– Городской, ручки пачкать не хочешь.
Прогрессор посмотрел на свои руки – да, по меркам обеспеченного горожанина двадцать первого века они были грязными. С новыми мозолями, уже не только от клавиатуры, мышки и шариковой ручки, с новыми шрамами – это Крысюк по сорок раз заставлял собирать и разбирать пулемет, когда понял, что ему достался сугубо штатский человек в напарники. Вот и распорол палец какой–то деталью, причем уже на последнем этапе сборки. Крысюк тогда задумчиво так на него посмотрел.
– Так и ты тоже не буряки под дождем сапаешь.
Почти что жена царственно пожала плечами и вернулась к вышивке.
– Я думаю, что в случае нашего отступления из села тебе будет безопаснее пойти с нами, в обоз. Там уже есть женщины, так что скучно тебе не будет. Приличные женщины, главным образом стирают и готовят.
– Главным образом? – такую интонацию Лось уже слышал. Вот когда в Мариуполе одного умника за грабеж расстреляли, с ним также разговаривали, вроде бы спокойно и даже негромко.
– Ну Крысючка же замужняя. Никто ее не лапает, мужа боятся.
– У меня хозяйство.
– У Крысючки тоже и свиньи были, и хата была, и родители были, пока белые то село не заняли.
– Уйди.
Прогрессор вышел. Хоть бы не обиделась. И так махновцы в селе, и так страшно, а он еще и добивает. Но он же не лжет. И ничего предосудительного не предлагал, просто сказал, как оно обстоит на самом деле. И ведь ее тоже можно понять – бросать всю свою жизнь на ветер, общаться с малоприятными людьми, да и мало ли кто в отряд еще придет? В дезертирах особой куртуазности не наблюдалось, от людей Черноярова можно было ожидать чего угодно, да и Шульга тоже еще не прочь скакнуть в гречку. И кто ж это сказал, что при царе крестьяне вели себя праведно? Ладно – сейчас война, но Ларионов же не вчера родился. И Ковалев – тоже. Разные они люди, только вот оба – байстрюки, семибатьковы сыновья. Верховцев – конокрад, причем очень опытный, у цыган может лошадь увести. А за сорок человеку и не скажешь по нему, кто – тихенький, незаметный, вежливый, и даже семейный – у него в Мариуполе жена и три маленьких поганца подрастают, и даже свадебная фотография есть, все чин по чину. И чем занимался Шульга у себя дома, кроме того, что сажал картошку? Лось не хотел ответа на этот вопрос, но ответ напрашивался сам. Один Илько чист и невинен, хотя бес его знает, Карпаты высокие, там леса темные, пропасти глубокие, реки бурные. И он же тоже отец семейства, фотографию показывал – женщина толстая, на руках – младенец в пеленках, и второй маленький Гармаш за мамин подол уцепился. Комедия абсурда, а не жизнь.
