— Летять утки! Летять утки…, — голос Кузьмича вознесся до непереносимо визгливых высот, — … И-и два-а гуся-я-я!
— Может, хватит, а? — я на секунду вынул палец из правого уха и сделал вежливое замечание Кузьмичу, который развлекал нас песенным образом уже целых четыре часа, — Тошно!
— Тошно, командир, бывает при больших перегрузках, — Кузьмич размял губы, набрал воздух и продолжил: — Летя-ят….
Я заткнул ухо.
В дальних перелетах, конечно, скучно. Но не до такой же степени я оскучнел, чтобы целый день слушать Кузьмичевские завывания. А ему нравится! Голос, видите ли, у него прорезался.
— Что? — Кузьмич, разевая беззвучно рот, толкал меня в нос, — Ну что тебе?
Кузьмич тщательно проверил состояние моих ушей, открыты ли, и только после осмотра заявил:
— А знаешь ли ты, командир, кто песню эту замечательную сочинил?
— Ты, Кузьмич. Ты, — на все согласен, лишь бы не пел больше.
— А вот здесь ты не прав. С большой буквы не прав, командир. Сочинил ее народ. Давно, правда, сочинил. Но как видишь, песня эта жива. Давай-ка я тебе напомню второй куплет…
Я ловко поймал неудачно оказавшегося рядом Кузьмича в кулак и стал настойчиво сжимать его маленькое, но очень жизнелюбивое тельце. Но даже из этого, совершенно бесперспективного положения, Кузьмич умудрялся напрягать голосовые связки:
— Эту песню, командир, ты все равно, не задушишь и меня, ты, не убьешь.
— Кто помешает мне? И почему я не сделаю этого? — я злорадно улыбался, наблюдая за перекошенным лицом Кузьмича.
— Потому, что брехло ты, командир, — Кузьмич хрипел и, как мне показалось, даже его крыло, торчащее между пальцев кулака, посинело, — Брехло и трепло!
— Это почему? — мне стало интересно, и я слегка ослабил хватку. Кузьмич не преминул этим воспользоваться и, извернувшись, укусил меня самым бессовестным образом. Естественно, что стерпеть такой наглости, но еще больше боли, я не смог, и выпустил подлеца из железных оков.
Кузьмич, припадая на одно крыло, взмыл к потолку и приземлился на край плафона. Там, изредка бросая на меня недружелюбные взгляды, он стал расправлять помятое крыло.
— Так почему же это я трепло и так далее? — заело меня!
— А потому, что врать больно горазд, — сообщил Кузьмич, присаживаясь, — Я тут давеча в Большой Галактической Энциклопедии поковырялся.
— И что?
— А то! Наврал ты мне про дядю Пушкина.
— Ну-ка, ну-ка! — возмутился я. Меня, все детство проведшего в библиотеке паПА, смеет обвинять какой-то таракан? Ну не таракан, а бабочек, какая разница.
— Никакой он, во-первых, не дядя, — Кузьмич поймал тему и теперь у него это надолго. Пока не выговорится, — У него свой дядя был. Строгий, но справедливый и честный, только болел часто. И не был Пушкин революционером. И не держит он за пазухой гранату.
— Хм! — сказал я, — А за что же ему тогда памятник поставили? И дорожку из марсианского камня выложили, чтоб травой не зарастала? За глаза красивые. Гранату он за пазухой держит. Уверен.
— Нет, — Кузьмич покачал головой и поболтал ногами, — Не гранату, а томик стихов. Поэтом он был. Точно. Был он, понимаешь, невольником чести, и погиб от клеветы толпы. Толпа в то время ни хрена в поэзии не понимала. Как ты, командир.
— Хорошо, — согласился я. С Кузьмичем трудно не согласится, — Пусть поэт. Я же не могу всего знать. И, вообще, ты к чему этот разговор завел?
— А к тому…, — бабочек, позабыв про обиды, спустился вниз и примостился у меня на плече, — Вот песня… Да не буду я петь больше… Ее народ сочинил. На века. Пушкин тот же. Помнят его, в энциклопедии прописан. А вот про нас с тобой, командир, кто через века вспомнит? Кто песню о нас сложит? А? И я не знаю.
— Может какой дурачок и сыщется, — пожал я плечом, — И напишет про нас песню. Ну не песню, тогда может книжку. Премию за нее получит.
— Про нас не напишут, — вздохнул мой маленький друг, — Что про нас писать? А тем более премию… Скажешь, тоже. Премии за что дают? За сказки всякие глупые, с драконами да гномами дурными. А за правду жизни, то есть вот как раз про нас с тобой, не-а. Глухо.
Мы помолчали немного. Первым не вынес мучительной тишины Кузьмич. Почесав за ухом Хуана, который все это время внимательно слушал наш спор, Кузьмич переключил все свое внимание на Корабль.
— Слышь, Волчара! Хорош дурью маяться. Что думаешь по теме?
Волк, он же Вселенский Очень Линейный Корабль, недовольно заскрипел переборками, оторванный от увлекательнейшего занятия. Он гонял по палубе игрушечную железную дорогу. С маленькими домами, паровозиками, вагончиками, деревьями, мостами и горками. Имелся даже маленький стрелочник, на которого Волк все время орал. Потому, что составы постоянно врезались друг в друга, сходили с рельс и валились под откос.
— По теме? — Корабль неторопливо убрал под пол железную дорогу и на его место выдвинул тумбочку гирокомпаса. Не рабочего, по причине полной ненадобности, — По теме вашей скажу одно. С вашим поэтом не летал, гранат ему за пазуху не совал, и стихи под звездами не декламировал.
— Серость ты, — бабочек брезгливо поморщил нос, — Сельпо.
Корабль недовольно заскрипел переборками, и я почувствовал, что вскоре может случиться гроза. А я, как командир, вверенного мне корабля, не имел права допустить безобразий на этом самом вверенном мне корабле.
— Кораблю доложить командиру о технической исправности и предоставить полный отчет о маршруте, — голос мой был строг, а брови насуплены.
— Вот-вот, — влез Кузьмич в действия командира, — Долго нам еще в космосе бултыхаться? Сколько еще пендюрить до цели?
Волк загудел панелью управления, повилял задом, определяя силу звездного ветра и доложил. Четко, как того и предписывал корабельный устав:
— Техника в исправности. Силовые установки загружены на тридцать два и мелочь какая-то процентов. Радиация отсутствует. А до цели… Хуана своего спросите. Он мне только направление месяц назад дал и, говорит, шпарь, никуда не сворачивая. Я и шпарю до особых распоряжений.
Вот черт. Так всегда. Сам не проверишь, никто не сделает. Хуан сказал. Хуан приказал. Кто командир? Хуан много чего может наболтать. А лететь-то нам.
— Кузьмич, подсоединяй Хуана. И побыстрее. Может уже проскочили, что искали. Вот душа мохнатая.
Кузьмич с первого раза нащупал на Хуане разъем и сунул в него кабель. Хуан задергал ресничками, прося подсоединить и селектор.
— Обойдешься, — бабочек проверил крепеж и похлопал кота по одной большой голове, — Ты, вон, лучше с Волчарой общайся. А то голос у тебя больно уж неприятен.
У самого-то не лучше. Но встревать в отношения между Кузьмичем и Хуаном не буду. Бабочек к коту приписан, вот пусть с ним и работает.
— Есть контакт, — сообщил Волк, — Скачиваю данные… Продолжаю скачивать данные… И еще продолжаю…
— Сообщишь, когда закончишь, — попросил я Корабль. Это надолго. Пока мнениями обменяются, пока потреплются о чепухе, времени много пройдет.
— Готово, — а может и ненадолго.
Корабль отсоединился от Хуана, втянул кабель и крякнул.
— Чего кряхтишь, — строго спросил я, — Докладывай уж.
— Да докладывать, в принципе, нечего, — голос Корабля был слишком спокоен. Не к добру. И звездочек на борт себе давно не просил. Наверняка что-то случилось, — Дело такое… Двигаемся мы правильно. Точненько к якудзянам в систему. Нет! С другой стороны залетаем. Все одно не объяснить. Что еще? До намеченной цели примерно сорок световых. Может пятьдесят….
— Шестьдесят, — подсказал я.
— А может и шестьдесят, — легко согласился Волк, — Вот пролетим якудзян насквозь, а там уж по прямой, без остановок.
— А у якудзян что? — насторожился я, — С остановками?
— Дело тут такое…, — замялся корабль, притушив освещение, — Прокладки резиновые у меня заканчиваются. Если не пополним, канализация со всех щелей попрет. Стало быть необходима немедленная доукомплектация.
Тоже мне, самозаправляющийся и самовосстанавливающийся Очень Линейный Корабль! Прокладок сам заготовить не может.
— А на Земле, что, затарится не мог? — я был сердит и совершенно не понимал, как можно доводить себя до такого безобразного технического состояния, — Я ж тебе говорил, если что понадобится, сразу к Бемби, к дворецким обращайся.
Корабль издал звук, отдаленно напоминающий «Ха».
— Я и обращался. Вот те Полярный крест, командир. И получил полнейший, так сказать, отлуп. Твои дворецкие, командир, весьма наглые и бесконтрольные аппараты. За три десятка новых прокладок они потребовали с меня два пузыря ртути. А где я, по-твоему, возьму два пузыря ртути? Я его в несинхронефазонетронном уменьшителе не вырабатываю.
На переплавку, подлецов. В канализацию проходчиками. Зубную пасту выдавливать навечно. Уж я прилечу. Уж я разберусь.
— Ладно, — почесал я затылок, — Если необходима, как там говоришь, доукомплектация, то действуй по своему усмотрению. Я так понимаю, что с якудзянами договориться попробуешь?
— Ага. Только договариваться, ты, командир, будешь. Ты ж, все-таки, человек, а не сопля какая.
Странные вещи выскакивают в последнее время из Вселенского Очень Линейного. Стареет, что ль?
— Когда надобность во мне возникнет, сообщишь, — я потянулся косточками и собрался, было, вздремнуть часиков эдак девять. Не тут-то было.
— А уже возникла, — Корабль вырубил тягу и стал слегка притормаживать, — Я этих космических биндюг собирался по всей галактике искать, а они сами пожаловали. Якудзяне, говорю, командир, за бортом.
Я вздохнул, отхлестал себя по щекам, прогоняя сон (Кузьмич, зараза, тоже помогал с особым рвением) и занял рабочее положение.
— Устойчивая связь будет, примерно, через час. Так что если командир желает….
— Да чего ж там, — отхлестанный по щекам, я уже не хотел спать, — Выводи все на экран. Да рацию пока не включай. Мало ли что неподготовленный брякну. Кузьмич! Далеко не отлучайся. Переводить помогать будешь. Они ж, якудзяне эти, все как не люди. И говорить-то по нормальному, по-русски, не могут. Отсталые.
Через час мы приблизились к якудзянам настолько близко, что можно было бы начинать переговоры.
— Они нас видят?
— А хрен их знает, — пожал шпангоутами Корабль, — Вроде, улетать никуда не улетают. На месте топчутся. Но и к нам никакого интереса не проявляют. Сейчас сфокусируюсь получше. Ты погляди-ка…. Вот, подлецы, что вытворяют.
Подлецы грабили залетный грузовой космосейнер.
Они, беззастенчиво обложив корабль со всех сторон, отстреливали ему важнейшие части, лениво уворачиваясь от единственной отвечающей пушки грузовика. Якудзяне были настолько поглощены этим делом, что совершенно не замечали наш Корабль, скромно парящим неподалеку и внимательно наблюдающим за грабежом на большой дороге.
Минуты космосейнера были сочтены. С полученными повреждениями он не смог бы даже самостоятельно развернуться, не говоря уже о долгом путешествии до родного порта. Принадлежал корабль малосимпатичной расе желеобразных медуз с планеты желеобразных медуз из созвездия желеобразных медуз. Они еще пару лет назад помещали мне выполнить один небольшой заказ на редкую бабочку, заявив, что по их законам желеобразных бабочек запрещено вывозить за пределы созвездия. Дохнут без родины. Как же, дохнут. До сих пор в аквариуме в подвале у меня плещется и радуется.
Тем временем, якудзяне окончательно обездвижив грузовик и подорвав единственную пушку, вплотную занялись грабежом. Пристыковались к космосейнеру и начали перекачивать к себе чистую морскую воду. Другого груза медузы не возят, у них всего и так навалом. Кроме морской воды, конечно. На вес золота.
— Кораблю включить переговорные устройства, — приказал я. Хватит молчаливо наблюдать. Пора и за дело приниматься. Прокладки-то нужны!
Волк молча включил связь. Переживает за металлического собрата. Я б тоже переживал, если б меня так общипали.
Я покашлял в кулачок, придвинул микрофончик поближе и постучал по нему ногтем. На всю галактику разнесся тройной стук, что по всем междукосмическим правилам обозначало желание пообщаться в тесной и непринужденной обстановке.
Якудзяне нас услышали. Якудзяне нас заметили. И якудзяне оторвались от своего занятия, чтобы поговорить с нами. На мониторах развернулось изображение якудзянской боевой рубки с парой, недоуменно взирающих на нас, якудзян.
— Еконо ми цуси, — поприветствовал я якудзян на их дурацком языке и помахал им пятерней в знак дружелюбного настроения, — Кузьмич!
Кузьмич вывернул микрофон в свою сторону и перевел:
— Еконо ми цуси!
Якудзяне переглянулись и поморгали недоуменно мне в ответ. И что они моргают, а кто их знает? И кто их знает, на что намекают?
— Еконо ми цуси? — как-то даже неуверенно переспросил Кузьмич у изображений, — Ни цуси?
Якудзяне на вопрос Кузьмича почему-то заорали, выключили связь и стали стремительно перестраиваться в боевой порядок.
— Ты что им сказал, гад? — я постарался поймать хренового переводчика за крылья, но Кузьмичу повезло благополучно улизнуть.
— Да все правильно я им перевел, — возмутился он, колотя в грудь ручками, — Как ты сказал, так я и того.
Надо было бы, конечно, с Кузьмичем разобраться, но уже не до него. Намечалась непонятная ситуация. Якудзяне, побросав не до конца разграбленный корабль медуз, переключились на нас. Оно и правильно. Дичь ценная, в числе одиночном. Мало ли что раньше салютовали?! Тот случай не в счет. Мы ж с другого конца к ним залетаем, вот и не признали сразу.
Волк лениво переключал изображения, во всех формах показывая, как якудзянские корабли окружают нас. Конечно, это был не тот флот, с которым мы разобрались в прошлый раз. Так, мелочь, двадцать — двадцать пять шаров. Поэтому Волк и относился к ним свысока. Что они могут сделать Вселенскому Очень Линейному Кораблю, который одержал ряд громких побед на просторах великой Вселенной?
Я тоже думал, что ничего. Но первый залп из всех орудий убедил меня в обратном.
Корабль тряхнуло так, словно мы сели брюхом на блуждающий метеорит.
— Да что же это такое! — завопил Волк, врубая все защитные системы, так непредусмотрительно обесточенные из-за полной уверенности в безопасности, — Они там что, об…сь? (Обдренкались — очень нехорошее слово. Прим. авт.) По своим лупить!
— Где свои-то? — истошно заорал я, вскарабкиваясь обратно на командирское кресло и судорожно пристегиваясь ремнями. Кузьмич, понятное дело, уже на месте, втянув живот и руки по швам, — Головой думать надо было! А!
Я вспомнил, что у Волка, собственно, нет головы, и зря я руками размахался. Мог бы и сам о безопасности позаботиться.
Второй залп зацепил нас даже изряднее. Защита еще не действовала, и якудзяне моментально это сообразили. Приблизились поближе и, откровенно издеваясь, стали методично стрелять по Кораблю.
Волк, торопливо набирая обороты, что-то шептал про себя, нещадно ругаясь космическим матом. Голос его подрагивал от разрывов, но, как мне показалось, был достаточно спокоен.
— Сейчас, миленькие! Подождите родименькие! Еще немного! Вот так! Вот так! Давай, давай, давай…. Есть!!!
Защита набрала полную нагрузку и облепила Корабль глухой, непробиваемой сферой.
Данное утверждение верно только при полной целостности Корабля, а так как он сам был слегка (мягко сказал) подбит, то не защита получилась, а тьфу три раза в сторону якудзян.
Корабль данный факт не сильно огорчил. Он повернулся к вражеским кораблям наиболее уцелевшей стороной и, только заняв устойчивое положение в пространстве, обратился ко мне, к своему непосредственному командиру: Громко.
— Ну что зяву растопырил? Стреляй по ним, пока не разнесли вдребезги.
— Чё орать то! — заорал я в ответ, — ты тоже того… То сам, да сам. А то на меня… Делать-то что?
— Ручку красную хватай, ту, за которую в самый первый день хватался. Вот так. Перекрестие видишь? Наводи. Наводи. Да не дергай руками. Спокойнее. Хорошо. И медленно… я сказал медленно нажимай на спусковой… еще нежнее… крючок.
Крючок издал сухой треск и отвалился.
Минуту я и Кузьмич сидели в полнейшей, просто космической тишине, приглушенные защитой разрывы не в счет, и ждали, что скажет Волк по поводу приведения в негодность системы ведения ответного огня. Волк молчал.
— Он микрофоны отключил, — шепнул Кузьмич, показывая глазами на потухший огонек на приборной панели.
Я осторожно, поглядывая в потолок, протянул руку и переключил тумблер.
… ать родила идиота! Руки из жасминов растут. Жасмин уродский, пересоленный…
Может, Корабль и дальше продолжал ругаться, но тут на сцену вышел Кузьмич, который почувствовал запах паленого дела и решил взять инициативу на себя.
— Волчара! — надрывал он легкие, — Сгнием здесь заживо. Кончай слюни пускать. Потом разберемся. Сделай хоть что-нибудь, ведь ты же Вселенский Очень Линейный Корабль. Слышишь меня? Волчара?!
Корабль прекратил разоряться по поводу сломанного агрегата, недолго подумал и после того, как якудзянский снаряд вдребезги разнес левый габарит, ожил:
— Волчара в Тамбовском созвездии парится. А я Волк, запомни это таракан. А что касается всего остального…. Есть у меня тут штука одна. Старая, правда. Не говорил? Забыл, значит. Давно не пользованная. Может, и пришел ее черед. Вот, на втором мониторе.
Я переместил взгляд на второй монитор. Вид открывался интересный. Лист бронированной обшивки сместился в сторону и из глубин Корабля стало выдвигаться сооружение, напоминающее охапку макарон.
— Двухсот ствольная турельная эскадронная установка, — похвалился Корабль, — В юности я ее ласково называл «Кадрюша». Знаете, как она кадрит? Сейчас у меня эти подлецы глянут. Ну и вы посмотрите.
Якудзяне заметили, что с нашей стороны предпринимаются попытки сопротивления и переключили весь огонь на макароны, то есть на Кадрюшу. Но то ли с прицелами у них неполадки случились, то ли от волнения меткость потеряли, только все больше мимо мазали.
А Корабль заморгал лампочками, загудел приводами и аж взмок центральным обзорным, отдавая сам себе приказы.
— Первый ориентир антенна. Второй ориентир подкрылок. Наводи! Есть, наводи! Цельсь! Есть, цельсь! Огонь по моей команде! Есть, по моей команде! За Вселенную, за спущенные под откос составы…. Огонь!
Кадрюша вздрогнула вместе с кораблем и выплюнула из себя что там у нее имелось. Корабль окутал космический дымок и на несколько секунд скрыл от нас корабли якудзян. А когда же дым снесло в сторону так кстати подувшим космическим ветром, то нашему взору предстала сердцепрыгающая (это когда сердце прыгать начинает от радости) картина. Якудзяне позорно бежали с поля боя, бросая на произвол судьбы подбитый Волком корабль. Неприятное, признаюсь, зрелище. Не корабль, а мелкое-мелкое, даже еще мельче, сито.
Волк в одно мгновение выдвинул из своего бездонного нутра пять огромных репродукторов, врубил их на полную мощность и заорал так, что у меня заложило уши.
— Стоять всем!
Странно, но якудзянский отряд понял русскую речь и моментально остановился, растопырив в разные стороны трубы телескопов.
Кузьмич, откуда только силы у него берутся, вытащил свое тело из-за ремней безопасности, обнял обеими руками микрофон и, странно так оттопыривая нижнюю челюсть, попытался помочь Вселенскому Очень Линейному.
— Мордой на землю! Живо! Ноги на ширину плеч! Я чё, не понятно сказал!
Удивительно, но якудзяне поняли и Кузьмича. Они уткнулись друг дружку, потушили габариты, а один из кораблей, как мне показалось, даже слил за борт горючку.
Кузьмич, радостно улыбаясь, повернулся ко мне.
— А ты говорил плохо перевожу. Все, черти круглые, понимают. Волчара, давай прямиком к военнопленным.
— Что скажешь, командир? — подал голос Корабль. Кузьмичем он явно пренебрегал. Все правильно, нечего над военнопленными издеваться. Есть же, в конце концов, конвенция.
— Подойдем поближе и попробуем еще раз договориться по мирному, — ответил я, — Ты только защиту не снимай. Да и Кадрюша пусть останется.
— Знамо дело, — Волк завел силовые установки и стал медленно и осторожно приближаться к сбившимся в кучу кораблям якудзян. Осторожность осторожностью, только вот зачем включать на всю галактику военный марш победивших свинок из системы Хряков?
С якудзянами разобрались быстро. Объяснили, что к чему. Напомнили про былые встречи, попросили связаться с центром и подтвердить наши полномочия. Центр полномочия не только подтвердил, но и приказал оказывать нам всяческую поддержку и соглашаться на все наши просьбы.
В результате дальнейших мирных переговоров мы получили приглашение посетить их столицу и воспользоваться сервисным центром, чтобы привести в порядок слегка потрепанный корабль. Ко всему, по настоятельной просьбе Кузьмича, якудзяне согласились выплатить нам контрибуцию за материальный и моральный ущерб.
Прихватив на буксир изрешеченный корабль, грузовик медуз, что добру пропадать, и нас, горемычных, якудзяне направились в столицу своей звездной колонии.
Проблемы с языком, кстати, разрешилась сама с собой. Оказалось, что в самый первый раз Корабль перепутал штепселя, поэтому мы с нашими дружественными знакомыми и не смогли до конца понять друг друга. По-русски якудзяне даже лучше Кузьмича шпарили. Русский у них за государственный принят. Красивый и ядреный.
Вопрос был разрешен, инцидент исчерпан. Кузьмич получил за знание иностранных языков по крыльям.
Вселенский Очень Линейный Корабль попросил за идеальное проведение оборонительной миссии пять звезд, на что получил полное мое, командирское одобрение. Но в бортовом журнале появилась запись, предписывающая при возвращении на большую Землю лишить Вселенский Линейный пяти звезд за введение в заблуждение сотрудничающих друг с другом сторон, и еще пяти, за несоблюдение техники безопасности, повлекшее за собой неоправданные расходы.
Столица встретила нас салютом и пруньками. Пруньки, это, по земному, цветы, только весьма своеобразные. Больших размеров, они сами надували из себя разноцветные шарики, махали отросшими флажками, просили автографы и даже выпекали хлеб. Нет, без соли. Где ж они соль возьмут?
Из руководителей расы у трапа Корабля нас встречал местный президент, с женой и тещей, командующий космическими силами, с женой и тещей, министр оборонной и ремонтной промышленности, с женой и тещей, и министр по моральному и материальному ущербу. Без жены и тещи, так как сама была женщиной.
Расточку все высокого, но без всяких условностей к уроду. Да и какие там условности, если у самих глаза узенькие-узенькие. Как такими и смотреть-то не тошно.
В сопровождении руководителей, мы прошли перед почетным караулом. Две дивизии космических пехотинцев, два полка истребителей-высотников, полк тяжелой заградительной бронетехники, и специальное отделение интендантов-кошеваров.
Я всем крепко пожал руку, испытал новый вид истребителя-высотника, заградил космодром заградительной бронетехникой и научил, как правильно работать интендантом-кошеваром. Все остались довольны, даже сын полка, молодой парнишка без усиков и винтовки. Как мне объяснили, должность эта, сын-полка, передавалась из поколения в поколение, начиная от первых поселенцев якудзян. А фамилия у паренька была очень даже космическая. Солнцев.
Далее совсем неинтересно. Нас пригласили в зал порта для особо важных персон. Меня, правда, перед входом обыскали, но так положено. Даже министра по моральному и материальному ущербу, у всех на глазах, таможенники подвергли обыску с пристрастием. За что тут же получили по здоровенной медали за усердие на службе.
И только после всего этого, начались именно сами переговоры.
Собственно, это трудно назвать переговорами. Ремонт Корабль сделал сам. Он же у нас самовосстанавливающийся, как ни как. От контрибуции я отказался. У них валюта на брюлики не похожа. На что похожа? Не за столом будь сказано. Прокладки для Волка подвезли. Контейнер, плюс две пачки россыпью. Так что оставалось только вежливо поблагодарить хозяев. Поболтать четыре часа о наших прежних отношениях. Ответить категорическим отказом от предложения продать Вселенский Очень Космический. А также согласиться на суточный визит в столицу для ознакомления с достопримечательностями. Естественно, за суточные сухим пайком! Что я, совсем с ума спятил, даром здесь тыркаться.
Ночевали мы на Корабле. Мало ли чего? Может якудзяне задумают диверсию вредную, отравить там, или ночью в гостиничной койке зарезать. Перестраховываться никогда не мешает.
На следующий день, я и Кузьмич, сопровождаемые предоставленным нам гидом-якудзянином по фамилии Хирото и по имени Хирот, из столичных Хироотов самым главным Хироот, отправились на экскурсию. Президент и все-все-все не могли составить нам компанию, потому, что по их словам, эти экскурсии у них были высоко под горлом. Скорее всего, это на местном диалекте. Дел полно государственных.
Гид нам попался ненавязчивый и очень старенький. Сначала все рассказывал нам про достопримечательности столицы, а потом вызвал местную скорую помощь и уехал в госпиталь умирать. И остались мы с Кузьмичем в столице одни.
Это не космос, где всегда можно свериться по карте. Спросить у встречных, или, в крайнем случае, определить направление по наличию пыли на поверхности метеоритов. Не знаете? Это же просто. На какой стороне метеорита больше пыли, с той стороны и расположен космический полюс. С космосом нужно быть на одной ноге, и тогда он станет говорить с вами по-людски.
О чем это я? Одни в большом, незнакомом городе… Да.
Кажется, плутали мы дня четыре. Да, Кузьмич? Подсказывает, что все пять. Скорее всего так и есть. У Кузьмича же в голове часы встроены. Истощали, конечно, пообтрепались немного, но не это главное. Это все прелюдия к основному.
После долгих поисков и бесперспективного спрашивания дороги у местных жителей, они и сами не понимали где находятся, мы все же вышли на звук космопорта. Там же садяться-взлетают постоянно. Вот и звук громкий. На звук мы с Кузьмичем и вышли.
А перед самым портом внимание мое привлекло здание, на котором огромными светящимися буквами значилось, что данное строение представляет собой не только памятник древнего зодчества, который охраняется всеми якудзянскими законами, но и местным зоопарком, в котором содержаться млекопитающиеся, пресноводные и соленоводные, а также насекомые и самые разные гады.
— Подожди-ка, — сказал я Кузьмичу, который валялся у меня в кармане и стонал, что голоден и хочет сухариков. Кузьмич высунулся на секунду, заметил надпись о зоопарке, сказал: — «Приехали», — и залез обратно. Не понимаю я существ, которым не интересно, что удивительного есть на других планетах.
Я резко переменил направление и взял курс на зоопарк, дабы полюбоваться инородными формами жизни. Может, по случаю, и спереть по наглости редкий экземпляр бабочки. Если такового, разумеется, у меня в коллекции нет.
Вход в зоопарк стоил два того, о чем не за столом будь сказано. У меня и у Кузьмича этого не было. Пришлось отдать якудзянке-кассирше почти новые ботинки. Жалко, конечно, ботинки, но от Кузьмича они отказались. Я же говорю, что он только мне и нужен. Сам Кузьмич ботинки, правда, не хотел скидывать, но я заставил ради науки.
