– Откушенный палец.
Паша решил, что не будет расспрашивать. Тоже мне, доктор Лектер нашелся.
Шансов сбежать не было – и сарай крепкий, и закрыт основательно, и охранник стоит. Курит. Оставалось только спать и ждать. И надеяться, что расстреляют, а не посадят на кол, к примеру. Сокамерник уже храпел.
Утро напомнило о себе диким голодом и другими некуртуазными желаниями. Паша окончательно разочаровался в идеалах белогвардейцев. Сокамерник на тыканье пальцем не отреагировал. Ну хоть теплый, и то хорошо. Бывший студент с тоской вспоминал те славные дни, когда самым страшным кошмаром была сессия. Он бы сейчас съел даже плюшку из буфета. Мерзкое полусырое тесто, неизменная подгорелость дна, изюмина как украшение. И Спрайт! Целый литр этой сладкой пакости.
Слышались мирные звуки – куры кудахчут, собака лает, женщины разговаривают. Колокол звонит. Чего бы это. Часы испортились в момент перехода и показывали 98:00. Разговаривать с часовым тоже было бесполезно – он попросту не отвечал. Интересно, как там Лось? Охмуряет местных девушек? Ест галушки? А откуда, собственно, взялся сокамерник? Паша плохо помнил тех местных жителей, от которых удалось уйти, но этого он раньше не видел. Значит, здесь есть еще какие–то махновцы. Знать бы еще, где ж они… Время тянется … Сколько уже можно ждать? Скрипит колодец. Ворот бы смазать.
Стреляют, рядом. Паша на всякий случай лег на пол. Может, кто по пьяни или по вороне палит, а может и… Да в селе уже бой идет! Кто ж это рыцарям белого дела шкурку подпортил? Кони ржут, гранаты рвутся, выстрелы гремят, а дверь не вышибить. Хоть бы сарай не подпалили. О, уже перестали. По двери колотят. Бедный мой мочевой пузырь, как бы не лопнул.
Свет резанул по глазам.
– Вылазьте, хто живой! – красноармеец, что ли? Гранатами обвешанный, шинель до пяток, полоски синие нашиты. Еще этого не хватало. Но Пашу сейчас заботил только сортир. А потом уже что хотите, то и делайте.
На улице валялись трупы в погонах и чья–то кошка гадила под забором. На доме старосты уже трепыхался красный флаг. Просто красное полотнище, ни рисунков, ни лозунгов. Да и с формой у красноармейцев были проблемы. Шинель с полосками была только у одного, а остальные были кто в чем. Паша присмотрелся повнимательнее. Шинель – шинелью, а вот звезд пятиконечных ни на одном не было. Шестиконечная – была, на рукаве у одного жирдяя нашита. Пыхтит себе, идет вперевалочку. Тоже приспичило.
Бывшего студента никто расстреливать не собирался.
– Ану иди сюда! – Боже. Накаркал! Ну хоть отлил как следует.
Сидит на крыльце командир, или кто он там? Смотрит недобро, улыбается криво.
– Комиссар?
– Нет, – Паша уже ничего не боялся.
– Коммунист?
– Нет.
– А кто? – командир заинтересовался, смотрит глазами зелеными.
– Никто. Студент я.
– Не медик?
– Нет. Инженер–недоучка, – и как такому объяснить, что я программист?
Из сарая давешний красноармеец выволок на закорках сокамерника. Командир поднялся, открыл дверь в дом.
– Гвоздев! Аккуратнее неси, не мешок ведь!
Гвоздев матюкнулся сквозь зубы.
В хате было довольно чисто, на лавке сидела бабка и вязала какую–то кишкообразную вещь из серых ниток.
– У меня свечка есть, как раз для покойника!
Гвоздев непечатно предложил, куда именно бабка может засунуть себе вышеупомянутую свечку. Бабка в долгу не осталась. Командир согнал с лавки обоих и принялся
ощупывать сокамерника. Делал он это весьма умело.
– А он кто? – Паша надеялся на какую–нибудь диетическую пищу, например, мисочку лапши для своего желудка. Но от оскорбленной бабки он смог добиться только странного слова «анциболот».
– Фершал, – Гвоздев деятельно шарил по кухне и уже обнаружил: банку смальца, венок из чеснока с перцем под потолком и местный хлеб – паляныцю.
Паша только облизнулся.
Непонятный командир немедленно припахал Гвоздева к поиску самогонки, а бывшего студента – ставить чайник. Бабка, оценив урон припасов, разразилась новой тирадой по поводу бандитов и совести. Полбанки смальца, за раз. Крепкий у товарища красноармейца желудок!
Бабка продолжала вопить, спички премерзко воняли, Гвоздев что–то разбил, судя по ругани из подвала. Паша плюнул и решил посмотреть, что там с сокамерником.
Сокамерник жадно хлебал воду, давясь и кашляя.
Гвоздев вылез наполовину.
– Ты смотри! Не сдох!
– Что грохнул? – командир отобрал у жертвы белогвардейцев кружку, хоть тот и не хотел отдавать.
– Помидоры. В них мышка заквасилась.
– Мясо, – сокамерник облизнулся.
Гвоздева перекосило.
– Тьху! Палий, ты здурив!
– Не знаю.
Гвоздев нырнул обратно в подвал. Командир вернулся с полной кружкой воды.
– На, только не залпом. Я твою блевотину убирать не буду.
– Нету здесь самогонки! – доложил Гвоздев, чем–то чавкая, – капуста только.
– Нету самогона, нету, на похоронах капитана Зеленцова весь выпили, – злорадно доложила бабка.
– И от чего ж он скончался? – командир просто млел от таких новостей. Так повезло!
– Вот этого бандита допрашивал! – бабка ткнула пальцем в никого не трогающего махновца, – а тот его и укусил, палец указательный откусил, с ногтем который. От у него и прикинулось. Сутки сердешный промучался.
Палий зыркнул на бабку. Кому заражение крови, а кому и два ребра сломали, когда били.
– И за постой мне даже заплатил, – бабка предавалась воспоминаниям о покойной контре, не обращая внимания на слушателей.