А, чтоб тебя! Поесть не дают! Вылупок с пакетом! Глина тщательно облизал ложку, сунул ее за голенище, выхватил пакет у гонца и понесся к командиру, потому что был неграмотным, как пень. Юнкер несколько секунд соображал, что не так, а вот второй солдат уже нежно ткнул его стволом нагана в печень. Не солдат. Вшивый анархист.
– Давай–давай. В подполе капуста есть, с голоду сдохнуть не сможешь!
– И чего с ним делать? Оно ж даже не юнкер, оно – кадет сопливый!
– Кадет, на палочку надет. Палочка трещит, кадет пищит, – заулыбался Демченко.
– На палю? Отакое тощее?
Юнкер икнул. Вкусная была у хозяйки капуста. Хлопнула дверь. Эсер держал в правой руке наган, а в левой – могучую, когтистую куриную лапу.
– Да дадут мне сегодня поесть или нет? То эта рыжая сволота решила погеройствовать и самостоятельно пойти в сортир, то контра, то вот этот глист!
Юнкер икнул второй раз. А вот это уже обидно.
– Так что? В Могилев? А за пакет спасибо.
– Дите сопливое. Шкода.
– Уже в погонах. Уже контра, – эсер вгрызся в свой обед.
Шульга пожал плечами. И действительно – контра в погонах, офицерье. Икающий сопляк, даже моего малого младше, еще и не бреется.
Глина, не обращая на все это действо ни малейшего внимания, вернулся за стол и стал доедать борщ.
Демченко прищурился, тряхнул головой. Сопляк что–то пропищал.
– Шо?
– Муха в борщ упала, говорю.
– Тоже птица, только маленькая, – облизнулся Глина.
– Ну? – эсер обглодал лапу дочиста.
– В пакете что?
– Приказ в пакете, держаться до последнего. Ворон с Ляховским соединился. У Ляховского – одно орудие, три пулемета, сотня сабель. Он с красными не поладил, рванул на вольные хлеба.
Юнкер сел. На пол, мимо табуретки.
– Ляховский?! Он офицерами из пушек стреляет.
– Он самый. Так что думай, глист.
– Так что?
– Та ну, – Шульга смотрел на свои сапоги, – дите совсем.
– С чего ж ты такой жалостливый стал? Не проспался еще?
– Заткнись, – Шульга вытянул правую руку вдоль туловища, пальцы зависли над рукояткой нагана.
– Оба заткнулись! – командир вроде бы и в кого и не целился, но схлопотать пулю с четырех шагов не хотелось даже Левчуку. Юнкер захихикал.
– А расстрелять по–разному можна. Можна за руки подвесить да пулеметной очередью от тебя куски отстреливать.
– А можно и махновскую сволочь за шею повесить.
– Провоцируем? Надеемся на легкую смерть? Надейся–надейся. Может, Ляховскому подарим. Бантик привяжем на портупею и подарим.
– А бантик на хрена? – оживился Левчук.
– Так подарок должен быть с бантиком. И станет этот недоносок летающим. Высоко летающим, прямо как Нестеров.
– Не, Ригхтофен лучше. У него ероплан красивше, – фыркнул Глина.
– Ага, красненький такой.
– Ты подумай, недоносок, подумай. Действительно ведь полетаешь. А мог бы жить, портить девок, когда подрастешь.
– Да что с таким говорить? В черепе – одни идеи. Маменькин сынок. Трусится, як холодец.
– Где холодец? – облизнулся Шульга.
– Да что с ним панькаться! В штаб Духонина – и все дела.
– Вы еще сапоги нам лизать будете!
– Маленький тупой гаденыш. Думает умереть красиво, – эсер почесался об дверной косяк, – смерть красивой не бывает. Никакая. Тебя не интересует, что стало с поручиком Логиновым? Можешь не спрашивать, мы его похоронили. Руки–ноги связали и похоронили.
– Большевицкие скоты.
– Ошибаешься, недоносок. С большевиков мы кожу снимаем, на кисеты, – Левчук
улыбался во все свои зубы, кривые и острые.
– Пошли! – Глина поднялся, ткнул сопляка наганом в спину.
Юнкер затрясся, обламывая ногти, рванул с плеча синий погон. Эсер только хмык
нул.
Глина сел, оглядывая стол в поисках еще чего–нибудь съедобного. Луковица разве что? Маловато будет. Что ж тут люди такие жадные? Борщ – крупина за крупиной бегает с дубиной, вареники превратились в вареницы, тесто тоже вкусное, но начинка где? Приходил Деникин и всю повыковыривал? Еще и Палия черти принесли.
– Вылупок, а вылупок! Ты не икай, ты лучше скажи, чи Деникин со Шкуро живые? –