Капитан Кадорин Андрей Геннадьевич.
"Ну, если с таким раскладом, да и листья эти действительно таким уж чудесным средством окажутся, то может сразу в дурку то не упекут. Только всё равно, не то это — не то, нашему руководству эти пестики-тычинки чую легковаты покажутся. А уж если до Берии или до Самого дойдёт. Тут надо что-то по убедительней, по убойнее. "
— Ссешес, а что из твоей магии, да по убойнее, можно в Москве показать, чтобы так сказать, ты один раз вышел, показал и все сразу поверили.
На лице дроу при этих моих словах пробежала целая гамма чувств, правда из-за большой скорости смены выражения лица я смог разобрать только последнее — выражение крайнего возмущения.
— По убойнее гховоришь, в Москхве гховоришь? Андрей, мешду нашими домами покха никхакхих догховоренностей нет. И ты уж извини, все гхарантии моей неприкхосновенности кхоторые ты можешь дать, кхак кхапитан армии своегхо Дома, смотрятся довольно бледно. Покха нет никхаких дипломатических отношений между Домом Риллинтар и твоим Домом. Я ведь не дварф, упившийся гхрибной настойкой, никхуда я не поеду, самоубийцы и особо доверчивые долгхо не живут. Потом, кхогда наши дома будут связывать более тесные узы и мы окхажем друг другу некхоторые услугхи и докажем обоюдную полезность, тогхда — да, поеду. А пока, кхапитан, извини.
— А мне так вообще путешествовать не получится, я-ж ведь в каждой травинке своей чащи живу и поэтому переместить меня никак не получится. А вот коряга эта очеловеченная которая с вами сейчас разговаривает, ну может версты две за пределами леса и продержится, а вот потом, звиняйте, я ей управлять не смогу, упадёт пень-пнём, потом только на растопку.
Тут уж у меня в мозгу что-то немного перемкнуло — посмотрел я так подозрительно — подозрительно на Лешего, у самого уже шарики за ролики заходят и спрашиваю:
— Это получается что сейчас я не с тобой говорю? И это не твоё тело.
Леший в ответ так глазками своими захлопал с абсолютно непонимающим выражением лица, но мне-то что, я в НКВД в особом-то отделе и не таких художников видел, мне мозги канифолить такие зубры пытались, что этот гражданин Леший ещё слабо выглядит. Ну как таких хлыщей колоть мне уже не раз показывали, да вон начальник отдела — незабвенный Семён Петрович… попробуем по его методе. Улыбочку на лице нарисовал добрую такую, душевную и постарался так, по отечески прищурится и спрашиваю:
— И с кем-же мы сей разговор ведём если не с Лешим, что за гражданин тут сидит и с представителем советской власти разговаривает.
И по лучшей Серёгиной методе… как в ухо заору, тут уж завсегда клиент из равновесия выходил и лишнее начинал выбалтывать:
— Имя! Звание! С какой целью прикидываешься Лешим!
Смотрю, а у него лицо оплывать начинает, медленно так, а вокруг как потемнело. Будто тучка на небе солнце загораживает. И шелест такой со всех сторон доносящийся в слова складывается:
— Ты на кого человечек голос-то повышаешь! Да я сейчас тебя на корм травам пущу!
Тут как-то немного мне страшновато стало, выхватываю наган и пытаюсь вскочить, а у самого в голове мысль бьётся: "Хм — чревовещатель хренов, кого испугать собрался! Да я после пяти лет работы в органах ни чёрта ни бога не боюсь. Сейчас я тебе пилюльку от невнимания пропишу. Серёгина кстати разработка — этот шутник у клиента над ухом любил стрелять — говорил, что пациент потом внимательный-внимательный становится, правда немного глуховатый. Но ничего, в крайнем случае переспросит. В Испании методика пригодилась на все сто — один раз какого-то Хуана поймали, молчал как убитый, а от Серегиной пилюльки от невнимательности расчирикался, что твой соловей. "
А вот подняться мне как раз и не удалось, дёргаюсь, встать пытаюсь, а толку никакого — взгляд опускаю, а меня по пояс травой опутало и травинки как живые расти продолжают. Я их начинаю стволом отрывать, руками что-то как-то не хочется. А они сволочи хоть и рвутся, но расти продолжают, да так быстро — стоит мне плеть оторвать, в другом месте уже две выросли и по гимнастёрке к портупее уже тянутся…
…
— Так, дварфы вы мои парнорогатые! Ша! Баста! Такхизис твою за ногу! Бихолдера в зрачок палантиром, да с тройным переворотом через Минас-тирит. У одного все мысли через одно место — только о врагах родины и шпионах думает. А второй тоже хорош — достойно ли духу чащи, как молоденькому оленю брыкаться? Так оба успокоились, ты Леший, траву-то свою убери, а ты капитан громыхалку тоже спрячь. Уж поверь — Ей ты только себе навредить можешь.