Отдел бабочек был представлен, прямо скажу, слабо. Три десятка тесных вольеров, в котором порхали разные стремные экземпляры, на которых, у настоящего коллекционера, а тем более охотника за бабочками, как бы получше выразиться, сачок не поднялся бы
Мое внимание заслужили только два экспоната. Совершенно редкая, даже у меня такой нет, доисторическая бабочка-птеродактиль с огромными костяными крыльями и длинным костяным хоботком. Но мертвая. Подвешенная на веревках, и приводящаяся в подобие движения этими же самыми веревками.
И второй. Южно африканский земной слон с перевязанными цепями ушами. На мой вопрос, служащий, который кормил слона-бабочку якудзянскими бананами, ответил, что это для того, чтобы бабочка не улетела. Наверняка якудзянам слона контрабандно подсунул земной мошенник.
Уже совсем без настроения я просмотрел отделение птиц, пауков, змей, животных и прочей разной твари. Этого добра во вселенной хватает. На любой планете имеются такие виды, что хоть красней от стыда, хоть голову в песок от страха. В общем ничего интересного.
Скучающей шаркающей походкой, я добрел до последнего отделения. На входе красовалась табличка — «Гады». У запертых наглухо металлических ворот стояла усиленная охрана при оружии. На мой робкий вопрос, могу ли я пройти, охрана обрадовалась и почти силком затолкала меня внутрь, поясняя, что местное население сюда не ходит, потому как боится, а они рады мне как юбилейному первому посетителю.
Уже внутри, почувствовав спиной холод закрывающейся двери, и, услыхав звук задвигаемых наглухо засовов, я подумал, что моя идея с посещением этого места не самая удачная. Но с другой стороны, это же зоопарк, и ничего дурного со мной, надо думать, не произойдет.
Освещения хватает, кругом решетки, тихо и мирно. Ни звука. Минутку… Точно, даже ни шороха. Может этот «гад» подох от скуки?
От тишины проснулся Кузьмич. Он высунул голову и, заикаясь, поинтересовался, куда меня занесло.
— Нас. Нас занесло, — я погладил жалеючи Кузьмича по голове, и посоветовал, — От меня ни шагу. Сиди, пока живой. В зоопарке мы. И пришли мы сюда, чтобы взглянуть на самое редкое животное во вселенной. Разновидность под названием «гад». Говорят, что всего в единственном числе обитает в местном зоопарке. Тебе страшно?
Кузьмич подумал и сказал:
— Да. Очень. А вернуться на свежий воздух можно?
Я попробовал открыть дверь. Не получилось. Я постучал кулаком. Сильно. С воли ответили, что выход из вольера с противоположного конца коридора. Разгрести паутину и мусор, и только потом открывать.
Кузьмич заскулил, словно маленькая собачка, и я поспешно затолкал его обратно в карман. Нечего шум лишний производить.
Ну что ж. Пойдет. Взглянем на «гада», раз другого пути нет.
Выверяя каждый шаг, внимательно наблюдая по сторонам, держа руки в карманах, чтобы унять не вовремя пришедшую дрожь, я двинулся к заветному выходу.
Прутья у вольера были толстые, с руку толщиной. Но даже и эти прутья местами были погнуты, и даже, может и померещилось, обгрызены. Близко к ним я не подходил. Лично я не знаю, какой длины руки у «гада». Схватит еще за бок. Лучше я по стеночке, по стеночке.
На мою беду коридор стал сужаться и мне пришлось двигаться практически в непосредственной близости от прутьев. Ничего хорошего в этом я не видел. Я, вообще, ничего не видел. Свет стал слабенький, пара светильников маломощных. Они даже не освещали глубину клетки, где, без всякого сомнения, обитал самый опасный зверь, известный якудзянам. Не зря же таблички висят. «Близко не подходить!» «Из рук не кормить!» «Стой! Опасная зона». Больше всего мне понравилась жестянка практически у самой решетки. Белой краской на ней было написано: — «Запуск в клетку производил укротитель-дресси…». Надпись заканчивалась длинной белой полосой, которая скрывалась в темноте клетки.
Я представил внешний вид несчастного укротителя-дрессировщика, и мне стало дурно. Поэтому я зачастил ногами, зацепился ненароком за выбеленную временем берцовую кость, валяющуюся на давно не прибираемом полу, и, негромко вскрикнув, завалился боком на землю.
Чтобы не смять ненароком Кузьмича, который и без того поднял страшный крик, пришлось извернуться и уцепиться за прутья. Это и спасло от травм моего любимого бабочек. Но не меня. Приземление боком прошло достаточно болезненно. Аж в глазах помутнело. Я застонал и попытался отползти подальше от прутьев.
Сердце громко стукнуло два раза и замерло.
В мои плечи вцепилось что-то сильное.
Оно притянуло меня поближе к решетке, прижало к ней и стало поднимать.
А я даже закричать не могу. На помощь позвать. Сердце-то не стучит. Кровь куда следует не подступает. Органы не работают. И осталось только широко открыть глаза, чтобы со всей смелостью взглянуть на «гада», который лишит жизни не только меня, но и надежды на светлое будущее моей куколки. Вот уж кому не повезло. Был один дурак, который попытался ее спасти, да и тому не повезло. Глаза открываю на счет три. Три, два…..
— Разрешите представиться!
Не дождавшись счета «один», я открыл глаза. «Гад» самым натуральным образом умеет говорить. На русском, замечу. Теория-то, моя? Верная!
— Разрешите представиться!
Я разглядел «гада» получше.
Моего росточку, невозможно обросший. С длинными ногтями, местами обкусанными. В полусгнившей черной кожаной куртке, штанах с выцветавшими лампасами, в помятых сапогах, неопределенного цвета и материала. Человек. Стоял. На голове у него круглая шапка, тоже, предположительно, кожаная, и незнакомая мне конструкция гермошлема. Потому, что я никогда не видел гермошлем, предназначенного только для глаз.
Человек щелкнул каблуками, вскинул руку к козырьку и в третий раз спросил:
— Разрешите представиться, черт возьми! Сударь, вы глухой-с?
— Нет, — растерянно покивал я головой, — Я…. Этот… Охотник. Да. За бабочками. Совершенно мирная профессия.
Никогда не слышал о глухойсах.
— Да вы представляйтесь. Представляйтесь, — добавил я, заметив, что человек нетерпеливо дергает у виска рукой.
Человек еще раз щелкнул каблуками и начал все с начала. Вернее, мне так показалось, что с самого начала.
— Разрешите представиться! Гвардии штабс-капитан Орлов! Командир экспериментальной безвоздушной кареты ее Величества Королевы Екатерины Второй. Прикомандирован секретным указом Ее Величества к третьему уланскому спец полку. Прошу любить и жаловать. Сударь, не найдется ли у вас водочки-с?
Водочкиса у меня не имелось. Зато у Кузьмича в заначке была бутылка коньяку. Того самого, из армянского района.
Штабс-капитан преданно глядя мне в глаза, открыл ударом ладони бутылку и высосал ее ровно на одну треть. Возвращать обратно бутылку штабс-капитан, однако, отказался.
— У меня, сударь, еще двое в команде. Позвольте-с заныкать-с.
Я пожал плечами. Во-первых, я еще не отошел от неожиданности, а во вторых, невелика ценность. Кузьмич, все равно, коньяк водой разбавлял. Один к трем, кажется.
— Кто вы? — задал я справедливый вопрос. Получился он какой-то испуганный и даже робкий. Но штабс-капитан, прижимая к груди бутылку, доложил четко и без проволочек, предварительно щелкнув каблуками:
— Захвачены-с в плен узкоглазыми на пятьдесят второй год полета. С тех пор-с в плену-с, сударь. Кстати, попрошу любить и жаловать. Члены моей многострадальной команды. Господа…!
Из тени на слабый свет вышли два, определенно, человека. Оба такие же обросшие, как и штабс-капитан Орлов, с такими же местами обгрызенными ногтями. Одежда и прочее также примерно соответствовала. Разница небольшая. У одного, что постарше на голове просто шляпа. А у второго, на груди, веревки бывшего золотого цвета с распустившимися нитками.
— Разрешите представить! — все трое щелкнули каблуками, — Народный самоучка, изобретатель безвоздушной кареты, главный механик и мой первый заместитель господин Кулибин!
Тоже русский. Меня аж гордость за нашу российскую область взяла. Куда не плюнь, то есть не прилети, везде наши.
Господин, названный Кулибиным, подал мне руку, и я ее пожал со всем подобающим уважением. Все ж народный самоучка.
— А это, сударь, — тот, что с золотыми веревками на груди, сделал шаг вперед и дернул головой вниз, — Это поручик Ржевский. Он никто. Сослан с нами по повелению государыни нашей за словоблудие и язык длинный.
— Ясно, — сказал я и сделал головой так же, как и поручик. Чуть язык не прикусил, — Как же вас угораздило? В плен?
Пока я задавал вопрос, штабс-капитан передал бутылку остальным членам команды. Они заставлять себя не стали. Из горла и без закуски. Только шляпой Кулибинской занюхали.
— В плен? — переспросил штабс-капитан Орлов и поскреб под заросшим подбородком, — А как обычно в плен берут? Абордажем. Врасплох нас взяли. За полвека мы всякое чувство опасности потеряли. Чернота ж одна кругом. Летим, значит, летим. Солонину жрем и водой тухлой из перерабатывающего агрегата жажду утоляем. Тут эти. Узкоглазые. Ворвались, руки скрутили и сюда.
— Что ж они, вас и за людей не посчитали? — смахнул я слезу с щеки штабс-капитана.
— Объясняли мы им. По царскому указу, по велению Ее Превосходительства совершаем испытательную поездку. Заплутали слегка. А они только смеются, да пальцами тыкают. Басурмане. И сколько нам здесь сидеть, уже того не ведаем.
— Сволочи, — стиснул я зубы до здорового скрипа.
— Да нет, — замахал бородой штабс-капитан Орлов, — Кормят нас регулярно. Воды вдоволь. Водки, правда, не дают. Да и с некоторыми аспектами проблема. Поручик мой из-за этого совсем с ума сошел. Молчит целыми днями, из угла в угол мечется.
Поручик Ржевский, перестал метаться из угла в угол и вплотную приблизился к прутьям. Он смерил меня внимательно подозрительным взглядом, от которого стало слегка тошно.
— А бутылочку заберите, — сказал штабс-капитан, протягивая мне пустую бутыль, — Нам чужого, сударь, не надо.
— А куда ж я ее дену, — на кой черт мне пустая тара?
Поручик внимательно слушавший наш, с Орловым разговор, открыл, было рот, но его заткнул штабс-капитан.
— Молчите поручик, я вас умоляю. Иначе непременно дуэль заработаете.
Поручик вздохнул, но ничего не сказал.
— Послушайте, любезный! — штабс-капитан прильнул лицом к решетке и поманил меня пальцем. Мол, поближе подвинься, не съем, — Выручите нас. Христом богом просим.
— Денег, что ль, под проценты занять? — это Кузьмич, — Все одно не отдадите. Да и на что они вам?
— Помилуйте, какие деньги, сударь? — штабс-капитан Орлов изобразил на лице полнейшее недоумение, — Нам бы из плена этого рабского выбраться. Совсем невмоготу здесь. Пространство зовет. А то узкоглазые что придумали?! Слышите, сударь?! Единственное окно, сквозь которые мы можем на свет божий взглянуть, на вокзал местный выходит. Прямиком на нашу безвоздушную повозку. Господин Кулибин каждый день плачет, на нее, горемычную, глядючи. Ржавеет, родимая. Некому присмотреть за ней, горемычной.
— Издеваются, — подытожил я, — Так чем помочь могу? Каким образом?
Штабс-капитан повертел головой, проверяя, не подслушивает ли кто. А кому надо нас подслушивать?
— Вы, сударь, или выкупите нас у басурман узкоглазых. Или силой возьмите. Да пытались мы бежать, пытались. Вот вам крест нательный поцелую.
Штабс-капитан вытащил из-за пазухи крест и троекратно поцеловал.
— Года четыре назад мы решетку эту спилили, — я уважительно посмотрел на прутья, которые, по моим представлениям, пилить, не перепилить, — Пустились в бега. Да только поймали нас на вокзале. Били долго, потом в кандалы заковали. Так что, сударь? Не пособите в беде нашей? Аль не русские мы, братья.
Пособить-то можно. Да только идти на прямую конфронтацию с якудзянами не хотелось. Только ведь дружественные мосты наладил. Но оставлять русских людей в позорном рабстве совсем уж не по-человечески. Не говоря уже, что не по-русски совсем. У нас же как повелось? Хоть в лепешку, но своих выручай. Так меня паПА учил, так и совесть моя подсказывала.
— В ноженьках у вас, сударь, валяться станем, — запричитал штабс-капитан, заметив на моем лице бурную работу мысли, — А ну, падайте перед батюшкой нашим, спасителем родимым на колени! — господин Кулибин и поручик, недолго думая, брякнулись на колени и воздели руки ко мне.
— Да прекратите вы фигней страдать, — вот же чего придумали, на коленках ползать, — Помогу.
Команда экспериментальной повозки вскочила на ноги и стала энергично жать мне руки.
— Значит так, ребята, — вырвался я из крепких объятий, — Сегодня ночью будьте готовы. Приду с инструментами и прочим необходимым. Вырвемся, не сомневайтесь. Вас куда доставить то? На Землю? Так там сейчас совсем другое время. Другие обычаи. Да и нравы совсем уж гадские.
— Зачем нам Земля, — господин Кулибин отжал от слез бороду, — Мы, сударь, рождены, чтобы сказку сделать былью. У нас же не как у нормальных государевых людей. Все совсем наоборот. Вместо рук как бы крылья, а вместо сердца моторы гудят пламенные. Нам бы до нашей повозки добраться. А там я….
Господин Кулибин затряс кулаками, весьма красочно показывая, что он сделает, если доберется до своего аппарата.
— Не сомневайтесь, сударь, — успокоил меня штабс-капитан, — У господина Кулибина весьма не дюжий ум, и с его помощью мы выкрутимся из какого угодно места. Молчите поручик, я же просил не встревать. У нас на повозке и оружие имеется, надежно спрятанное. Два револьвера и пулемет с запасными лентами. Любому басурманину покажем, на что русский человек способен. Так что только вызволите нас отсюда сударь, а мы уж добро помним. Может когда надо и пригодится вам штабс-капитан Орлов и его команда. Не смею вас больше задерживать, сударь. Будем вас с нетерпением ждать ночь. Выход знаете где? Поручик, я же приказал молчать! Стреляемся сегодня ночью. Вы подлец, поручик. Подлец и негодяй…
Я быстренько ретировался от ругающегося на поручика штабс-капитана, не понимая, за что на бедного парня взъелись. Ведь не говорит ничего, а только рот пытается открыть.
Выход я нашел быстро. Кузьмич помог мне разгрести паутину и растащить завал из костей и грязных кастрюль. Дверь подалась тяжело, но это и неудивительно. Пользовались ею, наверно, последний раз когда поставили на это место.
За дверями нас ждала молчаливая толпа якудзян, вперемешку с охранниками. Последние были при полном вооружении и держали двери под прицелом. Только счастливая случайность, да то, что Кузьмич предусмотрительно высунул в дверь не голову, а белый носовой платок, спасли наши жизни.
Дружный залп охранников разнес платок в клочья, и только после этого прозвучала команда, чтоб не стреляли. Мол, свои выходят.
Едва двери за нами захлопнулись, как охранники возвели перед ними завал из мешков с песком и камней. Потом все это дело залили пластиком и воткнули табличку с надписью «Саркофаг не вскрывать, кабель».
А на нас навалилась восторженная толпа и журналисты. Все хотели знать, что представляют из себя «гады», и как нам удалось ускользнуть из их лап.
Рассказал все честно. Что, обитатели секции «гады» весьма кровожадные твари, ужасные монстры и жуткие кровопийцы. Что ходить к ним не стоит. Что уровень развития у них слабый. И так далее. В общем, сделал все возможное, чтобы хотя бы в ближайшие сутки ребят не беспокоили.
После интервью мы поспешили на Корабль. Предстоящая ночь должна была стать испытанием не только для нас, но и для команды штабс-капитана Орлова.
К операции спасения требовалось основательно подготовиться, поэтому, как только мы завалились на Корабль, я отправился в комнату отдыха и улегся спать. Кузьмича я попросил разбудить меня в самое темное время суток, и заодно, подготовить план предстоящей операции.
— И только тогда о нас, Кузьмич, может быть сложат частушку. Хорошую. Забористую. Полюбила я двоих…
И я заснул.
— Это что? — спросил я первым делом, как только Кузьмич растолкал меня по моему же приказу в темное время местных суток.
Перед кроватью грудами высились толстые папки, перевязанные для прочности проколкой, валялись туго свернутые плакаты, а в самом центре красовался макет столицы из пенопласта в масштабе один к миллиону.
— Командир просил обдумать план действий? Я выполнил, — скромно заявил Кузьмич, потупив глаза. Ждет, что я похвалю.
— Ждешь, что я похвалю?
Кузьмич улыбнулся. Скромно.
— Пока вы дрыхли, командир, я проделал весьма большую работу. Вот взгляните…, — бабочек допорхал до макета и завис над самой высокой его частью, представляющей четырехсот этажный местный концертный зал, — Перед вами открывается прекрасная панорама столицы. Древняя часть города, покрашенная красной краской, служит местом паломничества местных жителей. А вот здесь, в синих районах, сосредоточена общественная жизнь. Магазины, офисы, сауны с девочками. А теперь обратите внимание на это здание. Выполненное неизвестными мастерами в начале переселения, оно до сих пор сохранило в первозданной красоте исполнения систему канализации и водопровода. Множество музеев, парков, садов и пивных делает столицу прекрасным местом для отдыха и работы.
— Все это здорово, Кузьмич, — не лень же было лепить? — Но я не вижу и не слышу плана по вызволению из плена космических проходимцев?
— Вы хотели сказать первопроходцев?
Промашечка вышла. Со сна, наверно.
— План здесь, — бабочек кивнул на папки и рулоны, — Я взял на себя нелегкий труд по организации самого громкого, на мой взгляд, преступления в этом городе. Опросил сорок тысяч триста якудзян на предмет общественного мнения. Завербовал сорок тысяч триста якудзян агентурными работниками. В данный момент сорок тысяч триста местных жителей проводят сидячую забастовку у местной мэрии в поддержку защиты животного мира. И наконец! Я приготовил две лопаты, которыми мы выроем подземных ход до темницы и спасем наших братьев.
Вот этот пункт особенно мне интересен. Делать подкоп? В этом есть смысл. Не хотел говорить, но и у меня поначалу возникла точно такая же мысль. Дешево и сердито. Одно смущает. Капать придется долго и, по всему, одному мне.
— Я уже составил план подземных коммуникаций столицы и прокопал половину пути, — Кузьмич с чувством выполненного долга приземлился на пенопластовый мост и вопросительно посмотрел на меня. Что еще, мол, от него требуется?
— Командир! — голос Волка был слегка смущен, — Тут к вам народ просится.
— Что за народ? — нащупывая тапочки, спросил я.
— Не знаю, командир. С лопатами все. С ломами и компрессорными установками. Экскаваторы с ними. Штук десять.
Кузьмич засвистел и стал поправлять упавшую с основания местную птицефабрику. Но я все же дождался, пока он взглянет в мои глаза.
— А я причем? — возмутился бабочек, — Мне сказано, я делаю. На субботник люди пришли. Поработать хотят. За правое дело еще никому от этого плохо не стало.
— Он с них за это еще и плату взял. Валяется рядом со мной. Я запретил эту гадость на борт поднимать.
Распоясался Кузьмич. Меры не знает. Привлекать местное население для общественных работ конечно хорошо. Но только не тогда, когда эти работы направлены против самого местного населения. Сейчас уже и правительство о наших планах знает. Скоро и полиция местная приедет по души наши.
— Полиция не приедет, — мрачно пробурчал Кузьмич, словно прочитал мысли мои, — Я их за то, что возле корабля лежит и купил. Они даже обрадовались. Сказали, что за такие бабки они даже носа не высунут.
Я с силой стукнул кулаком по кровати. Удар пришелся по подушке и должного эффекта не получилось. Все равно, Кузьмич вздрогнул, потому как знал, что в гневе я бываю страшен.
— Ну хватит! — я поискал глазами на чем сорвать справедливое негодование и не найдя ничего лучшего, пнул ногой промышленный кусок города, окрашенный коричневой краской. Кузьмич только глазами захлопал, но ничего не сказал. Не посмел.
— Хватит, — повторил я, — Через полчаса встречаемся у черного выхода. Волк, у тебя есть черный выход? Молодец. Одну звезду на борт по моему личному распоряжению за предусмотрительность. Ты, Кузьмич, свертываешь всю развернутую деятельность. Этот хлам пенопластовый в мусор. Всех агентурных сотрудников распустить. У полиции валюту местную забрать и раздать нищему населению столицы. Форма одежды — разведывательно-подрывная. Выполнять немедленно.
Кузьмича словно ветром сдуло. За что он мне нравиться, скажешь ему конкретно что-то, умрет, а сделает.
Даже к назначенному времени к черному выходу Кузьмич не опоздал, что говорило о его высокой гражданской совести.
— С полицией, с народом, с агентами разобрался. Обиделись и обещали завтра утром придти и набить нам, прошу прощения, морды. Вам, командир, в первую очередь.
— Утром нас здесь уже не будет, — я оглядел внешний вид Кузьмича и остался доволен. Все по уставу, чтобы завоевать честь и прочие земные блага, включая славу.
Камуфляжная форма без рукавов. Черная полоска, обвязанная вокруг головы. За спиной лопата саперная, на поясе пилка для ногтей. Лицо и оставшиеся части тела, включая крылья, разрисованы черной масляной краской.
— Так держать, — похлопал я Кузьмича по крыльям. Краска высохнуть не успела и руки мои стали черными. Ерунда. Потому, как и меня вид был соответственный.
Желто белые камуфляжные шорты на подтяжках, волосатые, от природы, грудь, спина и ноги, старые кроссовки со встроенным компасом, радио дозиметром, гидроакустикой и ароматизатором воздуха. Волосы коротко подстрижены и спрятаны под сеточку. На лице черная маска. И подручные материалы в виде лазерного резака, динамита и «зайки». Напомню, что «зайка» — это марка бластера. Плохо, что не знаете! В любой поверхности дырки с кулак.
(Более подробные тактико-технические характеристики бластера «зайки» представлены в отчете С. Костина «Счастливчик», под научным патронажем фирмы АСТ).
Я попрыгал на месте, проверяя удобность, носимость и устойчивость. Вроде все в порядке.
Я даже скажу, почему я не вырядился в обычный разведывательный костюм. Все просто. Тогда бы любой встречный, тупо направив на меня палец, сказал бы, что я шпион. А так… Головой работать надо, а не….
— Двери открывать, или так и будете на месте топтаться? — Волк волновался больше всех. Если мы в нашей экспедиции потерпим крах, то меня могут запросто упрятать лет на двадцать особо строгого. А Волка на пристань под спец надзор. Тоже хорошего мало.
— Открывай.
Черный люк плавно отъехал в сторону, и я мягко спрыгнул вниз. То, что куча местной валюты, не до конца розданная нищим лежит именно под черным выходом, меня никто не предупреждал.
Кузьмич опустился на мою макушку, единственно доступное место, огляделся в прибор ночного видения, и доложил:
— Вокруг все спокойно, командир. Можно приступать ко второй части операции. Вы не сильно испачкались?
Причмокивая, причмакивая и причмукивая, я выкарабкался из местной валюты и без сил свалился на чистое пространство. Сейчас… Немного отлежусь. Потом с Кузьмичем. Урод!
— Направление зюйд-зюйд-вест, — Кузьмич стоял на одном колене, внимательно разглядывал голо карту и уверенно показывал правой рукой направление, — Перебежками и по одному? Так, командир?
До края посадочного поля мы добрались ползком. Редкие патрули проходили от нас далеко, а свет прожекторов ни разу ни достигал нас. Меня даже несколько удивила беспечность местного руководства. Подходи и выбирай любой космический корабль по вкусу. Хотя, может быть у якудзян отсутствует само понятие воровство. Такое вот общество. Да какое там общество без воровства? Захудалое и не развитое.
Колючая проволока, ограничивающая посадочное поле космодрома оказалась, как я и думал, не под напряжением. Перекусить проволоку лазерными кусачками — пара пустяков. А вот за первым рядом проволоки начинались неприятности. Не слишком большие, сказать по правде.
Трехметровая полоса жидкого пластика, а за ней, искрящаяся от высокого напряжения паутина.
Я ткнул пальцем в пластик и он жадно причмокивая присосался к коже, затягивая к основной массе. Пришлось выругаться и с силой дернуть палец назад. Пластик издал разочарованный звук и с чавканьем вернулся обратно.
— Живая, падла, — прошептал я, отодвигая любознательного Кузьмича от жадной до живого массы. Кузьмичу, видать, тоже захотелось пальцем попробовать. Глупый он, Кузьмич то.
Полоса пластика уходила далеко по сторонам, так что обойти эту мерзость вряд ли удастся. Тем более, что патрули шляются. Не спится им. И вперед не пройти. А надо. Прямо за паутиной то самое окошко из зоопарка. Орлов заждался, наверно.
Я пригнул голову к земле, пропуская луч прожектора.
Вот незадача. В десяти шагах от цели, а сделать ничего не могу. В данной ситуации даже навыки по профессии не помогут. Было бы время, можно навести понтонные переправы. Или взорвать все, к космической матери. Или протянуть провода и заморозить пластик к той же самой матери. Да мало ли можно сделать. Но не сделать, потому, что времени нет.
— Ты чего губами шлепаешь? — Кузьмич прекратил швырять камешки в взбесившуюся от издевательства массу пластика. Больше трех кругов от камней у него не получалось. Слабак. Я бы больше выбил. Да вставать нельзя.
— Застряли мы здесь, Кузьмич, — я кивнул головой на полосу, — Горит наше дело. Надо возвращаться и сматываться отсюда. Утром-то морду не тебя бить будут.
— Сматываться? — Кузьмич прищурился и внимательно посмотрел на меня долгим Кузьмичевским взглядом, — А как же гражданская совесть? А как же загнивающие в подземелье люди? Русские люди, позволь напомнить.
Я вздохнул. Понимаю все, но что могу сделать?
Кузьмич тоже вздохнул, плюнул в совершенно ошалевший от пренебрежительного к себе отношения чавкающий пластик.
— И голова здесь твоя, командир, не поможет. Хоть морщи, хоть не морщи, свой лоб уродский. Здесь, может, только я смогу тебе помочь.
Разговорился. Поможет, как же?
— Ладно, командир, — Кузьмич почесал обеими руками затылок, сделав при этом очень умное выражения лица, — Что б ты без меня делал-то?
Кузьмич затянул до отказа ремень на поясе, покрутил для проверки шеей и, взлетев, опустился на мой шкварник.
— Ты что…?
— Молчи, командир. Молчи. И ногами не дрыгай. Я ж не железный.
Кузьмич, как по проспекту, прогулялся по моей спине, добрался до шортов.
— А…?
— Цыц! — я замолчал.
Бабочек вцепился руками в мой ремень, скрипнул зубами и заработал крыльями. Они, крылья то есть, с каждой секундой набирали обороты, и пять минут спустя из района шортов доносилось ровное гудение Кузьмических носителей.
— Ой, — сказал я, когда не человеческая сила оторвала мои шорты со всем находящимся внутри от земли. Вслед за шортами оторвалось от поверхности и все тело.
— Мордой не крути, — сквозь гудение крыльев голос Кузьмича звучал с натугой. Я прекратил крутить мордой и тупо уставился на землю, которая с каждой секундой становилась все дальше и дальше.
Когда данное расстояние превысило три стандартных земных метра, Кузьмич завыл сильнее и взял курс на противоположную сторону полосы.
Пластик, почуяв необычность нарушения, притих даже, позабыв на кой хрен его тут разлили.
А мне хотелось петь. В крови у меня это. Когда в небе в свободном падении, то обязательно нужно спеть нечто хорошее. Может и Кузьмичу этим помогу. Мала букашка, а вони, то есть силы, конечно, по самое не хочу.
— Летят утки. Летя-ят утки. И два-а гу-уся!
