Успокаивало одно: Севка очень умный и предусмотрительный проходимец. Не мог он не предположить худшее. У него чуйка, как у отца: степного волка, не позабывшего навыки даже за решёткой зоопарка. Значит, уверен, что успеет выдернуть шею матери из-под топора. Он хороший мальчик: он маму любит.
Наконец, безумная гонка закончилась — как и гербарий вокруг, в котором растения засушили прямо на корню. Темень из разряда «глаз выколи» была проходима лишь для взора божественных девятисущих. И только благодаря чересчур звёздному небу — вокруг Земли звёзды не такие жирные и не висят пышными гроздьями.
Луну себе аборигены не завели. Потому-то — обрадовала инопланетянку Улея — вся разумная жизнь ночами замирает. Зато отрасль факельно-лампадной промышленности процветает. Несотворённый Хуш при создании земной тверди позаботился, чтобы у его двуногих подопытных не было проблем с горючим. Его даже не копали, а практически черпали с поверхности планеты.
Но и такой способ добычи — по мнению зажравшихся аборигенов — дело дюже затратное. Поэтому заботливые боги вывели особый вид растений: масло из них так и брызжет без особых затрат на переработку. Причём, самое подходящее для долгого безкоптильного горения.
А если учесть, что горюченосные кусты растут везде, как трава, добывать нефть в этом мире никому даже в голову не придёт. Как и мордовать друг друга на ниве обладания этим стратегическим ресурсом. Просто доселекционируют кустарник до размеров баобаба — и дело в шляпе.
Улея осторожно ссадила с себя двуногого заморыша и приняла облик сексапильной златовласки. Без сил опустилась на землю, растянулась на спине и поинтересовалась самочувствием наездницы:
— Нахе́ра, ты наверно голодна?
— А ты? — сочувственно переспросила Юлька, подсаживаясь под бочок своей защитницы.
— Как ты её обозвала? — многозначительно переспросил Севка, плюхнувшись чуть ли не на голову матери.
— Нахе́ра, — чуть удивлённо повторила Вейра. — Ты что, не знал?
— Да, вроде нет, — ответно удивился Любр. — Если ты его и называла, я пропустил мимо ушей. Значит, Нахе́ра? — прям-таки источал гадёныш предвкушение удовольствия.
— Только попробуй, — вяло пригрозила Юлька, силясь разглядеть лицо сынули.
— Ещё как попробую, — развеселился тот, пытаясь скрыть от матери зверскую усталость.
Даже симулировал неубиваемую активность: подскочил с земли и проделал конечностями нечто гимнастическое.
— Сейчас добудем для тебя свет и еду, — поднялась Улея, мимоходом погладив изнемогшую девчонку по голове. — И накормим. Болва́т, наломай тех кустов. Сделай матушке костёр. А я сейчас.
Лишь по движению воздуха Юлька поняла, что заботливая девушка куда-то испарилась.
— У тебя будет отличная жена, — пробормотала она под нос.
И принялась натягивать свою безразмерную наволочку на обшарпанные коленки. Просто так: для уюта. Ибо нагрянувший холод Юльку не донимал. Обычное бедное полураздетое дитя ночной пустынный мороз закусал бы насмерть. А ей хоть бы хны.
— Ма, ты в порядке?! — прогрохотало за спиной сквозь оглушительный треск сухого дерева.
Словно к ним в гости ломилось стадо слонов. Вскоре перед Юлькой выросла сюрреалистическая гора топлива. Чем сынок добывал огонь, осталось тайной. Но вспыхнуло так внезапно и обширно, что мама пискнула и отшатнулась, завалившись на бок. Ещё и отползла, борясь с сиюминутной паникой.
— Ты чего? — не понял Севка.
Подхватил заполошную родительницу и водворил на мягкую кочку перед источником света.
— Тебе не холодно? — машинально погладила она чадушко по той части голого торса, что подвернулся под руку.
— Мне кайфово, — заверил Севка, вглядываясь в личико юной матери, которое ему категорически не нравилось. — А вот ты у меня вымотанная, как соседский кот, когда притаскивается со своего мартовского кобеляжа.
— Ты его помнишь? — неожиданно плаксиво вырвалось у Юльки.