Прохаживаюсь между нашими горячими грузинскими парнями и про себя думаю — вот послал ректор союзничков — у одного ещё детство в одном месте уж пару миллионов лет играет, второй на всю голову НКВД-тнутый. Вообще-то молодому советскому государству с его развитым коллективизмом и всеобщей уравниловкой будет очень большим шоком столкнутся в возможностью существования магически одарённых индивидов. Так сказать сам себе жнец, на дуде игрец и апокалипсец. Попробуй такого раскулач — как кастанёт цепную молнию, вот и нет больше председателя колхоза со всей партийной верхушкой. Ведь действительно, фактически государственность поддерживается только страхом члена общества перед наказанием, а что будет творится в социалистическом обществе если там появятся маги, да ещё не дай ректор, уровня хорошего архимага? Ну да ладно, данный геморрой пусть разгребает ЦК, а я в сторонке постою и посмотрю чем кончится. Лишь бы меня не трогали.
— Ладно. Как dalharen себя ведёте. Заканчивайте. Ты капитан пойми — он ДУХ Чащи. Дух — понимаешь?
Посмотрев в немного вытаращенные, испуганные глаза капитана и не обнаружив в них признаков интеллекта, попытался разжевать поподробнее.
— Дух леса это энергетическая сущность обитающая в совокупности растительного мира данной чащи. — В глазах капитана огонька понимания так и не зажглось, поэтому я продолжил:
— Всё что ты сейчас вокруг видишь — всё это вмещает в себя Дух Чащи, а это чучело он просто создал, чтобы удобнее с нами общаться было, понятно?
Капитан видимо немного отошёл от увиденного и с удивлением покосившись на медленно опадающие пряди травы, и вновь ставшее отчётливым лицо Лешего произнёс:
— Так это что, аналог телефонной трубки…
…
Рядовой Онищенко Геннадий.
Выходим мы значит с мясом на поляну. А там наша троица сидит напыжившаяся. Капитан с Лешим почему-то друг на друга дуются, а Ссешес между ними вперёд-назад бегает и что-то втолковывает. Нас увидел, рукой на них махнул и к старшине сразу. И говорит, мол, ты, Сергеич, давай пока костерок организовывай, а я пойду за травками разными пользительными пройдусь, видел тут недавно, когда за лосем этим придурочным бегал. Да и может успокоюсь немного. Правда зачем-то лук свой взял и в лесу как всегда истаял. Ну а мы с ребятами развернулись, туши пока на траву положили, Сергеич дёрн разметил и с Серёгой начал его аккуратно так снимать и по краю бортик выкладывать. А под дёрном там слой землицы сероватой, а потом песок белый-пребелый, такой только на болотах встречается, как будто с щёлоком вымытый. И вот этим песком они мы края этой выемки и обсыпали. Старшина нас потом всей толпой за сушняком отправил, добавил чтобы без ольхи или орешника не приходили. Сам взял штык-нож, тарелку из немецких, да кусок брезента и к болоту почесал. Ну и вдогонку Юрке крикнул чтобы тот жердей штук восемь срубил, да чтоб тушу выдержали и пошире ямы были. Ну с ольхой конечно были проблемы, но мааленькую такую горку орешника, дуба и берёзок мы сообразили. Тащимся значит через кусты и видим картину — два наших мыслителя всё разговаривают, правда теперь уже спокойно, а старшина на брезенте кучу глины откуда-то притаранил и любовно так ямищу обкладывает. Отдельно песочек горкой громоздится. Порубили мы тушу, рёбра в одну сторону, шею и грудинку в другую, а окорока старшина чуть ли не грудью закрыл и говорит:
— Ну, ребята, сейчас вы у меня отведаете копчёной лосятины по походному. Всё мы сразу всё равно не съедим, а в копчёном-то виде, всё дольше хранится будет, да и повкуснее чем просто жаренное.
Я конечно у бати коптильню видел, да и сам с ней работал, но конструкция старшины всё равно восхищала. Сперва мы распалили в ней костёр и прогрели слой глины до покраснения. Она даже потрескивать от жара стала и из земли по краям получившейся глиняной ванны слабый парок пошёл — видно вода из земли испарятся стала. Потом старшина угли выгреб и началось священнодействие. Чурбачки из орешника порубили, да положили на запёкшуюся глину и не просто так, а в шахматном порядке, решёточку такую изобразив, просыпали их слоем щепок, а на них окорока взгромоздили.
Пока чурбачки из орешника рубили щепок куча образовалась, вот как раз их и оприходовали. Мы значит с парнями всё это раскладываем, а старшина где-то всё же надыбал веточку ольхи. Ну веточка это так — слабо сказано. Хороший такой сук. И пока мы возились он его сперва в ёршик превратил, а потом вообще в щепу перевёл. Вот окорока мы этими щепочками и подзасыпали слегка. Потом на всю эту конструкцию положили слой веток орешника, причём с листвой, а на них уже слой глины, где-то пальца два толщиной. Серёга при этом всё Сергеича пытал, не будет ли дыма много, нам ведь сейчас светится-то не с руки. А тот ему в ответ — "Не сцы парниша, всё будет как в лучших ресторанах и без дыма". Сам при этом не отрывается и края глиной промазывает, чтобы никаких щёлок не оставалось.
