— Ты не ответил, — напомнила Юлька, не желая идти на поводу у мастера виртуозно пудрить мозги. — Что тебе от меня нужно? Только не говори, будто тебе тоже приспичило сделать меня супругой абиба.
— Тоже? — переспросил Шот, с виду ничуть не удивившись. — И кто же ещё торопится отдать Нанку в руки какому-то человечишке?
— Са́хти, — решила Юлька, что он и без того узнает о визите этой дуры.
— Сахти не дура, — раздражённо заступился Бог театральщины за Богиню лжи.
Надулся, тут же «сдулся» и вполне дружелюбно, даже заботливо посетовал:
— Ты многого не знаешь.
— Так объясни, — не пытаясь юлить, прямо попросила Юлька. — И заодно, если не сложно, ознакомь с твоими собственными намерениями. Ты-то не собираешься отдать Нанку этому трусливому человечишке?
— Он вовсе не трус, — поморщился Шот и застыл, видимо, углубившись в размышления.
Или делая вид, чтобы чересчур умная девица помучалась: что же там скрывается — за этим молчанием? Знаем — плавали. Поэтому Юлька преспокойно уселась напротив Бога и принялась ворошить слипшиеся на макушке волосы. Эту пирамиду давно нужно было распустить и скрутить заново.
— Ну, хорошо, — забрюзжал Шот, не выдержав игры в молчанку. — Я не собираюсь отдавать тебя этому человеку. И не позволю другим это сделать. Ты довольна?
— Вполне, — одарила Юлька справедливого Бога искренне благодарной улыбкой. — А теперь, с твоего милостивого соизволения, поговорим о деле?
Глава 9
Они тут что, табунами шастают?
— За Сахти стоит кто-то более могущественный? — невинным тоном простодушной девы осведомилась взрослая пожившая тётка.
— Так и знал, что это неудобно, — ещё больше разворчался Бог разнообразных развлечений и последствия их разнообразия. — Лучше бы к нам занесло дитя, а не зрелую женщину. Да ещё купца.
— Лучше бы меня вообще никуда не заносило, — возразила Юлька.
— Лучше бы ты прониклась смирением, что подобает приличной женщине, — съязвил Бог лирического блеяния и саркастического лая. — Прикусила бы язычок и слушалась.
— Мне надоел пустой разговор, — досадливо пропыхтела она, пытаясь расчесать волосы скрюченными пальцами. — Скоро совсем стемнеет, но дети снова полезут в этот клятый пролив. Их же не отговорить. А ты будто нарочно тянешь время. Убить их желаешь?
— Ну, хорошо, — недовольно повторил Шот и со скрипом признал: — Да, за ней стои́т кое-кто действительно могущественный. Тебе лучше не знать кто именно, чтобы не пострадать. Но ты должна сама предотвратить уготованную тебе нелепую участь. Которая принесёт множество бед, — продемонстрировал он высоты логического мышления. — Если моя сестрица Ни́ту свяжет тебя браком с человеком, тебе придётся подчиниться. И после подчиняться мужу всю жизнь. Ни́ту не позволит нарушать святость наложенных уз.
В памяти Нахе́ры осталось много полезного для жизни. Но испытанный девочкой шок на время заблокировал её. Не полностью, однако, на поверхности плавала удушающая ненависть к тем, кто требовал стать супругой простого человека — пускай даже абиба. А ещё всепоглощающий страх да сумбурные отрывочные картины виденного и слышанного в последние дни её жизни.
Вот Юлька и не торопилась вскрыть запаянную консервную банку памяти — вообще старалась не касаться этой мины замедленного действия. Время, как говорится, всё лечит. Придёт день, когда новое здравое сознание взрослой женщины окончательно почувствует себя хозяином бедной головушки.
Но и сейчас уже намечался кое-какой прогресс. Нахера заинтересовалась словами Бога Шота и проявилась. Поддакнула, что защитница женщин и хранительница бракосочетания реально суровая тётка — с ней сторговаться о поблажках не выйдет. Пожаловалась, что требование стать женой простого смертного приводит её в неописуемый ужас.
Лишь железобетонная уверенность Юльки в неосуществимости этого безобразия оказалась островком надёжности в океане её отчаяния. А мысленная неприкрытая грубость Юльки по этому поводу бодрила бедняжку. Похоже, это насилие над девушкой реально привело её к самоубийству.
— Со мной такие фокусы не пройдут, — заверила её инопланетянка с характером и опытом выживания.
— Не хвались раньше времени, — преисполнился скепсиса Бог не самых серьёзных вещей на свете.
— А ты не морочь мне голову, — холодно уведомила Юлька. — Хочешь помочь, так помоги. Не хочешь, не надо. Тогда не крутись под ногами: терпеть не могу пустой болтовни.
