— Ты бы приняла человеческий вид, — изогнувшись подмышкой сына, обняла Юлька необъятную золотую морду. — Может, полегчает?
Вейра отрицательно качнула мордой, пытаясь скосить глаза на нос, к которому прилипла двуногая немочь. Юлька отцепилась от бедной девочки и задрыгала ногами, требуя поставить её на землю. Севка послушно исполнил требование, но Юльку тут же смело какой-то неведомой силищей.
Фшшшух! Мелькание в глазах, полнейшее обалдение с потерей ориентации в пространстве. И вот она повисла в воздухе, спелёнатая резиновым матрацем с ног до головы — шея еле ворочалась. Зато в глазах не рябило. И перед этими самыми глазами — прямо нос в нос — нарисовалась презабавная морда.
Поначалу показалось, что собачья — на ум пришёл бультерьер, которому под корень отчекрыжили уши. И обрили всё, до чего дотянулись. Зато в макушку, темечко и шею навтыкали дикобразовых игл. Потом Юлька сосредоточила внимание на шкуре уродливого буля и поморщилась: жутко неприятная. Пупырчатая, как у жаб, мелкоскладчатая и вонючая.
Круглые бронзово-красные глазки зверушки — размером не больше обычного пони — выпучились на пойманную заразу. В них безошибочно читалось превосходство, замешанное на возмущении.
Юлька покосилась вниз: запеленавший её матрац оказался тем самым «широкоформатным» хвостом того самого паршивого «спасателя на водах». Перевела взгляд на тело паразита и прыснула. Нет, вздыбленные длинные иглы через всю спину — это впечатляет. Да и торчащие из пасти клыки не хуже Любровых. Но всё остальное!
— Ты чего такой костлявый? — бухикая неудержимыми смешками, язвительно осведомилась юная хамка.
Вольготно разлёгшийся на боку — почти в человеческой позе — зверь приподнялся. Немыслимым образом изогнул длинную костлявую шею. Завалил на бок башку и попытался себя оглядеть правым глазом — двумя бы у него сроду не получилось. Если только отрезать мужику башку и поставить её напротив: пускай полюбуется на себя со стороны.
— Костлявый-костлявый, — злорадно пропищала Юлька, покосившись на сына.
Тот и не думал вызволять родную мать из лап «идолища поганого». Паразит вертелся вокруг Вейры и что-то ей втирал с самым убеждённым видом. Но Повелительница жизни пялилась немигающими глазами на Шота, игнорируя старания пылкого самца. И, кажется, девочка как-то опасно напряглась.
— Выпусти меня! — раздражённо потребовала Юлька, трепыхаясь, как желе в стакане. — Когда шутка затягивается, перестаёт быть смешной. А шутник вызывает всё больше подозрений, что он просто идиот.
Широкохвостый костлявый «носитель» божественного чувства юмора заметно озадачился. Попялился в небо, поморщил нос. Пошлёпал оттопыренными губами и развернул хвост. Его надежды на то, что добыча шлёпнется на камни и получит увечья, не оправдалась. Золотой хвост молниеносно метнулся к Юльке и поймал в ладони от земли.
— А ты не лезь, — недовольно проскрипел Шот, вернувшись в облик голопопого карлика.
И уставился на Вейру многообещающим взглядом ничуть не изменившихся круглых бронзовых глаз-пуговиц. Та осторожно подтащила к себе Юльку и забросила на спину.
— Не выйдет, — с неописуемым злорадством растоптал Бог надежду смертных благополучно смыться. — Пролив вам не пройти: опоздали. Это была последняя попытка. Теперь три дня кряду ни на остров, ни с острова пути не будет. Зато Ахарта… — он к чему-то прислушался и объявил: — Вот-вот будет здесь.
Вейра задрала голову и тоже прислушалась. Потом стащила Юльку со спины. Не опуская на землю, всучила её сыну и стала Улеей. Которая сделала в сторону злокозненного Бога пять шагов и скрестила на груди ладони:
— Взываю к тебе именем Отца богов, бывшим единым до сотворения. Именем Отца богов, возникшим первым, воссуществовавшим с начала начал, будучи не сотворённым, а существующим. Именем Отца богов, возникшего едино, как земная твердь. Именем Отца богов, приходящего вновь в отцах, создавших сыновей, дабы создать наследство детям детей. Шот сокровенный, чьё имя скрыто от людей, — отняла она ладони от груди и развернула перед собой открытой книгой: — Наистарейший. Исторгнутый из тела Отца богов. Возникший так, как пожелало сердце его. Шот, Владыка смеха. Повелитель игры слов. Господин насмешек. Владыка музыки. Повелитель игры на свирели. Владыка танца. Господин праздника. Владыка фокусов. Повелитель лицедейства, — старательно перечислила девушка все титулы того, с кем лучше не шутить. — Мы почитаем величие твоё. Воздаём хвалы перед ликом твоим. Прославляем могущество твоё. Ликуют наши сердца, когда видим тебя ото дня ко дню. Ликуют…
— Угомонись, девочка, — скрипнул сидящий в позе лотоса Бог злых шуток, музыки и театрализованных представлений. — Ты воззвала, я услышал. Могла бы и покороче: я не глухой.
Теперь Юлька прониклась. И окончательно поверила, что нелепый горбун тот, за кого себя выдаёт.
— Мне вовсе нет дела до твоего неверия, — насмешливо оповестил её Шот, скроив уморительную рожу.