Кузьмич по ходу дела перемахнул и через паутину. И правильно сделал. Чего на полпути останавливаться. Он сбросил меня с высоты трех стандартных метров, дождался, пока я не приземлюсь и камнем рухнул в подставленные ладони.
— В отпуск! Немедленно! — прохрипел он, невозможно задрав вверх руки, ноги и крылья. Потом испустил последний вздох, голова его бессильно свесилась и он закрыл глаза.
Я раскрыл ладони и Кузьмич шмякнулся бетонную дорожку. Головой, естественно, вниз. Я жуть как не люблю дохлых насекомых, даже если они не тараканы. А тем более не люблю, когда придуряются.
— И тебе не жалко своего лучшего друга? — Кузьмич протянул ко мне вялую руку, чуть приоткрыл глаза и, еще более жалостливо, добавил, — А я ведь за тебя… Эх, командир!
— Я тебя потом поцелую, — пообещал я, внимательно оглядываясь по сторонам, — Могу еще звезду нарисовать, как Кораблю. Но, тоже потом. Что еще хочешь?
— Сухарика бы? — Кузьмич, продолжая тянуть руку, захрипел и задергался телом. Изо рта пошла пена.
— На, подавись! — отданная заначка была мгновенно захрустнута и переведена в отсек под названием Кузьмичевский желудок, — Очухался? Тогда стой здесь и в случае опасности свисти. Только не громко.
— На стреме, так на стреме, — согласился оживший Кузьмич, поправил штаны и стал искать по сторонам опасность, выглядывая из-под руки.
Подкравшись на цыпочках к окошку, я прильнул к нему и зашептал:
— Эй, пленные?! Вы где? Орлов? Капитан?!
Лицо штабс-капитана возникло из темноты.
— Сударь, вы нас не обманули? Это делает вам честь. Мы уже третий час вас ждем-с. Все готовы, только поручик сейчас мундир свой дочистит, и все. А что это вы делает, сударь?
Я в это время доставал из сумки железо и раскладывал его перед окном. Железо не железо, а такого в магазинах не сыщешь. Сам делал. Индивидуальный выдавливатель решеток оконных усовершенствованный.
Вот эти четыре трубы вкопаем в землю. Для надежности загоним их поглубже кувалдой. Две рельсины поперед направления окна. Все сварим универсальным лазерным резаком. Потом заливаем бетоном и натягиваем, пока не застыло, цепь. В завершении вставляем рукоятку натяжения в положенное место.
Это только на слух громоздкая картина получается. На самом же деле индивидуальный выдавливатель решеток оконных усовершенствованный размерами даже меньше, чем индивидуальный выдавливатель решеток оконных не усовершенствованный.
И только после того, как я любовно протер конструкцию ветошью, ответил штабс-капитану.
— Будем ломать решетку. Вы там отойдите подальше.
Лицо штабс-капитана мгновенно исчезло.
Теперь зацепляем зацеп, натягиваем натяжитель и затягиваем затягиватель. Готово. Дергаем за рукоять и дело сделано.
Хорошо строят якудзяне. На славу и на века. Только что они могут против моего, не стану повторять сложное название, аппарата.
Пыль, поднятая отвалившимися вместе с решеткой кусками стены быстро улеглась. И передо мной предстали три отважных первопроходимца во всей красе. Бородатые, нестриженые и прочее.
— Пролезете? — я пихнул свой одноразовый аппарат и он свалился на бетон неразборчивой кучей металлолома.
Штабс-капитан Орлов, будто только то и делал, что совершал побеги из тюрьмы, выкарабкался наружу. Следом за ним на волю выбрались и два его товарища.
— Свобода, — прошептал господин Кулибин, втягивая трепетными ноздрями воздух якудзянской столицы.
Поручик ничего не сказал.
Я уже понял, что вряд ли дождусь от этого симпатичного парня хоть одно словечко. Достали его якудзянские застенки. Сломили парня. А ведь был, наверно, говорлив и красноречив.
Штабс-капитан Орлов, преданно глядя в глаза, крепко пожал мне руку.
— Уж не знаю, как вас благодарить, сударь. Детям своим расскажу и внукам передам. У вас, сударь, случайно нет с собой фотографии? Жаль. Я бы ее благородно сунул… Что, поручик? Ну, говорите, в честь нашего удивительного освобождения.
— А засуньте ее в ….
— Хотя нет, поручик, — штабс-капитан мотнул головой, — Не стоит говорить. Конечно, в рамку. И поставил бы ее на комод. Так что там, поручик?
Поручик только махнул рукой, показывая, что подходящий момент для разговоров прошел. Значит верно все насчет застенок.
— Тут только одна неприятность, штабс-капитан, — я опустился возле пластиковой полосы. Не слишком близко, конечно. Чтобы сдуру не достала своими липкими пластиковыми щупальцами.
Кузьмич, а он уже минуты две, как закончил стоять на так называемом стреме, нахмурился и отвернулся в сторону.
— Не пройдем, — я швырнул огрызок стены в пластик и он сделал всего два бультыха. Кузьмич хмыкнул, — Трясина перед нами.
— Сдохну здесь, а четверых на себе не попру, — пробурчал бабочек.
Штабс-капитан щелкнул каблуками.
— Это не проблема, сударь. Господин Кулибин! Господин Кулибин, на минутку!
Кулибин, который господин, продолжая втягивать воздух, предстал пред нами.
— Нам надо перебраться на ту сторону.
Господин Кулибин улыбнулся снисходительной улыбкой. Потом подошел к самому краю пластиковой полосы и стал что-то тихо нашептывать.
— Он что, … — и дураку понятно, о чем я хочу спросить.
Штабс-капитан понял правильно.
— Нет, сударь. Все в порядке. И с головой и с остальными внутренностями. Мы ведь, сударь, перед отбытием прошли специальные двухдневные медицинские обследования в центральном военном госпитале Ее Величества. Просто мы эту штуку подкармливали. Ну знаете, остатки еды, крыс ей ловили, мух местных. Я думаю, что господин Кулибин сможет договориться.
Я недоверчиво хмыкнул. Если с чем во всей Великой Галактике и можно договориться, то только не с этой тупой и бездушной массой.
Но вышло все иначе. Не по моему.
Господин Кулибин достал из кармана конфету, отвинтил крышку и высыпал содержимое в пластик. Тот зачмокал, забулькал и стал надуваться.
Полоса увеличилась в объеме, образовала большой сгусток и через минуту перед нами предстал ажурный мостик с перилами и двумя фонарями в центре. Фонари, безусловно, не горели. Это понятно. Пластик же.
— Прошу, господа! — господин Кулибин театральным движением руки пригласил нас проследовать на тот берег. К его чести, он первым прошагал через отвердевшую массу и ступил на другую сторону. Следом за ним задумчиво продефилировал поручик. Потом штабс-капитан, пристально вглядываясь в даль.
И последним двинулся я. Кузьмич, на всякий случай, пристроился за спиной, чтобы в случае экстренной необходимости попытаться спасти меня от полосы. Но ничего не произошло. Я даже удивился. У меня ведь не все как у людей. Без приключений никак. А тут, как по центральной улице имени Бродвея.
Ступив на твердую землю, я выпустил из легких воздух. И тут же тугой удар пониже поясницы пихнул меня на землю.
— Чем-то вы ему не понравились, сударь, — молвил господин Кулибин, помогая мне подняться, — Может что грубое сказали?
Ответить мне не дали. Справа от нас раздался взрыв ужасающей силы.
Я рухнул вниз, краем глаза заметив, как команда штабс-капитана Орлова последовала моему совету. И правильно сделала, потому как вслед за взрывом над нашими головами засвистело.
— За мной, — скомандовал я, и двинулся прямиком к проделанному в колючей проволоке отверстию. Валяться под огнем и ждать его окончания, конечно, приятно, спору нет. Но лучше что-то делать. Лучше спасаться.
— Замели, — Кузьмич, по случаю обстрела ползший рядом, низко пригибал голову и прикрывался крыльями. После сегодняшнего инцидента я сомневался, что с моим другом может вообще хоть что-нибудь произойти, но все равно. Было жалко. Сколько ему из-за меня неприятностей и переживаний?
— Не кучковаться, — приказал я ему. Пуля и любой другой заряд, как известно, существа сугубо женского пола, но кучность любят больше всего. Особенно если биомагнитные.
Обложили нас плотно. Взрывы ложились все ближе и ближе, навевая мысли о том, что не все вечно в Великой Вселенной. А про беглый огонь и говорить нечего. По моему мнению стрельбу вели из всех известных мне видов оружия. Над головами проносились заряды бластеров, пули простые и пули нарезные, кумулятивные и с начинкой из соли. Пару раз прошипели стрелы и один раз булыжник.
И я не представляю, как под таким градом штабс-капитан Орлов смог встать в полный рост, поправить куртку, отсалютовать и произнести пламенную речь. Смысл ее заключался в том, что негоже русскому офицеру прятаться от смерти. А потом штабс-капитан зигзагами побежал по полю. И даже не пригибал головы.
Вслед за ним бросился молчаливый поручик, а потом и господин Кулибин, придерживая рукой все время слетавшую с него шляпу. Господин Кулибин, кстати, продолжал вдыхать прежними трепетными ноздрями воздух свободы. А по-моему, вокруг пахло больше смертью.
Видя, как улепетывают по направлению к своему кораблю первооткрыватели, пришлось и мне поднять свое тело с поверхности. В одиночку в плен не согласен.
Вот уж развлечение, скажу от всего чистого уродского сердца. Кругом только и слышно: — «Вжик, фьють, бумс, ж-ж-ж-ж», — Последний звук от булыжника. Чуть мне в висок не заехал. Странные люди, камнями лучше кидаются, чем стреляют.
Темная масса Орловского корабля приближалась с каждой секундой. Стоя на приставной деревянной лестнице вся троица старательно подбадривала меня криками. Давай, мол, сударь, открой второе дыхание. А у меня уже давно.
Я уже тянул руки к лестнице, когда шальной взрыв непутево разорвался в непосредственной близости от меня. Взрывной волной меня закинуло внутрь корабля первопроходцев, и я потерял сознание.
И я тут же пришел в сознание. А чего долго там делать. Можно пропустить самое интересное.
Штабс-капитан и господин Кулибин крутили какие-то штурвалы, дергали за рычаги и кидали лопатами черные камни в разгорающуюся топку. Поручик и Кузьмич стояли и порхали надо мной, и смотрели на меня широко открытыми глазами, полными ужаса и боли.
— Чего еще? — я попытался встать, чтобы хоть чем-то помочь штабс-капитану. Попытался и не смог. Равновесие отсутствовало.
Я посмотрел вниз. В то место, где из тела начинались ноги. Тело имелось. Слегка обоженное, но в целом не поврежденное. И одна нога также присутствовала. А вот со второй произошла неувязочка.
— А где? — я показал пальцем на отсутствующую вторую ногу.
Кузьмич сразу понял о чем речь и, предварительно сильно толкнув поручика в ухо, ответил. Жалобно так, и тихо-тихо.
— А потерял ты ногу, командир. Оторвало ее. Напрочь. Так тебе перевязку делать или уж бесполезно? Как сам думаешь?
Мне стало тошно. И даже где-то обидно. Как могло случиться так, что я, бывалый охотник за бабочками, побывавший в сотнях переделках теряю часть тела? Почему сразу не помер?
— Терпите, сударь! Терпите! — заорал штабс-капитан, усердно работая лопатой, — Мы сейчас разкочегаримся и попробуем доставить вас на ваш корабль. А то у нас даже аптечки не имеется. Интенданты государыни посчитали излишним весом. Зато штандартов полную кладовку напихали. Сволочи. Возьмете на память парочку?
Я пошарил глазами и отыскал Кузьмича, который порхал возле оторванной конечности и внимательно изучал на предмет дополнительного хирургического вмешательства.
— И даже не думай об этом, — отчего-то гнусавым голосом попросил я друга, — А то знаешь,… Брось ты меня. А, Кузьмич! Не жилец я. Найди Корабль и лети на Землю. Передай паПА, что со мной неприятности. Только покрасившее как-нибудь. Ладно?
— А можно так? — Кузьмич уселся перед моим носом, — Далеко, далеко за Млечным путем зажигались и гасли многочисленные звезды. На якудзянском чертовом небе догорала вечерняя заря от разорвавшейся нейтронной бомбы. И вот в этот самый момент, ваш сын молодой, уважаемый паПА, вдруг прямо у меня на глазах как-то поник головой. Я присмотрелся и … о, боже! Сердце самого лучшего в Галактике охотника за бабочками оказалось пробито насквозь. Ваш сын…
Кузьмич зарыдал, мелко вздрагивая всем телом и особенно крылышками. Потом взял себя в руки и продолжил.
— Ваш сын, уважаемый паПА, Сергеев Константин, упал с этим самым прострелянным навылет сердцем, пулей, пущенной недрогнувшей рукой узкоглазого якудзянина наймита, прямо под посадочные стапеля Вселенского Очень Линейного Корабля. Упал он и закрыл голубые-голубые глаза. У тебя, командир, голубые глаза?
Бабочек заглянул в глубину моих глаз и остался доволен.
— Все одно никто уже не проверит. Дальше? А дальше я скажу, что ты попросил меня, как своего самого лучшего друга и сотоварища, а также финансового приемника и душеприказчика передать данную скорбную весть ему, твоему паПА, со всеми вытекающими последствиями. Мол, погиб ты, за хороший экземпляр, до конца оставшись верен своей подлой профессии. А мы с Кораблем вернулись без тебя, чтобы продолжить дело всей твоей жизни. Ключ от сейфа у тебя, командир, где лежит? А, вообще, красиво?
Красиво. Хороший он бабочек, Кузьмич. До самого конца меня не бросил. Верный друг. Только паПА жалко. И куколку жалко. Будут ли они вспоминать меня. Ведь многого в жизни не сделал. Цели своей не достиг.
— Взлетаем! — штабс-капитан дернул за веревку, повозка загудела, выпуская излишки движущей энергии, и задрожала мелкой дрожью.
— А что, — ожил ненадолго я, — Уже не стреляют?
— Стреляют, сударь, как не стреляют, — господин Кулибин разобрал половые доски и, вытащив из-под них ящик, достал из него бутылку, — Ишь ты, не нашли басурмане узкоглазые. А то, что взрывов не слышать, сударь, так на то у нас броня имеется. Лично я сам придумал. Многолетние попытки и провалы. Мы, с вашего позволения сударь, обмазали нашу повозку глиной вперемешку с коровьим, прошу прощения, пометом. А уж потом только прикрыли все это дело листовым железом. Метеориты держит запросто.
Я прислушался. Снаружи, действительно, доносились глухие звуки канонады. Кстати, что это я…
— Кузьмич! — позвал я друга, и он прилетел по первому зову, — А если сможешь, доставь меня на землю. Хочу быть кремирован на родной сторонушке.
— Доставлю, командир, — пообещал бабочек, — Оборудую холодильник, а тебя, что б не гнил с одного бока, на крюк. Годиться?
И это годиться.
Я прикрыл глаза. Тошнит же, что с открытыми мучаться? Подумал снова о куколке. Сколько уже времени по ее следам иду. Все иду, иду… Шел, точнее сказать. А может ее и в живых то нет? Может, ее КБ железный того. В расход по полной программе. Кто знает? А красивая, чертовка была. Красивая. Как она меня по морде-то хотела? А я ее? За это самое место щипнул. Интересно, нравлюсь я ей? Мало ли что говорила. Прижиматься можно и без всякого чувства. Да нет! Нравлюсь. Когда ее кинднепили на званом обеде, она же ко мне со всем сердцем прижималась….
— Командир, ты что? — Кузьмич разодрал мои веки, — Ты погоди пока помирать. Рано. Мне ж тебя мертвого в Корабль наш Линейный не затащить. Минут десять осталось. Ты уж постарайся.
Постараемся.
— Подлетаем, — сообщил Штабс-капитан, — Ты погляди-ка что твориться?
Он отвернул ржавые шпингалеты, открыл форточку и высунул наружу голову.
— Эти басурмане, сударь, ваш корабль, большой-то какой, приступом берут. А он ничего. Отбрыкивается. А ну, узкоглазые, валите отсюда!
Якудзяне услышали штабс-капитана и стали по нему стрелять. Штабс-капитан интеллигентно выругался, прикрыл ставни и закрыл форточку.
— Мы над вашим кораблем, сударь, — сообщил господин Кулибин, — И он даже соизволил открыть верхний люк для вашей приемки.
А мне уже по барабану.
Кузьмич, при помощи поручика и подскочившего капитана, обвязали меня веревкой, перетащили в центр помещения для управления полетом, открыли крышку в подвал и стали спускать меня вниз. С подвала пахнуло гнилыми овощами, солеными огурцами и вечно свежим запахом сала.
— Сударь, там под вами люк имеется, вы только его ногой посильней пихните. Должен открыться, куда ему деваться.
Я пихнул здоровой ногой в то, что просили.
Дубовая, обитая железными полосами, крышка отвалилась, и меня стали спускать на именно Корабль, который действительно, приготовил для прибытия верхний люк.
— Прощайте, сударь! — послышался дружный хор команды штабс-капитана Орлова, — Вовек вас не забудем. Честь имеем, сударь!
Дубовая крышка вернулась на место, посредством пеньковой веревки, посудина первопроходцев отчалила от Корабля, отлетела чуток и, вся во вспышках от якудзянского обстрела, стала набирать высоту. В какой-то момент космическая повозка вспыхнула резко красным пламенем, и, оставив целое облако черного дыма, стремительно исчезла с якудзянского небосклона. Только закопченный след указал направление, в котором скрылись русские космические первопроходцы.
Корабль, подождав, пока я провожу глазами улетевших, задраил люк и стал также взлетать.
— Это что? — я скосил глаза и уставился на цинковую прямоугольную коробку, размерами как раз по мне.
— Да Кузьмич все, — ответил Волк, — Дохлый, дохлый. А ты, я смотрю, еще ничего.
— Не сейчас, так потом, — прошептал я, — Долго я еще помирать стану? Надоело.
— Зачем помирать? — удивился Волк, — Сейчас закончу маневр ухода с этой чертовой планеты, и с тобой разберусь. Ты уж извини, командир, я за двумя делами не услежу. Чай, не железный.
Восстанавливали меня долго. Минут двадцать, наверно. А может и меньше. Я ж без наркоза страдал, за временем не следил. Минут пять прилаживали оторванную ногу, которую Волк, предусмотрительно завернув по взлетному аэродрому, прихватил по случаю.
Кузьмич, стуча руками в грудь, мою, кстати, утверждал, что это не моя нога. Но Волк, спасибо ему, не обращая внимания на разбушевавшегося Кузьмича, приладил оторванный орган на место. Далее, прихватил ее временно нитками, чтобы не трепыхалась, и приварил орган только одному ему известным способом.
Потом Кузьмич похлопал меня по щекам, приводя в чувство и прося, что б я заткнулся, и не орал благим матом.
— Не голову же пришивали, потерпеть можно?
Я послал всех подальше, и принялся рассматривать пришитую ногу. На первый взгляд, действительно, не моя. Но Волк успокоил, заявив, что это она от времени немного скукожилась.
Пошевелив пальцами и почесав коленку, я все же, пришел к выводу, что оторванная и возвращенная конечность является моей собственностью, и больше никаких вопросов. Я даже пупырь нашел, который полтора года назад поставил мне инопланетный комар во время моей экспедиции по топям планеты Баскер.
Якудзянский флот проследовал за нами до самой границы своих владений. В драку не вступали, но и на наши запросы сурово молчали. Я их прекрасно понимал. Приняли, понимаешь, гостя со всеми почестями, а он совершил такую подлость. Я бы даже сказал более категорично, подлянку. На прощание, уже на границы зоны, я послал правительству якудзян срочную радиограмму с уведомлением, что приношу свои глубочайшие соболезнования и извинения по поводу совершенного преступления с обещаниями отсидеть положенный местным законодательствам тюремный срок у себя на родине.
Это слегка размягчило якудзян и они ответили, что будут всегда рады видеть меня у себя в столице. Но, если только будет иметь место справка с мест лишения свободы о полном искуплении мною тяжких преступлений.
На том и разошлись.
— Куда? — помахав в центральный обзор удаляющимся якудзянам, я перешел к делам рабочим.
— Туда, — ответил Волк, включая дополнительные усилители.
— Понятно, — после операции немного болела голова и переспрашивать очевидное не хотелось. Туда, так туда. Волк не дурак, разберется с дорогой.
Опираясь на стенку, я дополз до каюты отдыха и свалился в гамак. Кровать давно уже забронировал Кузьмич, устроив на нем черт знает что. На одной половине именно саму кровать, с неизвестно откуда добытыми перинами, подушками и многочисленными одеялами. А на второй — стандартно метровую шахматную доску. Играл Кузьмич преимущественно сам с собой и все больше в шашки. В игру под названием «Чапаев». Вместо шашек на клетчатой поверхности лежали драгоценные камни, полученные обманным путем еще от куколки.
Я поправил под головой фуфайку, оставленную фуфаечниками, накинул поверх себя драный плед и стал наблюдать за Кузьмичем. Он в данный момент резался в шашки. За красные рубины играл он сам. А за белые алмазы, как бы, Хуан. Ходил Кузьмич.
— А мы вот сейчас вот этого офицеришку, — бабочек прищурился и лягнул ногой рубин величиной с хорошее бройлерное яйцо. Оно покатилось по доске и сбило сразу два алмаза. Кузьмич радостно взвизгнув, обозвал Хуана невезунчиком и захватил в плен сраженные камушки.
— А сейчас мы нанесен решающий удар по твоим центральным войскам, — Кузьмич послюнявил пятку и пустил ее в дело. Но промазал, — Ничего себе!? Промазал? Не считается. Перезапуск хода! Не возражаешь, Хуан?
Хуан не возражал. Он только тяжко вздохнул, похлопал ресницами и стыдливо убрал в себя три из восьми глазных отростка.
— Не желаешь присоединиться, командир? — обратился ко мне Кузьмич, заметив, что я подло подглядываю, — Я тебе фору дам? Восемь твоих, десять моих и с меня начинаем? Голова? Ногу же пришивали. Все не может быть связано. Жаль. Жаль, командир, чертовски увлекательная игра.
И, больше не обращая на меня внимания, стал дуться дальше.
Спустя часа четыре я, было, задремал, но как всегда, некстати, с гамака меня скинула тревожная сирена.
По моей с Кораблем договоренности, он обещал никогда не включать эту надсадную сирену. Но, знать, случилось нечто, что заставило его нарушить обязательства.
— Всем, всем, всем! Срочное сообщение! Всем собраться на мостике. Чрезвычайная ситуация! Чрезвычайная ситуация! Всем, всем, всем…, — и по новой.
Мы с Кузьмичем влетели капитанскую рубку одновременно. Хуан чуть припозднился.
— Что? — это мы одновременно с Кузьмичем.
Ответа не требовалось. Ответ был перед нами.
Из Глаза, из того самого Глаза, который красовался без всяких проблем посредине пола, росли цветы.
Волк выключил сирену и уже нормальным голосом сказал:
— Вот. Цветы. Сами.
Кузьмич плюнул и, сославшись на неотложные дела, отправился обратно. Боится, наверно, что Хуан камешки по щелям растаскает.
Я опустился рядом с Глазом. За долгое время полетов я не раз пробовал разобраться с этим непонятным феноменом. Но ни просвечивание рентгеном, ни радионуклидная обкатка, ни, даже, анализ на РВ и сахар, ничего не дали. Полное отсутствие информации. Черное нематериальное пятно на материальном полу. И вот вам, Здрасте.
— Ты бы их руками не трогал, — посоветовал Волк, — Может оно заразное.
— Это на тебе-то?
Палец дотронулся до зеленого лепестка и тут же был убран обратно. Вдруг, и впрямь, заразный.
Ничего не произошло. Листок лениво качнулся и встал на место.
— Мда, — я оглядел букет со всех сторон. Стебли начинались из темноты глаза. Зеленые листы. Красные бутоны. Десятка три шипов. Вот и все особые приметы.
— Это послание, — предположил Волк, — Послание тех, кто поместил в меня эту мерзость.
— Ты никому, ничего не должен?
Корабль немного покряхтел, вспоминая. Но вспомнил, что никому, а главное, ничего, не должен. Чист, как стеклышко.
— Глаз всегда что-нибудь вытворяет, когда с нами что-то случается, — я потрогал бутоны. Никакой реакции, — Глаз предупреждает нас, что вскоре случится беда.
— Ой, беда, беда, беда, — эхом отозвался Корабль.
— И необходимо подготовиться к встрече с этой бедой.
— Ой, бедой, бедой, бедой, — снова он.
— А ты бы не мог не повторять за мной?
Корабль крякнул и сообщил, что у него просто микросъемка повтора искрит. Уже исправил. И теперь его фонетико-синтаксическая характеристика речи восстановлена. Мудрено говорит.
— Правом данным мне правом, как командир этого корабля, как замечательный охотник за бабочками, приказываю объявить полную боевую готовность по всем отсекам. Нет. Сирену не включать без особого приказа. Да. Защитную оболочку держать постоянно на взводе. Пушки, макароны и прочую боевую вверенную кораблю технику, проверить и смазать. Отдельный приказ личному живому составу. С этого дня отменяются смены отдыха. Всем спать в капитанской рубке. Невзирая на заслуги и звания. В сортир отлучаться можно.
Я даже проверил, записал ли этот приказ Волк в корабельный журнал. Записал в трех экземплярах. Правда без ведома там появилась запись, предписывающая намалевать Кораблю три звезды за постоянное поддержание боевой готовности. Данную неточность я стер, чем вызвал бурное, но непродолжительное негодование самого Корабля.
Но больше всех возмущался Кузьмич. Пунктом о ночевке. Он долго говорил про ущемление его прав, но потом, молча, перетащил в капитанскую рубку мой гамак, свои подушки и одеяла, и расположился в углу со всеми удобствами.
Я подумал, что сдвинуть оставшуюся кровать с места и перенести ее сюда невозможно, и смирился с обстоятельства. Сам отдал приказ, сам его и выполняй.
— Прямо по курсу Пристанище.
На центральном обзорном маячила небольшая звезда, вокруг которой нарезали круги три планеты. Одна большая, вторая очень большая, а третья совсем уж огромная. Межу второй и третьей планетой, двигаясь по независимой траектории, накручивала неторопливые круги станция-пристанище.
— Где мы сейчас?
— Район Пятничных созвездий. Или около того. Так что? Мимо, или заскочим?
— Глуши двигатели, остановимся на пару часиков.
В человеческом, и в прочих гуманоидных и не гуманоидных языках, станция-пристанище носила совершенно народное название. Кабак. Иногда, космический кабак. Реже, трактир. И совсем уж мало употребляемое определение — малина.
Несмотря на столь многообразное количество звучных и просто некультурных наименований, это была самая обычная космическая гостиница для пролетающих. Их довольно много во вселенной. Нужно же иногда простому космолетчику скоротать время. Заправиться и пополнить запасы. Весело провести время. Продать краденое. Пострелять из пушек. А то и просто, побить морду заезжему инопланетянину. По-родственному. По космическому.
Сеть космических пристанищ была не слишком развита. Удовольствие дорогостоящее. Конструкции доставь, собери все, причем правильно, запасы и выпивку завези. Плюс, сумей отбиться от разного рода проходимцев, которых, чего уж правду скрывать, еще много на бескрайних просторах Великой Вселенной.
Чаще всего пристанища строились на одиноких планетах мелкого типа, не имеющих своей звезды и находящихся в относительной стабильности. По внешнему виду, обычный сарай, собранный из мусора, и не рассыпающийся только благодаря вере хозяина в нерассыпаемость.
— Садимся медленно и торжественно, — оповестил нас Корабль, и медленно и торжественно опустился на посадочное поле.
Кроме нашего Волка на площадке отдыхали с десяток космических кораблей, самой разной конструкции и расовой принадлежности. Половина земных чудиков, предпочитающих провести положенный Законом шестимесячный отпуск не на берегу теплого моря, а в дальних путешествиях по космосу. Пяток старательских катафалков, не долетевших до более цивилизованного места проматывания заработанных брюликов. Несколько летательных аппаратов дружественных нам, землянам, всякой инопланетной флоры и фауны. Остальные, всякой твари по паре. Много чего живого, да поганого во вселенной обитает. И не запомнишь. Я даже заметил один межзвездный катер налоговой милицейской объединенной службы.
