Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться и начать улавливать смысл. Капитан говорил немного иначе, чем солдаты — другой стиль, иные обороты. Не сбивчивое лопотание простолюдина, а изысканная речь благородного человека. Потребовалось какое-то время, чтобы приноровиться к ней, но вскоре я обнаружила, что воспринимаю ее гораздо органичнее, чем путаную болтовню солдат.
Бенвор Олквин. Гордо звучащее имя очень шло ему, как и идеально сидящая военная амуниция. Что ж, Чарли тоже хорош в любой форме. Я невольно залюбовалась грациозным молодым двойником, очарованная его удивительным магнетизмом. В голову сразу полезли нескромные мысли: насколько они похожи на самом деле, есть ли отличия, и какие именно?.. По крайней мере, одно отличие было налицо: Чарльз Уокер прекрасно знал и всегда помнил о том, что он красив, что притягивает внимание, и он постоянно играл на этом, как бы преподнося себя окружающим, особенно дамам. А вот Бенвор Олквин, похоже, даже не осознавал собственной привлекательности, его прирожденная сексуальность, сквозившая в каждом движении, была совершенно естественной, как дыхание. Этим он будоражил мое воображение сильнее искусителя Уокера!
Так-так… А вот любопытно, как отреагирует этот юный и невозможно серьезный капитан, если я прямо сейчас, при всех, в глаза, признаюсь, что хочу его? Что Чарли предусмотрел на такой случай?
Наверное, у меня и без слов все отразилось на лице, потому что Олквин слегка отвлекся от своей роли. Непонимающий взгляд, растерянные вопросы… Еще и старикашка лезет со своими глупостями. Ладно, сколько ж можно играть в молчанку.
Первый блин вышел комом. Следовало бы вначале потренироваться одной. Язык несложный, видимо, из близкой к нам группы диалектов, но во всем требуется практика. Однако, меня поняли. Капитан с удобством уселся напротив и, похоже, настроился на знакомство и неспешную беседу. А развязать меня?
Зря я выпила в лесу так много воды. Но откуда ж мне было знать, что я попаду в такую переделку? Впрочем, вид у капитана был вполне благосклонным. В ответ на мою просьбу о большей свободе движений он невозмутимо продолжил прежнюю игру. Ах, недогадливый? Ну и получи, и пусть тебе будет стыдно. Боже, этот мальчик еще не разучился смущаться! Краснеющий Уокер… просто сказка какая-то…
Меня наконец-то развязали — господи, какое блаженство! — и проводили по нужде. Поверх мешковатого платья женщины гренадерского роста с совершенно неподходящим ей воздушным именем Малеана был повязан дивно пахнущий фартук. Покрутив носом, я радостно спросила:
— Вы повариха?!
Малеана подозрительно кивнула. Я сглотнула слюну и бесхитростно пояснила:
— От вас кашей пахнет. Ваши ребята говорили, что сегодня она с мясом.
— Так ведь господин капитан приехал… — растерянно буркнула она и вдруг оживилась: — Ты голодная?
— Ужасно! — жалобно захныкала я. Суровая на вид, но добрая внутри, Малеана явно мучилась сомнениями. На секунду я понадеялась, что она возьмет и отведет меня на кухню. Как говорится, война войной, а обед по расписанию. Доиграть в шпионов можно и потом. Но женщина вздохнула и повела меня обратно.
— И откуда ты только взялась такая? — посетовала она, и доверительно прибавила: — Слышь, ты господину Бенвору не прекословь. Поведай все, как есть, авось он сжалится. Сердце у него золотое, только ведь война идет… Все расскажи, глядишь, и отпустит.
— Так это что… все правда?.. — недоуменно пробормотала я, только теперь начав подозревать, что версия с уокеровским розыгрышем как-то не очень стыкуется с очевидной действительностью.
— Отпустит-отпустит, — убежденно заявила Малеана, неверно истолковав мой вопрос. — Господин Бенвор обман видит сразу. Говори, не таясь, кто послал, зачем? Им-то теперь все равно, а ты молодая, еще жить и жить…
Мне стало не по себе. Повариха явно не притворялась. Солдаты, стоявшие у входа в дежурку, тоже не походили на антураж. Враждебность писаря добила меня окончательно. Один только Олквин казался живительным глотком воздуха в этом болоте. Он был вежлив и почти любезен. Тень Патруля, он даже имя мое повторил в точности, как Уокер, с теми же чарующими нотками!