Вот по улице всадник едет, судя по фасону штанов – Василенко, и китель вроде бы его. Интересно, куда это он собрался? В дозор или в разведку? И куда, хотелось бы знать, делся Ярчук? Нет уже две недели человека. Может, его кто–нибудь застрелил? Или он, скажем, утонул в Черном Море и выели ему мяконькие глаза голодные черноморские бычки? Или дезертировал? Если он действительно дезертировал, то Клавде будет очень обидно. Тогда непонятно, почему же он подарил ей шубу – чтобы не обременять себя лишними вещами ли действительно в порыве чувств? И ведь он же ей не первый раз подарки делал – шаль, анатомический атлас, лисья шуба. А ведь Ярчук за копеечку не только удавится, но и другого удавит, шаль дорогущая, шелковая, шуба тоже не из собак крашеных пошита, разве что атлас ему не нужен был, но зато порадовал пассию. Хорошо, если мыслить логически, к кому он мог податься? К белым? К петлюровцам Ярчук пойти не мог, потому что не признавал их идеологии, говорил, что все это австрияки выдумали, нет никакой Украины, за что и получал от Заболотного, и словами, с приведением цитат из Карамзина, и кулаками, пришлось их водой разливать. К красным? – Ага, они только и ждут человека, у которого никогда не было революционных стремлений, а было стремление жить с максимальным комфортом. Он себе отхватил солидный шматок земли, перестроил родительскую хату, стекла в окна вставил, дверь новую, крышу черепичную, как у немцев–колонистов, развел шикарный огород. А куда он поехал? – Именно на территорию белых, Одессу ведь еще взять надо. Получается, что абстрактная идея ему дороже конкретной женщины. Он что, думает, что его пощадит белогвардейский вариант ЧК? Надо спросить у кого–нибудь, как они у белых называются, а то зря людей обидел, чекистами обозвал. Хотя они тоже не тульские пряники с повидлом. Или здесь нет таких пряников? Надо подумать, здесь нет и не было царевича Алексея, которому повезло, Буденного, Ворошилова, конфет монпансье, вернее, конфеты есть, но называются «московские», Луганской области, хотя город есть, по селам полно коней специфической масти – гнедые или серые, и по хребту – черный ремень, тарпанная порода. Прогрессор готов был съесть правый сапог, без разницы, чей, что такой породы в его родном мире не было. Слово знакомое, но такой породы не было, прогрессор в детстве зачитывался дедушкиным атласом коневодства. И там было четко написано, что тарпан – это вымершая дикая лошадь, а масть такая же, как и у местных коников. А животные хорошие, выносливые, злые, быстрые, Да, на рысаков не похожи, но красота в жизни не главное. Василенко такого за карбованец купил и не нарадуется. А вот Троцкий, к сожалению, был. И Деникин был. А в Сибири, если верить дезертиру Онуфриеву, хозяйничал вовсе не Колчак, а генерал Пепел или как–то так. И этот малопонятный генерал вовсе не был сторонником восстановления Российской Империи. Но черт с ней, с Сибирью, она далеко, там сами разберутся.
Как понимать, хоть и через Ковалева, которому дружок сказал, а дружку шурин сказал, а сестра того шурина видела хвост коня Рябовола, что Кубань – Кубань! разорвала договор с Деникиным и подняла старый–старый, времен атамана Головатого, малиновый флаг. Флаг Войска Запорожского, лыцарей степных. И Рябовол заключил союз с Петлюрой. Надо пойти сказать Заболотному, вот обрадуется наш запорожец недобитый, он поздно родился, ему бы чайки на Стамбул водить, Кафу жечь. А дезертир Мышкин, который гренадерского роста, что–то плел про круг, но поскольку Мышкин отмечал начало своей новой, вольной жизни, то ничего вразумительнее радостного мата и заверений, что с Дону теперя выдачи нету! понять не удалось. Надо бы ему с командиром поговорить, и не с нашим, а таким, который за батькиной тачанкой едет. Но для начала Мышкину надо протрезветь или хоть заткнуться! Это где такой черный ворон летает, что руку с кольцом жене убитого принес? Это даже хуже того, что обычно затягивает после второго стакана Игнатов, а затягивал Игнатов какой–то странный вариант Варшавянки, с черным знаменем борьбы и войной против тиранов.
Лось тряхнул головой, да, стрижка бы очень не помешала, чуб уже в глаза лезет, ходишь, головой мотаешь, как упряжная лошадь. А кто это навстречу идет, одежда странная. Ой. Это дьяк собственной персоной. А знает ли он про то, что его дочь выходит замуж?
Дьяк, будто читая мысли, внимательно, словно покупал на базаре лошадь, посмотрел на прогрессора.
– Не понимаю я женский пол. Почему из всех хлопцев моя Варвара хочет именно такого худого мужа? Или ты один неженатый?
– Неженатый, неженатый. А Варвара ваша экономная, худой много не съест.
Дьяк только вздохнул.
– Я тебе не угрожаю, сынок. Я тебя предупреждаю. Поднимешь руку на мою дочь – я тебя убью. Из–под земли достану.
Лось похолодел, хоть солнце уже грело вовсю. Тем более он не бил женщин.
– Понял, – выдавил прогрессор.
Дьяк хмыкнул.