Прицепив Корабль к привязи молекулярной цепью, и на случай возможного угона прихватив с собой распределитель плазменных импульсов, я, напоследок постучав ногой по опорным стабилизаторам, двинулся к входному приемнику. Не успел я отойти от Волка и десяти стандартных метров, как ко мне моментально подскочили вездесущие черно-металлические цыглане с отвертками и ключами, предлагая свои услуги по, почти бесплатной, регулировке мощностей моего корабля.
— Хозяин! Разлет-подлет? Давление в турбинах? Изотопы поменять на импортные? Жувачка?
Молча похвалив себя за то, что предупредил Корабль о возможных негативных контактах, я прошел мимо прилипчивых цыглан, даже не скосив на них глаза. За что, конечно, получил несколько нелестных отзывов о своей уродской персоне, различные пожелания об эпидемических болезнях и пару плевков в спину.
Связываться с цыгланами во все времена считалось делом неблагодарным. В любой точке Вселенной было известно, что эта раса, помимо прилипчивости и наглости, обладала черным языком, бездонными карманами и безумной выживаемостью. Гибли планеты, рассыпались целые солнечные системы, умирали даже галактики, вместе с тараканами и крысами, но ничто не способно было уничтожить цыглан. Заговоренные они, что ли? Лично я знал только одних представителей космоса, которые переплюнули на этот счет цыглан. Это мы, земляне.
Интересна, кстати, сама история возникновения землян, как расы и как покорителей практически всей Вселенной. Ранее, еще в доисторические времена считалось, что, мол, мы, земляне, произошли от обезьян. Это такие мохнатые и злые существа, которые в свою очередь, смех-то какой, являлись потомками мутантами залетевших в свое время на Землю инопланетян.
Но нынешняя наука на этот счет совершенно однозначна. Мы произошли от древней расы ереев. Была такая раса — ереи. Они ниоткуда не прилетали, никуда, в свою очередь, не улетали. Всю сознательную жизнь жили на матушке Земле и плевать хотели на обезьян. В честь ереев, кстати, назван земной материк Еропа. Старо Еропейская денежная единица Еро. Модель дальнего космического беспересадочного лайнера категории «шероле». В книжках так написано. А также, распространенное ныне имя Еврипид. Но последнее утверждение, с моей точки зрения, весьма спорно.
Я помотал головой, прогоняя мысли о прошлом человечества, плотно прикрыл за собой изъеденные ржавчиной створки входной камеры и оказался именно в самом помещении пристанища.
Взгляды всех собравшихся космических странников переместились в мою сторону.
Не знаю, о чем у людей и прочих существ шел разговор до нашего прибытия, только сейчас все одновременно замолчали и принялись изучать мою внешность.
Меня всегда немного смущали подобные места. Народ и существа здесь собирались, в основном, поверенные и битые жизнью, считающие себя непревзойденными асами всех галактик. Новичков они не привечали, а и наоборот, всячески старались поставить на свое место. Даже придумали им, новичкам космоса, обидное прозвище «чайник».
Вот и сейчас, пока я пробирался между столиками к стойке бармена, яркого представителя сицилийской земной области, взгляды посетителей ощупывали меня внимательно и со всей тщательностью. Мало того, что я был незнакомцем Ко всему, имел факт прибытия в кабак лица не имеющего полного гражданского статуса.
— Два стакана молока, пачку печенья и баночку варенья, — забираясь на высокий стул, попросил я у бармена, который даже не сдвинулся с места.
Я повторил просьбу, не слишком надеясь на то, что повторное обращение принесет результаты. Так все обычно и происходит. Задворки, это, конечно, не центр, но и здесь знают, что такое уродство и неполное гражданство.
Но бармен был добрым парнем. Он повернул в мою сторону монитор с меню, посмотрел на меня задумчиво и пощелкал клавишами. На моих изумленных глазах, все цены местного пристанища, довольно приемлемые и низкие, в одно мгновение поднялись сразу на три пункта.
Я вздохнул. Что тут можно поделать? Законы рыночной торговли. Спрос рождает предложение.
— Бум на биржах. Падение индекса Джонсона и Джонсона, — как можно более спокойно прокомментировал я действия бармена и выложил на стойку необходимую сумму в брюликах. Причем не бумажками, а свинцовыми монетами.
Две минуты бармен упорно боролся с желанием получить колоссальную прибыль. Потом облизал губы, проглотил слюну, с сожалением бросил взгляд на монитор меню и сгреб брюлики.
Половина сделки прошла успешно. Обычно или сразу из помещений выкидывают, или вначале по морде дают, а потом выкидывают.
Молоко было скисшее, печенье черствое, варенье без сахара, из одних вишневых косточек.
Перед выходом из Корабля, я основательно набил желудок, так что особой необходимости в еде у меня не было. Но надо же, все равно, что-то брать, иначе не поймут. Печенье, кстати, Кузьмичу отнесу. Он сухарики, сам не свой, обожает.
Я полоскал вишневые косточки в молоке и ждал. Если интуиция меня не подведет, то рано или поздно, ко мне должен подойти какой-нибудь здоровячек. Скорее всего старатель. Положит руку на плечо и глухим голосом скажет о моей персоне некую гадость. Обычно так и завязываются знакомства.
На плечо легла тяжелая рука. Что я говорил?
— Это мое молоко!
Я повернул голову и взглянул на говорившего.
Недели две, как с прииска. Уже успел пропить все возможное и невозможное. Может и корабль. Человек. Несомненно, стандартный, без единого изъяна. Раза в три выше меня. И во столько же тяжелее.
— Пожалуйста, — я протянул старателю молоко.
— И печенье, — лицо его даже не изменилось.
Придется Кузьмичу обойтись без сухариков. Видать, на эту пищу здесь большой спрос.
— Будьте любезны.
Старатель задумался. Он исчерпал для себя все возможные методы знакомства, и в голову больше ничего не лезло.
— А в морду? — но не до конца.
Старатель вытащил из-за пазухи здоровенный штатный «зайчик». (Для тех, кто невнимателен, повторюсь. «Зайчик», это оружие. Бластер, кластер, шмайстер — как кому угодно). … Здоровенный штатный «зайчик», и уткнул его ствол мне в нос.
Я скосил глаза еще больше в сторону, головой-то не повертеть с приплюснутым носом. Посетители пристанища угрюмо наблюдали за разворачивающимися событиями и даже не намеревались встревать в наши отношения.
— Убедите подадуста путку. У медя аддедгия на подох. (Заткните двумя пальцами нос и громко произнесите данное предложение. Если и после этого ничего не поймете, срочно обратитесь к логопеду. Прим. авт.)
Старатель старательно обдумал мои слова и плавно нажал на спусковой крючок.
Хорошо, что я вовремя пригнулся. С моим маленьким ростом и огромным знанием жизни это не сложно.
Раздался булькающий звук выстрела, и на месте головы бармены образовалось пустое место. За пустым местом также образовалась сквозная дыра, размером с хороший кулак, уходящая в пространство.
Старатель задумчиво посмотрел на еще стоящего на ногах остаток бармена, потом на меня, потом на «зайку» и только после беглого осмотра изрек:
— Во, блин! Чё это я?
После чего прицелился в меня более тщательно и вновь нажал курок.
Пробитый насквозь в районе живота бармен схватился руками за смертельную рану, из которой показались капельки крови.
Старатель выругался и прицелился еще более тщательно.
Бармен театрально вскинул руки, крутанулся вокруг оси. В районе, снесенной ранее, головы раздался хриплый свист, обозначающий смертельный стон и, наконец, тело его, не вынеся тройной порции «зайчика» свалилось на пол. Но, продолжало, истекая из многочисленных дыр кровью, упорно ползти к висевшей на стене аптечке первой медицинской помощи.
— Мазила! — загоготали сидящие на своих местах посетители и, как по команде, вытащили свои «зайчики», свингеры, браузеры, кастеты и трубочки для плевания бумажными отравленными шариками.
Внутри меня все похолодело. Одно дело уворачиваться от одинокого стрелка, совсем другое, от толпы враждебно настроенных людей и существ. Словно во сне видел я, как два десятка стволов, раструбов, дул и мушек уставились на меня, готовясь превратить тело в одну огнестрельную, колотую, резаную, отравленную, облученную, расплавленную, изуродованную массу.
Но выстрелить они не успели.
Входная стальная дверь сорвалась с петель, снесенная направленным взрывом, и в помещение пристанища ворвались существа в черном.
— Всем на пол! — заверещали они визгливыми голосами, паля куда ни попадя из небольших стреляющих приспособлений неизвестного мне типа.
Были они удивительно маленькими, мне по колено. Числом ровно десять. Черные свитера, черные штанишки, черные ребристые сапоги на шнурках. За спиной черный плащ. А на голове черная маска, скрывающая полностью лицо. Таким образом, если кто и попытался бы рассмотреть внешность влетевших, то из живого увидел бы только глаза. Маленькие и наглые.
Секунду, долгую секунду в пристанище не знали, что делать. Потом раздался дикий крик одного из старателей:
— Мстители! Спасайтесь, кто может!
Паника. Какое романтическое слово. Паника. Калейдоскоп характеров и звуков. Мешанина тел и борьба за лучший путь бегства.
Абсолютно все посетители пристанища, услышав крик старателя, дружно бросили готовое к употреблению оружие и, дико вопя, ломанулись к выходу. Со своего места я прекрасно видел эту картину.
Вот один из отпускников, здоровенный детина, постарался протиснуться между шкафом с посудой и Мстителем. Не получилось. Слишком большой шкаф. Отпускник, с ужасом на лице пытается отпихнуть мстителя. Но он, маленький и черненький, подпрыгивает высоко вверх и бьет сапогом прямо в грудь беглеца. Отпускник корчится от боли и валится на пол.
Вот еще один, иночеловек, извиваясь телом, разбивает бронированное стекло на иллюминаторе и пытается смыться. Маленький Мститель наматывает на руку хвост иночеловека и отшвыривает его в противоположную стенку. И полетели со сбитых столов ножи и стаи упреков.
— Ты меня не убьешь, — дико закричало кинутое существо, — Если только в самом финале. У меня и так неизлечимая болезнь, и мне хорошо!
— Никому не двигаться! На пол все! Быстро! — звучит предостерегающий окрик мстителя и они разом стреляют в потолок в знак своих неменяющихся намерений.
Посетители валятся на пол. Я с ними.
Мстители прекратили стрелять и наступило относительное спокойствие. Кто-то заплакал.
— Так то лучше, — пробурчал один Мститель, — Кто еще не понял, это налет. Ведите себя спокойно и вашим жизням ничто не угрожает. Ты меня понял?
Мститель чуть наклонился к ближайшему посетителю, схватил его за волосы и повернул лицом к себе.
Посетитель мелко закивал. Тот, кто плакал, заплакал сильнее.
Под черной маской у Мстителя что-то зашевелилось, и он медленно повернулся в сторону плача.
— Я кому сказал заткнуться!
Плач продолжился.
Мститель одним прыжком достиг нарушителя спокойствия, схватил его за грудки и сильно встряхнул, даже ниги дернулись
— Заткнуться!
— Он по-русски не понимает, — заступился за плачущего посетителя кто-то шибко смелый. Дурак.
Мститель долго изучал внешность плачущего, который заливался с каждой секундой все больше.
— Из даст натюрлих? Инглиш факс ю? Типа, воще, да!
Попытки разговорить парня были напрасны. Преданно глядя в глаза Мстителя, он ревел так, что было любо дорого посмотреть. Мститель не выдержал взгляда. Небольшое облако из его неизвестного оружия подсказало мне, что больше он никаких языков не знает.
Все вздрогнули и устремили взгляды свои на то место, где до этого находился плачущий человек.
— Из Тяньшанского автономного округа он был, — сказал кто-то, — И не плакал он, а восхищался смелостью Мстителей. Язык у них такой.
Мститель повел оружием в сторону выскочки, и тот предусмотрительно уткнулся лицом в пол.
Я оказался рядом с тем самым парнем, который стрелял в меня три раза, но промахнулся. Я толканул его локтем, привлекая внимание.
— А кто это?
Здоровяк поморщился от сознания того, что все еще общается с уродом, но ответил:
— Ты что, образина, голозет не просматриваешь?
Я отрицательно помахал головой. Я их в последнее время вообще не люблю просматривать. Некогда, да и пишут об одном и том же.
— Мстители это, — пояснил здоровяк, понизив голос.
— Ну и….
— Появились несколько месяцев назад. Откуда, никто не знает. Налетают на все, что встречается по пути. И убивают, конечно. Как без этого. А что правительство. Правительство молчит. Не пошлет же оно армию из-за кучки непонятно кого. Ты посмотри сам.
Я посмотрел. Действительно, ничего особенного. Стоят в сторонке, перешептываются, по карманам у себя что-то ищут.
— Да их один плевком…, — попробовал я внести предложение.
— Сразу видать, что ты урод, и мозги у тебя не работают, — зашипел здоровяк, — Они не таких умников, как ты, обрабатывали. И огнем их пробовали. И водой. Ничего их не берет. И силы они не мерянной. Хоть и совсем лилипуты. Тут недавно поговаривали, что они на самой Земле побывали. Разнесли все там в пух и прах. Правда, без жертв.
— Маленькие, но очень злые, — подытожил я.
— Ага, — согласился здоровяк, устраиваясь поудобнее, — А злые оттого, что что-то ищут, а найти не могут. Вон смотри, сейчас начнется. Ты только, урод, не дергайся. Пристрелят моментально. А потом, как улетят, мы с тобой еще гм-гм.
Он многозначительно покашлял, поглядывая на валяющийся рядом «зайчик». У парня, видать, комплекс по этому делу. Пострелять любит.
Между тем восемь Мстителей заняли места по углам помещения, а оставшиеся двое остались в центре. В руках одного из них был небольшой листок. Они подошли к одному из лежащих посетителей, ногами перевернули его кверху лицом, посмотрели на листок, потом на него.
— Он?
— Не он!
Ногами перевернули посетителя лицом вниз. Подошли к следующему. Повторили предыдущую операцию.
— Он?
— Не он!
К следующему. Потом еще к следующему.
Здоровяк тихо шикнул, привлекая мое внимание.
— Знающие люди, урод, говорят, что они ищут существо, которое их очень обидел. Очень обидел. Национальное оскорбление или кровная месть. Потом они покажут, что ищут. Большие брюлики предлагают за живого или мертвого.
В голове у меня возник небольшой план. Когда эта мелюзга неуничтожаемая подойдет поближе, я спрошу у них, не видали ли где на свете они девушки молодой. Мол, я жених ее. А они мне в ответ — постой! Ну, и так далее. Может и встречали на бескрайних просторах куколку. А нет, так буду знать, что нет. Отсутствие результата, есть наивысший результат. Жаль, Кузьмича рядом нет, а то бы хорошую мысль ему бы пихнул. Обзавидовался бы.
— Он?
— Не он!
А карманы, они, зря не проверяют. Я б на их месте проверил. Зачем совершать налет, если с собой ничего не взять. Народ не поймет, потом бояться перестанет. Опять же, в последствии ничего особенного про этот инцидент не рассказать.
— Он?
— Не он!
Не завидую я тому, кого Мстители ищут. Живого или мертвого. Ну и тема. Хоть голокино снимай на широкоформатную голопленку. Да и не найдут они ничего. Вселенная большая. Сидит, наверно, где-нибудь в бункере подземном, манную кашу за обе щеки уплетает. Так до смерти и попрячется.
— Он?
— Не он!
Здоровяка, обидчика моего, тоже не пропускают. Сапогом по морде не хочешь? Маленький сапог, но бьет сильно. Синяк останется, это точно. Отчего так потом покрылся, приятель. Страшно? Да нет. Ты на обидчика ихнего не похож. Я так думаю, что бы этих Мстителей обидеть можно было, ум должен быть вот такой, сила вот такая. Ну и все прочие причиндалы должны быть на месте и в надлежащем состоянии. И что б не мешали, не вовремя.
Я вздохнул и перевернулся сам, потому, как подошла моя очередь получить пинок сапогом. Мне то побольнее будет. Я и так не слишком крупный.
Все равно пнули, стервецы. Для порядка. А может инструкция у них такая. Чего это они?
Стоящий надо мной Мститель дернулся как-то странно, словно пятьсот стандартных вольт схлопотал, задрожал весь, на листок свой вперился. Потом на меня. Потом обратно. Так бы всю жизнь и метался туда-сюда, если б не последовал справедливый вопрос второго Мстителя. Который выполнял роль пинателя.
— Он?
Тишина.
— Он??
Мстители почувствовали перемену в действиях своих товарища и заволновались. А у этого самого товарища вдруг затряслась голова под маской, он выронил из слабеющих рук листок и прошептал:
— Он!
Когда листок упал на пол, я соблаговолил лицезреть на нем плоское, и черно белое изображение самого себя. В профиль и в фас. Вид сверху и снизу. Общий вид, и в разрезе. Но точно самого себя. Был я чертовски красив на этом листке. В походной форме, с улыбкой и с весьма умным выражением лица.
— Я на память возьму? — попросил я Мстителей, и не ожидая разрешения последних, запихал листок в карман. Им он все одно не нужен. Оригинал найден и поиски завершены.
— Он!!! — Мстители разом вздохнули радостно и, как показалось, даже облегченно.
А я думал о том, где я прокололся.
За несколько последних лет я выполнил больше пяти десятков заказов. Были простые, были сложные. Из пяти десятков раз я не отдал в руки законных владельцев как минимум четыре десятка бабочек. Но брюлики получил у всех. Без вопросов и претензий. Все остались довольны и каждый праздник присылали мне открытки с поздравлениями и посылки с гуманитарной одеждой для детей старшего школьного возраста.
Но, вдруг, кто-то догадался? Вдруг кто-то, совсем уж сообразительный, понял, что вместо бабочки стоимостью в несколько миллионов брюликов у него благополучно живет пластический мутант? Всякое может быть. Вот парень и решил, что пора поставить на место зарвавшегося мошенника. Неприятно, конечно, но дело это пустое.
Попробуй в суде докажи, что тебе подсунули подделку. Тем более, не занесенную в Единый Галактический реестр и имеющуюся в единственном экземпляре. И, подчеркиваю, добытую не совсем праведным путем. За это суд по головке не погладит. Можно и в поселенце с полной конфискацией.
С другой стороны, при чем здесь законные разборки. Можно неофициально. Выследил, поймал, прижал к стенке. Это разумнее.
Но, чем гадать, можно подождать немного. И тогда сразу станет понятно, кто и зачем.
Мстители обступили меня со всех сторон и молча разглядывали сквозь прорези в масках. Некоторые сжимали кулаки. А некоторые пушки, неизвестной мне конструкции.
Может стоит попробовать сбежать? Мало ли что народ говорит. Они ж, мстители эти, маленькие. На вид вполне безобидные. Может и прорвусь до Корабля. А там, ищи звездный ветер.
— Можно я встану?
Я попытался сделать слабую попытку подняться на ноги, но закопченные дула пушек уперлись во все части моего тела, включая лоб.
— Лежать!
Не прорвусь. Лежа далеко не уползешь. Вон, бармен, до сих пор пытается снять со стены аптечку. Не может. Потому, что подняться не в силах. И у меня положение не лучше.
Один из Мстителей, который все время спрашивал: — «Он?» — присел на корточки. В таком положении он практически сравнялся со мной в росте. Лежачем росте, конечно.
— Как мы долго тебя искали! Если бы ты только знал. Как долго. Ты снился нам по ночам. Появлялся днем в галлюцинациях. Мы потеряли покой. Только мысли о тебе. Двое наших не смогли дожить до этого дня. Они умерли с мыслями о тебе.
Если это не любовь, то что же?
— Написали бы письмецо, я б мигом примчался.
Мститель неторопливо ткнул перчаткой мне в челюсть. Хорошо хоть попал в место отсутствующего зуба. А так бы выбил.
— Ты даже не понимаешь, что ты говоришь! — продолжил мститель нервно обводя линии моего лица концом пушки. Неприятно чертовски, — Но теперь наши поиски закончились. По законам нашего мира, по законам гор, мы обязаны…
Что обязаны сделать Мстители осталось для меня загадкой. Потому, что со стороны наружного пространства раздался голос, усиленный неизвестно сколько ватным усилителем.
— Пристанище окружено! Сопротивление невозможно! Всем оставаться на своих местах!
В иллюминаторах вспыхнул яркий свет. Скорее всего от прожекторов. Над головой прогрохотал двигателями космокоптер. Обычно на таких судах перевозятся миберы. Милиция быстрого реагирования, кто не знает. Спец отряд правительства для обезвреживания особо опасных преступников.
Немного остановлюсь на этом. В миберы набирались только граждане имеющие двойной официальный статус. Гражданский и армейский. Конкурс бешеный. Требования огромные. После обычной подготовки их разбирали на части и собирали вновь с некоторыми изменениями. Выкачивали излишки мозгов, на хрена миберу столько ненужного хлама? Кости скелета заменялись особо прочными пластиками, способными выдержать значительные перегрузки. Желудок ликвидировался полностью. Нужен ли такой мибер, который будет все время думать о жратве, а не о деле? Вместо глаз прицелы. Вместо рук автомат с гранатометом. Вместо волос антенны. Вместо ног набор слесарных инструментов. Вместо…., хотя нет, это осталось. Дань традициям. Мужик все-таки.
К чему я так все подробно? А к тому, что иногда обидно становиться. У костоломов двойной гражданский статус, а у меня, у урода, у которого все свое, ни одного. Правда где?
— Повторяю, пристанище окружено. Всем сложить оружие и выходить с высоко задранными руками.
Мстители только секунду были в замешательстве. Потом, словно по команде, стали быстро возводить у иллюминаторов и дверей баррикады. Столы, стулья, шкафы одностворчатые и двухстворчатые. Все в кучу.
Посетителей, кроме меня, согнали за барную стойку, где настырный бармен пытался достать до аптечки, повязали крепкими веревками и уложили ровным трехслойным штабелем. Тем, кто пытался возмутиться, заткнули рты кляпами.
После этого Мстители заняли боевые позиции у проемов, выставив перед собой пушки. (Ну не знаю какой конструкции! Сколько об этом можно говорить.)
Меня они перетащили поближе к выходу, пристроив спиной к стене. Приставили охранника с дрожащими, от желания пострелять, руками.
— Только дернись… пи-и-ип, башку к … пи-и-ип снесу.
Какое дерганье! Да у меня все поджилки трясутся, как у паралитика. Мало того, что Мстители, так еще и Федеральные войска пожаловали. Теперь без стрельбы не обойдется. Миберам то что! Их главная задача поймать преступников. А о простом гражданском населении даже не вспомнят. Тем более об уроде. Даю Кузьмича под расстрел, что через дня два в гологазетах появиться сообщение, что так мол и так, миберы захватили особо опасную банду оголтелых Мстителей. Со стороны Федералов жертв нет. Все Мстители покончили жизнь самоубийством до начала штурма. Иные жертвы.
Вот так коротко и непонятно. Другие жертвы, это гражданские. Без фамилий, принадлежности к планетам и даже без выплаты страховок.
Снаружи послышалось щелканье и прежний голос возвестил:
— Приказываю отпустить заложников. Даю предупредительную оч… хр-хр-хр!
Это Мститель, старший, как я успел заметить, ловким и точным выстрелом разнес вдребезги громкоговоритель. Вот вам и маленький.
Вслед за приведением в негодное состояние подотчетного громкоговорителя, старший миберов, видимо, дал устный приказ для предупредительного огня. По пристанищу со всех сторон забарабанили титановые пули.
Сваленные в штабели посетители закричали о своей невиновности и желании пожить еще немного. Мстители прижались поплотнее к стенам. Бармен, получивший через разбитую витрину с изображением ныне здравствующей певицы из американской области Шер, дополнительную порцию титана, схватился в отчаянии за голову, но, к сожалению, без толку.
Так долго безобразие продолжаться не могло. И Мстители и миберы могли постреливать друг в друга сколь угодно долго. А мне не терпелось поскорее освободиться и отправиться далее на поиски куколки Ляпушки.
— Слышь, браток! — позвал я охранника, у которого от перенапряжения взмокла черная маска, — Командира своего позови. Дело есть.
Охранник кивнул и на четвереньках шустро добежал до своего командира. Показал на меня рукой и сказал пару фраз. Командир добрался до меня точно таким же образом. На четвереньках. Мне даже показалось, что этот способ передвижения Мстителям более привычен.
— Что тебе урод?
— На себя бы посмотрел, — но моментально получив по выбитому давным-давно зубу, я перешел непосредственно к делу, — Вы все делаете неправильно.
— Ну-ка, ну-ка? — заинтересовался Мститель, страшно так зашевелив под маской мозгами. Жидкие они, что ли?
— Вы должны, перво-наперво, выдвинуть свои требования. Заправленный космический корабль. Оружие. И два миллиона брюликов.
— Почему два? — Мститель склонил маленькую голову набок.
— Один вам, а второй мне. За сообразительность. А за это обязуетесь выпустить половину заложников. Так как здесь нет женщин и детей, то выпустите, в первую очередь, меня. Тогда вам поверят и выполнят все остальные ваши требования. Неконтролируемый полет в любую область вселенной без милицейского сопровождения. Да! И попросите, чтобы снайперов убрали.
Упоминание о снайперах не было случайным. Они вот уже десять минут, как беспрестанно лупили через иллюминаторы по единственной цели, которую могли видеть. По бармену. Тот уже давно отчаялся привести себя в порядок и теперь только вздрагивал при получении очередной титановой пули.
— Дурак, — коротко сказал Мститель и тяжело вздохнул.
Если бы он просто назвал меня дураком, то было бы все понятно. Мелю всякую чушь без понятия. Но вот этот тяжелый вздох мне не понравился. Было в этом вздохе что-то такое жалостливое и безнадежное.
— Ты думаешь, они за нами прилетели?
Нехорошее подозрение родилось у самого сердца и стало переливаться на остальные части тела.
— Неужели ты думаешь, что ради кучки так называемых Мстителей правительство пришлет сюда свои лучшие силы? Взгляни-ка. Мы там пару камер оставили на всякий случай. Гляди, гляди!
Мститель вытащил из-за пазухи миниатюрный кристаллический экран и ткнул его в мой нос.
Около пятидесяти миберов, короткими перебежками, используя для прикрытия любую кочку или камень, окружали мой Корабль. Волк недоуменно вертел локаторами, пытаясь понять, что происходит. А в центральном обзорном виднелось испуганное лицо Кузьмича. Он недоуменно бросал взгляд то на пристанище, то на сотрудников отряда милиции быстрого реагирования.
— Они его сейчас штурмом начнут брать, — Мститель выключил экран и убрал его обратно. Поближе к сердцу, наверно.
— Я то причем? — возмутился я, — Они ж за вами? Вы же бандиты? Мстители с большого космоса.
— Дурак, — похоже, других ругательств Мститель не знал, — Мы здесь сами по себе. За нами никто не охотится. А вот за тобой, да.
— Но, почему?
— По созвездию Кочену. Головизоры смотреть надо и будешь в курсе всех событий. Как политических, так и общественно уголовных.
Я пожал плечами. Что происходит? Кто объяснит?
Объяснил Мститель.
— Ты где, урод, был такого-то числа с восьми до одиннадцати?
— Ну-у, — я попытался вспомнить, но ничего не получилось. Слишком во многих местах мне пришлось побывать.
— Значит сознаешься, — заключил Мститель, — Что такого-то числа, с восьми до одиннадцати, ты несанкционированно проник в Солнечную систему, подышал перегаром на планету Земля и совершил столкновение с планетой малого типа Плутонием. Вследствие чего вышеназванная планета сошла с положенного ей маршрута и, чуть не протаранив Лунную колонию, сгорела в жидких газообразных слоях светила звезды по имени Солнце.
— Чего?! — у Мстителей-то, с головой дружба не налажена.
— А того, — Мститель почесал шевелящиеся мозги, — Видели тебя. Свидетели имеются. Ровно двадцать миллиардов от населения Земли. Я не говорю уж о голографиях с обсерваторий и военных спутников. На Земле до сих пор перегаром твоим воняет. Перегарный эффект начался. Того гляди, планета льдами покроется. Вот поэтому, мой милый друг, тебя и хотят взять. Разобраться и наказать.
