— Возможно, когда-то…
— Пошли дальше, — подстегнула Гомати, — давайте исследуем эти руины! — Её голос окрасило возбуждение. — Даже представить нельзя, какое свидетельство о своих строителях они могут хранить. Мы должны узнать, происходят ли эти миры и их жители из нашей системы, или же они пришли… откуда-нибудь ещё.
При последних словах она обратила лицо к небу, и остальные последовали её примеру. На мирке Тога стоял полдень, или же его эквивалент. Солнце было так далеко — в шестнадцати миллиардах километров, в два раза дальше, чем от Плутона в его афелии, и в сто двадцать раз дальше, чем от Земли, — что для троих стоявших на поверхности Тога оно почти затерялось в усеянном звёздами мраке.
Но прямо над их головами висел Юггот, отталкивающе раздутый и сплюснутый, его вид заполнял всё небо — словно он вот-вот ужасающе рухнет на «Хонсу» и трёх исследователей, и он непрерывно пульсировал, пульсировал, пульсировал и бился, бился, подобно какому-то ужасающему сердцу. Но вот по неспокойному лику Юггота пронёсся двойник Тога, названный женским членом экипажа Током — пронёсся мрачным силуэтом, чёрным кругом с зазубринами кратеров, отбрасывавшими густые тени на бледные, пульсирующие розовым скалы Тога.
Сначала тьма накрыла «Хонсу», затем, пронесясь по Тогу, охватила и трёх исследователей, затмив пульсирующую красноту Юггота и погрузив их в полнейшую тьму.
Зачарованность Гомати была нарушена мурлыкающим синтетическим голосом Шотн Бинаякя:
— Интересное покрытие,[23] — заметило оно, — но пойдёмте же, мы должны выполнить свою миссию. «Хонсу» отсылает автоматические измерения и телеметрическую информацию на Нептун. А отсюда, — её серебристые глаза казались мерцающими одновременно со светом далёких звёзд, пока кибернетическая конечность прилаживала приборы к автоматизированному панцирю, — мои записывающие и телеметрические устройства отошлют сведения на корабль.
15 марта 1937 г. — ФОТОСНИМОК
Доктор Дастин стоял у постели. Пациент находился в полубессознательном состоянии. Его губы шевелились, но слова было разобрать невозможно. Рядом с кроватью сидели две старые леди. Одна из них была его тётушка Энни, другая — её близкая подруга Эдна, помогавшая скорее убивавшейся тёте, нежели её умирающему племяннику.
Доктор Дастин наклонился над постелью больного и проверил его состояние. Он постоял немного, пытаясь разобрать его слова, но не смог. Время от времени пациент немощно шевелил руками — он как будто пытался хлопнуть по чему-то.
У леди по имени Энни всё лицо было заплакано. Она достала из потёртой чёрной сумочки платок и вытерла, насколько ей это удавалось, слезы. Она схватила руку доктора Дастина и, держа её обеими ладонями, спросила:
— Есть ли какая-нибудь надежда? Хоть какая-нибудь?
Доктор покачал головой:
— Мне очень жаль, миссис Гэмвелл, — и второй женщине, — мисс Льюис.
— Мне очень жаль, — повторил он.
Старая леди отпустила его руку. Другая, Эдна, подошла к ней. Они сели лицом друг к другу и неловко обнялись — как это получается у людей, когда они сидят напротив друг друга. Каждая старалась утешить другую.
Доктор вздохнул, отошёл к окну и выглянул наружу. Было раннее утро. Солнце уже взошло, но оно угадывалось лишь в бледном сиянии на востоке. Небо было затянуто серыми облаками. То здесь, то там землю покрывали снег, лёд, слякоть. Снег продолжал падать.
Доктор задумался, почему ему кажется, что он теряет пациентов только зимой, или в ливень, или ночью. И никогда ярким весенним или летним днём. Он знал, что это было совсем не так. Больные умирали, когда умирали. Когда их смертельная болезнь — чем бы она ни являлась — завершала своё течение. Однако ему всё равно казалось, что это всегда происходит во тьме ночи или во тьме года.
Он услышал чей-то свист.