– А ты мне скажи, что она с лещами сделала? Из них юшка вкусная выходит.
– Ваша жена их нафаршировала.
– А то як? – Василенко оторвался от забора, очень заинтересовавшись.
– Вкусно будет. И главное – без костей!
– Так не бувае, шоб лещ – да без костей.
– Бывает. У Каца спроси, он фаршированную рыбу обожает.
– Леща– не фаршрыуют, чи як ты там сказав. Леща – жарят.
– Приходи, попробуешь.
– А шо, ты такой бедный, шо один лещ будет?
Дьяк возмущенно засопел.
– И холодец будет, и пироги будут, и потроха будут, и мясо будет, – Лось не понимал, то ли Василенко издевается, то ли действительно такой дурной.
– Я не поняв, ты женишься?
Лось только руками развел.
– Не успел убежать. Понятно. Я так само.
Личная жизнь товарища прогрессора никогда не интересовала. Тем более, пора было уже и гулянку начинать, за полдень солнце перевалило, вечереет.
Хлопцы стягивались к дому дьяка нестройной, пестрой, потрепанной толпой. Кайданова среди них не было. Крысюк пришел вместе с женой, а вот Кайданова не было. Чего это он? Из–за пельменей обиделся? О, Григоренко пришел. Причесался, даже чем–то лохмы свои пригладил. И Штосс пришел, в исключительно не идущем ему чесучевом костюме и с сильным запахом одеколона «Фиалочка». Кац уже тут, Илько тоже по улице идет, выглаженный, шапку на ухо сбил. Жаль, Заболотного нет. Вот Ковалев–байстрюк вышагивает, курткой кожаной рипит, как самокатчик. Интересно, он на запахи пришел или поздравить догадается. И местные идут, тоже из сундуков повытаскивали всякое–разное. Татарчук пришел, глядит злобно, как и всегда. О! И командир себе идет. Сапоги почистил, френч трофейный напялил, портупея лаковая – прямо офицер. И Лизавета во главе женской части отряда шествует. Как мило с их стороны. И не устроит ли моя жена мне за таких гостей скандал?
Все. Отступать некуда. Варвара с мамой под руку вышла. И Шульга тоже нервничает – беда в селе с церковью, спалили во время боя, негде обвенчаться. Вот и пришлось командиру браком сочетать.
– Кто–то против того, чтобы вот эти двое сочетались законным брачным союзом?
Молчат люди. Молчит дьяк. Молчит дьякова жена. Разве что Кац икает.
– Хочет ли жених сочетаться браком с Варварой Матвеевной Кравченко?
Лось облизнулся, сглотнул.
– Хочу. Обижать не буду, бить не стану, денег не пропиваю.
– Хочет ли невеста сочетаться браком с Лосем Вадимом Григорьевичем? Фамилию менять не обязательно.
– Да, – невеста глядела с вызовом, как пулеметчик на вражескую конницу.
– Вот и хорошо. Живите себе и плодитесь.
Холодец смели за две минуты, чуть ли не урча. И леща – тоже. Жена дьяка просто млела от признания ее готовки. Лось мрачно глядел в стакан. Он рассчитывал на подарки, но, похоже, тут этой традиции не знали. А так хотелось аккордеон в личное пользование, или хоть гранату дополнительную. Нет, сидят, жуют. Да и пьют не все – Крысюк вынул галстук из соленых огурцов, стряхнул кусочек лука, взял себе кусок пирога. А вот второй раз себе не наливал, так, губы смачивает, а стакан у него как был полный, так и остался. И Шульга сидит, как швабру проглотил, жует кусок леща, а самогон свой не трогает. Вот тебе и свадьба. И возле тачанки с максимом четверо стоят, не курят даже, а льюис свой командир на коленях умостил, к великому ужасу жены дьяка. Один Василенко радостно чавкает да интересуется, как этих лещей готовили. В уголочке примостился софический мистик Сташевский и ест помидоры соленые, как в последний раз. Прогрессор налил себе еще, закусывать не стал.
– Эй, а как же это, брачная ночь? – влез не в свое дело Штосс.