Я икнул.
— Нет. Скорее всего, прежде разберутся. Приказ взять только живым. Интересно, а как ты это сделал?
Я икнул.
— Как смог ты вырасти до таких размеров?
Я икнул.
Мстителю надоело мое икание и он помог мне старым испытанным способом. Он меня напугал. Вмазал по выбитому зубу.
Икать я перестал.
Неужели это правда? Неужели, это все было на самом деле. И я, простой не среднестатистический урод Земного происхождения, посетил черную дыру, которая являлась зеркальным прообразом нашей Солнечной системе. Но если это правда… Тогда правительство полностью право. Да за такие дела надо морды бить нещадно. Как только доберусь до Корабля, разобью это самое дело Хуану вдоль и поперек. Это ж его идея, насчет дыр черных.
— А вы? — я оторвался от созерцания своих дрожащих рук и переместил взгляд на сидевшего передо мной на карачках Мстителя, — Вы то на кой ляд сюда приперлись? Меня предупредить? Или, может, сами миберам меня сдадите? За брюлики, или прочие услуги?
— У нас, понимаешь, свои планы на твой счет. Со временем узнаешь. И кто такие, тоже узнаешь. Мы, пока, не может открыться. Мы, засекреченная организация. Нет, не люди, сплюнь три раза. Да не на меня, урод. В сторону плюй. И не спасать мы тебя прибыли. И не предупреждать. Сами милицию не ожидали. Накладка в плане получилась. Мы с тобой, урод, потом переговорим. В более подходящем месте.
Мститель заметил краем глаза движение у противоположной стены и выстрелил не целясь.
Бармен, который пытался в это время восполнить полную потерю крови бутылкой коньяка посредством заливания ее непосредственно в область сердца, был отброшен к стене. Но бутылку не выпустил. Жажда. К жизни.
— Черт, — сказал Мститель и продул дуло пушки.
И тут мне стало все понятно.
— Врешь ты все, — сказал я, зло крутя руками, пытаясь освободиться от веревки, — Бандюги вы. А меня подставить хотите. Да я вас… Одной рукой. А вторую за пояс заложу, что б обидней было.
Мститель хищно так выгнул голову:
— Вру? А откуда я тогда знаю про Солнечную систему? И миберы здесь? А ты сам у них спроси?
Эта мысль показалась мне весьма справедливой. Чем руки в кровь стирать, лучше все узнать от первоисточника. Я вскарабкался на колени, мелкими шашками добрался до свободного иллюминатора, и, не слишком высовываясь, заорал:
— Эй, люди! Мы здесь!
С той стороны прекратили пальбу и спустя минуту голос, который до этого звучал в громкоговорителе, раздался в старом проверенном мегафоне армейском образца трр-цатого года включительно.
— Кто это?
— Это мы… я, заложник, — я обернулся на Мстителя и улыбнулся, — Они готовы меня отпустить, но просят четыре миллиона брюликов. Один миллион сюда, наличными. А три, по указанному далее счету.
Мститель за спиной икнул.
— Кто — они? — проревел мегафон армейский.
— Эти… Мстители, кто же еще!
— Ко всем пи-и-ип этих пи-и-ип Мстителей. С кем я разговариваю? Сергеев, ты пи-и-ип?
Мне стало трудно дышать. Мибер знал мою фамилию. И это мне не понравилось.
— Я. Я хотел сказать…
Все имеющиеся прожектора направились в сторону иллюминатора из которого доносился мой голос.
— Говорить будешь в Центральном Земном Отделе Прокуратуры. Выходи с широко расставленными ногами и задранными руками. Только в этом случае у тебя есть шанс предстать перед Законом Великой Галактики живым.
— Не могу, — почти простонал я.
— Почему, — недоуменно спросил мибер. Через мегафон армейский, как же еще.
— Я не умею передвигаться с широко расставленными ногами. Падаю.
Несколько несдержанных снайперов сорвались и выстрелили в иллюминатор. Бармен прижался развороченной насквозь грудной клеткой к шкафу.
— Шутки шутишь, Сергеев, — в голосе мибера послышались нотки грусти, — Даем тебе три минуты на раздумье. Потом пеняй на себя, — и уже не мне, — Свет, патроны экономь. Приготовиться к раздаче наград. Технический перерыв три минуты.
Прожектора разом потухли, снайпера прекратили стрелять. И откуда-то, со стороны залегших в окопах миперов, донеслась грустная песня на губной гармошке. О том, как трудно порой стрелять в низко летящие космические корабли условного противника.
— Убедился? — участливо спросил Мститель, пристраиваясь рядом, — Да ты нос не вешай. Не отдадим мы тебя в руки правосудия. Ты нам понеобходимей нужен. У них, у Федералов, одно баловство, да награды на уме. А у нас, по закону гор. Понимать должен.
— Я понимаю, — вздохнул я, — Да только мне лучше им сдастся. Вы то, существа мне неизвестные, да непонятные. А там, все ж, Родина. Закон, опять же. А вы, со своими горами, горло мне перережете в космической глуши, и все. Я лучше к своим пойду.
Я даже разогнуться не успел. Маленький кулак маленького Мстителя врезался чуть выше пупка, заставив согнуться меня пополам.
— А там тебе голову враз открутят, — ласково промолвил мститель, любовно поглядывая, как я хватаю молекулы кислорода застоявшимся дыханием. (Не знаю, может быть тот же Кузьмич по этому поводу выразился бы более практично, но как у меня было, так и говорю.)
Мститель, между тем, погладил меня по склоненной голове и свистнул своим товарищам.
— Эй, товарищи мои, попрошу всех собраться для последнего нашего боя. Врагам мы сами не сдадимся, и добычу нашу не отдадим. Подтяните пояски, впереди драка. Отпускайте всех посетителей. Кучей выталкивай, там сами разберутся.
Мстители-товарищи быстренько разобрали завал у дверей и, похватав за шкварник связанных посетителей, дружно вытолкали всех из наружу.
— Там кровь! Там повсюду кровь! — кричали те, у кого был не заклеен рот.
— М-м-м-м! — кричали те, кто не имел такого счастья.
Но все они сходились в одном, здесь, в заштатном космическом пристанище творился сущий ад. С кровопусканием, мордобитием и многочисленными жертвами.
— Сергеев! Ты зверь, — надтреснутым от рыдания голосом произнес главный мибер, — Будь ты проклят, Сергеев!
— Да я… Я не… Но….
— Теперь ты, урод, точно преступник номер один во всей Вселенной. Независимо от места пребывания и статуса.
Мститель невесело усмехнулся, пошевелив мозгами.
— Они разберутся, — пообещал я сам себе.
— Как же, разберутся, — Мститель протер рукавом черной куртки ствол пушки, — После того, как вышвырнут в открытый космос без скафандра, предварительно поджарив на ионном стуле. Хороша перспектива? Преступник, он и в Великой Галактике преступник.
Последнее выражение я где-то уже слышал. И довольно часто. Только не мог вспомнить, где?
— Да ты не бойся, урод, — быстро выглянув в разбитый иллюминатор, Мститель оценил обстановку, — Сейчас время кончится и они попрут на штурм. Но мы за тебя постоим. Ты нам нужнее.
— Для чего вам я? — устал я. Очень устал. От всего этого непонятного устал.
— Узнаешь, урод.
— Законы гор…
— Вот, вот. И это тоже, урод. Товарищи мои! По моей команде! Приготовиться!
— Стойте!
Мститель опустил руку, готовую дать отмашку.
— Ты чего? К Федералам хочешь? На разборку?
Это всегда успеется.
— Развяжите руки, — потребовал я голосом, требующим немедленно развязать мне руки. Подействовало.
— Драться не будешь? — спросил Мститель, перерезая веревки, — Пищаль я тебе все равно не дам. Сами отстреливаться станем. Крови, конечно, много прольется, но что ж делать. Законы гор.
— Не надо отстреливаться, — сказал я, растирая руки, — Так пройдем.
— Это как же? — заволновался сразу Мститель. Ему, видать, тоже не слишком хотелось получить пулу мибера в лоб.
— Очень просто, — я подошел на цыпочках к дверям, чуть приоткрыл их и осмотрелся, — До моего Корабля не дойти. Обложили тройным кругом. И заминировали там все. И пристреляли каждой миллиметр. И ров выкопали. И вал насыпали. И собак злых повыпустили. Да. Не дойти до моего Корабля. Ваш-то где? На чем прилетели?
Мстители быстро переглянулись и деликатно покашляли.
— Прилетели. За бугром нас ждет. Метров сто отсюда. Да только….
— Подойдет, — махнул я рукой, не дослушав, — Значит так. Мстители. Кто хочет в живых остаться, вешайтесь на меня, как на елку.
— Это еще зачем? — Мститель-командир подозрительно сощурил глаза.
— Делайте то, что говорю. Или жить не хотите?
— Оно, конечно, неплохо…, — начал было Мститель, но я его перебил. Времени и так мало.
— Объясняю для прачек и дураков. Вы на меня вешаетесь все. Выдержу. Выбегаем на улицу. И я ору, что есть мочи, мол, дети, дети, не стреляйте! Федералы, хоть и переделки, но тоже люди. А вы как раз и похожи.
— Сволочь ты, урод, — даже маска не скрыла, как скривилось лицо Мстителя, — Мы, конечно, тоже не ангелы, но на такое не способны. Святым играешь! Смотри!
— Да вы что! — заорал я, — Это же тактический ход! Для нашего спасения. Обман с целью ухода от прямого удара. Я читал…
— Начитанный больно. Если хочешь, чтобы мы на тебя вешались, то придумай другие слова. А с детьми не будем. Нет, не будем.
И все Мстители отрицательно покачали головами.
— Тогда просто закричу, что люди на мне висят, — вздохнул я, понимая, что это вряд ли сработает. У миберов процентная разнарядка на гражданское население имеется. В декаду десять душ, хош не хош. А декада только что и началась.
— Теперь согласны, — хором сказали Мстители и дружно запрыгнули на меня, цепляясь кто за штаны, кто за куртку, кто за уши, кто за волосы, кто за остальные не перечисленные выше части тела. Тяжелые оказались, заразы. Хоть и маленькие.
Не знаю, о чем подумали сотрудники отряда быстрого реагирования, но когда я, обвешанный Мстителями, выскочил из пристанища, не раздалось ни одного выстрела. На всякий случай я сделал несчастное лицо и заорал, что было мочи:
— Здесь люди! Не стреляйте!
А никто и не думал стрелять. Все просто ошалели. Повыскакивали из окопов и, опустив оружие, разглядывали нас, как композиционную группу из одиннадцати приведений. Только старший команды вскинул мегафон армейский и выругался:
— Сукин ты сын, Сергеев.
Значит все правильно. Первое замешательство длится тридцать секунд. Второе до пяти минут стандартного земного. Потом, когда сообразят и разберутся, что к чему, будет поздно.
— Задом отходи, заверещал Мститель, который примостился у меня на макушке, используя в качестве опоры для ног уши, — Спину не подставляй.
А мне уже все равно, как отходить. Мститель, который держался за шею, устроился поудобнее, закрывая собой обзор местности. Так что пришлось двигаться согласно передаваемым свыше указаниям.
— Десять шагов назад. Кочка. Еще пять шагов назад. Камень. Поворачивай на лево. Не так резко. Немного осталось, урод. И теперь по прямой прямиком на наш корабль.
Заданное время прошло, и миберы отошли от первого и второго потрясения. Послышались громкие команды о перекрытии путей отступления, просьбы о поддержке с воздуха и запоздалые хлопки снайперов. Также я услышал, как мой Корабль врубает тягу и поднимается над всей этой суетой. Если не дурак, то последует за кораблем Мстителей и отобьет без лишних жертв. Или хотя бы поддержит морально.
Я чуть не споткнулся пятками о какую-то железяку.
— Мы на месте.
Мстители разом спрыгнули с меня, а я не раздумывая сиганул в открытый люк космического корабля Мстителей. Над головой раздался надсадный скрип, и меня слегка прижало к холодному полу от перегрузки. Скрип увеличил амплитуду и почти заложил уши. Первый раз встречаю корабль с таким отвратительным двигателем. Впрочем, у Мстителей все необычно. Начиная от шевелящихся под черными масками мозгов, и, заканчивая, космическим кораблем на скрипучей тяге.
Немного полежав, я пришел к мысли, что мы уже достаточно оторвались от представителей Закона и теперь можно переговорить именно с самими Мстителями об условии моего обязательного освобождения. Горы горами, а за энное количество брюликов они запросто могут освободить кого угодно. В том числе и меня. Даже если сделан заказ со стороны обидевшегося клиента, то откуплюсь суммой в два раза больше.
Я приподнялся и осмотрелся. И увиденное не принесло особой радости.
Космический корабль представлял из себя корзину, сплетенную из стволов какого-то дерева. Сквозь щели видны были проносящиеся мимо звезды. И мне даже показалось, что в этом не слишком большом помещении без намека на оборудование, системы жизнеобеспечения и даже простого штурвала для управления, имеется сквозняк.
— Оно летает? — мой первый вопрос.
Мне не ответили. Десять Мстителей закончили отдуваться и шевелить мозгами и стали стаскивать с себя черные одежды. По мере того, как они скидывали с себя черные сапоги, черные штаны, черные куртки, черные перчатки, и, наконец, черные шапочки с прорезями для глаз, мне становилось все хуже и хуже. Так хуже, что даже некуда было дальше.
— Не ожидал?
Передо мной, на задних лапах, стояли десять зайчиков.
Неужели я все так непонятно говорю? Да, да! Зайцев. С длинными ушами. Тех самых, которых я оставил на планете с ледяным столбом. Тех самых, которые в свое время догнали, запинали, освежевали и съели самого здорового медведя, которого я встречал.
— Не ожидал?
И это не мозги были, а уши.
Я только вылупил глаза, открыл рот и сказал красноречиво:
— А-а-а…!
Мстители-зайцы оскалили по два верхних клыка и остались довольны. Но на этом их нечеловеческие издевательства не прекратились.
— Ты, уродец, наверх взгляни. На именно то, что скрипит.
Я задрал голову к потолку, разглядел скрежетаний двигатель и захрипел. От волнения, отчего же еще хрипят.
Сквозь щели корзины, на меня смотрел единственный глаз бабочки с ледяного столба. Заметив, что я ее тоже заметил, бабочка в очередной раз взмахнула крыльями, придавая корзине космическое ускорение, и язвительно рассмеялась.
От осознания неприятности ситуации, под скрипучий смех бабочки, у которой я увел последнее яйцо, я потерял сознание. И я уверен, на моем бы месте так поступил бы каждый.
Едва очнувшись, я взглянул на часы. У меня привычка такая. Перед тем, как падать в обморок, или, например, на дело за очередным экземпляром идти, всегда на часы смотрю. Оно ведь всегда интересно, сколько с той или иной бабочкой провозился. Или без сознания проваляешься.
Но на этот раз мне не повезло. Часы изготовленные по специальному заказу на заводе «Грюндель» отсутствовали. Точно так же, как отсутствовала вся носимая одежда и обувь. Ко всему, проведя рукой по голове, я обнаружил, что острижен практически наголо. Так что последний факт меня не сильно расстроил.
Вместо всего вышеперечисленного на мне был невзрачный и совершенно немодный в этом сезоне серый в полосочку костюм без подкладки, стоптанные многими поколениями белые тапочки без шнурков и фанерная табличка на шее, где красовалось мое имя, неровно накарябанное черной краской.
Сам я сидел в достаточно тесной даже для меня одного клетке, собранной из бамбуковых удилищ для рыбной ловли. Клетка располагалась посередине корзины зайцев-Мстителей. В углу ее стояло ржавое ведро непонятного мне предназначения и погнутая алюминиевая миска, в которой бултыхалась неприятного цвета жидкость.
— Он очнулся!
Я вздрогнул, не знаю сам, от чего, и посмотрел в сторону голоса, который возвестил о том, что я, значит, очнулся.
Перед клеткой за длинным столом, накрытым красным материалом сидело семь зайцев. Еще двое расположились по бокам от клетки. Все зайцы-Мстители были облачены в черные мантии с белоснежными кружевными воротниками, а на башке у каждого была нахлобучена шапка-гриб с кисточкой на веревочке. Перед столом валялась знакомая шкура медведя. Глаза мертвого медведюхи не предвещали ничего хорошего.
— Встать! Суд идет!
Зайцы вскочили с мест и промаршировав немного на месте остановились.
— Сесть! Суд пришел!
И дружно сели. Я, естественно, тоже маршировал. Я хоть и не местный, но уважаю чужой Закон. Может пару лет скостят за уважение суду.
Зайцы-Мстители, в дальнейшем просто Зайцы, раскрыли кожаные папочки и стали внимательно изучать их содержимое. Я со своего места не видел, что там, но понимал, что не юмористические рассказы. Скорее сего, компрамат на меня. Я то зачем-то здесь сижу?
— Подсудимый, встаньте.
Я повертел головой, но никого такого не обнаружил.
— Подсудимый, к вам обращаемся.
Заяц, сидевший в самом центре стола, смотрел на меня сквозь очки. На меня. Значит, что выходит? Я подсудимый? Весело. А по какому такому? Ах, да! По закону гор и так далее.
Я встал, слегка покряхтывая, и оперся руками и лицом о бамбуковую решетку.
— Подсудимый. Мы представляем здесь полноправный высший Суд, который намерен разобраться с вашими злодеяниями и наказать вас согласно совершенным проступкам.
— А о помиловании речи быть не может? — задал я глупый вопрос, потому, что на него никто не ответил.
— Справа от вас, подсудимый, общественный обвинитель, — обозванный чуть приподнялся и отвесил небольшой поклон. Столу, а не мне. Мне много чести будет.
— Слева от вас, подсудимый, общественный защитник.
Защитник подняться не мог. По причине невменяемого состояния. То ли травы какой обожрался, то ли от рождения такой был. Он тупо поводил мордой по сторонам, приметил клетку, в которой я находился и, скосив глаза, постарался мне подмигнуть. Все нормально и защита на месте. Но легче от этого не стало. Мне показалось, что защитник по причине невменяемого состояния не способен не то что сфокусировать взгляда, но даже сказать пару связных слов в мою защиту.
— У подсудимого есть отводы по составу суда?
Я даже рот не успел открыть, как мой защитник, дернув мордой, сказал твердое: — «нет».
— Суд начинает свою работу. Слово предоставляется для вступительного слова общественному обвинителю. Пожалуйста.
Поправив сползающую на уши шапочку и оторвав вихляющуюся кисточку, общественный обвинитель резво вскочил со своего места и проскакал на середину корзины. Потом заложил лапы за спиной и принялся вышагивать перед клеткой, изредка бросая на меня презрительно негодующие взгляды.
— Уважаемый суд! Сегодня мы собрались в этом месте для того, чтобы обличить словом справедливого Закона отъявленного негодяя и злоумышленника, совершившего перед обществом ряд крупных и мелких проступков. Вы спросите, что же он сделал? И я Вам отвечу. Он посягнул на самое святое, что только может существовать в любом цивилизованном мире.
— На частную собственность? — подсказал я.
Центральный заяц достал из-под стола деревянную доску и молоток, стукнул вторым по первому и возмущенно произнес:
— За неуважение к суду требую лишить подсудимого слова!
Я хлопнул ладонью по губам, показывая, что все, больше ни слова.
Заяц-обвинитель возмущенно покачал ушами и продолжил:
— Этот монстр, этот не заяц в не заячьей шкуре и с не заячьими мыслями посягнул на детство!
Зайцы за столом возмущенно затопали, захлопали, и заорали, требуя немедленной смерти подсудимому. Но центральный судья призвал их к порядку. И правильно сделал. Суд должен быть судом, а не базаром.
— Этот зверь, — продолжил общественный обвинитель, — Этот зверь, преследуя свои низменные цели, проник на охраняемую законом гор территорию и похитил из родительского дома беспомощное создание…
— Я же не знал! — закричал я, но замолк под предостерегающим взглядом обвинителя.
— И мать этого беззащитного создания, чуть не покончив жизнь самоубийством, сейчас находиться здесь. Мы еще пригласим ее в качестве свидетеля и потерпевшей. Таким образом, уважаемый суд, на лицо совершение преступлений по статье первой, второй, третьей и четвертой только что утвержденного нами Закона гор. Проникновение, похищение, использование и укрывательство. По совокупности сроков предлагаю назначить подсудимому высшую меру наказания.
В горле у меня мгновенно пересохло. Я уже представил себе, как меня месяца два откармливают морковкой и капустой, а потом, как бедного медведюху, съедают после прочтения обвинительного приговора.
Общественный обвинитель закончил выступление, поклонился столу, лягнул задней лапой меня через прутья и с чувством выполненного долга уселся на свое место.
— Слово предоставляется защитнику. Защитник свое слово закончил. Защитник взял самоотвод по причине болезни с уходом в последующий отпуск и с последующей отставкой.
Все это было сказано достаточно разборчиво, чтобы понять, что суд явно не на моей стороне. А защитник, мой общественный защитник только лапой махнул. Все нормально.
— Произвол, — негромко, но твердо сказал я, — Нарушение прав человека.
— Подсудимый, — старший судья привстал, — Вы не человек, а урод. Вы также не принадлежите к нам, к зайцам. Вы, вообще, отсутствуете во всеобщей классификации живых организмов. Если вы, подсудимый, посмеете без разрешения сказать что-нибудь на вас наденут кандалы, вставят в рот кляп, и уложат на пол вниз лицом.
Что мне еще оставалось делать? Только опуститься на пол и заткнуться. Положеньице еще то. Если Корабль и мой дорогой Кузьмич не найдут меня, то полная крышка. Меня же здесь засудят.
— Пригласите свидетеля.
Это поинтересней, чем кляп в рот.
Прутья на пололке раздвинулись и в корзину, отряхаясь от космической пыли протиснулась голова одноглазой бабочки. Кстати, ничего в ней красивого не оказалось.
Бабочка каркнула в сторону стола, потом и в мою сторону. В мою, кстати, более мелодично.
— Ваше имя, свидетель?
— Жар Бабочка, — хриплым, словно прокуренным веками голосом сообщила свое имя существо.
— Ваш возраст?
— У самок возраст не спрашивают, — скромно прохрипела Жар как ее там.
— Суд не настаивает на ответе. Расскажите нам, уважаемая Жар Бабочка, как произошло преступление, свидетельницей которого и потерпевшей, естественно, вы являлись.
Жар Бабочка выпустила из глаза зеленую слезу, скрипнула, прокашливаясь и захрипела, то и дело прерываясь, чтобы зло гаркнуть в мою сторону:
— Был обычный серый планетный вечер. Я решила пройтись по столбу по причине плохого настроения и нарушенного долгим сидением на гнезде кровообращением в…
— Суду не нужны такие подробности, — милостиво взмахнул лапой общественный обвинитель.
— Спасибо, — засмущалась Жар Бабочка, — Я запомню. Гуляю я, гуляю, вдруг вижу, а от гнезда и от меня убегает то ли существо какое, а то ли виденье. Убегал он слишком быстро, как, простите за художественное сравнение, навозный жучара по зеленому…
— Суд напоминает о лишних ненужных подробностях.
— Да, конечно, — опомнилась Бабочка, — Быстро бежал, короче. Я еще не поняла, что произошло непоправимое несчастье. Но когда этот урод, это существо обернулось, чтобы посмотреть, не обернулась ли я и не заметила пропажу, а я не обернулась, потому, что он не обернулся…. Ой, простите за туфталогию.
— Суд принимает извинения. Продолжайте.
— Я к гнезду. А там!
Густая слеза, от которой шел густой пар, скатилась с горбатого клюва-носа и, проделав в полу дырку, ушла в открытый космос.
— Суд понимает тяжелое состояние свидетеля, но настаивает на продолжении, — а на меня такие взгляды, что хоть сейчас в петлю. Довел бедное существо.
— А что дальше! — отчаянно крикнула Жар-Бабочка и предположительно махнула крылом, потому, что корзину основательно тряхнуло, — Я попробовала догнать этого мерзавца, но он бежал очень, очень быстро. Бурная растительность и низкий взлет не позволили мне развить достаточную скорость. А потом этого монстра с не заячьим лицом забрала железная птица.
Крайний за столом заяц вытащил из-под стола ведро с дурно пахнущей жидкостью, поднес его к Жар Бабочке и вылил содержимое в раскрытый хобот-клюв. Бабочке сразу стало спокойнее.
— Как мама-папа-баба-деда похищенного яйца требую справедливого суда над преступником. И прошу в смерти не увидевшего свет моего дитятки винить исключительно этого урода.
— Мать честная, — хлопнул я себя ладонями по коленке, — Так это ж меняет все дело. Какая смерть? Все совсем наоборот. Я ж…
Договорить мне не дали. Зайцы повскакали с мест, заскочили в клетку и быстро привели меня в чувство. А именно:
— Продолжаем слушание. Свидетель, вы можете остаться. Слово просит общественный обвинитель.
Обвинитель от общества налил в стакан водички, долго пил, потом утерся рукавом от мантии.
— Я расскажу вам, уважаемый суд, не менее уважаемый потерпевший страшную историю нашей планеты и нашего общества. Подсудимому также не мешает прислушаться к гневному голосу нашего народа.
Я мотнул головой, показывая, что я с удовольствием.
— Мы жили в мире и согласии долгие годы. А может и столетия. Хроника не имеет точных данных на этот счет. Мы мирно охотились, мирно паслись и мирно высиживали раз в тысячу лет очередную Жар-Бабочку. И ничто не предвещало перемен. Но однажды в ненастный день, когда дождь лил стеной и бушевали грозы, на нашу благословенную планету явилось существо, которое именовало себя уродом. Мы встретили его с открытым сердцем. Даже не стали его кушать. Мы всегда были рады гостям. Но чем ответил нам не прошеный гость, спросите вы? И я отвечу. Он ответил черной неблагодарностью. Он совершил преступление о котором уже достаточно много говорилось в стенах этого уважаемого заведения. И тогда в нашем обществе произошел крах. Нарушилось спокойное течение нашей размеренной жизни. В сердцах у нас появилось новое чувство. Чувство мщения.
Обвинитель схватил дрожащими лапами стакан и залпом выпил. В корзине, простите, в суде, стояла мертвая тишина.
— Объединенные единой целью, наше общество, вопреки эволюции и всем законам, включая законы гор, совершило неимоверный скачок в своем развитии. Всего за неделю мы научились держать в лапах палку. Еще через неделю мы научились разговаривать. Потом мы изобрели земледелие и стыдно сказать, мы отказались от мясной пищи, превратясь в вегетарианцев. Мщение двигало нас по пути прогресса. Спустя всего каких-то несколько месяцев мы развили тяжелую и легкую промышленность. Открыли оборонительную и нападательную доктрину. И наконец, мы шагнули, не без помощи, уважаемой свидетельницы, в космос. Мы стали цивилизованными зайцами. Осознайте это, уважаемые судья!
Зайцы судьи дружно вздохнули, осознавая.
Я же продолжал спокойненько так валяться в горизонтальном положении и внимать чудным речам зайцев.
Выходили странные вещи. По их же словам, я первым посеял на этой чертовой, будь она неладна, богом забытой планете первые ростки цивилизации. После моего посещения, так сказать, воспарял дух нации. От первобытного состояния в космос. Да за такие дела памятники при жизни ставят. Может даже в натуральную величину.
С яйцом Жар Бабочки, конечно, камфуз приключился. Кто же знал, что ребята до такой степени психанут? С моей стороны здесь прокола не наблюдается. Я же действовал без предварительных данных. Кто знал, что так неловко все получится.
А суд тем временем продолжался.
— Вызывается следующий, главный свидетель преступления.
Интересно. Кто еще такой выискался? Кроме Бабочки, зайцев и меня никто в деле не учавствовал. Куплено, все куплено. За пару кочанов капусты нашли подсадную утку.
Но все оказалось гораздо прозаичнее. Зайцы судьи, включая общественного обвинителя и общественного защитника, вскочили как один с мест и дружным хором дали показания.