Хотя казалось, что это невозможно. Его лицо и без того уморительней некуда. Сон ничего не преувеличил: Юлька никогда не встречала настолько огромных жирных щёк. От самого безбрового лба до утонувшего в отвисших складках подбородка. А длиннющий тонюсенький нос разделял щёки точь-в-точь, как ягодицы. Выпуклые бронзово-красные глаза-шарики буквально сидели на переносице. Вместо рта куриная попка.
А он это неповторимое великолепие ещё и мимикой усугублял, отчего все складки лица жирно вибрировали, наползая друг на друга.
— Да, я великолепен, — на полном серьёзе подтвердил Шот, задрав нос. — А ты неплохая тётка. У наших-то Нанок с юмором вечная беда. Мрачные все, как на подбор. Скучные, как песок.
— Им не нравятся твои шутки? — живо заинтересовалась Юлька, выкарабкиваясь из объятий присевшего на камень Севки.
Едва Улея отпустила его любимую мамулю, он тут как тут: сграбастал Юльку в охапку и не выпускал. Будто это что-то меняло. Сам же говорил, что не соперник этому карлику. Так, на кой ляд подобные демонстрации своего бесполезного покровительства?
— Шуток эти дуры вообще не понимают, — искренно пожаловался Шот, легко вскочив на толстые коротенькие ножки-тумбы. — Безнадёжны, как и сама Нанке́шта. Нет, она девочка умная, — доверительно сообщил божий шут, подковыляв к Юльке. — И добрая. Только нудная. Потому что правильная… э-э-э…
— До неприличия, — брякнул Севка.
— О! — обрадовался Шот, ткнув в Любра пальчиком, а в Юлькин бок пухлым локтем. — До неприличия. Это я запомню. А ты хороший парень. Хотя и чужак. Пожалуй, покровительствовать тебе будет интересно, — оглядев гиганта, приценился Бог и веско молвил: — Ладно, соизволяю. Будешь моим по́птом.
— Кем? — хором переспросили инопланетяне, не удержавшись от глумливой фамильной ухмылочки.
— Лучше иметь задницу вместо лица, — нравоучительно проскрипел Шот, — нежели иметь задницу вместо головы. Вы, конечно, безбожники и наглецы. Но могуществу сильных должное отдаёте. Кто-то вас к этому приучил. Оттого и не покараю вас за столь неподобающие насмешки над Владыкой смеха.
— Ну, я, кажется, уже не безбожник, — извиняющимся тоном пробормотал Севка. — Не дурак же. Если Бог есть, и ты его видишь собственными глазами, чего упираться?
— Вот, — удовлетворённо протянул Шот, вновь пихая Юльку локтем. — Я же говорил, что мальчик умный. И ничего нам тут не напортит. Так что пускай себе бегает. С ним будет весело.
— Пусть бегает? А моя мать? — неподобающе холодно осведомился Севка, подскочив с земли и прыгнув к Юльке. — Я не стану, как ты выразился, бегать без неё. Или вместе, или никак.
— С ней всё сложно, — весьма серьёзно ответил Господин насмешек. — Повелительница смерти тебе не какая-то золотая вертихвостка Вейра. Шутки с ней могут закончиться скверно. Особенно с такой нудной дурой, как Аха́рта, — брезгливо поморщился Бог. — Да и Нанкешта разобидится. У моей сестрицы и без того негусто с творениями. Над каждой своей Нанкой трясётся. Даже над самой завалящей. Я вот, к примеру, возьмусь помогать своему по́пту: умыкну у Ахарты дочку. То есть твою мать. И что?
— Что? — нетерпеливо переспросил Севка.
— Нанесу тем самым Нанке кровную обиду. А Нанкешта мне за неё… э-э-э… Как бы помягче сказать?
— Яйца вырвет, — подсказал Севка, стараясь понравиться Богу-покровителю ещё больше.
— Во-во! — обрадовался Шот. — Ещё как вырвет. А ты полезный по́пт. Я доволен.
Ну, хоть кому-то её охламон пригодился — невесело пошутила Юлька, принимая нелёгкое решение. Впрочем, он ещё ТАМ, явившись во сне, похвалил сынулю: он у тебя лихой парень. Знать бы ещё: к добру или к худу?
С одной стороны, здорово, что у сына появился могущественный покровитель — прямо гора с плеч. С другой, как бы Шот не запудрил ребёнку мозги: с него станется.
Только подумала, как Севка с Улеей закрыли глаза. Замерли, будто сподобились заснуть стоя. Юлька догадалась, что это божьи фокусы, и детям ничего не грозит. Поэтому сконцентрировалась на ухмыляющейся роже Бога фокусов и подлянок. А затем решила, что миндальничать с таким персонажем — только вредить их взаимоотношениям.
— А скажи мне, Наистарейший, Воссуществовавший из тела Отца богов: что тебе от меня нужно? И что за это получу я?
— Ты кем была в своём мире? — вернувшись обратно в позу лотоса, с почти детским любопытством оглядывал её Шот.
— Поставщиком товара, — нашла Юлька аналогию слову снабженец.
— Купцом? — удивился Бог. — У вас этим занимаются женщины?
— У нас женщины занимаются всем, чем занимаются мужчины, — пояснила Юлька нейтральным тоном лектора.
— И воюют? — весьма серьёзно уточнил Бог шуток и шутов.
— И воюют. Хотя не все это одобряют.
— Да, Бдежет это не понравится.