Севка скрутил одним из бронзовых шлангов нечто, похожее на дулю. Походило на приказ «не высовываться», что Юлька уже получила. Улея недовольно заурчала, забирая голосом на октаву выше. Но вдруг заткнулась. Кажется, удивлённо.
Две её златохвостые коллеги заурчали, пытаясь «надавить» Севке на мозги — теперь Юлька это знала совершенно определённо. Однако потомок достославных кыпчакских батыров Чингизовой орды и не думал «продавливаться». Возможно, с прежним хозяином тела этот номер бы и прошёл — на Севку не произвёл ни малейшего эффекта. Он демонстративно приспустил хвосты и хрюкнул нечто презрительное.
Зато нервно затоптались и закрутили хвостами нагрянувшие Любры. Ящеры вытягивали шеи и лупали на неадекватного собрата бронзовыми бляхами вытаращенных глаз. «Собеседников» явно обескуражила неудачная попытка запудрить ему мозги. И, естественно, крайне заинтересовала причина провала их затеи.
Интересно какой? Вероятней всего, попытка заполучить будущую Нанку и отгрызть ей голову.
Какое-то время обе противостоящие стороны «противостояли», окончательно позатыкавшись и замерев статуями. Потом один из Любров стронулся с места, сделав к Севке три широких шага. Тот молча приподнял над землёй булавы с ёршиками. И один из шлангов.
Второй шланг неожиданно взметнулся вверх и вытянулся флагштоком. Или средним пальцем, торчащим из бугристого мужского кулака. Юльке показалось, что девятисущие не поняли жестикуляцию взбунтовавшегося собрата.
Тот Любр, что выдвинулся в авангард, первым вышел из ступора. И решился сделать ещё один шаг. Даже выбросил вперёд левую лапу и перенёс на неё вес. Но вторую так и не подтянул, наткнувшись на предупреждающий глухой клёкот Севки. Тот и не думал отступать, уронив и заново подняв «факающий» шланг. Даже как-то неловко за привитые сыну ужасные манеры — невольно всплыла в голове Юльки несусветная глупость. Что люди подумают?
С людьми неизвестно, а вот «нелюди» не знали, что и думать. В том числе и потому, что благовоспитанная, прежде благонадёжная Вейра Улея скользнула вперёд и встала плечом к плечу с оборзевшим молокососом. Не было печали — явственно читалось на бесстрастной с виду морде супротивника.
Тот был заметно крупней и, видимо, старше пойманных на горячем авантюристов. Желание потрепать отбившийся от рук молодняк просто не могло не прийти в голову правильному отпрыску Люброфта. Однако «неправильные» отпрыски отчего-то внушали мужику некую опаску.
Неужели из-за привязанной к Вейре худосочной оборванки Недонанки? Получается: она и без всяких посвящений в «члены Ордена» способна как-то напакостить — отчаянно надеялась Юлька. Может, у неё слюна ядовитая? Вон, даже змеи предпочитали не связываться с поганкой. Да и отмороженные крыпсы.
Что ж у них тут всё так сложно? Чего не коснись, то дурь, то космогония. Чёртовы замудрёные аборигены!
Дурацкое противостояние нерешительных «противостоятелей» непозволительно затягивалось. Неизвестно, как далеко беглецы ушли от Нанки Аха́рты. И сколь велика вероятность погони. Если ориентироваться на всеобщее стремление прикончить невинное дитя Повелительницы смерти, ссора с её мамашей оставит в памяти неизгладимое впечатление. Опозорятся Любры — к бабке не ходи.
Чего вообще прицепились? Не успели они с Севкой «запопаданить», как все уже их достали… не передать, как.
Улея первой сменила обстановку, аккуратно пересадив Юльку на спину сына. И тут же очеловечившись. Златовласая валькирия с еле заметной нервинкой заправила за ухо выбившийся локон. Поморщилась, тряхнула головой, вздёрнула подбородок и объявила:
— Птахе́л, тебе лучше уйти с нашей дороги. Болва́т не отступит. И я тоже. Обещаю: Нахе́ра не станет помогать матери в её замыслах. Ни в существующих, ни в тех, что существуют лишь в нашем воображении.
Любр, как разумный человек, присоединился к переговорам посредством языка. Вывернувшая его наизнанку бронзовая звезда, как и предполагала Юлька, превратила ящера в мужчину средних лет. Хотя возраст нисколечко не отразился на его физической форме. Не мужик, а мечта любой дамы в любом возрасте.
Лицо, волосы, подбородок, взгляд — ах, «не говорите мне о нём»! Ещё былое не забыто — мысленно напевала Юлька, любуясь недостижимой мечтой бывших соплеменниц. Мда, «и сердце бедное разбито». И на неё эта сволочь смотрит, как на какую-то омерзительную мокрицу.
— Ты с такой уверенностью даёшь обещания, в которых от тебя ничего не зависит? — деланно удивился высокомерный Птахе́л.
По чести сказать, не столь высокомерный, сколько таким обозвала его с досады Юлька. О женщины! Вам имя: нелогичность.
— Я узнала то, чего мы все не знали, — расчётливо подвесила интригу Улея.
— Говори, — не стал изображать Птахе́л пустой скепсис, искренно заинтересовавшись.
