Мясо было плохое - выбирать было не из чего. Но в основном все успели купить.
- Сейчас едем на базар. Пока я буду закрывать машину - идите выбирайте картофель.
Я при входе на базар сейчас же напала на хороший картофель, сговорилась, и Саня с мешком был уже тут.
- Идите в конец базара, - там в ларьках продаются помидоры, я уложу картофель и подойду к вам.
Я уже укладывала в сумку помидоры, когда подошел Саня. Кто-то закричал: "Вы роняете картошку!" Оказалось - в мешке дыра. Мы вернулись по пройденной Саней дорожке и подбирали картофель. Некоторый закатился далеко под скамьи, растянутые по базару.
Еще отправились в другой магазин: покупали сахар и другие мелочи. Едем домой. Саня обращает мое внимание на красивые места.
- Нужно немедленно собирать малину, варить варенье или перетирать ее малина гибнет, - говорит Саня.
Когда приехали домой, я почувствовала, что не смогу уже обеда приготовить, а тем более заняться малиной. Предложила пережить конец того дня всухомятку. И, немного прогулявшись по садику, завалилась в заботливо приготовленную Наташей постель. В комнате было сыро, и я дрожала под тремя теплыми одеялами. Как-то неуютно было первый день. Только воздух "особенный воздух" - наполнял всю меня. Саня познакомил меня с режимом дня. Точный регламент был: в 7 ч 45 мин - утренний завтрак, в 13 ч 45 мин дня молоко, в 17 ч 45 мин - обед. Все это было связано с радиопередачами.
Саня, просыпаясь, шел с транзистором в сад, где выполнял какие-нибудь физические работы (косил, работал граблями и пр.), делал гимнастику, купался.
Второй день моего пребывания был необычайно тягостный. Первую половину дня я уделила малине (при этом чуть не свалилась в речку с обрыва), а затем приступила к приготовлению обеда.
Но мясо оказалось очень жестким, мясорубка - не в порядке. Долгие часы молола мясо на котлеты и, видя, что запаздываю к обеду, ограничилась частичной обработкой мяса - только на один день, а все остальное отложила на после обеда.
Днем Саня работал в саду, а после обеда - у себя наверху, и запахов в доме не должно было быть. А я тут, дожаривая котлеты, развела такие запахи, что Саня спустился и говорит: "Запахи заставляют меня съесть котлетку, хотя я никогда не ужинаю, только пью молоко".
...Когда читаю эту мамину запись, то мне кажется, что она стоит многих моих страниц потому, как живо предстает у нее образ Александра Исаевича.
4 августа муж мне написал: "Только что мы с мамой выпили за ее здоровье и долголетие, (за поздним обедом). Встретил я ее нормально, с тех пор она все время крутится, по-моему, ей не очень легко. Погода не дает отдыхать на зелени. Ну, правда, книжки читает, непрестанно проветривая комнату (говорит - сыро)... Малины сварила мама 4 пол-литровых банки (варенья) - и еще будет варить".
Но уже 8 августа муж пишет, что "мама постепенно входит во вкус".
А туг уж скоро и уезжать ей, бедной, пора - на смену мне, в Рязань, к тетям.
На память о том пребывании моей мамы в Борзовке остался хороший снимок, сделанный ее зятем: мама сидит у крыльца нашего домика за чтением.
А в следующем письме муж делится со мной, что "...утром охотничья страсть гонит его на нашу лесную плантацию" и что удается часто приносить белые грибы. "Ветви черноплодки гнутся до земли, .ждут твоего прокручивания", - пишет он. Он назначает мне точный день приезда: "18 утром встречаю тебя тремя электричками подряд: 8.54, 9.12, 9.24. После этого поедем сразу на базар".
В конце письма - такие строки: "Ну, милая, приезжай, будем хорошо жить! (Может быть - последний спокойный месяи...)"
И еще приписка: "Приезжай в 3-4 вагоне от хвоста"1.
1 Солженицын Л. - Решетовской Н., 11.08.68.
Увы, выполнить его заветы оказалось не так-то просто...
