— Ты серьёзно?
— Если тебя схватят, пока мы будем в проливе, мы не успеем на помощь. Аха́рта так тебя спрячет, что можно всю жизнь искать и не найти.
— С неё станется, — поёжилась Юлька, невольно шаря глазами по окружающему ландшафту.
И вспоминая незабываемую встречу с некой Богиней, о которой детям пока не рассказала. Но которая, судя по всему, просто так не отцепится. У неё имеется какой-то политический заказ на брак юной Нахеры с абибом — к бабке не ходи. А за подобные заказы платят, так что Са́хти непременно нужно отработать гонорар.
Глянуть бы на заказчика, у которого на побегушках целая Богиня. Перемолвиться с «брачным аферистом».
— Зато после обретения УАТ, тебя никто не сможет схватить, — утешила Юльку добросердечная Вейра. — Даже твоя мать. Тем более, потеряв целых пятнадцать хвостов.
— На вас же было только по три хвоста, — вспомнила Юлька.
— Значит, мы не первые, кто удостоился, — нехорошо усмехнувшись, сощурился квадратноголовый гигант. — Видимо твоя достойная матушка и до нас с кем-то не сошлась во мнении. Интересно: а она уже кого-нибудь убивала?
— Конечно, нет, — отмела Улея смелую гипотезу.
— Откуда ты знаешь? — упёрся продукт цивилизации, где верить на слово опасная роскошь. — Убила и закопала. Или сожгла, а пепел развеяла.
— Не выдумывай, — брезгливо поморщилась Вейра.
Девушку явно покоробило пустое, в сущности, предположение. Она грозно хмурилась и практически скалилась — к счастью недолго. После чего снизошла до объяснений:
— Такое не скрыть. Мы всегда чувствуем, когда кого-то из семьи убивают. Или он умирает.
— И как далеко это распространяется? — не унимался полуголый богатырь. — На каком расстоянии чувства притупляются?
— Чувства не могут затупиться, — не поняла его простодушная аборигенка. — Это ведь не нож. А смерть своих мы чуем везде. В каком бы уголке нашей земли не находились.
— Всей этой большой земли? — уточнила Юлька. — От моря до моря?
Полезное знание. Если Даян с Кириллом на этом материке и тоже бегают Любрами, они до сих пор живы. Впрочем, ребята гарантированно девятисущие: за ними тоже охотились бронзовые малыши, как и за Севкой. А он теперь ящер.
— На всей земле от моря Накра́пу, — заверила Улея, — до моря Апакра́пу. Так, я пошла?
— Ладно, иди, — вздохнула Юлька, едва не перекрестив девчонку. — Только ты там поосторожней! А то я с перепуга сама за тобой прыгну.
— Это будет глупо, — мило улыбнулась ей могущественная Повелительница жизни.
Отступила на пару шагов, и вспыхнувшая звезда вывернула её, поставив перед Юлькой немыслимую златочешуйчатую красоту. А через миг рядом с ней нарисовался бронзовый игольчатый «броненосец». Ткнул красотку рогом в висок, заглядывая в глаз цвета тёмного золота.
Вейра повела этим самым глазом, остановив взгляд на Юльке. И вновь покосилась на прилипшего Любра: дескать, береги маму. А затем прыгнула со скалы, на которой беглецы торчали, видные всем желающим со всех сторон. Прыгнула точнёхонько на один из каменных гребней, что на миг выпустило из объятий море. И пошла потеха!
Вейра перелетала с одного обнажавшегося камня на другой. Едва коснувшись лапами тверди, тотчас группировалась и уносилась дальше. Как порхающая по сцене балерина. Или золотая рыбка в «почерневшем от гнева море». «Где вздуваются сердитые волны. Так и ходят, так воем и воют».
— Феноменально, — прошептала Юлька, потрясённая фантастической ловкостью Вейры.
Непередаваемое впечатление. Золотой воздушный шар: снаружи огромный, а внутри одна сплошная газообразность.
— Ты бы не отвлекалась на всякие красивости, — сосредоточенно посоветовал Севка, прижав её затылок к железобетонному животу.
Юлька задрала голову, изучая непривычно окаменевшее лицо сына. Он боялся. И не за их дальнейшую судьбу, а за свою золотую приятельницу. Вот-вот — почти злорадно подумалось Юльке — попугайся, как следует. А мать говорила: найдётся и на тебя управа.
