- Хорошо, правда? - проговорил кто-то у него за спиной.
Егер резко повернулся - сработал рефлекс - и почувствовал острую боль. Перед ним стоял Скорцени. Пот смыл грим, но его лицо покрывал толстый слой сажи и грязи - заметить шрам все равно не представлялось возможным.
- Если бы мы тут завязли, они могли бы слетать за подкреплением, продолжал он. - Вряд ли это доставило бы нам удовольствие.
- Никакого, - весело согласился с ним Егер. Он снова посмотрел на уничтоженную крепость. - А они крепче, чем я думал.
- Они умеют воевать. - Скорцени тоже огляделся по сторонам. Если на него и произвела впечатление картина страшных разрушений, вида он не подавал. - Русские тоже оказались крепче, чем мы думали. Но в конце концов мы бы все равно их разбили.
Казалось, его невозможно вывести из состояния уверенного спокойствия. Дайте ему военное задание - самое немыслимое - и он отправится его выполнять. И добьется успеха.
Хорват навел винтовку на пленного ящера.
- Halt! - громко крикнул Егер - если хорват понимает по-немецки, он услышит.
- Остановись! - крикнул Скорцени еще громче Егера. - Что, черт тебя задери, ты тут вытворяешь... ты грязное, вонючее, вшивое собачье дерьмо!
Хорват понимал по-немецки. Он отвел винтовку от перепуганного, скорчившегося ящера и направил дуло на Скорцени.
- Хочу избавиться от этой пакости, - ответил он. - Только, пожалуй, начну с вас.
Большинство тех, кто сражался на превращенных в руины улицах Сплита, являлись хорватами, а не немцами. Вокруг Егера и Скорцени постепенно собралась небольшая толпа. Боевики еще не навели своего оружия на немецких офицеров, но могли сделать это в любой момент. Среди них оказался капитан Петрович, который явно с радостью расправился бы с немцами.
- Убивать ящеров нельзя, - пояснил Егер. - Они много знают. Лучше сохранить ему жизнь и заставить поделиться с нами своими секретами.
Хорват с винтовкой сплюнул на землю.
- А мне нет дела до того, что он знает. Мне хочется прикончить эту дрянь - и все тут!
- Если ты убьешь ящера, я убью тебя, - предупредил его Скорцени, причем так спокойно, словно сидел с хорватом за одним столиком в кафе. Если ты попытаешься убить меня, я убью тебя. Полковник Егер совершенно прав, и тебе это прекрасно известно.
Хорват нахмурился, но винтовку сдвинул чуть в сторону. Егер знаком приказал ящеру подойти. Тот мгновенно бросился выполнять волю своего спасителя.
- Хорошо, - тихо поговорил Скорцени. затем, повернувшись к Петровичу, громко сказал: - Я хочу, чтобы ваши люди разыскали и собрали здесь всех оставшихся в живых ящеров. По моим сведениям, нам сдалось около двадцати штук. И еще столько же раненых. Как добыча, они представляют не меньшую ценность, чем сам город.
- Вы хотите, - холодно повторил Петрович. - Ну и что? Мы находимся в Независимом Государстве Хорватия, а не в Германии. Здесь отдаю приказы я, а не вы. Что вы станете делать, если я скажу "нет"?
- Застрелю вас, - ответил Скорцени. - А если вы думаете, что я не смогу уложить вас вместе с вашим дружком весельчаком... - он ткнул пальцем в хорвата, который собирался убить ящера - ...прежде чем вы, ребятишки, меня достанете... Давайте, посмотрим, что у вас получится.
Петрович трусостью не отличался. В противном случае он никогда не бросился бы в самую гущу сражения, которое только что закончилось. Скорцени стоял совершенно спокойно, дожидаясь, что он станет делать. Егер изо всех сил старался сделать вид, что чувствует себя так же уверенно, как и эсэсовец. Равняться с ним в отваге он даже и не пытался.
После затянувшегося молчания Петрович прорычал приказ на своем родном языке. Кто-то из его людей запротестовал, Петрович принялся яростно его поносить. Егер не слишком хорошо знал местное наречие, но смысл сказанного был и так ясен.
Хорваты разошлись, а потом начали приводить пленных ящеров - сначала самцов, сдавшихся, когда сражение подошло к концу, а за ними на самодельных носилках принесли перевязанных раненых, которым пришлось покинуть поле боя. Их стоны боли неприятно напоминали человеческие.