— Как я могу не помнить того, кого соседи сваливали на мою шею в каждый свой отпуск. Я ж Феликса Эдмундовича с пелёнок нянчил.
Кличку коту дал Севка. И вовсе не оригинальничал: Эдмундыч с младых когтей проявлял все задатки чекиста с холодным рассудком, горячим сердцем и чутким носом. Что-то прятать от паразита было абсолютно бесполезно. Пытать его тоже. К расстрелу поганца, правда, не приговаривали: соседка его обожала. Но случись приговорить, Юлька была уверена: пулям гордо выпяченную грудь этот мерзавец не подставит — удерёт.
— Интересно: как они там? — взяв себя в руки, пробормотала под нос Юлька.
— Кто «они»? — переспросил Севка и уселся за её спиной, прижав расклеившуюся соплячку к твёрдому животу: — Ты про Анжура и Тунгалак?
— И про них, и про Маху со Славкой. А больше всего тревожусь за Ирму Генриховну. Если Кирилл ТАМ всё-таки умер, она ведь не переживёт.
— Стоящая бабка?
— Она тебе не бабка! — окрысилась на бестактного паршивца Юлька. — Она Ирма Генриховна, — но тут же остыла и вновь загрустила: — В одиночку на её пенсию вообще не прожить. Кто о ней позаботится?
— Твой Кирилл человек-компьютер, — хмыкнув, уверенно возразил Севка, поглаживая маму по голове. — Он-то уж наверняка запасся завещанием. Если реально любит свою старушку.
— Ты бессердечный червяк, — обругала сына Юлька, тем не менее, на сердце от его слов отлегло.
— Ма, я её не знаю, — резонно заметил Севка, задрав башку и принюхиваясь. — А любить по рекомендации не нанимался. Я люблю вас с батей. И боюсь только за вас. Особенно за тебя. И ещё за Дэма. Но за неё меньше. Потому что она умная и деловая. Она-то уж точно не пропадёт, пока мы её не найдём. Так что, деточка, сиди на попе ровно и не нуди. Слушайся старших, — ехидно пробасил он.
Довольный! Просто слов нет. И когда повзрослеет?
— Всеволод… — начала, было, Юлька, назвав сына полным именем, что было редчайшим случаем в их жизни.
Тот опустил на её макушку пудовый подбородок и укоризненно пробасил:
— Что-то ты, маман, совсем разнюнилась. Это зря. Ну, случилось и случилось. С кем не бывает? Помирать вовремя даже полезно. Чтобы не засирать общество старческим маразмом.
— Что ты несёшь? — возвела очи горе бывшая представительница интеллигенции.
— А что такого? Я, к примеру, вовсе не горю желанием таскаться древней рухлядью на полусогнутых. Да и тебя такой видеть как-то не камильфо. А так ушли красиво: молодыми и борзыми. Кстати, ещё легко отделались: в секунду отмучились. Зато теперь всемогущество прёт из всех щелей. Ты пока не в теме, а у меня реально.
— Тебе действительно это нравится? — пыталась поверить Юлька, прижимаясь к самому дорогому, что обрела ТАМ, и чудом не потеряла здесь.
— Да, — с редкой серьёзностью в голосе твёрдо отрезал Севка. — Я, конечно, позёр и двурушник. Может, в чём-то подлец, а во всём остальном махровый эгоист. Но тебе никогда не врал. Исключая мелочи. Так что успокойся и верь на слово: я в норме. Нет, реально: попал конкретно в свою сказку.
— Прекрати, — долбанула Юлька локтем во что-то относительно мягкое на теле сына. — Это не игра! Оболтус ты несчастный. Запаса или восстановления жизней не предвидится.
— Я и не напрашиваюсь, — пожало дитятко безразмерными плечами. — С моими базовыми навыками у меня весьма приличные шансы прокачаться…
И снова острый девичий локоток уколол непроходимого болвана, совершенно не считавшегося с чувствами матери. Нужно, пожалуй, завести дрын покрепче: наверстать упущенное воспитание.
— У нас всё получится, — преспокойно резюмировал сын, в которого местный полуящер Любр моментально врос всеми корнями. — Особенно после того, как ты хапнешь свой УАТ.
— Если хапну, — на автопилоте буркнула Юлька.
— А куда ты денешься? — невесело хмыкнул сынуля.