12 августа я кончила принимать вступительные экзамены. Ни студентов, ни абитуриентов в институте нет. Учить, экзаменовать - некого. Мой заведующий кафедрой в отпуске, и потому с просьбой о своем отпуске (разумеется, без сохранения содержания! ведь свой очередной я уже отгуляла!) обращаюсь прямо к ректору. Он помнит, что я уже получала тем летом дополнительный отпуск. Нет, он не согласен, я создаю ему в институте прецедент. Показываю медицинскую справку о том, что по состоянию здоровья нуждаюсь и т. д., полученную в московской писательской поликли-нике...Принесите бумагу из обкома союза! - бросает ректор. Делать нечего, еду в обком союза, где мне беспрепятственно дают необходимую на имя моего ректора бумагу. Обком союза разъясняет: предельная продолжительность отпусков без сохранения заработной платы законодательством не установлена.
Поэтому вопрос о продолжительности отпуска без сохранения заработной платы должен решаться в каждом конкретном случае администрацией предприятия, учреждения или организации с учетом имеющихся возможностей и степени нуждаемости работника в отпуске1.
1 Рязанский областной комитет профессионального союза рабочих и служащих сельского хозяйства и заготовок, 14.08.68.
Но теперь и этого ректору оказалось недостаточно.
- Я свяжусь с Николаем Ивановичем, - говорит он мне.
Тот - в отпуске, но не в отъезде. Ему позвонили, и он пришел сначала на кафедру. Я объяснила ему ситуацию. Говоря с ним, немного задыхалась.
- Дышите ровнее! - успокаивал он меня.
Зато когда Давыдов вернулся от ректора, то мне впору было его успокаивать. Он явно перенервничал... Вместо 6 просимых недель, мне дали три недели. Хорошо хоть так... Но с каким неприятным осадком я еду! Так явно пришлось ощутить исходящую от ректора ненависть ко мне - отражение его ненависти к моему мужу...
Получив наконец отпуск, не хочу терять ни минуты! А потому еду в Борзовку даже на два дня раньше, о чем мне удается сообщить Александру Исаевичу.
В пятницу, 16 августа, еду условленной электричкой в Нару. Встретив меня, муж объявил, что мы немедленно едем к Твардовскому. (Это вместо намечавшихся продовольственных закупок перед тем, как ехать на дачу!)
Я попыталась была пожаловаться на то, как трудно, даже унизительно было мне на этот раз вырваться из Рязани. Но муж прервал меня, сказав, что все это (институт! ректор!..) поблекнет перед событиями, связанными с ним.
Когда мы оказались в машине, стал мне рассказывать. Накануне вечером к нему приехали сказать, что его вызывает Александр Трифонович. При этом рвет и мечет: "Где Солженицын? Когда кончится эта конспирация?!.." Просил передать Александру Исаевичу, что ждет его у себя на даче. Удалось и выведать причину вызова... Оказалось, что Лакшин и Кондратович были в ЦК у Мелентьева, попытались заговорить о "Раковом корпусе". Но Мелентьев им сказал в том смысле, что скоро Солженицыну конец, так как "Мондадори" печатает "Пир победителей". Присутствующий тут же Беляев проронил:
"Его растерзают!" Но Мелентьев возразил: "Ну, зачем уж так растерзают..." Александр Исаевич попросил передать Твардовскому, что будет у него в субботу или воскресенье. Но позже передумал и решил ехать на следующий же день.
Я все же, отвлекаясь от главного, говорю мужу, что привезла ему письмо от Эрнста Сафонова, где тот пишет, что с Александром Исаевичем хотел бы встретиться и побеседовать о его творческих планах заведующий отделом пропаганды и агитации Рязанского обкома Шестопалов. ("Не могли бы Вы сообщить о возможности такой встречи и приемлемом для Вас времени"1.) Меня, разумеется, это волнует. Но моему мужу кажется не столь уж важным. Из-за этого он, во всяком случае, в Рязань не поедет. А когда будет там осенью видно будет...
1 Сафонов Э. 02.08.68.
