвечала важная гостья.
- Простите, - опять заговорил он, - с каким это "вашим ансамблем"?
- С Государственным ансамблем Игоря Моисеева.
- А! Это который - "Березка"?
- Да нет же! - с возмущением возразила дама.
- Понимаю, понимаю! - подхватил Климов. - Вы из Ансамбля песни и пляски Советской Армии...
- Ничего подобного!.. У нас свой ансамбль...
- Значит, есть целых три таких ансамбля: ваш, "Березка" и этот армейский?
- Ну конечно!
- Это очень интересно, - продолжал Климов. - Вы, пожалуйста, меня простите. Я в этом совсем не разбираюсь... Так, значит, это все разные ансамбли?..
- Да, разумеется!
- Простите, а чем они все-таки отличаются друг от друга?
Ну и так далее... Разговор еще некоторое время продолжался в этом же русле, а затем Ростислав Борисович несколько переменил тактику. В течение второй половины вечера он то и дело просил у Тамары Моисеевой прощения: дескать, он вовсе не хотел ее обидеть, он просто очень далек от балетного мира и т. д. и т. п.
Вот что означает выражение Климова - "трогать за вымя".
XIII
У моего приятеля Олега Стукалова, мужа Ольги Северцовой, в шестидесятых годах был автомобиль - серая "Волга". Наличие этой машины предопределило появление в доме Габричевских весьма занятного человека - шофера по имени Тихон Иванович Касаткин.
Стукалов познакомился с ним в день приобретения своей "Волги", тот стоял возле автомобильного магазина среди прочих водителей, предлагающих свои услуги покупателям. Тихон Иванович осмотрел машину, сел за руль и повез хозяина на дачу в Переделкино. Они с Олегом понравились друг другу, и Тихон Иванович взялся постоянно следить за состоянием этого автомобиля.
Тихон Иванович был из тульских мужиков - высокого роста, щекастый и лысоватый. Голос у него был низкий и с хрипотцой, говорил он напевно, с весьма характерными интонациями, да к тому же то и дело прибегал к "ненормативной лексике".
Основным местом его работы было авиационное министерство, Тихон Иванович возил какого-то тамошнего начальника, про которого, в частности, говорил:
- Такой, понимаешь, человек - заместитель министра... И такое, понимаешь, у него горе - теща на ходу ссытся...
Тихон Иванович показывал нам фотографию, где они были сняты вдвоем. И если бы на этот снимок взглянул кто-нибудь совсем посторонний, то он бы затруднился определить, кто - шофер, а кто - заместитель министра.
Почти все истории Тихона Ивановича были в той или иной мере драматичны. Он, например, говорил:
- У нас в министерстве кассир, понимаешь, семьдесят три года... Овдовел, да и женился на сорокалетней, понимаешь, бабе... Мы ему говорим: "Петрович, как же ты справляешься?" А он нам отвечает: "Пусть струны порваны, аккорд, понимаешь, еще рыдает..."