— А я холода не чувствую. Забыл что ли?
— Ах да! — смешно всплеснул он руками и решился: — Я присяду. Благодарю, ты добрая девушка.
— Если я такая добрая, — усаживаясь у стола в позе лотоса, язвительно осведомилась Юлька, — чего ж я такая запертая?
— Я уже объяснял причины твоего заточения, — искренно удивился наставник, мостясь у противоположного края столика.
— И твои объяснения меня не убедили, — категорично заявила воспитанница о намерении «углубиться и разобраться». — Но ты можешь всё исправить. Ты угощайся, досточтимый. Окажи мне честь.
— Я… мне…, — спрятав глаза, заблеял дедулька.
— Может, хватит? — досадливо поморщилась Юлька. — Кто тебе в рот заглядывать будет? — демонстративно кивнула на дверь. — Тем более в распоротое брюхо. Так на меня никаких учителей не напасёшься.
Он вздрогнул, но признал её правоту:
— Да-да.
Затем покосился на дверь и, окончательно сдавшись, протянул руку над столом.
Они замечательно позавтракали — а, может, пообедали или даже поужинали. Поболтали о всяком разном — если так можно выразиться. Границы обсуждаемых с Юлькой тем наставнику обозначили жёстко. Скорей всего, с угрозами для жизни. Поэтому беседа свелась к продолжению лекции о сотворении мира.
В частности, к первой и главной группе детишек Несотворённого Хуша, ибо до его воссуществования иных богов не было. Зато в результате его стараний целая куча. Некоторые даже в результате инцеста — что «несотворённого» и не обременённого моральными принципами Бога отнюдь не красило.
Сразу после Хуша в местной божественной иерархии главенствовали его жёны — олицетворения традиционных стихий воды, воздуха и огня. А вот ступенькой ниже, как ни странно, стояли не старшие детки, а младшие: один сыночек и две лапочки дочки. Так называемая Нерушимая троица: Ве́йра, Нанке́шта, Любро́фт — Юлька чуть не прыснула, уловив созвучие памятных имён: Вера, Надежда, Любовь. Однако лишь созвучием всё и ограничивалось.
Всю эту крайне почитаемую людьми троицу родила Хушу не одна из его жён, а любимая дочурка: Богиня женского плодородия Бдежет. То есть священная троица считалась ещё и его внучатами. Весьма, надо сказать, преинтересными.
Ибо ребятки олицетворяли не какие-то виды человеческой деятельности: ремесло, искусство, война и так далее. И не те же стихии с природными объектами вроде рек. Вся их божественная деятельность была направлена на человека. И во имя человека.
Ве́йра была Владычицей человеческой жизни. Во всех её проявлениях: рождение, лечение, умиротворение. Что может быть дороже для простого люда, чем его шкурные интересы выживания? Немудрено, что Вейра котировалась лишь слегка менее значимой силой, нежели стихии: своя рубаха ближе к телу.
Вторым в эпической троице был некий Любро́фт — Владыка силы. Этот в буквальном смысле отвечал за физическую силу и воинственность людей. Местный Геракл, набедокуривший над и под небесами от всей широты души. Поднявший культ сильного тела на недосягаемые высоты — которые могли быть и поскромней.
В отличие от этой пары симпотяг, их сестрица Нанке́шта являла собой фигуру неоднозначную. С одной стороны эта Владычица смерти была личностью одиозной: никто в здравом уме не станет испытывать приязнь к собственной кончине. С другой, Нанке́шта слыла верхом справедливости и мудрости — что так же являлось её ипостасями. Даже божественная родня обращалась к ней с исковыми заявлениями, веря, что эта уж рассудит, так рассудит.
В принципе логично: у смерти любимчиков нет и быть не может. Вот уж кто демократичен до самого донышка натуры, так это она. А народ любит, когда хоть что-то, но всем поровну. И от души злорадствует, когда владельцы «мировых богатств» дохнут, как простые работяги.
— Всё это интересно и здорово, — оценила Юлька качество лекции, когда дедуля её огорошил продолжением.
До сей поры все эти «Повелительница» да «Владычица» воспринимались, как синонимы одного и того же — украшательства речи. На этом фоне титулование её мамаши Повелительницей смерти и казалось льстивой чрезмерностью. Однако, как оказалось, эта мадам действительно Повелительница смерти.
— Не вижу разницы между титулами Владычицы и Повелительницы, — задала она дедуле каверзный вопрос. — Разве Владычица не повелевает? А та, кто может повелевать, не имеет власти над теми, кем она повелевает?
— Твоя Несравненная мать не властна над смертью, — ничуть не смутился наставник, задумчиво обмусоливая беззубым ртом какой-то финик. — Всеблагая Владычица смерти Нанкешта дала ей право призывать смерть, а не повелевать ею. Ибо не может рождённый предстоять над родившим его.
— Ты хочешь сказать, — озадаченно покрутила Юлька пучком сладкого укропа, — что моя мать рождена самой Нанкештой?
— Не может простой смертный быть рождён… — встрепенувшись, завёлся дедуля.
— А я что, простая смертная? — подловил его матёрый менеджер-снабженец.
Наставник вылупился на неё, как на говорящего таракана — из тех, кого сейчас ловили змеи по всей тюряге. Пожевал губами, борясь с какими-то одному ему известными противоречиями. И, наконец, соизволил признать:
— Ты не простая смертная. Ты будущая Нанка. Дитя Всеблагой Владычицы смерти Нанкешты. Однако, — не преминул старый хрыч испортить женщине триумф. — Творите почтение Богу своему во всей полноте его. Ибо сотворены вы, как памятник, принадлежащий величию его.