Капитан нисколько не старался казаться солиднее, как это обычно бывает с молодыми людьми, облеченными властью. Он просто был здесь законным хозяином, и это чувствовалось во всем. У меня в голове все еще никак не укладывалось, что этот юноша, так похожий на Чарльза, способен причинить мне вред. Сбитая с толку этим невероятным сходством, я совершила огромную ошибку. Все дело в том, что я слишком привыкла доверять Уокеру. Несмотря на то, что некоторые его поступки часто оборачивались неприятными последствиями, намеренно причинять мне зло он никогда не стремился, и всегда выручал из любой передряги. Так что теперь я автоматически перенесла это доверие на молодого капитана, наивно понадеялась, что он тоже «свой» и совсем перестала его опасаться. Идиотка!
Когда допрос начался уже по-настоящему, у Олквина моментально выявились манеры человека, знающего себе цену и привыкшего приказывать. Похоже, он мало сомневался в том, кто я такая. Любая странность моего облика и поведения оправдывалась в его глазах опережающим темпом развития шпионского ремесла. Выводы капитана и обрисованные им перспективы стали для меня настоящим шоком, и я сорвалась.
Пожалуй, будь мы здесь один на один, я бы рискнула попробовать справиться с ним, даже несмотря на плохую подготовку новой проекции и обессиливающий остаток дурмана. Но Олквин был вооружен, за дверью чутко дежурили четверо солдат, а за каждым моим движением настороженно следил мерзкий писарь, немедленно поднявший тревогу. Не будь мой драйвер испорчен, я бы активировала его немедленно, ничуть не заботясь тем, как отреагируют на это окружающие. Увы и ах, меня ловко скрутили, начисто лишив возможности сопротивляться.
Кажется, капитан и сам не знал, что ему со мной делать. Я уже пожалела о вспышке бессмысленной несдержанности, совершенно мне не свойственной. Было бы правильнее отпираться до последнего, и искать подходящую лазейку. Видимо, повышенная агрессивность была побочным эффектом окончания действия транквилизатора и, хорошо зная об этом, меня попросту спровоцировали. Этим людям удалось поймать и обезвредить рейдера TSR! Несмотря на безвыходное положение, я почувствовала невольное уважение к ним.
К счастью, пытать меня прямо сейчас капитан не собирался. Мне показалось, что у него еще остались сомнения. Все-таки надо быть истинным рыцарем, чтобы достойно обращаться с предполагаемой шпионкой. Большинство других не стали бы так церемониться. Олквин вскользь пригрозил мне голодным заточением и крысами, при этом открыто сомневаясь в действенности меры. У вредного писаря неожиданно прорезалось чувство юмора, и капитан вдруг улыбнулся ему — ярко, тепло… Мне показалось, что в пыльной дежурке взошло солнце! Держу пари на что угодно — ради одной лишь благосклонной улыбки своего обожаемого господина здешние люди наверняка готовы пойти хоть на смерть, и причем он, скорее всего, даже не подозревает об этом.
Волшебный момент улыбки стал апофеозом всего самого лучшего за нынешний день, ибо все, что последовало дальше, обернулось кошмаром. Олквин послал дневального за каким-то зельем, применение которого страшило даже писаря. Плохое предчувствие никогда не появлялось у меня напрасно. И в этот раз оно тоже не обмануло. Эта дрянь была отвратительной на вкус, а через пару минут со мной стало твориться что-то невообразимое. Внутри все горело, казалось, плавились мозги, и единственным спасением казалось высвобождение накопленной информации. Одна лишь мысль о том, чтобы хоть кому-то излить душу, уже приносила облегчение. Тут же капитан милостиво подсказал требуемое направление, и у меня попросту не осталось выбора. Условия были сформулированы так, что от меня требовалось рассказать абсолютно все, с самого начала и вплоть до мелочей — ведь все это в конечном итоге и привело к тому, что я теперь лежала здесь связанной. Сопротивляться зелью было непереносимо, это доставляло жуткую боль — и физическую, и душевную. Да даже и не в ней дело, а в том, что начисто слетели тормоза. Любая мысль, любое воспоминание тут же сами собой рвались наружу. В какой-то момент я сломалась, и стало абсолютно все равно…
Глава 18
Напиток откровенности Танбика всегда действовал безупречно. Дойдя до логического конца повествования, Джелайна запнулась и умолкла. Потом она начала дрожать, и тихонько захныкала, с ненавистью глядя на ошеломленно застывших мужчин.