— Раз, два, три, четыре, пять. Вышли мы толпой гулять. Вдруг охотник за бабочками выбегает и яйцо из гнезда нагло ворует. Мы заорали «ой-ей-ей», предупреждая его о незаконности действия. Но он не обратил на нас никакого внимания и продолжил свои черные замыслы. Стыд и позор!
Не суд, а детский сад какой-то. Превратили государственную корзину в бардак. Еще бы пригласили сюда хор нанайских мальчиков.
— Всем спасибо. Показания запротоколированы.
Зайцы, с чувством выполненного долга расселись на свои места, а главный судья старательно записал все вышесказанное в папочку.
К этому времени мне удалось пережевать кляп и я, не удержавшись, крикнул:
— Фарс! А судьи кто? — слышал бы меня Кузьмич. Он бы мной, несомненно, гордился. Такие слова не каждому в жизни выпадает сказать. Кстати, что-то долго Кузьмича с Кораблем не видать. Всегда так. Когда нужны, пропадают черт знает где. Потом ведь скажут, что не догнали. Корзину-то с тяговой силой в одну Жар-Бабочку не догнать? Смешно.
Судьи на мой выкрик внимания не обратили. Они сбились кучкой и о чем-то усиленно шептались. До моих чутких ушей доносились слова, поражающие своей юридической безграмотностью: — «… четвертовать… по шею… на медленном огне с закуской… они позорят общество…». Бабочка нависала над членами суда и вставляла свои предложения, суть которых заключалась в одном: — «Мне, мне, мне». Очень она хотела со мной поговорить наедине. И с пристрастием.
— Кхм, кхм, — прокашлялся главный судья-заяц, закругляя совещание, — Уважаемый суд! Разрешите огласить приговор.
Кто бы ему не разрешил?
— Именем Закона гор, согласно статьям с первой по пятую, без поглощения менее тяжких более тяжкими, суд, приняв во внимание всю тяжесть содеянного, так называемого, охотника за бабочками Константина Сергеева, постановил! Удовлетворить просьбу обвинителя и истца и приговорить преступника к высшей мере наказания! Пожизненное высиживание будущих яиц на ледяном столбе без права переписки и апелляций. Приговор обжалованию не…
— Минуточку!
Я кое-как поднялся на колени, потерся о решетку, сдирая дурацкую повязку с глаза.
Зайцы недоуменно смотрели на меня и не знали, как закончить процесс века. Я так и думал. Цивилизованность, цивилизованностью, но наверняка у них это первое слушаемое дело. И этим стоит воспользоваться.
— Согласно всем законам, в том числе и Законам гор, я, как подсудимый, имею право на последнее слово. Если не верите, сверьтесь с буквой закона. А если не дадите мне слова, вас потом объявят линчевателями и еще этими… как их… таталитаристами.
Последнее слово их добило. Никто во всей Великой Галактике никогда не захочет повестить на себя подобный ярлык. Таталитарист оно хоть и звучит непонятно, но чертовски обидно.
Зайцы посовещались немного и нехотя согласились с моими доводами.
— Последнее слово предоставляется осужденному.
— Не осужденному, а подсудимому, — поправил я их, блеснув уголовной грамотностью, — Зайцы! Бабочка! Народ!
Вцепившись зубами в бамбук, я поднял тело на уровень прямо стояния. Гордо встал в полный рост, немного боком к составу суда. Именно такое положение я считал наиболее впечатляющим для всех присутствующих.
— Здесь много говорилось о моей, якобы, вине. Позволю не согласиться с этим фактом. Что мне вменяют? То, что я похитил без разрешения принадлежащее этому чудовищу, Жар Бабочке то есть, яйцо. Извините. А у кого спрашивать? Была ли на то время на вашей планете разрешительная комиссия? Частная собственность? Смешно. Где соответствующий департамент? Нет. И не было. Так о чем мы здесь говорим?
Зайцы слушали, открыв пасти.
— Далее. Прозвучали здесь слова о моей причастности к смерти яйца? А где соответствующие справки? Где заключение патологоанатома? Где, в конце концов труп? Его нет, потому, что его не может быть вообще. Известно ли вам, что я, своим телом, — я показал, каким именно местом на теле, — Я, своим телом обогрел яйцо и выходил детеныша Жар Бабочки? И что первыми его, или ее, неважно, словами, были слова, обращенные ко мне. Знаете, что оно сказало?
Жар Бабочка тяжело дыша от волнения вытянула шею до невозможности, а зайцы только молчаливо хлопали глазами.
— Папа. Вот какие были первые слова. Я всей душой привязался к этому существу. Я выгуливал его. Я кормил его с рук. Я катал его на санках и рассказывал на ночь сказки. Неужели на вашем ледяном столбе маленькая бабочка получила бы столь изысканное воспитание. Кто бы научил бедное существо держать вилку в левой руке? И сморкаться в носовой платок? То-то. Скажу даже больше. Если вы сейчас осудите меня, незаконно, между прочим, то молодая Жар Бабочка вам этого никогда не простит. Точно так же, как не простит вам этого история. Я закончил.
Долгой была моя речь. Долгой и пламенной. Кое-где я, конечно, приврал, но того требовали обстоятельства. Лучше навалять с три короба, чем всю оставшуюся жизнь морозить попу на ледяном столбе.
— Не ве-рю! — сказала Жар Бабочка, — Ни одному слову его не верю. Он ведь даже не покраснел. Врет. Потому, что знает, нам его не проверить. Предлагаю немедленно привести приговор в исполнение. А для начал надавать ему хороших тумаков.
Зайцы, насупив брови, молча встали и принялись закатывать рукава на мантиях. И я почувствовал, что мое последнее слово было недостаточно ярким и убедительным. Вот что значит провести детство в тишине и молчании.
Но в любом случае надо что-то предпринимать. Кузьмича и Корабль я, по всей видимости, не дождусь. Придется надеяться только на свои силы.
Позвякав кандалами, я пришел к выводу, что разорвать их мне не под силу. Остается только бодаться головой и грызть зубами. Ничего хорошего из этого не получится, но просто так я не дамся.
Зайцы быстренько выволокли меня из клетки и прислонили к стенке корзины. Четверо из них распяли меня, цепко держа за руки, за ноги, а остальные, включая злобную Жар Бабочку, приготовились меня бить.
Не знаю, чем бы это все закончилось, только далее произошло событие, о котором я буду помнить всю свою оставшуюся жизнь. Независимо от того, буду ли я дальше охотиться за бабочками, или высиживать яйца на ледяной скале.
Воздух в центре корзины сгустился до неимоверной плотности, образовал непрозрачный кокон и громко лопнул, оставив на своем месте человеческое существо.
Несомненно, это был человек. С двумя ногами, руками и даже головой. На нем был потрепанный плащ, кожаные с бляхами сапоги, и одежда, покрытая миллиметровым слоем пыли.
Но самое непонятным для меня явилось то, что в руках он держал сверкающую железяку, которая на картинках в старых книгах паПА, обозначалась как «меч одноручный, семейства рубяще-режущих». Волосы у незнакомца были седыми, забранными на затылке в элегантную косичку с небольшим бантиком. На правой руке сверкал здоровый перстень.
Он пошаркал ногой, откидывая из-под себя иллюзорный мусор и, ни слова не говоря, уселся на пол, предварительно положив на колени свой «меч одноручный».
— Ты кто? — разом спросили зайцы, забыв, что только что хотели меня побить.
Незнакомец улыбнулся страшной улыбкой, но лицо его осталось невозмутимым. И от этого не только у меня, но и у зайцев по телу заходили стройными рядами мураши.
— Почтальон, — голос у незнакомца был, хоть и приятным на звук, но холодным на ухо. Слова он выбрасывал из себя резко, с большим интервалом, — Печкин. Шутка.
Зайцы, чувствуя, как от незнакомца исходит волны опасности, сочли необходимым хихикнуть непонятной шутке странного человека с «мечом одноручным».
— Шутка, — повторил незнакомец и погладил рукой серебристый металл своей штуковины, — Варркан я. Слыхали?
(Варркан — герой парнишка из популярной одноименной трилогии неизвестного русского писателя-фантаста. Серия «Заклятые Миры» издательства АСТ, 2000. ISBN 5-17-000499-0. Цена — 43 брюлика за штуку. Отпечатано в ОАО «Рыбинский Дом печати». Читайте Варркана — лучшую книгу всех времен и народов! Пояснение дано не на правах рекламы.)
— Слыхали, — неуверенно признались зайцы.
— То-то же, — усмехнулся незнакомец, назвавшийся варрканом, — У меня не побалуете!
И погрозил неизвестно кому пальцем.
Зайцы совсем притихли. Да и я, признаться, испытал некоторую робость. Зайцы, они хоть и звери порядочные, но жизни лишать меня не собирались. А этот… черт его знает, что у него на уме. Появился в корзине, неизвестно каким образом, расселся на полу, как у себя дома. И пальцем еще грозит. Хам!
— А по какому, вы, собственно, праву? — вежливо поинтересовался заяц. Кажется, тот, который был общественным обвинителем. Но, казалось, простой вопрос, привел незнакомца в буйное негодование.
— Что?! — закричал он, хватаясь за свою штуковину с длинным названием, — Я те щас покажу, по какому такому праву.
Впрочем, успокоился он также быстро.
— По делу я здесь, — сказал человек-варркан и огляделся, — Хреново живете. Брюликов что ль на нормальные обои не накопили? О! А это что за морда?
Морда, она же Жар Бабочка, что-то торопливо вякнула и поспешила убрать подальше голову, и заодно и длинную шею, на которую незнакомец взглянул как-то слишком кровожадно.
— Давно бы так, — крякнул от удовольствия незнакомец, — А то я парень горячий, несдержанный. Могу и того… раз и калека.
— Простите, — встрял общественный обвинитель, который взял на себя функции представителя своего племени, — Нельзя ее раз и калекой. Она у нас вместо тягового двигателя.
— Как скажите, — скривил губы незнакомец, — А что это вы с парнем делаете? Бьете, что ли? А?!
Меня мгновенно отпустили, и я, как можно более обессилено рухнул на пол.
— Как можно, дорогой э-э… варркан. Легкий массаж. Не более того.
— Смотрите! — вновь погрозил пальцем незнакомец, — Я людей не позволю обижать. Я за правду. У меня знаете как? Если что не по мне, раз и калека. Да я уж говорил, кажется.
— Врут они все, — я только что прокусил себе губу и теперь старательно размазывал кровь по лицу, — Они меня на яйца хотели посадить.
— Ну, ни фига себе! — воскликнул незнакомец, — На яйца? Сдурели совсем? Живого человека!
Незнакомец вскочил на ноги, замахнулся штуковиной своей длинной, потом передумал и уселся обратно, внимательно разглядывая мою личность.
— Да ты, кажись, земляк мой? Русский что ль?
— Ага, — я перестал размазывать кровь и с интересом уставился на незнакомца.
— Земляк! Откуда родом-то?
— Российская область. Северный мегаполис.
Мои слова привели человека в неописуемый восторг. Он отпихнул свою серебряную штуковину в сторону, подскочил ко мне и крепко стиснул в своих объятиях. Мне аж дурно стало от счастья.
— А я смотрю, морда знакомая, — орал на ухо незнакомец, хлопая ручищами по спине, — Наша северная морда! Ну рассказывай! Как жизнь? Ты где сейчас? Все там же? Я тоже. Как семья, как дети? У меня так же. Дефолт как пережил? А пиво какое любишь?
Я не успевал ответить ни на один поставленный вопрос. Впрочем, незнакомцу варркану мои ответы были и не нужны. При таких встречах главное душевное единство.
— Да. Вот ведь встретились, — он отстранился от меня, продолжая сжимать мои плечи в своих железных кулаках, — Рассказать кому, не поверят. Правильно говорят, что вселенная, одна большая деревня. Примчался по пустяку, а вот видишь, радость, какая. Кстати!
Незнакомец враз стал серьезным, отпустил меня, повернулся к зайцам, которые испуганно жались по стенкам.
— Кто здесь так называемая Жар Бабочка? А?
Сверху раздался жалостливый скрип, и показалась голова Жар-Бабочки. Ее единственный глаз испуганно моргал, а хоботок-клюв нервно дергался.
— Я это.
— Да?! — незнакомец глядел строго, — Тогда я по вашу душу.
И резко выкинул по направлению к Бабочке руку.
Бедняжка дернулась, зайцы, чувствуя неприятности, разом заголосили. Даже мне стало жалко бывшую свидетельницу.
Но ничего страшного не произошло. В руке незнакомца был средних размеров автономный контейнер со свинцовой печатью и отметками таможни.
— Вам пакет! Распишитесь в получении. Здесь. Здесь. И вот здесь. С вас пятьсот двадцать брюликов за доставку.
На этом месте у Жар-Бабочки произошла заминка. Брюликов у нее не было. Как и у зайцев, к которым она обратилась за помощью. Последние только лапами развели, и на меня уставились.
А я внимательно изучал ногти, обдумывая, во сколько обойдется ушастым и их приятельнице получение пакета. Главное, не продешевить.
— Вы можете заплатить позже, — успокоил всех незнакомец, запихивая конверт обратно за пазуху, — Мне не к спеху. Найти меня, правда, будет уже сложно. Но, найдете, не развалитесь. Ну так что, я пошел? Где у вас тут выход?
Глаз Жар-Бабочки приблизился ко мне вплотную.
— Займи, а?
— А отдавать когда будете, — ногти были ровными, много раз обгрызенными, — Когда на вашей планете сформируется устойчивая финансово-промышленная группа? Так это когда будет! А пакет, между прочим, ждать не будет.
Подступили кролики. Им больше Жар-Бабочки было интересно, что там, в пакете.
— Да будь ты человеком, — уговаривали они, — Помоги Бабочке. А мы тоже, когда-нибудь тебе поможем. Мы ж не совсем звери, добро сделанное нам не забываем.
— Судимость снимите? — я шел на полную ставку, название которой было «высиживание яиц».
Зайцы загомонили, что, мол, судимость рано снимать. Амнистии планетной пока не предвидится. Прошений не подавалось. И так далее.
— Так я ухожу? — земляк мой нетерпеливо переминался с ноги на ногу, — А то я могу и того… раз и….
— Знаем, знаем! — заорали зайцы, понимая, что пакет может уплыть в любую секунду. Потом ко мне, — Твои требования?
— Как я говорил, снятие полное судимости. Возвращение личного имущества. Доставка на мой корабль. В целости и сохранности.
— И всего-то? — воскликнули бывшие Мстители, нынешние брокеры, — На все согласны.
Пока посланный заяц бегал за моей одеждой, я по-свойски потолковал с незнакомцем. Парень оказался больно душевный и скостил сумму до двадцати брюликов мелочью. Земляк земляку в чем угодно готов помочь.
— Держи, — незнакомец сунул мне в руки запечатанный пакет, — Пора мне. Давай пять, земляк. Да не брюлики! Руку давай. Вот так. Может, больше и не встретимся. У меня, вообще-то, другая работа. А это, так, пошабашить решил на досуге. Я ж больше по всякой гадости специалист. Поцелуемся, что ль, по старинному русскому обычаю троекратно. Да я тоже не из тех, но так положено на земле русской.
Незнакомец-варркан крепко меня обнял, поцеловал троекратно, взмахнул черным плащом и выскочил в космос. Где благополучно растворился и отправился дальше выполнять свою нелегкую работу. То ли по доставке заказных бандеролей, то ли еще какую, мне неизвестную. По всякой гадости. Ассенизатором, что ль, работает.
— Куда? — я вовремя заметил наглую Жар Бабочку, которая намеревалась выдернуть из моих рук драгоценный пакет, — А гарантии?
— О гарантиях речи не шло, — выступил вперед заяц, самый главный.
— Без гарантий и разговора не будет, — твердо заявил я, натягивая родные штаны взамен полосатых. Пакет я крепко держал в стиснутых зубах, — Вы мне сейчас справочку выпишите. С печатями и со всем, чем положено. Мол, так и так, претензий ко мне, далее имя отчество фамилия, не имеете. Впредь обязуетесь не подвергать меня политическим, уголовным и процессуальным преследованиям.
Заяц закусил верхними зубами нижнюю губу и стал усиленно думать. Но любопытство перевесило здравый смысл и Закон гор.
— Эх! — махнул он на все лапой, — Была не была. Возьму юридический грех на душу.
Нужную бумажку сварганили быстро. В трех экземплярах. Текст соответствовал моим требованиям. Даже больше. От своего имени зайцы поставили свои подписи под пунктом, который гласил, что моя персона в любое время является самым желаемым гостем на планете ледяного столба. Правда одна оговорка все же имелась. Мне строжайше запрещалось приближаться к ледяному столбу ближе двухсот стандартных метров.
На том и по рукам ударили. То есть по лапам. То есть…. В общем, все понимают, кто, чем ударял.
Я подышал на свежеоттиснутые гербовые печати, на которых был изображен ледяной столб, а под ним распластанная на ветках медвежья шкура. После чего засунул один экземпляр подальше в карман, второй отдал зайцам на память, а третий выпустил в открытый космос, предварительно запихнув его в бутылку. Именно третий экземпляр и являлся самой настоящей гарантией моей безопасности.
— А теперь танцевать, — я поднял пакет над головой и улыбнулся во все щеки бедной Жар Бабочке, которая от нетерпения уже… Что же она уже? Издергалась, вот.
— Какие танцы? — возмутились зайцы. Но по причине их малого роста данные возражения не принимались во внимание. В конце концов, пакет не им предназначался, а тяговой силе.
Корзину стало основательно потряхивать. Это Жар Бабочка, согласная от нетерпения на все, стала дергать ногами в безвоздушном пространстве Великой Вселенной. Не знаю, как это выглядело в натуре, но трясло сильно. Зайцев мотало по корзине, словно плюшевых.
— Все, — выдохнула Бабочка и протянула ко мне хобот-клюв. И до того у нее были жалостливые глаза, что я не стал больше издеваться над бедным насекомым и протянул пакет.
Видел бы кто, как она обрадовалась.
Пакет Бабочка разворачивала с осторожностью сотрудника саперного батальона. Зайцы обступили колдовавшую над пакетом голову, и тихо подсказывали, с какой стороны лучше отрывать заклепки.
Через полчаса кропотливого труда, раздался легкий хлопок, говорящий о том, что послание, наконец, извлечено.
Но сразу же за этим, со стороны головы Жар-Бабочки и зайцев, раздалось разочарованное гудение. Я протиснулся сквозь толпу и взглянул, в чем дело. Разгадка всеобщей грусти пришла немедленно. Получить письмо не главное. Главное — прочитать его. Каракули на нескольких страницах были на старорусском языке, которым, насколько было известно, во всей вселенной пользовались только именно старые русские, да еще мой паПА. Я? Конечно. Я же сын своего паПА.
— От потомка вашего письмо, — со знаем дела и важности ситуации сказал я.
Глаз у Жар-Бабочки загорелся нетерпеливым огнем и она протянула сворачивающиеся в трубочку листы мне:
— Прочитай, пожалуйста.
Если ко мне обращаются по человечески, то я всегда всем сердцем. Так бы всегда. А то сразу высшую меру, высшую меру!
Отодвинув, таращащих на меня глаза, зайцев в сторону, я уселся за стол, предварительно смахнув с красной материи крошки. Кушают они здесь, что ли. Потом разгладил листы руками.
— Письмо! — начал я чтение в мертвой тишине, — Предназначено Жар Бабочке!
— Дальше, дальше! — облизала сухой клюв Бабочка.
И я стал читать. С выражением в голосе. Медленно, с расстановками на знаках препинания.
«Здравствуй дорогое папа-мама-баба-деда! Пишу тебя я, твой родной единоутробный детеныш».
Бабочка заголосила противным скрипучим плачем, но быстро зажала сопли под моим строгим взглядом.
«Во-первых строках своего коротенького письма спешу, дорогое папа-мама-баба-деда, сообсчить, что у меня все нормально. Живу я хорошо, чего желаю и всем вам».
— Уважительный растет, — пронесся шепот среди зайцев и затих у ушей счастливой Жар Бабочки.
«Живу я в благоустроенном подвале, с отоплением, канализацией, горячей и холодной водой…»
— Друзья, видать, его, — я уже не обращал внимания на шепот.
«… Кормят меня три раза в час горячей писчей. Но еду тоже иногда дают. По большим праздникам красного календаря».
— Ничего, соберем посылку. Откормим теперь.
«Я уже научился говорить по-русски, считать по-русски и писать по-русски».
— А это как «по-русски»? — зайцы недоуменно переглянулись, — А по-нашему уже и не может, что ль?
«Научил всему этому доброму, вечному меня человеческий старенький хмырь. Я его очень люблю. И вас папа-мама-баба-деда, тоже очень люблю. Старенький хмырь каждый день приходит ко мне и долго разговаривает со мной. Иногда он катает меня на санках по мягкому льду, а на ночь рассказывает разные сказки».
— Не обманул уродец, — совпадения случайными не бывают. Вот что значит правильно сказать неправду. Хмырь, скорее всего, мой паПА. Молодец, не оставил пацана в одиночестве. ПаПА всегда был неравнодушен к малышам. Что там дальше?
«И еще он говорит, что скоро приедет его любимый младший оболтус и непременно отвезет меня к вам, дорогое папа-мама-баба-деда. Я жду этого дня, как соловей лета. Соловей, это такая маленькая бабочка с клювом во все рыло».
— Грамотный, какой! — восхищению, прям, нет предела. Узнаю паПА словечки. Нашел чему дурака учить.
«Сейчас я уже большой. Иногда, когда стареньких хрыч устает возить меня на санках, я сажаю его на шею, и мы летаем над бескрайними просторами северного мегаполиса. Нас все бояться, особенно, когда я пою красивые человеческие песни. Меня никто не обижает. Только один раз, старенький хрыч отхлестал меня по морде рыбьим хвостом за то, что я нечаянно сожрал всю рыбу в местном бассейне».
— У нас в роду все шаловливые были, — умиленно прокомментировала последние строчки Жар-Бабочка. Я же со своей стороны, поклялся, что еще раз отхлестаю кое-чем другим этого гаденыша за съеденную рыбу. Я ж ее в детстве с рук кормил.
«В последних строках своего письма передаю огромный привет всем нашим, незнакомым мне пока, друзьям. Если вдруг встретите нечаянно младшего оболтуса, то-то же передавайте привет. Его голография висит у меня над гнездом, и он мой кумир».
Зайцы радостно заорали, и стали обниматься. Мне также немного досталось. Общественный защитник, не отошедший от невменяемости, пытался повторить подвиг незнакомца-варркана. Я еле отбился от слюнявчика.
" На этом сердечно прощаюсь и шлю низкий всем поклон».
Жар-Бабочка рыдала навзрыд от переполнявшего ее счастья. Зайцы, видя такую умильную картину, утирали носы мантиями, застенчиво улыбаясь и становясь от этого похожими на ручных домашних кроликов.
— Здесь еще PS имеется. Читать, или поплачете еще?
— Читай кумир молодежи, — Жар Бабочка ненавязчиво погладила меня по бритой голове.
«Дорогое папа-мама-баба-деда. Извините за скромную просьбу. Пришлите мне, пжлуста, немного брюликов на сладости. А также, неплохо бы прислать брюликов на новую катерную лодку с двумя палубами и восьмисот сильным мотором. Знаете, какая классная весчь. Спасибо заранее. Ваш навечно детеныш Гадурас».
— Конец письма. Орфография и знаки препинания донесены до слушателей в точном соответствие с оригиналом.
Я сложил письмо в стопку, накрыл его заячьей папкой и откинулся на спинку стула. Дело сделано.
— Чего это твой старенький хрыч на сладости ребенку жмотятся? — спросила Жар Бабочка, сморкаясь в платок одного из зайцев.
— Сахар дурно влияет на состояние щелочного баланса, ответил я, — Особенно, детского неокрепшего организма. Крылья отпадут, кого потом винить?
Бабочка согласно покачала клювом-хоботом. Понятливая.
— Ладно, кумир молодежи, — задумчиво произнесла она, — Ты уж нас извини за все. За этот суд дурацкий. Осерчали мы сильно. Не поверили тебе. Впредь зарекаюсь, всем уродам верить. И теперь выходит, что обязаны мы крепко тебе?
— Чего уж там, — я смущенно тер колючую лысину.
— Да нет, кумир. Я и зайцы вовек добра твоего не забудет. Брюликов, конечно, расплатиться с тобой, не имеем. Сам понимаешь, на катерную лодку надо наскрести. Двухпалубную. Но, может, чем другим, когда подсобим? Верно говорю, зайцы?
— Верно! Поможем! — поддержали почин Жар Бабочки все зайцы, — Святое дело! Как один!
Жар Бабочку что-то вдруг насторожило, она убрала голову наружу. Вернулась минут через пять. Я это время потратил на раздачу автографов. Все зайцы неожиданно захотели стать моими фанатами и подсовывали под нос мои же обвинительные заключения. Я, от старательности, высунув язык, аккуратно выводил на бумажках: — «С любовью и нежностью, на долгую память. К. Сергеев», — подпись витиеватую с овалами и закорючками. Зайцы прижимали подписанные листки к груди и спорили друг с другом, у кого завитушки посимпатичнее.
Дело дошло бы до драки, но вернулась голова Жар-Бабочки.
— Там твои прилетели, — кивнула она головой в сторону космоса, — Ругаются и требуют выпустить тебя. Грозятся в случае неповиновения расстрелять нас из всех имеющихся видов оружия. Мне это, конечно, без разницы, да только пугают Кузьмичем каким-то. Говорят, все пасти наши порвет, и какие-то моргала повыкалывает. Любят они тебя.
— Что-то много любящих стало, — пробурчал я, неожиданно вспоминая о своем гражданском статусе. И еще о Ляпушке, которую, кроме меня, вряд ли кто и любит. С этими заморочками совсем забыл о ней. Сволочь я.
— Уходишь что ль? — спросила Жар Бабочка, укладывая свою огромную голову на мое плечо. Я так подразумеваю, что после письма своего шкета она ко мне воспылала глубоким чувством привязанности. Жар-Бабочка, хоть и не совсем зверь, но доброту человеческую понимает. Не слазить бы.
— Пора, — вздохнул я, — Дел впереди много. Надо свою подругу выручать.
— Куколку что ль?
— Откуда знаешь?
— Космос слухами полниться. Мы пока тебя по всем галактикам разыскивали, во многих местах побывали. Наслышаны.
— А что за погром в Северном мегаполисе устроили? Твой-то там обитает.
— Пропустили и недоглядели, — хмыкнула Бабочка, — Я же думала, что детеныш мой давно на шпильке сохнет. Тебя только и искали.
— Ну и слава богу, — непонятно к чему сказал я, и направился к дверям, через которые недавно выходил незнакомец.
— Погоди немного. Сейчас твои состыкуются. Ты им скажи, что б пушками своими во все стороны не махали. А то ведь знаешь старую космическую притчу. Если торчит из космического корабля какое незаряженное оружие, то в независимости от обстоятельств оно обязательно выстрелит. Закон жанра, кумир. Закон жанра. Пристыковались твои крикуны. Можешь идти.
У дверей я обернулся. Ну не могу же я так просто уходить, не обернувшись. Это не по правилам. Может, я этих замечательных существ в последний раз вижу.
Замечательные существа в виде зайцев дрались, растаскивая на лоскутки мою старую арестантскую форму. Только одна Жар Бабочка провожала меня своим одиноким, блестящим от влаги глазом.
Я шмыгнул носом и шагнул в переходную камеру.
Встречали меня радостно и со всеми торжественными причиндалами.
Кузьмич первым бросился в свой штатный карман. Хуан радостно прыгал вокруг. Волк (время идет, а привычки не меняются) врубил на всю катушку торжественный марш. Но больше всех радовался я сам. От того, что, наконец, был среди друзей, товарищей и вверенной мне дружественной техники.
А потом я проводил зайцев.
Величественное зрелище, скажу я. Жар Бабочка, чутко ловя усиками звездный ветер, сильно взмахивала огромными крыльями, набирая засветную скорость. Корзина, сплетенная из деревьев, в ее лапах крутилась во все стороны, создавая внутри себя искусственную гравитацию.
Через десять минут Жар Бабочка превратилась в маленькую, почти невидимую, точку на космическом своде. Вот такое экологически чистое во всех отношениях средство передвижения.