А прочие ящерицы за его спиной — все, кроме одной Вейры — приблизились. Навострили дырки, подразумевающие уши. Никакой агрессии — одно голое любопытство. Выходит, идея угробить потенциальную Нанку вовсе не фанатичный бред. Главное, грамотно обосновать её неактуальность. И Улея с этим справилась:
— Нахе́ра ненавидит свою мать. Всем сердцем. Даже пыталась покончить с собой.
Любры за спиной лидера недоверчиво с привизгом затарахтели. Но Вейры что-то уверенно клекотнули, и мужики заткнулись, целиком доверяя их мнению. Выходило, что и такая чушь, как самоубийство, способна внедриться в их девятисущие умы. Чего только не бывает, когда случится в первый раз?
— Однако она жива, — покосился на Юльку дотошный следователь.
— Конечно, ведь её мать Нанка, — как само собой разумеющееся подтвердила Улея. — Ахарта подоспела вовремя. Не дала дочери уйти за пределы мира «живых носителей тела» в мир «живых носителей духа». Она заключила Нахе́ру в сердце башни Немилосердной смерти.
— Ты уверена? — недоверчиво покачал гривастой башкой Птахе́л.
И Юлька едва не прыснула: такой сексуальный жест столь недостижимого идеала пропал втуне. Ни единой истинной ценительницы вокруг. А из всех признаков романтической ситуации лишь её невразумительно вытаращенные глазёнки — всё остальное просто отстой.
— Нас с Болва́том держали там же, — невозмутимо продолжила Улея. — Нахе́ра решила сбежать от матери. Но прежде освободила нас от пут смерти. Каждого от ЕГО пут.
— Ахарта ради этого лишилась шести хвостов? — не постеснялся поразиться тёртый мужик. — Невероятно!
— Решилась, — пожала плечами Улея.
— И какие замыслы сподвигли её на крайне опасный для Нанки шаг?
— Мы не успели познакомиться с её замыслами. Сбежали, — пояснила Улея. — Верней, не успели узнать о её замыслах насчёт меня. Для чего Нанка поймала Болва́та, известно всем. Он, естественно, отказался от сомнительной чести.
— И она вас освободила, — кивнул Птахе́л на Юльку, не удостоив её взглядом.
— Нахе́ра нас спасла, — холодно повторила Улея. — Мы её должники. Поэтому не позволим ни вам, ни остальным причинить девочке вред.
— Куда вы её отнесёте? — не стал попусту препираться Птахе́л. — В мире не так много мест, где её оставят в покое.
А вот этот вопрос они как-то не удосужились провентилировать — напряглась только-только успокоившаяся Юлька. Но у «отличной девки» Улеи и на это был заготовлен продуманный, хотя и весьма странный ответ:
— Мы отнесём её к Ва́рсугу.
Вот только-только была категорически против встречи юной Нанки с варварским царьком, и нате вам: пируэт на цыпках. С ума можно сойти! Впрочем, это всего лишь слова — одёрнула себя Юлька. В конечном счёте, решать только ей. И только после встречи с Даяном.
— Да, он захочет её принять, — чуть поразмыслив, признал Любр и вдруг съехал со сдержанно куртуазного стиля переговоров: — Старый хрен окончательно сбрендил. Спит и видит, как заполучить себе Нанку. Повредился мозгами, решив стать зачинателем самой обширной державы. Пока что в пределах этого континента. Впрочем, мне с ним овец не пасти. Я в эту затею не полезу. Однако многие наши ею загорелись. Тоже свихнулись со скуки. Охота в степи им кровь уже не разгоняет. Как и мелкие людские дрязги. Дай им залезть в мировую войну. Желательно лет на сто.
— Нас с Болва́том людские затеи не прельщают, — с милейшим презрением на лице покривилась Улея. — Но для Нахе́ры пока что лучшего места не найти. Поживёт у Варсуга, возмужает. А там сама решит, где ей поселиться. И с кем воевать. Или не воевать. Из всех девятисущих Нанки самые большие нелюбительницы совать нос в чужие дела.
— Ты так говоришь, будто Нахе́ра уже стала Нанкой, — усмехнулся погубитель женских сердец.
Во всяком случае, инопланетных. На Улею этот сногсшибательный мужик не производил ни малейшего впечатления.
— Нахе́ра станет Нанкой, — с неистребимой уверенностью подвела она черту под переговорами.
И тут вдруг все участники переговоров застыли столбами. Греческие статуи да и только: горы мышц и внушительные позы. Бесстрастные глаза ящериц окончательно превратились в разноцветные бляхи. И, само собой, подвижность сохранила только самая звёздная на сегодня персона. Которая скуксилась и стервозным голосом промяукала:
— Ну, что ещё?
— То, что ты должна сделать, — дали ей из-за спины достаточно вразумительный ответ голосом пятиглазой стервы.
Юлька оборачивалась медленно. Чуяла подвох и вообще предпочла бы избежать контакт. Прикинуться дурочкой или той же статуей. Куда там! Сахти всё-таки Богиня: в голову залезать умеет. Впрочем, обернуться к ней стоило. Ибо прилипчивая тётка явилась не одна.