- Я совсем не был уверен, что у тебя получится, - шепнул Егер Скорцени.
- Главное, чтобы разговор перешел на личности, - так же шепотом ответил Скорцени. - Эти ублюдки все воспринимают очень лично. Я просто сыграл с ними в их игру. И победил. - Он хитро улыбнулся. - Снова.
* * *
- Я знал, что обязательно попаду в Москву, - сказал Георг Шульц, - но не представлял, что именно так - я в нее отступаю.
- Не смешно.
Людмила Горбунова откусила кусок черного хлеба. Кто-то протянул ей стакан эрзац-чая. Она быстро его выпила. Ей тут же подали миску щей. Людмила мгновенно проглотила и суп. Пока она восстанавливала силы, техники осматривали ее самолет, заливали горючее, загружали бомбы и боеприпасы.
- А я и не говорил, что смешно, - заявил немец.
Было видно, что он смертельно устал, светлая кожа посерела, под глазами черные тени, волосы и борода растрепаны, грязь на лице и одежде сейчас никто не мылся.
Людмила не сомневалась, что она выглядит не лучше. Она уже и не помнила, когда ей удавалось поспать хотя бы несколько часов подряд. Уже перед Калугой она была сильно измучена, а с тех пор...
В их задачу входило тянуть время. Когда немцы в 1941 году подошли к Москве, старики, дети и десятки тысяч женщин рыли окопы и строили противотанковые заграждения, чтобы остановить врага. В них снова возникла необходимость. Насколько их усилия помогут замедлить продвижение ящеров вперед, когда перед натиском врага не устояли и более серьезные преграды, никто не знал. Но советский народ будет защищать свою столицу до последнего вздоха.
- Готово, товарищ пилот, - крикнул один из техников.
Людмила поставила миску со щами - жидкой, водянистой бурдой, без мяса, почти без капусты - и встала. Она устало забралась в свой У-2.
- Надеюсь, вы вернетесь, - сказал Шульц. - Надеюсь, мы еще будем здесь, когда вы вернетесь.
Никифор Шолуденко проходил мимо как раз, когда немецкий танкист, превратившийся в техника, произнес эти слова.
- Наказание за пораженческие разговоры - смерть - прошипел он.
- А каково наказание за убийство единственного нормального техника, который имеется в распоряжении базы? - сердито спросил он. - Моя смерть причинит вашей стороне больше вреда, чем мои разговоры.
- Вполне возможно, - ответил Шолуденко. - Только ведь за это не предусмотрено никакого наказания. - Он опустил руку на кобуру.
Людмила знала, что они желают друг другу смерти.
- Может быть, кто-нибудь из вас крутанет винт? А воевать будете, когда победим ящеров.
"Если победим", - подумала она.
Произнеси она эти слова вслух, обвинил бы Шолуденко ее в пораженческих настроениях? Скорее всего, нет. Он не хотел видеть ее мертвой - только обнаженной.
Офицер НКВД и бывший сержант вермахта одновременно бросились к "кукурузнику". Шульц оказался первым. Когда он ухватился за лопасть винта, Шолуденко пришлось отскочить в сторону. Стоит попасть под раскрученный винт, и тебе грозит смерть, куда более страшная, чем от пули.
Винт завертелся, пятицилиндровый двигатель выплюнул вонючий дым. Людмила отпустила тормоза, У-2 помчался по неровной посадочной полосе (на самом деле, всего лишь расчищенному участку поля) и начал набирать скорость. А в следующее мгновение маленький биплан медленно поднялся в воздух.
Однако даже в полете У-2 не превратился из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Но "кукурузники" гораздо чаще возвращались с заданий, на которых погибали большие самолеты - так комар укусит тебя и легко избежит возмездия, тогда как слепня обязательно заметят и раздавят.
От Калуги почти ничего не осталось. Людмила летела над пригородом бывшего промышленного центра. Сначала часть города разрушили немцы - во время своего наступления на Москву в 1941 году, затем русские приложили свою руку, когда отбили его чуть позже. За последние несколько недель ящеры уничтожили остальное.
Сегодня фронт находился к северу от Калуги. Ящеры расчистили часть улиц, идущих с севера на юг, чтобы иметь возможность доставлять боеприпасы своим войскам. Грузовики, их собственного производства и захваченные у немцев и русских (часть из них американские), катили по дорогам так, словно никакого неприятеля поблизости не было.