Он обернулся и увидел двух молодых стажёров, входящих в палату. Один из них насвистывал популярную песенку, которую доктор слышал по радио. Он не мог вспомнить, в какой программе он её услышал. Наверное, "Шоу Кейт Смит, или Ваш Хит-парад". Мелодия была очень притягательной, хотя её текст и был на каком-то языке, ускользавшим от уха доктора Дастина. Песня называлась "Bei Mir bist du Schön".
За три тысячи миль отсюда испанцы были ввергнуты в странную гражданскую войну. За несколько лет до этого старый король отрёкся от престола, и была провозглашена республика. Но после того, как стал ясен курс нового правительства, изменить ход вещей вернулся некий полковник,[24] служивший в испанских колониальных войсках в Африке, — вернулся со своими войсками, в основном берберами и рифами.
Он уничтожил бы республику. Он положил бы конец вздору демократии, атеизма и похоти, что дозволяла республика. Он восстановил бы порядок, набожность, стыдливость. Он восстановил бы монархию.
В какой-то момент казалось, что войска республики одерживают победу. Ими как раз были отбиты Трижаку и Гвадалахара. Взяли в плен мятежников — в том числе и испанских монархистов, а также солдат из африканских войск. Странно, но некоторые из пленных знали только итальянский язык. Они говорили, что они — добровольцы. Они говорили, что им было приказано стать добровольцами. А они всегда подчинялись приказам.
В Китае у Японской Императорской Армии была лёгкая прогулка. Сопротивление было слабым — ибо китайцы разделились.
У них тоже была гражданская война — но не такая, как в Испании. Она продолжалась много дольше, начавшись со смертью президента Сунь Ят-Сена в 1924 году. И японцы не были единственной иностранной силой, вторгшейся в Китай.
У Германии в Китае были торговые концессии, пока Версальский договор не положил им конец. Теперь же Германия расцветала и желала восстановить утраченные привилегии.
То, что гражданская война в Китае угрожает их интересам, почувствовали и другие страны. Англия направила туда свои войска. Пустила в ход своё влияние Франция, обеспокоившись возможной потерей своих ценных колоний в Индокитае. Россия также пыталась повлиять на внутреннюю китайскую политику. Возникла серьёзная угроза войны между ею и Китаем, особенно когда китайцы разграбили русское посольство в Пекине и обезглавили шестерых его сотрудников.
Вмешались и Соединённые Штаты. Американские канонерские лодки курсировали в китайских водах. Одна из них, «Панай», была потоплена авиацией — она была на реке Янцзы, когда это произошло. Янцзы — китайская река, но «Панай» была уничтожена японцами. Это порадовало Китай, Япония же принесла свои извинения и выплатила компенсацию.
Джо Луис и Джо Димаджио,[25] два молодых спортсмена, тогда тренировались. Для них обоих это было замечательное время.
Состоятельный и безрассудный лётчик Хауард Хьюз[26] пролетел всю территорию Соединённых Штатов за семь часов и двадцать восемь минут. Это породило новую волну воодушевления и авиационного бума. В Санта-Монике, Калифорния, "Дуглас Эркрафт Компани" завершала работы над своим новым авиалайнером, который смог бы перевозить сорок пассажиров. У него было четыре двигателя, что позволяло ему развивать скорость до 237 миль в час.
Консерваторы полагали, что дирижабли никогда не уступят самолётам. Гигантский дирижабль «Гинденбург» совершал трансатлантические перелёты. Он был огромен и прекрасен. В его коктейльном зале был даже рояль. Дирижабль курсировал между аэропортом Темпелхоф в Германии и Лейкхерстом, Нью-Джерси.[27]
Утром 15 марта раввин Луис И. Ньюмен обнаружил одиннадцать огромных оранжевых свастик, нарисованных на стенах Храма Родефа Шолома в районе 7 Уэст-сайд на 83-й улице в Нью-Йорке. Это был уже третий инцидент подобного рода. Рабби Ньюмен полагал, что свастики были нарисованы в качестве мести за протесты государственного секретаря Халла против оскорбительных выпадов в германской прессе.
Из Тёрн-Холла, что на перекрёстке Лексингтон-авеню и 85-й улицы, от главы нью-йоркских "Серебряных рубашек"[28] Джорджа Л. Рафорта последовал ответ. Свастики, по его словам, были нарисованы еврейскими провокаторами. Он считал так, потому что все одиннадцать свастик были левосторонними. "Это ошибка, которую не сделал бы ни один нацист," — утверждал он.