— Замечательные ребята, — сказал я сам себе и повернулся к Кузьмичу, который теперь ни на шаг от меня не отлучался, — Какие новости за время моего отсутствия, первый помощник? Доложить со всей чистосердечностью и желательно правду. Сколько звезд Волк наш нарисовал?
Кузьмич сказал: — «Ха», — что могло означать только одно. Без меня на Корабле творилось черт знает, какое безобразие.
Первым делом, я узнал, что Вселенский Очень Линейный Корабль без ведома командира, присвоил себе звание «Гвардейского». Про соответствующее количество звезд, тоже не забыл. Расстарался на славу. Пятьдесят штук за удачное преследование Жар-Бабочки. И еще одна за то, что все-таки догнал.
Я как человек с существенными недостатками способен понять бзики близких мне друзей. Я еще мог смириться с новым званием Волка. Гвардейский Вселенский Очень Линейный Корабль звучит гордо и красиво. Но звезды!?
Единственным решением создавшейся проблемы явилось немедленное разжалование Корабля до обычного, без всяких там выпендронов, имени. Вслед за эти Волк получил строгое внушение и предписание в течение часа уничтожить незаслуженно намалеванные звезды.
Корабль погундел слегка, но я был непреклонен. Все начинается с мелких нарушений, а заканчивается измене идее. А идея, это…. Это…
А давайте-ка лучше разберемся с Кузьмичем.
Дорогой мой Кузьмич предстал перед своим командиром со штатной улыбкой до ушей, начищенными до блеска крылышками и с обмазанной шоколадом мордой. (У Кузьмича не может быть лица, по причине полного его отсутствия).
Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться полного признания совершенных проступков. На пятой минуте выворачивания крыльев первый помощник признался, что подговорил Каравай не заниматься ерундой, а выдавать на гора первосортный шоколад.
Но я не поверил Кузьмичу. Не мог Каравай вот так просто перейти от макаронины к сладким продуктам. Пришлось провести очную ставку, на которой Каравай, выдавливая из себя стаканчики с горючими слезами из лимонного сиропа, с тоской в динамиках поведал о зверствах Кузьмича.
Оказывается, этот негодяй явился к бедняге караваю с отверткой в руках и потребовал шоколаду. В случае неповиновения Кузьмич пригрозил полным демонтажем, и сдачей оставшегося утиля соответствующим органам. Приемщиков цветного лома в наше время на каждой космотрассе хоть пруд пруди. Поэтому караваю пришлось согласиться на требования первого помощника без всяких для себя условий.
Я увел Кузьмича в комнату разгрузки, где, как мне помнилось, находилась круглая штуковина с ручкой и цифрой тридцать два на боку. Я только недавно узнал, что это никакая и не бомба, а гиря для стабилизации балласта корабля. Именно эту штуку я и заставил Кузьмича поднять двести раз. Может, я был немного жесток, но я считал, что должен поддерживать на Корабле должный порядок. А насчет жестокости …. Кузьмич после двухсот жимов стал передвигаться по кораблю с далеко вперед выпяченной грудью, не уступая никому дорогу. Мне даже сообщили, что в приватных беседах с самим собой Кузьмич грозился набить до неузнаваемости любимое лицо командира.
Хуан за время моего отсутствия ничего предосудительного не сделал. Я же не могу ругать его за то, что он отпочковал от себя трех маленьких…, сейчас соображу,… хуанчиков, которые ни хрена не делали, а только постоянно мешались под ногами и лезли во время отдыха под мышки погреться.
Глаз в центре командирской рубки также ничем предосудительным себя не проявил. Волк обложил разросшиеся цветы кирпичами, провел к ним трубопровод с водой и устроил небольшой, круглосуточно работающий фонтан. В центре фонтана была установлена точная бронзовая копия Кузьмича, которая иногда пускала тоненькую струю как раз на командирское место. Цветы нещадно воняли и требовали насекомых для собственного опыления. Кузьмич от этой роли отказался. Пришлось заставить Хуана приспособить к делу своих отпрысков.
Это почти все. Почти. Самое главное, я оставил напоследок.
Прогуливаясь с инспекционной проверкой по отсекам корабля, я испытал неимоверный шок, когда столкнулся с безголовым барменом, который, оставляя за собой красные подтеки, передвигался, перебирая прострелянными руками по стенкам Вселенского. В одной руке предприимчивый бармен тащил сетку с коньяком, которым регулярно пополнял уровень гемоглобина в теле.
Когда на мои истошные крики собралась вся команда, бармен пытался отодрать голову у меня. И хоть я вопил о том, что по размерам моя конечность к его шее не подойдет, бармен меня не слушал и продолжал перекручивать шею. Это я только потом понял, что слышать то он не мог, по причине отсутствия ушей и всего, что к ним прилагалось. Но тогда мне стало по настоящему не по себе.
Когда общими усилиями бармена оторвали от моей шеи, я потребовал незамедлительного объяснения.
Волк честно признался, что сделал это он, пожалев шляющееся без дела живое существо. Хотел он, видите ли, на досуге подремонтировать бедное существо, да все микросхемы не доходили.
Я, растирая шею, приказал незамедлительно отправить бармена подальше с глаз долой. Без коньяка, естественно.
Корабль немного подумал и сделал то, о чем было прошено. По его же словам, бармен был переброшен секретными силами Вселенского Очень Линейного Корабля в далекое прошлое Земли. А чтобы бедняга не стаптывал ноги и не шлялся где попало, а также не светился у народа с отстрелянной головой и сквозными ранами, Корабль предоставил ему лошадь, плащ и широкополую шляпу от солнца.
Я не стал слишком настаивать на мнении, что перенос во времени нереальная штука. Куда бы ни отправили бармена, а хоть бы и в открытый космос, мне было все равно. Во-первых, это мой Корабль, и я не позволю никаким барменам шляться по отсекам. А во вторых, я не хочу однажды лечь спать и проснуться с ощущением отсутствия головы на плечах.
На третий день после моего освобождения, я решил собрать общее собрание команды.
Проводить общие собрания просто необходимо. Поднимается боевой дух корабля и его команды. Укрепляется вера в своего командира. Прекращается своеволие и разброд. И, не в последнюю очередь, наконец-то узнаешь, сколько осталось до конца намеченной цели.
С докладом на эту тему выступил Корабль. Как следовало из его слов, мы находились на непонятно каком расстоянии от разыскиваемого нами объекта. Вселенная под номером с тремя девятками приближалась точно с такой же скоростью, с какой и удалялась от нас.
— А Хуан утверждает, что никакого повода для волнения нет, — закончил Волк выступление.
— Хуан, что скажешь?
Восьмиглазый кот только что закончил выдворять своих троих оболтусов из командирской рубки. Он подсоединился к Кораблю, и сообщил все, что хотел сказать.
— Прямо, прямо и еще раз прямо, говорит, — передал Волк слова Хуана, — И только так, говорит, мы сможем построить счастливое общество. Кстати, командир. Ты не знаешь слово из четырех букв, первое «бэ», второе «ль», древнерусское народное ругательство? А?
Я упер голову в ладонь. Если бы кто знал, как я устал!
Мотаемся по Вселенной сколько уже? А толку? И будет ли?
— «…. …. …. …. ….», — и в голову мысли никакие не лезут.
— Командир! — дотронулся до плеча Кузьмич, — Ты это…. Не расстраивайся. Найдем мы эту чертову вселенную. Хоть с тремя девятками, хоть с пятью. Никуда она не денется. Верить надо. У тебя где вера?
Я вздохнул, показывая, что от моей веры осталось всего ничего.
— Не беда, командир! — Кузьмич перелетел поближе к носу, — У меня там же. И у Волчары нашего. У всех. Но верить все равно надо. Не зря же Глаз наш опять фокусы вытворяет. Ты глянь, командир.
Я повернулся в сторону Глаза и еле успел закрыть глаза.
Корабельный водопровод рванул с силой неимоверной, устраивая в командирской рубке не то что фонтан, а самый настоящий потоп.
Проморгавшись, я сфокусировал зрение на Глазе. А с ним, действительно, происходили странные вещи.
Цветы, обложенные кирпичом, пожухли и превратились в пыль. Водопровод, как я уже говорил, взорвался, и только мужественные действия Корабля по перекрытию цветочного стояка спасли корабль от затопления. А сам Глаз неистово мерцал ярко-кровавым огнем.
Это могло означать только одно. Впереди нас ждала новая опасность. И я, как командир Корабля, не должен допустить, чтобы мы в очередной раз оказались на краю гибели.
— Задраить все люки! Защиту на полную мощность! Сканировать горизонт! Всем занять боевые позиции!
От моего крика Корабль дернулся, а вся остальная команда подскочила от неожиданности.
— Орать-то зачем? — заявил Вселенский, — У меня на всех крикунов динамиков не напасешься.
Это он на меня за звезды стертые дуется. Ничего, вот лишу еще парочку за не ранжирное обращение, посмотрим, как запоет. Динамиков ему мало. Жмот, несчастный.
— Первому помощнику доложить о готовности!
— Программа дальнего обнаружения подключена, — сообщил Кузьмич, приложив руку к пустой голове.
— Принято, — кивнул я.
— Сканирование пространства на полную катушку, — это Волк.
— Принято!
— Ш-ш-ш-ш, — а это Хуан о затылок трется. У него как опасность какая, так сразу чесотка начинается. Не доработали немного конструкцию.
— Есть! — заорал Корабль дурным голосом, от которого внутри меня разорвалась все, что могло разорваться.
— Где? — выдохнул я, прилипая к центральному обзорному. Но сколько не вглядывался в звездную бездну, ничего не видел.
— Да не где, а что, — поправился Корабль, — Слово из четырех букв. Древнерусское ругательное слово…
Под моим ненавидящим взглядом голос Корабля становился все тише и неуверенней. Под конец, мысленно соскребая с себя звезды, он почти выдохнул:
— На «б» которое. «Блин» это.
Вот с такой командой мне приходиться работать. И вот с такими механизмами нещадно не восстанавливаются нервные клетки. Но расслабляться нельзя. Нельзя! Потому, что я командир и головой отвечаю за всю эту психованную команду.
— Прекратить безобразие. Пять звезд заминусовать немедленно. Без разговорчиков. Кузьмич! Двойной кофе на мостик. Да не предлагаю я, а приказываю. Мне кофе. Мне!
Еще пару лет такого общения и можно смело ставить на себе крест.
Кофе оказалось ледяным, без сахара и чуть светлым.
— Кузьмич! Два наряда вне очереди!
Наверно сейчас все гадают, с чего бы это я стал таким злым? Кузьмич, наверняка, всякие гадости про меня Волку наговаривает. Старые грешки вспоминает. За ним я такую штуку замечал.
Я поднялся, оперся рукой на центральный обзорный и стал всматриваться вдаль, прихлебывая отвратительное кофе.
Легкий толчок выбил пластиковый десятиразовый стакан из рук. Я еле успел отскочить в сторону, чтобы ненароком себя не обморозить.
— Во, блин! — гаркнул Волк.
— Что, опять?
— Да нет, командир, я по существу. По нам стреляют.
Известие для меня было не неожиданным. Зная разгильдяйство, распространенное среди команды, я даже не сомневался, что рано или поздно нас расстреляют. Хорошо хоть я, как командир, приказал поставить защиту. Именно мой, несомненно, героический шаг спас корабль от верной гибели.
Над головой проревело, закладывая уши, промелькнуло мимо центрального обзорного, оставив в глазах только яркий след. Что это было?
— Сзади стреляют, — со знанием дела, заявил Кузьмич, — Снарядами с буферной начинкой. Мазил-лы!
— Почему не работает экран заднего вида? — я долбанул кулаком по экрану в слабой надежде, что просто замкнуло контакты. Редко, но бывает. Особенно, если не следить за техникой.
— Экран обзора не работает по причине отсутствия в задней моей части камеры дублирующего вида. Если командир вспомнит, ранее я говорил о неисправности и даже положил рапорт на панель управления.
Я поискал на панели управления рапорт. Ничего постороннего среди огоньков, переключателей и клавиш не было.
— Мой рапорт, — продолжал Корабль бесцветным голосом, — присвоил первый помощник и использовал не по назначению.
Я даже не стал спрашивать, по какому. Я всегда важные бумаги от Кузьмича прячу.
— Так что с обзором?
— В моей задней части…
Кузьмич, которого миновала буря за рапорт, глупо захихикал. А я разозлился по настоящему.
— Изображение восстановить немедленно, — зашипел я.
Кузьмич, прикрывая глаза от сверкающих молний, поспешил ретироваться на другой конец командирской рубки. Волк сказал: — «Ой. Есть», и экран заднего обзора практически сразу же замерцал.
На мониторе сверкали шесть звездочек. Пять звездочек по кругу, одна в центре. И они нас догоняли.
— Шесть, — продублировал Волк уже увиденное, — Класс боевых торпедоносцев.
Правильность этих слов подтвердилась в следующую минуту. Одна за другой из преследующих нас кораблей выклюнулись шесть сигар и, оставляя за собой искрящийся снопы, стали быстро приближаться.
— Аврал, — коротко сказал Корабль, врубая тревожную систему.
Я уже сидел в кресле, пристегнутый по всем правилам, прижимая ладонью Кузьмича.
— Маневрируй! — посоветовал Кузьмич.
— Не учи ученого, съешь лучше караваевскую макаронину.
— Ишь ты, как складно Волчара заговорил? — обернулся ко мне Кузьмич, — Прям поэт-самоучка. Слышь, Волчара, выдай еще что-нибудь по случаю.
Корабль не заставил себя упрашивать.
— Бомбы мчатся прям на нас, получай Волчара в глаз!
Корабль дернуло так, что даже затрещали ремни безопасности.
— Точно в яблочко, — непонятно отчего восторженно сообщил Волк, — Если бы не защита, разнесло бы в клочья. А так только защиту и снесли напрочь.
— Ты там не умничай, — прохрипел я, отлепляясь от спинки кресла, — Или уходи из зоны немедленно, или ответь им так, чтобы мало не показалось.
— Рад бы, да не могу, — чмокнул сталью Корабль, — Я и так на пределе. Предохранители уже два раза вышибало. Кто сказал старая развалина?
Я прикусил язык. В такую трудную для всех нас годину не стоит обижать единственного, кто может помочь.
— А пострелять? — предложил я.
— Тоже нечем, — даже как-то с вызовом ответил Корабль, — И пушки есть, да снаряды кончились.
Мы с Кузьмичем переглянулись. В нашей практике это был, первый случай, когда у самовосстанавливающегося, само заправляющегося корабля закончились боеприпасы.
— Ты ж, сволочь железная, у якудзян чем занимался? У них что, снарядов нет?
— Не, — беспечности Корабля можно было только удивляться, — Прокладок на три тысячелетия вперед дали, а боеприпасов у них у самих нет. Нашего калибру, я хотел сказать.
— А как же самовосстановление? — Кузьмич паниковать начинает.
— Для этого время нужно. Я ж не могу сразу. О, снова пальнули.
Шесть сигар на экране прыгнули в нашу сторону.
— Влипли, кажется, — я почесал подбородок, придумывая хоть какой-нибудь выход. Но ничего не придумывалось.
Корабль из последних мощностей задрал нос, пытаясь увильнуть от торпед. Но ничего не вышло.
Кресло командира, вместе со мной и Кузьмичем, оторвало от постамента и швырнуло на заднюю стенку. В стенке сработала подушка безопасности, и только это спасло наши тела от многочисленных переломов. Возможно даже открытых.
Откуда-то повалил дым и запахло жареным. Двери в отсек зашипели, само завариваясь. Свет погас, лампочки на панели управления потухли.
— Стоп машина, — приказал Волк, глуша тяговые установки, — Все, командир, кончилась Лялька. В трех местах дырищи, во всех отсеках абсолютный ноль. Только здесь воздух и остался.
Сразу закололо в легких.
— Вы шибко-то не дышите. Воздуха минут на пятнадцать осталось. Мне как, докладывать подробно о повреждениях?
— Не надо, — тут не до докладов. И так все понятно, — Эти где? Которые тебя сбили?
— Не меня, а нас, — откорректировал вопрос Корабль, — Окружают потихоньку. Сейчас на абордаж пойдут.
— Не якудзяне? — очень слабая надежда все-таки оставалась. Мало ли не признали из-за плохой видимости.
— Не похоже. Другой тип кораблей. Я, правда, и не спрашивал. Но не якудзяне. У якудзян на борту звезд не бывает. Командир, а можно я напоследок хотя бы пару-тройку намалюю? Все посолидней.
Я опустился на пол. Густой дым тяжелым облаком медленно опускался с потолка. Дышать становилось все труднее.
Что ж выходит? Из всей команды я оказался самым уязвимым. Корабль прикинется железякой, его трогать никто не станет. Восстановится потом и заживет счастливо. Кузьмичу тоже воздуха много не требуется. Жил же он в своей луже триста лет и три года. О Хуане и говорить нечего. Выживаемость при любых обстоятельствах. Может только шерсть подпалит немного. Остаюсь один я. Воздуха нет. Шансов на спасение нет. Даже «зайки» под рукой нет. Заряд в висок, и никому не сдается гордый охотник за бабочками.
— Командир, они пристыковались.
Стальной короткий гул пронесся по оставшимся в годности конструкциям Вселенского.
— И еже есть ты на небеси, то милости просят у тебя грешники. Не дай невинным душам принять смерть мучительную, от рук безверных.
Я даже сам себе удивился, когда стал подшептывать Кузьмичу окончания слов его незатейливой просьбы к самому старшему во всей Великой Вселенной. Поможет, не поможет, а попробовать никогда не мешает.
Воздуха в командирском отсеке оказалось куда меньше, чем обещал Волк. Через три минуты я, словно рыбка какая-нибудь безмозглая, хватал ртом несуществующий воздух. Сердце грохотало так, словно решило на прощанье выскочить из грудной клетки. Кузьмич носился вокруг, покашливая от едкой дымовой дымки и помогал мне, чем мог. К сожалению, мог он немного.
— Прощай, командир, — вылупленными от натуги глазами я запечатлел его грустное лицо, — Прости, что не сумел уберечь тебя…
Противно проскрипев горлом в последний раз, я уронил голову и …. (Дальше ничего не помню, потому, как вырубился напрочь.)
— … Ах-р-р… — это снова я прихожу в сознание. Не так то просто погубить охотника за бабочками. И не из таких переделок выкручивался. Сейчас еще раз попытаюсь вздохнуть нормально, а то в груди для слов прочности не хватает, — Ах-р-р.
Полегче пошло. Начать дышать даже после небольшого перерыва достаточно сложно. А если не пользовался воздухом неопределенное количество времени, совсем некрасиво может получиться. Воздух, он же дурной совсем, во все отверстия норовит насосаться. А надо, чтобы исключительно через рот. В крайнем случае через нос.
Интересно, как великие литераторы древней Земли представляли на бумаге дыхание? В библиотеке паПА много книг, но ни в одной из них я не встречал звука вдыхаемого воздуха. Может не умели, а может и просто не хотели. Есть великое множество обозначений звуков выпускаемого воздуха. Это «шшш», «фьють», «Хр-р», «охо-хо», и, даже, извините, «пук». О более звучных, к месту и нет, можно даже и не упоминать. Все и без меня знают.
А вот как будет обозначаться вздох? Я на месте Земного Правительства учредил бы небольшую такую премию за самое лучшее изображение вдыхаемого воздуха. Это же новое слово в галактической литературе. Может и брюликов немного подкинул.
А все-таки приятно, когда воздух наполняет слипшиеся легкие. Ощущаешь некую радость. Словно рождаешься вновь и понимаешь, жизнь, она чертовски привлекательна.
— Дыши, командир, дыши!
Я дышу, Кузьмич. Дышу. Меня теперь ничто не заставит не дышать. Вот спасу куколку и улечу с ней на планету ледяного столба. Воздух там свежий, человечеством не загаженный. Построю домик. И буду жить в нем на берегу очень тихой реки. Рядом с парадной дверью посажу дерево, а под деревом поставлю диван. По вечерам буду сидеть с Ляпушкой и думать о том, что никто нам здесь не нужен. Всех к черным дырам.
Не мысли, а сказка. Но хватит мечтать и размышлять о всякой чепухе. Это никому не интересно, кроме меня самого. Пора окончательно приходить в себя и продолжать нелегкую миссию по спасению куколки от грязных лап захвативших ее.
Открываем глаза? Открываем.
Потолок могли бы и белой краской покрасить. Хотя, где сейчас белую краску найдешь? В галактике как были перебои с белилами, так и остались. Дефицит.
Кузьмич помог мне сесть.
Матрасик на нары то ж не помешал бы. На всем экономят, дети звезд. Чтоб их.
Пол холодный. То ли бетонный, то ли еще какой. Без подогрева. Стены ободранные, фанерой околоченные. Нищета. Ни окон, ни дверей. И народу никого.
— Что за бичевник? — я хрустнул шеей, осматривая невзрачное помещение, размеров небольших и высотой невеликой.
— Бичевник и есть, — Кузьмич присел рядышком на край деревянной кровати и стал бездумно болтать ногами, тупо глядя на пол.
— И давно мы здесь?
— Сутки.
Немногословен Кузьмич. И настроение у него поганое.
— А поподробнее можно?
— А чего поподробнее, — тупость Кузьмичевского взгляда не изменилась. Ученые говорят, что вот при таком упертом взгляде глаза отдыхают, — Приволокли тебя дохлого, бросили, а меня за компанию. Я то собачкой твоей прикинулся. Погавкать пришлось немного. Меня сначала за таракана приняли. Дустом траванули, а мне хоть бы что. Ты ж, командир, знаешь.
Это точно. Кузьмича не берет ни одна отрава. Я его баловства ради и дустом пробовал, и мышьяком и соломкой маковой. Все без толку.
— И кто ж посмел? Что за монстры?
— Если бы, — вздохнул Кузьмич, — Молокососы какие-то. Да не знаю кто такие. Первый раз в жизни видел. Хотя…
Кузьмич изобразил умное лицо, свесил голову набок и на секунду задумался.
— А ведь вру. Видел я одного такого. Ты понимаешь, командир, какая штука получается. Они же, ну те, которые Волчару нашего замочили, похожи на…
Обшарпанная стена, оказавшаяся одной большой дверью отъехала в сторону и в бичевник вошли те, о ком говорил Кузьмич.
С первого взгляда я понял, что мой крылатый друг был прав, говоря о том, что уже встречал одного из представителей этого племени.
Я вспомнил, как совсем недавно, видел в кабинете у паПА нечто похожее. Круглый кусок доисторического окаменевшего хлеба с надкусанным боком.
И вот теперь перед моими глазами стояло несколько, вполне целых, и, даже, местами, с корочкой, круглых булок. У батонов имелись руки. Тоненькие ножки в рифленых ботинках. Глаза неопределенного цвета. Чуть заметные ушные раковины. Маленький нос. И огромный беззубый рот. Сама голова и туловище представляли слитную композицию в виде, как уже отмечалось, шара. Размер более чем нормальный. Стандартный метр в диаметре.
На воображаемом поясе, а может и на воображаемой шее у батонов имелся завязанный красивым узлом красный галстук. Более никакой одежды и прочих телесных органов я не заметил. В руках вошедшие держали ножики.
— Батоны? — не удержался я от восклицания.
Батоны на мою реплику только скривились. Скорее всего им не нравилось это название.
Один из них подошел ко мне вплотную и поднес стиснутый кулак к носу.
— Чуешь, чем пахнет?
Свежевыпеченным хлебом. Так я и сказал.
Шарообразный хлеб шмыгнул носом, понюхал под мышками и пробурчал что-то про закончившийся дезодорант. Потом, уже для меня, добавил:
— Дурак. Кровью твоей пахнет. Будешь вякать без дела, в миг шнобель наизнанку выверну. Понял меня?
— Ага, — с русским у ребят не очень. Как это можно шнобель, нос, то есть, по-нашему, наизнанку вывернуть? Каламбурчик получается.
— Пойдешь с нами, — буханка приставила к моему носу ножик, — Шаг в сторону будем считать попыткой к несознательным действиям. А за это знаешь, что бывает?
Мне ли не знать.
— И собаке своей прикажи, что б пасть не разевала, — Кузьмич при этих словах пару раз по-дурацки тявкнул. Кстати, абсолютно не похоже.
— А куда, если не секрет? — почему человеку хочется чихать в самый неподходящий момент? Вот мне сейчас очень приспичило, а не могу. Ножик больно острый.
— Не секрет, — батон почесал румяную корочку на пузе. Или на подбородке, кому как удобнее, — В лабораторию на обследование.
— Анатомировать будете? — предположил я самое худшее, готовясь при положительном ответе побузить.
— Мы не звери, — ответил батон, убирая, наконец-то, ножик, — Не боись, человек, ничего плохого не сделаем. Идем.
В таком случае еще ничего. Жить можно. Рожи у батонов, собственно, не слишком злобные. Можно сказать, даже, где-то одухотворенные. Мало ли по какой причине они Корабль обстреляли? Меня-то, вытащили. Даже не связали. И Кузьмича, вон, не тронули. Хоть и гавкал.
Мы вышли, как оказалось, из однокомнатного домика и ступили на хорошо заасфальтированную дорожку. По обе ее стороны высился четырехметровый сетчатый забор, оканчивающийся колючей проволокой. За забором располагались лужайки с деревьями и кустиками. Журчали веселые ручейки и зеленела травка.
Среди всего этого рая паслись дикие звери. Одни из них походили на зайцев. Другие, более крупные, на животных из Галактической Красной Книги. Рыжие и серые.
— А я думал, что они все перемерли давно? — не слишком надеясь на ответ, заметил я.
— Они и перемерли, — после моего согласия на добровольное обследование батоны стали добрее и, извините за оборот, мягче, — Мы их выращиваем на генетическом уровне.
— Это как же? — подал голос Кузьмич, но потом вспомнив, что он мой собака, испуганно гавкнул: — Гяв, гяв.
Я ж говорю, по-дурацки лает. Нет опыта, прикинься лучше тараканом.
Но батоны не обратили никакого внимания на говорящую собаку.
— При раскопках нашли янтарь застылый. В янтаре насекомое какое-то сидело. То ли жук навозный, то ли хоботок кровососущий. Точно не скажу, засекречено. Вот из этого насекомого откачали кровь и выделили гены. Да нет, не крокодильи. Зачем нам крокодилы? Вот этих паразитов, что за забором, гены.
Один из паразитов зарычал злобным рыком и всем телом бросился на сетку как раз в том месте, где проходили мы. Паразита серого цвета и с хвостом, похожим на полено, отбросило от забора, словно щепку.
— Под напряжением она, — успокоил нас батон, — Безопасность обеспечена на все сто процентов.
Кузьмич опустился на плечо и мелкими шашками перебазировался к уху.
— Попали же мы, командир. Вот этих самых зверушек я знаю. Тот, который нас сожрать пытался, волк. Помнишь, я рассказывал? Которые любят кушать модно одетых молодых девушек и их больных родственников. А рыжие это лисицы. Про них я ничего не знаю.
Зато я знаю. Читал. Что одни, что другие исчезли с поверхности планеты Земля около тысячи лет назад. Даже чучел в музеях не осталось. Не успели запасти. Мор какой-то прошелся. И всех до одного.
— Ты, командир, сильно не расслабляйся, — Кузьмич прижался потеснее к уху, — Зверушек непонятно для чего разводят. Опять же, не зря нас в отдельный вольер засадили. Не к добру.
Здесь Кузьмич прав. Я пока не чувствовал опасности, но она могла проявить себя в самых непредсказуемых формах. Если, например, у меня хотят взять немного крови на анализы, еще ничего. Доисторических генов во мне не найдут, это точно. А на остальное я не согласен.
— В настоящее время нам удалось создать несколько видов вымерших животных, — продолжал между тем батон, семеня по дорожке ножками в рифленых ботинках, — Четыре подвида, так называемых, первоисточника.
— Это как, — не понял я.
— Очень просто, — батон достал непонятно откуда косточку и сунул ее сквозь сетку. На приманку бросилась целая стая волков и лисиц. Те, которые были похожи на зайцев, не обратили на кость никакого внимания, — Вот посмотрите! Эти двое с ярко выраженной агрессивной окраской. Весьма плотоядны. А тот, который с ушами, больше предпочитает сочную траву. Есть еще и четвертый вид, но в данное время он не доступен. Не любит, знаете ли, показываться для всеобщего обзора. Нелюдимый.
