- Да.
- Но при чем тут Натирчик?
- Натирчик?
- Я сказала НАТИРЧИК?!
- Да, ты сказала именно это.
- Странно.
- Действительно странно.
- Что "действительно странно"?
- Странно, что ты это скрываешь от меня.
- Я ничего не скрываю.
- А чего же ты тогда всю ночь вздыхала?
- Я? Я занималась специальными дыхательными упражнениями.
- И поэтому утром проспала завтрак, вышла нерасчесанной и рассеянной?
- Когда это я была рассеянной?!
- Как когда? А кто, по-твоему, утром вместо своих любимых духов "Ведьма в цвету" надушился лосьоном "От ворот поворот налево"? Кто, по-твоему, вместо метлы оседлал сегодня половник, когда летал после тренировок на базар? И, в конце концов, кто перед нашим разговором полчаса сидел и вздыхал на Философский Камень, отчего он то и дело менял свою форму?
Да, против фактов, как говорится...
- И что, ты считаешь, причиной всего этого Натир?
- Да. Он.
- И что теперь делать?
- Вот я и думаю, что же теперь делать.
Мы призадумались, каждая в отдельности и обе вместе.
Так мы просидели час.
- Ты его сильно любишь?
Прошел час.
- Да.
Прошел еще час.
- Очень?
Еще час.
- Очень.
За окном закончился дождь, и солнышко пробивалось сквозь последние пасмурные тучки.
- Ладно, Ясна, иди отдыхать. Ничего мы не придумаем, а ты еще слишком маленькая, чтобы решать такие глобальные проблемы.
- Ох, как бы я хотела тебе чем-нибудь помочь.
- Правда?
- Да!
- Ну, тогда пойди подмети в комнатах.
Ясна посмотрела на меня так пристально, что я поняла - девочка взрослеет.
Когда малышка скрылась за дверью, мне стало очень тоскливо. Зная, что безвыходных ситуаций не бывает, я с упорством Тесея искала тупики. В такие моменты меня спасает только творчество.
Пройдя сквозь стены в свою комнату, я взяла со стола свой любимый черно-белый карандаш, блокнот и записала:
Мысли, как пони в цирке, либо разбегаются, кто куда, либо ходят по кругу, а по ночам сидят в клетках и тоскуют.
Вспомнила о завтрашнем дне и записала еще один афоризм:
Завтра, как правило, наступает сегодня и, непременно, на любимую мозоль.
Подумав еще немного, потом еще чуть-чуть, я, наконец-то, решилась во всем признаться Натиру. Зачем скрывать свои наболевшие чувства? Так прямо и скажу ему: "Люблю тебя!" А потом милому объясню, что Амурлия не пара такому маленькому, но высокоблагородному ланселоту. А может, сначала написать ему письмо? И не просто письмо, а "голубиное" послание?! Вот возьму мерцающие краски полнолуния и напишу ими на крыльях голубя, нет, лучше голубицы, свое послание и отправлю птицу к Натиру!
В порыве вдохновения я стала быстро сочинять черновик:
О мой Натир! Мой далекий и одновременно близорукий друг! Я Вас...
Ой, я, кажется, ошиблась, придется писать заново.
О мой Натирчик! Мой недалекий и одновременно близкий друг! Я Вас...
Да, невнимательность всегда была камнем преткновения на пути моего прогресса.
Скомкав два предыдущих неудачных письма, я написала третье. И чтобы не тратить времени зря, сразу же на крыльях голубицы. Слова просто струились из меня весенним ручьем, когда я представляла, как эта белая голубушка вспорхнет к нему в раскрытое окно, сядет на левое плечо, он нежно коснется ее крылышек и, млея от удовольствия, прочтет мои трепетные строчки и все-все поймет...
Отправив "голубиное" послание, я села у окошка и стала ждать возлюбленного...