Итак, мы едем на дачу к Твардовскому почти через три года после той памятной поездки, когда узналось, что органами госбезопасности на квартире Теушей взят "Круг первый". Одновременно был взят и "Пир победителей", но мы в тот день об этом еще не знали. Вот оттуда и потянулась эта злосчастная ниточка с "Пиром победителей"...
После небольших блужданий дача найдена. Александр Трифонович дома и, как выяснилось, был занят чтением последней работы Жореса Медведева "Об иностранных связях". Его дочь Оля подня-лась к нему наверх сказать, что приехал Солженицын. Александр Трифонович сразу же спустился по лестнице и радостно заключил Александра Исаевича в объятия. Он не ждал его так скоро, очень был рад.
Поздоровавшись с Александром Трифоновичем, я оставила их одних. У меня ото всего страшно разболелась голова. Мария Илларионовна, посочувствовав ("Довел жену! Довел!"), дала мне таблетку и уложила в отдельной комнате.
Твардовский и Солженицын расположились для беседы в холле, как и три года назад. Закурили. Александр Трифонович спросил, был ли Александр Исаевич в редакции, знает ли он об обстоятельст-вах дела. Ответ последовал отрицательный. Когда Твардовский привел слова Мелентьева о "Пире победителей" и "Мондадори", Александр Исаевич сказал, что Лакшин с Коидратовичем должны были тотчас же выяснить, откуда исходит сообщение? В случае, если оно подтвердится, Александр Исаевич обязательно пошлет Мондадори гневную телеграмму. Это - единственное, против чего он вообще будет протестовать. Только против печатанья "Пира победителей". Ни по какому другому поводу не будет: статьей в "Литературке" его слишком хорошо научили, как протестовать!
Александр Трифонович к статье в "Литературке" сам относится с гадливостью, не хочет ничего общего иметь с ее авторами: Озеровым и Рюриковым.
Александр Исаевич напомнил Александру Трифоновичу, что существует всего лишь единственный экземпляр "Пира победителей", который был изъят госбезопасностью. Слова же Мелентьева можно объяснить двояко: он просто сболтнул, чтобы уйти от разговора о "Раковом корпусе", или это провокация, то есть "Пир победителей" продан на Запад!
Твардовский и Солженицын наметили программу действий: Лакшин должен попытаться выяснить у Мелентьева источник этих слухов; если слухи подтвердятся, Александр Трифонович вызовет Александра Исаевича и они напишут Мондадори письмо.
Разговор между Твардовским и Солженицыным был очень дружелюбным, перемежался другими темами: о горе-приключениях с 5-м номером "Нового мира", о самиздате - ведь это целая литерату-ра: художественная, публицистическая, научная!.. И даже послушали Би-би-си. Расстались очень довольные друг другом. Лишь Мария Илларионовна осталась недовольна Солженицыным, который на этот раз наотрез отказался остаться обедать.
Рассказывая мне по дороге в Борзовку о встрече с Твардовским, муж сказал, что никогда еще Александр Трифонович не был ему так близок! И тем, что оценил работу Медведева и вообще самиздат, и тем, что оценил передачу Би-би-си. Это было так похоже на него самого, когда Александр Трифонович вдруг воскликнул: "Уже три минуты пропустили!" - кинулся наверх к приемнику. Похоже, Александр Трифонович заслужил прочесть "Архипелаг". Но как это сделать? Для этого надо оторвать его от всего на целых пять дней! И прочесть его он сможет только на нашей дачке! Вот когда придется ему рассекретить ее...
В то мое пребывание в Борзовке много было всего. О многом уже написано. Тут и наши переживания в связи с чешскими событиями, и приемы гостей, и поиски места для храма Троицы. Ну и, конечно же, обычные дачные дела. Я писала в Рязань:
"Дорогая мамочка! Дорогие тети!
У нас все хорошо. Погода чудесная, Рябины черноплодной тьма! Перемалываю ее с сахаром. И хозяйничаю, и отдыхаю. Множество цветов радует глаз. Из черноплодки все время варю компот - вкусно! (...) Всех целуем.