— Да-да-да, — покладисто протараторила Юлька и вежливо попросила: — Может, продолжишь вливать в мои уши благоуханную воду мудрости своей?
Дедуля хмыкнул, хитренько прищурившись. Но комментировать не стал, продолжив напоминать бойкой на язык девчонке забытое в результате амнезии.
Богов младшего поколения в какой-то момент также пробило на созидательный труд. Однако плодить равных себе Богов — по примеру Хуша — им слабо: то ли с биологий процесса проблемы, то ли с идеологией. Поэтому они и насозидали, кто во что горазд. Одни каких-то примитивных существ — преимущественно из глины. Другие нечто из плоти и с более сложным функционалом, но тоже так себе.
Лишь Нерушимой троице удалось сотворить нечто среднее между себе подобными и человеком. Эти-то Бого-человеческие творения и прозвали Повелителями. Что в них выдающегося? Выслушав пространный ответ дедули, Юлька в прямом смысле слова охренела. И было от чего.
Когда, исполнив долг, наставник удалился, она — против сложившейся в застенках привычки — не погрузилась в размышления о сыне. Размышлять хорошо, когда у тебя всё пучком. И все дома. Ей же предстояло за это побороться. Ибо всякое упадничество вызывало презрение у жизнелюбивой ценительницы своей роли в истории человечества.
Каждый поклонник приключенческих сериалов знает, с чего начинаются поиски пути на свободу. И тут просвещённый представитель высокоразвитой цивилизации даст сто очков вперёд всяким голоногим воителям в юбках на босу ногу.
Так Юлька подбадривала себя, спустившись в отведённый ей санузел под помостом. Где в полу зияла дырка для одних нужд и трубка в стене, перекрытая краном-задвижкой — откуда поступала вода — для других.
Дырка в полу не представляла интереса: в неё даже голову не просунуть. К тому же под ней вместо сточных вод — как в романах с побегами — кромешная тьма. А вот сама стена оказалась перспективной. В ней у самого пола имелись два прямоугольных отверстия, куда такая дистрофичка, как Юлька, пролезет и не почешется.
Проблемы две. Во-первых, выход на свободу был забран решёткой. Во-вторых, по ту сторону находилось что-то вроде тоннеля диаметром примерно в её рост. Метрополитен, по которому с утра до утра шмыгали гибриды собак с крысами. Как раз с подходящей высотой в холке.
Кровожадных — судя по клыкам и манерам — тварей опасаться не приходилось. От неё те шарахались не хуже змей. Опасаться приходилось их возможных дрессировщиков, которых добросовестные крыпсы вполне могли притащить на место преступления. Как Юлька не напрягалась, не вращала глазами и не внушала «сдохни», крыпсы продолжали носиться и сеять тревожную неопределённость.
Зато первая проблема устранялась трудом и терпением. Жаль, что дедуля так и не объяснил, как ей получить мамкино наследство: обрести силу Повелительницы смерти. В ответ на закономерный вопрос он как-то вдруг поник. Ушёл в себя и свернул дружескую беседу, вернувшись к религиозной долбёжке.
Альтернативой недоступной пока божественной силе мог послужить любой тонкий, острый и крепкий инструмент. Однако ножей Юльке не давали — бедная девочка, которой принадлежало тело, воспользовалась таким для сведения счётов с жизнью. Мамаша Повелительница чуть-чуть не успела, заживляя раны дочери: душа девочки проскользнула сквозь её пальцы и унеслась в лучший мир. Освободившуюся «жилплощадь» — наверняка не без помощи белой ящерки — заняла некая залётная душа нахальной инопланетянки.
— Хоть бы мир поприличней предоставила, — брюзжала под нос Юлька, ковыряясь двузубой вилкой меж блоков по соседству с решёткой.
Вилка была так себе: не заточенная сталь, а медь сомнительной прочности с закруглёнными концами. Но крошащийся раствор выковыривала успешно — и то дело.
Кладка между решётками была какой-то неродной: совершенно не похожа на все остальные стены. И камни гораздо меньше, и цвет другой. Видимо, когда-то здесь было одно большое отверстие. Потом его частично заткнули решётками. А остальное заложили тем, что подвернулось под руку — цеплялась Юлька за всякую мысленную шелуху, лишь бы не думать о Севке.
К борьбе за обретение свободы она приступила почти сразу, как её перестало штормить. А коленки достаточно окрепли, чтобы самостоятельно доползти до туалетной дырки в полу. С того дня воин, выносящий из-под неё горшки, больше не пересекал узилище со змеями. И вообще куда-то пропал — остальных сторожей тоже поменяли.
Невероятным везением был распорядок их службы: притащили пожрать, и больше к заключённой ни ногой. Ни под каким предлогом.
— Все провокации под дверью ничем полезным не закончились, — пожаловалась Юлька сопящему где-то в темноте тоннеля крыпсу. — Сколько не оскорбляла дебилов в юбках, дверь не открыли. Даже ради того, чтоб настучать хамке в бубен.
Крыпс возмущённо взвизгнул: её возня с решёткой мешала патрулю пронестись мимо в соответствии с режимом несения охраны. Просто проигнорировать торчащую у решётки тощую страхолюдину в наволочке на голое тело бедное животное не могло.
— Если этот гад не продолжит движение, — задумчиво сообщила Юлька чуток погнувшейся вилке, — следующий патруль воткнётся в его задницу.
На этот раз крыпс визгливо поддакнул: мол, обязательно воткнётся. И пара наших лужёных глоток завизжит вдвое громче.