В Провиденсе, Род-Айленд, продолжал падать снег. Дороги на городских холмах были скользкими. В больницы поступали жертвы несчастных случаев.
В Мемориальной больнице Джейн Браун на Колледж-Хилл Говард Лавкрафт открыл глаза. Что он увидел, никто не знал. Во всяком, не доктор Дастин. Говард хлопнул по одеялу своей кровати.
Его губы зашевелились. Послышался его голос. Возможно, он сказал: "Папа".
Возможно, он сказал: "Папа, ты выглядишь прямо как юноша!"[29]
15 МАРТА 2337 Г.
Они проехали, пролязгали и прошли вперёд ещё несколько метров, вновь остановившись у самого края древних руин. Шотн Бинаякя выпустило из отсека механических инструментов два пробоотборника, чтобы взять образцы почвы и материала самих руин. Киборгизированные компоненты Шотн автоматически произведут их датирование по радиоуглеводу.
Шри Гомати вглядывалась в руины. В тусклом свете далёких звёзд они походили на лестницы и террасы, обнесённые мраморными балюстрадами. Гомати включила свои оптические датчики на максимальное усиление изображения, чтобы получить чёткий образ во тьме покрытия Югготом.
А затем — весьма маловероятно, что открытие было бы сделано в ходе этой единственной краткой экспедиции, работавшей при красноватом пульсирующем свете Юггота: несомненно, за находку стоило поблагодарить покрытие планеты Током — Гомати повернулась к Ньёрду Фрейру, издавшему сдавленный звук. Она проследила за его указывавшей на что-то рукой в перчатке скафандра.
Из разверзавшейся бездны, прикрытой камнем, перед ними исходил тусклый, но мрачный свет, отталкивающе пульсирующий. Но, в отличие от тёмно-красных пульсаций Юггота над головами исследователей, этот свет под ногами был каким-то ужасающим зелёным.
Без единого звука все трое ринулись вперёд, выбирая дорогу среди рушащихся и крошащихся останков древнего города, некогда вздымавшего в чёрное небо мирка перекошенные башни и рифлёные колонны. Они достигли источника света как раз вовремя, так как чёрная тень, брошенная Током от Юггота, и которая покрыла место посадки «Хонсу» и руины, где экипаж проводил исследования, ушла с бледно-серой поверхности Тога, снова оставив исследователей в красном пульсирующем сиянии планеты-гиганта.
В это непристойном сумеречном свете омерзительный, металлический бронзово-зелёный свет просто перекрывался и терялся во всеобщей пульсирующей красноте. Но к этому времени Шотн Бинаякя уже запустило телескопический пробник в дыру, откуда исходил свет, и с помощью механических рычагов приподняло плиту, похожую на мраморную, из-под треснувшего и сколотого угла которой и исходило сияние.
Механизмы взревели, и каменная плита отскочила в сторону. Внутрь, в недра мирка Тога, вели ступени. В чернеющей мрачной расселине боролись меж собой, болезненно сменяя друг друга, красный пульсирующий свет Юггота и зловещий металлический зелёный.
— Гурская область, — прошептала самой себе Шри Гомати, — Гурская область.
Они двинулись вниз по ступеням, оставляя позади зловещие пульсации Тога, метр за метром спускаясь в освещённые бронзово-зелёным светом глубины Тога. Гусеничный кибермеханизм Шотн Бинаякя справлялся с лестницей чуждых пропорций с каким-то грубым изяществом. Ньёрд Фрейр, чьи шасси на поверхности Тога были превосходным средством передвижения, теперь отчаянно хватался за рифлёный панцирь Шотн.
Шри Гомати шла легко, внимательно рассматривая подземный мир Тога. Под входом, судя по всему, на глубине многих километров, распростёрся лабиринт сводов и башен — она потрясла головой, отстраивая металлическую оптику. Было в недрах крошечного Тога и, похоже, подземное море — море, чьи тёмные и маслянистые воды омерзительно плескались и булькали у чёрного песчаного берега.
У самого края этого моря, чьи размеры по земным стандартам, должно быть, ненамного превышали обычное озеро, на чёрном песчаном берегу отвратительно ворочались и подпрыгивали огромные ужасные твари.