А вот опосля началось самое жестокое — поверх глины из сушняка кострище запалили. От первого костра углей навалили, сверху сушняком обкладывать начали. Сперва конечно подымило немного, но потом глина подсохла, прихватилась и дымить перестала. Тут только успевай дрова подкидывать. Сушняку всё равно приволокли мало что не гору. Мы пока с ребятами дрова подкидывали, старшина по быстренькому рогулек нарезал, ивовых прутиков для мяса нарубил, ошкурил и печёнку с сердцем и лёгкими, крупными кусками порезанными к костру-то пристроил — неча жару пропадать-то. А с другого края костра бочину лосиную на вертеле организовал. Серёгу, как самого любопытного под это дело и реквизировал — стоит теперь ворочает, слюнями мало что костёр не заливает. Иду значит за очередной порцией дров из кучи, нагибаюсь чтобы взять, потом поднимаю глаза — глядь, а у костра уже командир образовался, довольный аж светится. Сгрузил старшине стопку какой-то зелени. Лук свой положил и побрёл опять к нашим мыслителям, думку думать. Ну а тут как раз Серёга семафорит- мол мясо уже готово. Старшина брезент мокрой стороной к земле перевернул и давай на нём лопухи раскладывать, а что — вместо тарелок завсегда использовали, как на покос идём, удобная вещь и мыть не надо. Серёга с Юриком бочину жаренную притащили, а с неё такой духмяный запах, да мы ещё с утра считай почти и не ели — у меня живот так подвело, что он квакнул так что командиры даже обернулись. Олег, сволочь, рядом печёнку жаренную положил и по спине как врежет — мол, не бзди боец, сейчас хавать будем.
Тут и командиры подтянулись — правда без старичка этого странного, тот в лес ушёл, ну и чёрт с ним — нам больше достанется…
…
— Успокоились?
— Успокоились. Вот, Андрею рассказывал, как листья правильно сушить и обрабатывать.
— Да, я тут уже половину блокнота исписал, не ожидал столь подробной лекции. Даже о побочных эффектах поговорили.
— Ну и что ж там в побочных-то эффектах? Даже самому интересно? Вдруг не дай Ллос лечиться придётся.
— С тобой трау и с любым другим эльфом ничего не случится. А вот с хумансом, если чрезмерно часто употреблять будет, посложнее выйдет.
— Что, шесть суток поноса и смерть от обезвоживания?
— Да нет, ничего смертельного, неделя глубокого сна и в одном случае из дюжины пробуждение лесным эльфом.
— Э…э-э… нда… по моему лучше уж понос… ненавижу этих любителей зелёного цвета…
Глава 26. Сны.
Сны, навеянные Луной, в тёплую августовскую ночь.
Тихая музыка ночного ветра в кронах деревьев, потрескивание углей в костре и загадочный блеск звёзд в небесах. Грусть. Грусть, мягкой пушистой лапкой ласкающая мою душу, лапкой, скрывающей острые коготки. Луна, зависшая в перьях облаков и её серебристый свет, проходящий через мои протянутые к ней пальцы. Почему мне так грустно… О серебристая дева Луна, ответь… всё ведь хорошо, ты льёшь тихую музыку ночи на заснувшую Чащу, но мне хочется выть… слёзы стоят в моих зрачках… Почему мне так больно…Ответь, странница ночи… Ответь мне!
Тишина, тихое посапывание хумансов, нежащихся от тепла раскалённой коптильни. И струящиеся ленты лунного света, спускающиеся с небес. Лица спящих, проплывающие мимо в тихим лунном хороводе. Нет… они спят. Это я… кружусь на поляне, кружусь в водопаде лунного света и пытаюсь вспомнить… вспомнить и понять… усыпить этого тёплого демона по имени Грусть…
Люди — они такие разные и вместе с тем похожие… раскидавшиеся во сне и наоборот, сжавшиеся в позу эмбриона… открытые, беззащитные лица, омываемые луной… Лица за которыми скрываются, не рассказанные истории, чувства, переживания, страхи. Боль и ненависть… смех и радостные слёзы… Люди… уйди от меня, мой безжалостный демон Грусть. Я понял… я вспомнил… руны грусти, обвивающие лучи лунного света, теперь открыты моему взору…
…
Сны… какие только сны не снятся на природе, у гаснущего костра, людям. Иногда весёлые, иногда страшные. Некоторые, даже объевшись перед сном жирного мяса до состояния полного изумления, снов не видят из принципа и только тяжело переваливаясь во сне с одного бока на другой, тихо постанывают от обжорства, как например этот весёлый парнишка с рязанской внешностью, курчавыми волосами цвета прошлогодней соломы и с задорно оттопыренными ушами, кажется, его зовут Сергей, да точно — Сергей Корчагин.