— Как твой муж согласился тебя взять? — искренне удивился Шот. — За тобой давали большое приданое?
Юлька прыснула от неожиданности: уж больно потешная гипотеза.
— Колоссальное, — хулиганя, вытаращилась она. — Так запросто и не унесёшь. Ты, давай-ка, оживи детей. А то, как посмотрю, ты совершенно не готов к серьёзному разговору.
Шот покосился на неё с загадочным выражением лица. И тут же Севка поднял руку, отряхивая со спины Улеи то ли пыль, то ли пустоту.
— Ты так и не сказал, что значит «попт», — невозмутимо поинтересовалась Юлька, делая вид, что из жизни ребят не выпали эти несколько минут.
— Это значит: ближайший к Богу приверженец, — насмешливо объяснил Шот, поедая её неприличным взглядом, состряпанным, видать, для пущей конспирации. — То бишь, любимчик. И, понятно, первый помощник. Не жрец, — ответил Бог на мысленный вопрос Севки. — Жрецы в моих забавах бесполезны. Ибо скучны и узколобы. Пускай храмами занимаются бездельники. А тебя, женщина, — переключился он вновь на Юльку, — от твоей вздорной мамаши может защитить лишь одно: ты сама. Я с Нанкештой из-за тебя ссориться не стану. И спасать тебя от Аха́рты не буду. Своего по́пта с его подружкой на ту сторону пролива перетащу. А что уж там прилипнет к их хвостам… мне до этого дела нету, — приняв беспечный тон, заявил Повелитель игры на свирели и прохиндеев.
Как изысканно — мысленно съязвила Юлька, даже не поморщившись — что прилипло к их хвостам! То есть, она прилипла — собственной персоной. Как навоз к коровьему хвосту. Что ж, и на том спасибо.
— Не благодари, — с не менее язвительной снисходительностью отмахнулся Бог. — Ты мне пригодишься.
— То есть?! — дурашливо возмутилась Юлька. — Это не жест доброй воли?
— С какой стати? — ухмыльнулся Повелитель антрепренёров и жлобов. — Я милостей задарма не раздаю. А ты слишком лакомая добыча, чтобы выпускать её из рук.
— Значит, — напомнила о себе Улея, — Нахе́ра должна поскорей обрести божественного двойника?
— Не поскорей, а немедля, — притопнул ножкой Шот. — И без ваших там иномирских фокусов, — предупредил он Севку. — Или я подарю Ахарте бронзовую шкуру своего новообретённого по́пта.
— А Люброфт на такой произвол не обидится? — подчёркнуто вежливо уточнила Юлька.
— Обидится, — как само собой разумеющееся, подтвердил Шот. — Но в драку не полезет. Среди Любров есть по́пты Нанкешты. Их мало: одной руки для счёта хватит. Добиться от этой курицы такого благодеяния ужасно трудно. А потерять легче лёгкого.
— Как два пальца обоссать, — пробубнил под нос Севка.
Юлька не успела отвесить грубияну оплеуху — Бог-шутник хрипло заржал, всплёскивая руками и топоча бегемотом. Его, казалось, негнущееся тело складывалось пополам. Перья и коса мели камни, поднимая пыль. А из откляченной задницы вылетали немузыкальные трели и разноцветные мыльные пузыри. Видимо, здешние почитатели веселья считали это смешным.
Подслушав мысли Юльки, Шот мгновенно выпрямился и посерьёзнел. Критически оценил, как лопнули последние пузыри, и вопросительно уставился на Севку.
— Не смешно, — с вежливым вздохом подтвердил тот.
— Я чую Аха́рту, — почти взмолилась Улея прекратить балаган и заняться их спасением.
— Ты мне расскажешь, как надо, — тоном учителя, задающего на дом сочинение, объявил Шот, ткнув в своего приверженца пальцем.
И не развивая тему дальше, в мгновение ока обернулся нетрадиционным ящером. Больше смахивающим на облезлую безухую собаку с веслом, торчащим из костлявой откляченной задницы. Ещё миг, и в ушах Юльки засвистал ветер. Её протащило над проливом — только волны в глазах запестрили. Пожалуй, такое под силу лишь Богу — зафиксировала она ещё одно доказательство могущества того, кто должен позаботиться о её ребёнке.
На этот раз Шот не стал растрачиваться на баловство. В считанные секунды беглецы оказались на другом берегу — даже ног не замочили. Осталось лишь невесомое ситуационное разочарование: Юлька так и не повидалась с мамочкой. А взглянуть бы хотелось. Перед тем, как самой сверзиться с пьедестала венца эволюции, докатившись обратно до пресмыкающихся.