— И-из-зверги… — заикаясь, забормотала она. — Л-лучш-ше бы п-пытали, т-твари…
Бенвор, который в продолжение удивительного рассказа то сидел, потрясенно замерев, то нервно вскакивал и принимался мерить шагами комнату, казалось, только что опомнился. Двигаясь медленно, точно в растерянности, он принес из угла толстое шерстяное одеяло дежурного и укрыл им женщину.
— Это пройдет, — тихо произнес он. — Быстро пройдет, вы крепкая.
Капитан выпрямился и обернулся к писарю.
— Микас, вели Малеане подогреть молока.
Старик сидел, уставившись перед собой невидящим взором. Забытые письменные принадлежности сиротливо валялись на столе. На приготовленном для протокола допроса листе темнела единственная строчка, потом — жирная клякса. Записывать дальше писарь не смог — сначала удивился, прервался, а потом ему и вовсе изменило самообладание.
— Микас, быстрее! — окрикнул его Бенвор.
Тот вздрогнул и молча выскочил вон. По-видимому, писарь был в шоке не меньшем, чем капитан. Чтобы взять себя в руки, Олквин принялся старательно укутывать пленницу. Ее колотило все сильнее и сильнее. Микас принес молоко в глиняной кружке, и Бенвор сам принялся поить им Джелайну. Она едва могла пить, зубы то и дело ударялись о край посуды. Кое-как осилив половину, женщина выхватила кружку и выплеснула остаток содержимого в лицо Бенвору.
— У-ублюдок!
Олквин поймал ее запястье и молча выдернул кружку. Джелайна сжалась, заслоняя голову трясущейся ладонью, будто ожидала удара. Но капитан сдержанно обтер лицо тыльной стороной кисти и аккуратно поставил кружку на пол. Потом обернул плечи женщины краем одеяла, легко подхватил ее на руки и вынес на улицу. Миновав пару домов, Бенвор толкнул ногой дверь одного из них, с виду ничем не отличавшегося от прочих. Уверенно прошел через неосвещенную комнату и бережно опустил Джелайну на широкую мягкую кровать. Вытащил откуда-то еще одно одеяло, мохнатое и тяжелое, и укрыл им сверху. Потом отступил в сторону и чем-то зашуршал в темноте. Раздался треск огнива, вспыхнула яркая искра. Женщина повернула голову и, щурясь, пригляделась, как капитан ловко разжигает похожий на камин очаг.
— Сейчас будет тепло, — глухо произнес Олквин. — Здесь с весны не топили, так что поначалу может немного вонять. Дверь пока побудет приоткрытой.
Продолжая бормотать себе под нос, он то и дело ходил туда-сюда, что-то двигал, переставлял, ворошил дрова в очаге… Наконец, Джелайна не выдержала.
— Да бросьте же все это, наконец! Подойдите сюда!
Казалось, Бенвор только этого и ждал. Оставив в покое кочергу, он приблизился к кровати и присел на самый краешек. В неровном, мерцающем свете от очага его лицо казалось полосатым от засохших потеков, бородка местами слиплась от молока, и волоски комично торчали в разные стороны. Джелайна зашлась хриплым смехом, больше похожим на кашель.
— Все скоро пройдет, — словно уговаривая ребенка, повторил Олквин. — Серьезные последствия уже бы дали о себе знать. Если хотите плакать — поплачьте. Легче станет в любом случае.
— Да ну вас, — буркнула женщина, утыкаясь носом в одеяло. — Пойдите лучше умойтесь.
Капитан потрогал бороду и со сконфуженным видом поднялся. Погремев пустым кувшином, он вышел на улицу. Вернулся очень скоро, словно боясь оставить женщину одну, и зафыркал в углу над лоханкой, плеская в лицо водой.
— Это можно было сделать и на улице, — ворчливо проговорила Джелайна, наблюдая за ним из-за отогнутого уголка мохнатого одеяла. — Здесь и без того сыро.
Бенвор обернулся к ней, держа в руке холщовое полотенце.
— Кхм… да… — растерянно согласился он.
— Идите сюда, посидите со мной, — снова позвала Джелайна. — Мне так теплее.
Капитан вернулся к ней и опять присел на край кровати, избегая смотреть в лицо женщине.
— Что это еще за мерзкий дом? — тихо спросила она, зябко кутаясь. Зубы уже почти не стучали. — Совсем запущен. Вы живете один?
— Это не мой дом, — ответил Бенвор. — Это постой для заезжающих офицеров.
— Ясно. Полагаю, у вас больше нет ко мне вопросов?