Господи, только бы девочка не оплошала — взмолилась она. Хорошенько сосредоточилась и, поднатужившись, приступила к делу:
— Бьём мы в золотые колокольца для услаждения слуха твоего, о, Владычица наших жизней. Танцуем для услаждения взора твоего, о, Разрушающая злые намерения жестоких хворей. Велика сила твоя, о, Владычица жизни. Превозносим мы силу твою. Велик гнев твой, о, Владычица разума. Трепещем мы пред гневом твоим. Велико милосердие твоё, о, Владычица дыхания. Восхваляем мы милосердие твоё день каждый. От первого вздоха необоримого сумрака до первого вздоха непобедимой зари. Рады мы умиротворению твоему.
— Ма, ты что, молишься? — не выдержал и вклинился в тихий речитатив Севка.
— Жаждем мы умиротворения твоего! — возвысила голос Юлька, отмахнувшись от несвоевременно вмешательства и…
Забыла, как там дальше. Нет, ну надо же! В самый неподходящий момент.
Милый Юлькин наставник частенько бубнил эту молитву Вейре. Боги, отвечающие за смерть или мордобой, его не вдохновляли. Но, дедуля верный приверженец традиционализма: с одной стороны мудрый, с другой — узколобый. Забудь он хотя бы словечко молитвы, остановился бы, вспомнил и пошёл на второй круг.
Юлька же подходила к этому делу со здравомыслием атеистки, истово веря, что никакой призыв о помощи не бесполезен. В какую бы форму ты его не облёк. Поэтому она возвела очи горе и понесла отсебятину:
¾ Вейра, ты меня пока не знаешь. Но, если увидишь, сразу почуешь, что я чужачка. Мы тут оба чужие, ¾ пихнула она локотком Севку. ¾ Но мы хорошие люди. В общем и целом. Напрасного зла не творим. Словом, люди, как люди. Не хуже многих… всяких. Ну, ты и сама знаешь. Наверняка видишь нас обоих насквозь.
Как ни странно, Юлька вовсе не чувствовала себя идиоткой, взывающей в пустоту. Внутренняя уверенность Нахеры в действенности призыва воодушевляла и дарила успокоение. Мизерное, то сейчас крайне необходимое.
Доведут её эти идиотские приключения — не помилуют.
Глава 8
А ты полезный по́пт
Взывая к Богине, краем глаза Юлька следила за Улеей. Девочка как раз перелетела с опасного валуна — который тотчас захлестнуло огромной волной — на вроде бы достаточно широкий гребень. И вроде бы утвердилась на лапах, готовясь оттолкнуться и лететь дальше.
Но тут она оскользнулась и ткнулась мордой в воду. Под которой, наверняка, приложилась носом о камни — иначе бы так не замешкалась. А подлая волна, казалось, только и подкарауливала подобную оплошку. Ударила, так ударила — смела золотую ящерку, будто прибой плющенную пивную банку.
Севка молниеносно обернулся Любром и метнулся на край скалы. Миг, и бронзовая махина, собрав хвосты в пучок, сиганула за край.
У Юльки оборвалось сердце, но выкристаллизовалось в голове:
— Вейра! Я отдам тебе всё, что сумею, кроме жизни сына! Всё, что только смогу отдать. Ты должна их спасти! — потребовала безбожница у богини в самой недопустимо категоричной форме. — Слышишь?! Не будь сукой! Я не знаю, что сделаю, если ты не поможешь!
— Не знаешь, так не берись угрожать, — проурчало за спиной. — В таком почтенном возрасте и так сквернословить.
Юлька не могла обернуться и оценить: кого же накликала на свою голову? Взгляд прилип к Севке — не отодрать. Впрочем, оборачиваться и не понадобилось.
Из-за спины на край обрыва вытек — именно вытек, а не выскочил, выполз, выкатился… Кто бы мог подумать! Прямиком из её давнего сна явился тот самый карлик с огромной головой. Со своими короткими жирными ручонками и ножульками.
Естественно, в чём мать родила — как ей и продемонстрировали во сне. Вислый зад весь в складках кожи — смотреть противно. Голый череп перетянут кожаным ремешком, что прижимает три облезлых пера и отрезанную у кого-то косу.
Всё это Юлька разглядела краем глаза. И порадовалась, что свою физиономию — тютелька в тютельку похожую на задницу — экстравагантный субъект ей не продемонстрировал. Зато он проявил недюжинную дурость, сиганув со скалы в пролив.