— Тоже травоядный.
— Знаете, нет, — батон радостно удивился, — Мы его все больше медовыми пряниками кормим. Очень любит медовые пряники.
Ну и зоопарк. Взрастили разной гадости, и радуются.
— И зачем вам это? — я обернулся и посмотрел на зверушек, которые провожали нас голодными глазами. Кормят тут, видать, хреново.
— Это великий эксперимент, — гордость так и перла из батона, — Для его завершения нам необходимо создать еще два подвида. Очень сложный материал. Сколько не стараемся, ничего не получается. Может быть с вашей помощью наши дела пойдут лучше.
— И для этого нужно было подбивать мой корабль? — я вспомнил, каким образом батоны заполучили меня и Кузьмича.
— Наука требует жертв, — батон, похоже, даже не чувствует никакой вины. Наверно, сбить корабль для них, как из жука навозного кровь высосать.
— А где сейчас мой корабль. Или, все, что от него осталось?
— Все будет нормально, — неопределенно пообещал батон, — Мы, кстати, пришли. И ничего не бойтесь. Мы ведь вас привезли сюда не только ради нашего великого эксперимента. Эксперимент это так, вторично.
— А что первично? — не нравятся мне недоговоренности.
— Со временем все узнаете. Проходите сюда. Голову пригните, двери низкие. Ой, извините великодушно. Я немного замешкался и забыл. Зато они у нас широкие. Сюда.
Потирая так некстати полученную шишку, я, в полусогнутом положении, проследовал за батоном в просторный зал. По стенам аппаратура расставлена. Все чистенькое, светленькое. Посередине стол стоит, белой простынею накрытый. Со столом рядом тумбочка. На тумбочке клещи, топоры, ножовки по металлу и по дереву, стамески и молоток с гвоздями.
— Присаживайтесь, — батон показал на стол, — Мы вас покидаем. Нет, не надолго. Сейчас вами займутся наши ученые-светочи. А потом, если все будет хорошо, я покажу вам наш парк. Знаете, как мы между собой его называем? Юркин парк. Юрк? Это наш гениальный ученый, который первым сформулировал принципы кровной мести…. Извините, кровной генетики, конечно. А вот, кстати, и наш великий Юрк.
Батон, густо покраснел, словно его только что вытащили из микроволнового разогревателя и поспешно удалился.
— Тебе не показалось странным? — Кузьмич задумчиво провожал взглядом быстро удаляющийся батон. Я сразу понял, о чем хотел сказать бабочек. Слова о кровной мести. Это не простая оговорка. Что-то здесь не так.
Я повернулся в сторону великого Юрка, который приближался к нам неторопливой, чуть шаркающей походкой. На первый взгляд его внешний вид ничем не отличался от наружности батона. Те же самые круглые формы. Тот же красный галстук на подбородке-поясе. Разве что корка у Юрка была слегка зачерствелая, местами покрытая мохнатой белой изморозью плесени.
Сопровождали Юрка два охранника-батона с ножиками в обеих руках и с третьим тесаком в беззубом рту. Взгляды у них были черствые и не внушали никакого доверия.
— Здравствуйте, — Юрк, не глядя в глаза, поздоровался и взгромоздился на широкий ящик. Как он умудрялся сохранять равновесие, соприкасаясь со стулом только одной точкой тела, для меня оставалось загадкой.
— Привет, — ответил я. Кузьмич, желая показать, что он вполне воспитанная собака, кивнул головой.
— Что же, вы, батенька, стоите? Присаживайтесь на свое место, — Юрк погладил белую простыню.
Делать нечего. Пришлось запрыгнуть на стол. И то верно. В ногах правды нет. Сидеть не стоять. Правда, несколько смущает тумбочка со слесарными принадлежностями.
Юрк поставил локти на край стола и положил голову-туловище на ладошки.
— Вы, наверно, хотите узнать, для чего мы вас поймали и привезли сюда? Несомненно вы также спросите, кто мы и что мы? Можете просто кивнуть, тратить драгоценные слова совершенно не нужно.
Я кивнул. Мне было просто жутко интересно узнать все то, о чем только что сказал Юрк.
— Хорошо. Пока мои ассистенты готовят все необходимые инструменты, я поведаю вам все, что в моих силах.
Ассистенты, батоны, которых я вначале принял за охранников, перешли к тумбочке и стали старательно раскладывать слесарно-плотничный инструмент, предварительно каждый из них протирая чистой тряпочкой. Похвальная аккуратность.
— История нашей расы насчитывает многие миллионы и миллионы лет. Произведенные раскопки указывают на то, что первые ростки нашего общества появились в те времена, когда даже звезды не имели насиженных мест и метались по вселенной в поисках постоянного пристанища.
Один из ассистентов задумчиво посмотрел на меня и стал напильником натачивать зубья двуручной пилы.
— Несомненно также и то, что нам известен первый прародитель нашей расы. Согласно старинным преданиям его звали Кол О,Бок. Специалисты считают, что данное имя указывает на то, что наш далекий прародитель имел недюжию силу и ломал о свое тело колья, бревна, не говоря уже о сваях. К великому сожалению история не сохранила нам святых мощей нашего великого прародителя. Вы улавливаете смысл, уважаемый?
Я угукнул. Улавливаю. И даже больше, чем может показаться на первый взгляд. Интересно, что бы сказал паПА, если бы узнал, что у него в сейфе лежат священные мощи прародителя Кол О,Бока.
— Вы, стало быть, колободчане? — поинтересовался я. Это ведь естественно. На Земле земляне. На Марсе марсиане. А здесь, стало быть, колободчане.
— Здесь вы, молодой человек, ошибаетесь. Мы не имеем права называться именем прародителя. Условности, знаете ли, предрассудки. Мы раса, которая называет себя тимуровцами.
Юрк поправил на шее-талии красный галстук и почему-то вскинул согнутую руку к макушке. Его ассистенты, отложив в сторону инструменты повторила его жест.
— Наше предназначение служить добру, — Юрк пригладил топырящуюся плесень, — Помогать ближнему и прежде всего самим себе.
— Мой корабль…, — ну надо же узнать зачем пустили на дно Вселенский Очень Линейный Корабль.
— Это было необходимо, — слишком кротко ответил Юрк, — Мы действовали исключительно в ваших интересах.
— Вот как? — терять любимый корабль никогда не было моей мечтой.
— Именно. Вы потеряли одну вещь, и мы хотели вам ее вернуть. Мы же тимуровцы, самая честная раса во вселенной. Но на все запросы наших звездных кренделей вы не отвечали. Пришлось открыть предупредительный огонь.
— Подождите, подождите, — мысли о корабле мгновенно отошли на второй план, — Вы сказали, что я что-то потерял? Неужели это…
— Абсолютно верно. Это вполне живой человек. Весьма симпатичный, на наш взгляд. И что самое интересное, совершенно нам не нужный. Внешний вид, правда, несколько не соответствует вашему, но думаю различные пластические операции помогут придать этому вполне сносные черты.
Я уже готов был упасть в обморок, а еще лучше расцеловать в плесневелую макушку самого Юрка. Неужели я нашел свою куколку. Так неожиданно. Просто не вериться. Это чудо, необыкновенное чудо.
— Где же она, — я соскочил со стола, — Приведите ее!
Юрк слегка задумался.
— Странно, — наконец, сказал он, — Мы почему-то думали, что этот человек мужского пола.
— Да ее все путают, — я вертел головой по сторонам, радостный от перевозбуждения. Или возбужденный от радости. Для меня это одно и тоже, — Она, знаете, как по морде может вдарить? Лучше любого мужика.
— Да?? — Юрк похлопал глазами, — Что ж. Даже наука может ошибаться. Любезный, провидите этого… эту женщину.
Ассистент, который натачивал на круге топор, проследовал через лабораторию и скрылся за дверью. Прошло несколько томительных минут, в течение которых я то вскакивал со стола, то вновь присаживался. Юрк в это время монотонно рассказывал о многочисленных добрых поступках, совершенных тимуровцами в различные исторические эпохи. По большей части это было сшибание инопланетных звездолетов, оказавшихся слишком далеко от дома.
В дверь просунулась голова ассистента вместе с остальным телом.
— Заводи, любезный, — махнул рукой Юрк.
Ассистент посторонился, пропуская вперед то, что привел с собой.
Если кто-то думает, что перед моими глазами стояла целая и невредимая Ляпушка, тот глубоко и обидно ошибается.
Покачиваясь на широко расставленных ногах, с прозрачной канистрой, наполненной, наверняка, коньяком, с многочисленными дырками от пуль, снарядов и зарядов, стоял бармен собственной персоной.
Я застонал, закрывая глаза, что бы не видеть это несчастье. Я так и знал, что Волчара, гаденыш, наврал про перенос во времени. А я купился! Поверил! В широкополую шляпу и лошадь. Дурак. Но бармен тоже хорош. Тебе голову напрочь отстрелили? Отстрелили. Ну и помирай себе потихонечку. Так нет. Шляется по свету и тьме, расы целые беспокоит.
— Это не мое, — заявил со всей серьезностью я, — Мой повыше был и курил постоянно.
— Ну и ладно, — легко согласился Юрк, — Если не ваш, найдем других хозяев. А пока он побудет у нас и мы узнаем, почему он так долго существует?
— Проспиртован, — авторитетно заявил я, даже не подозревая, что через несколько лет великий ученый Юрк откроет секрет долголетия для своей нации. Проспиртованный батон, оказывается, будет жить в два, а в то и в три раза больше, чем обычно. А если его еще и одеть в пластиковый антибактериальный скафандр, то жизнь увеличится несоразмерно.
Но все это будет через несколько лет. А сейчас Юрк даже не придал моему предположению должного внимания.
— Так, значит, я могу быт свободен? — предположил я, — Найденная вами фигура не является моей, следовательно, вы зря подбили мой корабль, и…
— Давай вот без этого, — перешел на более легкую форму обращения Юрк, и подал знак свои ассистентам. Пока те скручивали мне руки и тщательно уклонялись от укусов, он тщательно протер руки маслом подсолнечным и просушил их, размахивая по сторонам.
— Сволочи, — по причине абсолютной округлости ассистентов, мои руки скользили по их телам, не имея возможности за что-нибудь зацепиться и произвести контрприем из арсенала охотника за бабочками. Кузьмич, честь и хвала героям, перестал гавкать и самоотверженно врезался со всего маху в батоны, пытаясь сбить их с ног. Но разве такую махину свалишь? Ассистенты Кузьмича даже не замечали.
— Крутите сильнее, — посоветовал Юрк батонам, — А то этот индивидуум начнет требовать компенсацию за свой металлолом. Того и гляди побежит жаловаться, что с ним обошлись грубо и не по правилам. Да врежьте ему пониже пояса. У них там шоковый центр. Вот так, это по-нашему. По тимуровски.
Перенести боль в шоковом центре способен не каждый. Тем более я, урод, у которого не было ни одного искусственного органа. Уговаривал паПА в свое время поставить металлокерамику, да я, дурак, не согласился.
— Собаку привяжите к ножке, — приказал Юрк, когда со мной было покончено и я, позорнее времени не помню, лежал распластанный на белой простыне со связанными руками и ногами.
Кузьмича отловили при помощи обыкновенного сачка и привязали туда, куда поступило распоряжение. К ножке стола. А чтобы Кузьмич не шибко тявкал, заклеили рот супер клейкой лентой.
— Вот теперь мы с тобой поговорим на более близком расстоянии, — Юрк пододвинулся поближе к столу.
— Пилить будешь, — скосил я глаза на двуручную пилу. Кричать и дергаться со связанными конечностями много ума не требует. А вот разобраться что к чему и по возможности подготовиться, совершенно необходимо.
— Ты все увидишь сам. И поймешь, если не совсем отупел в космосе. Подайте-ка мне клещи.
— А зачем вам этот ужасный инструмент? — безмятежно поинтересовался я, наблюдая, как Юрк проверяет на специальной установке момент отворачивания, откусывания и выдергивания. Все датчики указывали на то, что параметры у клещей согласно требований стандарта.
— Перед тем, как заняться исследованиями, я позволю еще немного рассказать о нашем обществе, — щелкая перед моим лицом, задумчиво произнес Юрк, — Иначе ты, человек, не поймешь всю торжественность своего предназначения.
— А может, отпустите, пока не начали, — я стал немного паниковать, что, впрочем, не слишком характерно для моего выдержанного характера охотника за бабочками.
— Не отпустим. Любезные, приготовьте мыло и стробоскоп, — ассистенты умчались за мылом и этим… копом, — Дело в том, что мы вот уже много лет ищем шестой элемент.
— Шестой элемент?
— Именно. Без него наша цивилизация может погибнуть. Я объясню. Объяснять, наш девиз. Согласно древним преданиям наш прародитель был уничтожен шестью силами. Шесть темных сил были причастны к его гибели. Пять из них мы нашли и они готовы в любой момент послужить нам для высшего назначения.
Я тихо заскулил, но Юрк не обратил на писк внимания.
— Шесть элементов. Шесть сил. Даже представить страшно, как много мы сделали, чтобы найти их. Три элемента ты, человек, кажется, уже мог видеть. Это длинноухий элемент, рыжий элемент, серый элемент. Четвертый ты не видел, но слышал. Его мы нашли совсем недавно. Сбили корабль, обыскали и, к нашему великому удивлению, обнаружили то, что уже отчаялись разыскать. Может быть я тебя с ним познакомлю. В чем-то, вы, несомненно, похожи.
— А пятый? — мне стало интересно, чем все это закончится.
— Пятый? Пятый, собственно, не элемент, а конструкция. Это слишком сложно, ты не поймешь. Если в общих чертах только… Напоминает небольшой домик из прямоугольных кирпичей с высокой температурной средой внутри. Именно в этой конструкции, по преданию, зародилась жизнь нашего прародителя.
Пришли ассистенты. Принесли мыло и прочее с труднопроизносимым названием.
Юрк понюхал маленьким носом мыло и остался доволен.
— Хозяйственное! Противобактериальное. С содой и клубничным ароматом. Дерьма не держим, — и обращаясь ко мне, — Нравиться клубничное?
Мне было все равно, земляничное, гвоздичное. Да хоть и из того, чего здесь не держат. Меня другое в данный момент интересует.
— Юркаша, ты не отвлекайся. Про шестой элемент забыл рассказать. И каким таким боком я к этим элементам отношусь?
— Тогда пусть останется земляничное, — Юрк аккуратно положил мыло на мой живот, — А что касается шестого элемента… Шестой элемент самый главный.
— Согласно старинным преданиям… ну… — поторопил я Юрка. Ассистенты уже тащили к столу здоровенную, сверкающую трубу, которая, я даже боялся себе в этом признаться, называлась стробоскопом. Хм, когда припрет сразу название вспоминается.
— Согласно преданиям шестой элемент являлся заказчиком зверской расправы над нашим прародителем Кол О,Боком. И шестой элемент, по нашему мнению, это ты. Вот такая грустная история. Начинаем любезные. Клиент услышал все, что хотел. Пора приступать.
Если бы я не был таким честным, то, несомненно, в этом месте написал бы, что, мол, я поднатужился, поднапружился, порвал веревки и перевешал всех потомков Кол О, Бока. И тогда бы мне пришлось описывать все то, через что мне пришлось пройти.
Но я всегда являлся самым честным охотником за бабочками и привык выкладывать всю правду. Какой бы она не была позорной и отвратительной.
То, что сделали со мной, я знаю, будет сниться мне по ночам еще долгие годы. То, что сделали со мной слишком бесчеловечно и противоестественно. Это было ужасно.
Юрк клещами разжал мне рот, а ассистенты, вложили туда притащенную блестящую трубу. Потом навалились всей своей массой на концы трубы, не давая мне ее выплюнуть. Потом, по команде Юрка, ассистенты мгновенно откинули трубу в сторону, а вместо ее запихали в рот кусок земляничного мыла.
Я по инерции стиснул зубы, практически насквозь прокусив кусок. Но сделать мне это не позволили, вернув на место трубу.
Юрк извлек обслюнявленное хозяйственное земляничное, обтер его и посмотрел на свет.
— Превосходный оттиск. Просто великолепный. У тебя что, одного зуба не хватает?
Я замычал, страшно ворочая глазными яблоками. То, что я хотел сказать не важно. Любой может представить себя на моем месте.
— А на восьмом зубе начинается кариес. И скрежетать зубами поменьше надо. Эх вы, люди! Такое богатство вам досталось, а вы не бережете. Вот если бы у нас…, — Юрк беззвучно пощелкал беззубым ртом, — Освободите его, любезные. Но не развязывайте.
Ассистенты вынули трубу и отошли в сторонку. И правильно сделали. Я отплевывался от земляничного минут пять. И долго, и далеко.
— Попросили бы, сам надкусил. Зачем связывать надо было? — ворочая языком, проверяя, не осталось ли где земляничного вкуса, спросил я Юрка, который продолжал любоваться слепком.
— Неужто? — удивился Юрок, — Может быть, но так надежнее. Со злости всегда надежнее получается. Сейчас мы его сверим с исходным отпечатком, и тогда решим наши дальнейшие шаги.
— Что за исходный еще?
— У нас нет всех мощей нашего прародителя Кол О,Бока. Но небольшой фрагмент все же сохранился. Это кусок тела с отпечатками зубов заказчика.
— Вы хотите сказать…
— Совершенно верно. Если они окажутся идентичны с вашими, то наши поиски завершены. А это значит, что вскоре свершиться знамение. Я сейчас. Любезные, присмотрите за ним.
Юрк удалился, шаркая ножками, а я остался лежать связанным столе, в компании двух ассистентов. Вроде бы ничего, но слишком молчаливые они оказались. И нервными. Один сразу же ухватился за наточенный топор, а второй взял шило.
Поэтому я не стал делать попытки к освобождению, полагая, что работа у батонов и так нервная и мои действия могут привести к окончательному психическому срыву. Лучше подождать великого ученого. В конце концов только самое тупое существо во всей Великой Галактике не знает, что отпечатки зубов строго индивидуальны. Как и отпечатки пальцев. Как и радужная оболочка глаз. Как и спектральный анализ выпускаемых газов. Взрывающихся звезд, конечно, чего же еще.
Придет, вот, Юрк и скажет, просим мы у тебя, человек прощения. Ошибочка вышла. Прими наши самые огромные извинения. Тебе за причиненный ущерб новый космический корабль, крендель по-ихнему. А собачке твоей суповой набор искусственных косточек.
Двери распахнулись, и на пороге появился сияющий, как свежеиспеченный блин, Юрк. Он держал в одной руке кусок мыла с моими отпечатками зубов, а во второй целый рулон перфокарт.
Он подбежал к столу и попытался меня расцеловать. Но не получилось. Помешал живот, совмещенный с шеей и головой.
— Мы сделали это, — возбужденно зашептал Юрк, показывая мне перфокарты.
— Не сошлось? — еще была, была маленькая надежда. Но радостное лицо во се тело подсказало, мне ничего не светит.
— Сошлось, еще как сошлось. Вероятность ошибки, ты только вслушайся в эти цифры, человек, вероятность ошибки составляет всего одну ста миллионную процента.
— Ну что ж, — вздохнул я, — Отсутствие результата тоже результат. Раз не пригодился вам, то пойду я. Меня и так заждались.
— Ты наверно меня не понял, — Юрк стал серьезен, — Мы нашли шестой элемент. Понимаешь? Ты не виноват, что все сошлось. Скорее всего именно твой прародитель, если так можно выразиться, был заказчиком.
— Потомок за прародителя не отвечает, — сделал я слабую попытку восстановить истину. Но разве можно добиться справедливости, лежа голышом на столе, покрытой белой простынею.
— Хватит болтовни, — перебил меня Юрк, — Наша цивилизация слишком долго ждала этого дня. Уже оповещены все средства массовой информации. Нация в ожидании действа. Поднимите его и тащите в зал Возрождения.
— А это еще что такое? — успел спросить я, уже находясь на руках ассистентов.
Но ничего не ответил Юрк. Он уже углубился в изучении перфокарт, все еще не веря в привалившее счастье.
Я хоть и маленький, но тяжелый. Бедняги ассистенты сдохли через десять шагов. Но они были умными ассистентами. Сбросили меня на пол, ухватились за ноги и потащили, не слишком заботясь о состоянии моего затылка. Главное, чтобы челюсть осталась целой, а все остальное роли не играет.
Когда волокли по ровной поверхности, еще ничего. Так, в затылке шуршит только. А вот ступени совсем иное дело. Язык раза два прикусил. И что обидно, до крови прикусил, чего со мной еще ни разу в жизни не случалось.
Перед залом Возрождения, как я понял, меня все же подняли на ноги. Может у них считалось неприличным входить в помещение с низко опущенной головой, а может и наоборот, с высоко задранными ногами. Их же, батонов, никто не поймет. Так или иначе, ассистенты подхватили меня под мышки и мы все трое ввалились в требуемое место.
Я бывал на различных планетах, и видел немало красивейших мест. Но зал Возрождения даже на меня произвел впечатление.
В центре зала сооружение о котором, без всякого сомнения, упоминал Юрк. Кирпичная конструкция, покрытая белым пластиком. В этой штуковине сбоку имелось отверстие, куда во время нашего с ассистентами появления, посторонний батон накладывал сухие напалмовые брикеты. На верху конструкции круглая труба, уходящая высоко в потолок и скрывающаяся там.
Далее.
Зал Возрождения представлял собой строгий пятиугольник, из пяти стен которого над конструкцией с трубой нависали импровизированные языки. Все разного цвета. Белый, рыжий, серый, коричневый и желтенький в красную полосочку.
Их предназначение стало мне понятным сразу же после того, как на трех первых языках я заметил привязанных животных. Длинноухого, Рыжего и Серого. Бедняг давно хватил старый друг всех испуганных Кондрат и они безучастно взирали с высоты на простирающуюся под ними суету.
Подоспел Юрк. Он важно раскланивался другим батонам, которые постепенно наполняли зал. Все отмахивал рукой, и ему также отвечали. Замечено, кстати, что у диких народов всегда нетрадиционное приветствие.
— Это зал славы, — сказал мне он, потрепав за подбородок, — Мое имя просвистит на всю галактику. Вся нация будет рукоплескать мне на субботних показах. Прелестно. Да! Я же не познакомил тебя с четвертым элементом. Мы только что выловили его в самых густых кустах парка. Разреши представить, наш четвертый элемент.
Я повернул голову и остолбенел.
К лестнице ведущей на четвертый, коричневый язык, тащили слабо упирающегося Министра Культуры Земного Содружества товарища Медведева.
— Мама родная… Это ж…
— Знаком? — Юрк стаскивал с пояса-шеи красный галстук, готовясь напялить на себя белый халат. Бумажный кулек с прорезями для рук и ног.
— И это четвертый элемент? — я еще мог представить себя в качестве одной из частей дикого эксперимента, но Министра!? — Вы тут совсем сдурели. Это ж живой человек!
— Ты о себе беспокойся. Человек, понимаешь! А когда нашего прародителя жизни лишали, забыли об этом звании? Наверняка ведь считаете, что человек, по-вашему, звучит гордо? А у нас, у тимуровцев, совсем все наоборот. Тертый калач, вот что гордо звучит.
— Я хочу с ним поговорить, — как можно более твердо заявил я. Юрк взглянул на настенные часы в виде бублика, и кивнул головой.
— Поговори, коль охота. Время есть.
Выразительно взглянув на собирающихся мне помочь ассистентов, я запрыгал в сторону Министра Медведева. Пару раз, запутавшись в валяющихся на полу кабелях я падал, вызывая непонятный истерический смех среди представителей нации батонов. Чего, чего, а падать шарообразные булки не умели. Куда ни шлепнись, везде пятая точка.
Когда Министр Культуры заметил, что к нему, подпрыгивая, приближаюсь я, он чуть в обморок не свалился. Увидеть знакомое лицо, хоть и не имеющее полного гражданского статуса, в этом аду, наверно, что-то значит. Министр открыл рот, и завопил на весь зал Возрождения:
— Родной! Ты! Здесь! А где спасатели? Где героический космический флот Земли? Где дежурная рота прапорщиков с огнеметами? Где моя личная секретарша?
По опыту зная, что у людей в такие минуты просыпается длительное шоковое состояние, я, подпрыгов как можно ближе к Министру, изо всех сил боднул его головой в толстый и мягкий живот. Жаль, до подбородка не достал, поэффективнее бы было. Ну и так сойдет.
Министр прекратил орать, по причине сбившегося дыхания, любезно предоставив мне вставить пару фраз.
— Спасателей нет. Где Земной космический флот не имею понятия. Прапорщиков с огнеметами, насколько мне известно, запретили специальной конвенцией, как оружие массового уничтожения. А секретарша симпатичная?
Министр перевел дыхание, повертел головой, убеждаясь, что кроме урода вокруг из землян никого нет и только тогда понял, что все его вопросы напрасны. На глазах появились слезы, он прижал меня к своей груди и стал гладить по голове.
Давно заметил, что некоторые люди могут без всякого стеснения нарушать законы Великой Галактики и плевать на возможность попасть в поселенцы в особо нестандартных ситуациях. При нормальных обстоятельствах Министр бы на меня даже не взглянул. А тут, видишь ли, любовь к ближнему взыграла.
— Да отпустите вы меня, — отпихнулся я от теплого живота, — Не для того я двадцать метров прыгал. Ну же!
Министр всхлипнул, но отстранился.
— Как вы сюда попали, Министр? Чего дома не сиделось? С прапорщиками и секретаршами.
Министр тяжело вздохнул, показывая всю трагичность ситуации и быстренько рассказал, как было дело.
Летел на собственной яхте на жаркие пляжные комплексы Андромеды-два. (Дерьмо там, а не пляжи. Зато нет сухого табачного закона. Кури сколько влезет, хоть на толчке, хоть у центрального фонтана.) Естественно, жене сказал, что за картошкой на дачу. Летел он летел, значит, вдруг сверху ослепительный луч света. Все приборы вырубило одним махом. Министр давай яхту заводить по-новому. Дыр, дыр. Дыр-дыр. Ничего не выходит. Только вольфрамовые аккумуляторы посадил. (Дурень, надо было попробовать инерцией воспользоваться. Завелось бы корыто с пол-оборота).
Убедившись, что яхта мертва, Министр выбрасывает в открытый космос спасательные буи с радиопередатчиками. Потом бросается выяснять, что же все-таки случилось?
И тут появляются потомки Кол О,Бока собственной персоной. В зеленых пленочных скафандрах. Сердце у Министра слабенькое и он падает в обморок.
Спустя какое-то время, Министр ни хрена не помнит, очнулся в кустах малины. Первая мысль, конечно, о спасении. Но не тут то было. Рядом стоят существа, напоминающие хлебобулочные изделия и суют ему в рот пряники. Делать нечего, пришлось скушать все двадцать пять килограмм. Жить-то хочется. Хлебобулочные изделия возрадовались и удалились, оставив его на подножьем малиновом корму. Как жив остался, до сих пор не знает.
Заканчивался рассказ Министра тем, что не далее как час назад его, задерганного и умирающего от пере кормления медовыми пряниками, выловили и притащили сюда.
— И что они собираются делать со мной, я не знаю, — закончил свой коротенький рассказ Министр Медведев и вопросительно взглянул на меня.
Всего, конечно, я не знал, но был уверен, что ничего хорошего с ним не случится. Об этом я и доходчиво сообщил Министру.
Министра мое сообщение расстроило чрезвычайно жутко. Губы у него задрожали, а в глазах вновь появилась влага. От всего этого и у меня в носу защипало. Когда один помираешь, легче. А если вдвоем и более, то хочется всегда показать, что тебе гораздо хуже, чем всем остальным.
— И никаких шансов? — прошептал Министр.
Я пожал плечами.
Может шанс и был, не знаю. Тимуровцы могли использовать нас каким угодно образом.
— Надо отсюда драпать немедленно, — Министр заговорщицки подмигнул, — Ты сможешь это организовать?
Я чуть не рассмеялся. Ну дает дядя! Я тут спеленатый, как кукла, весь веревками обмотанный, и должен что-то организовывать.
— Почему вы думаете, что я могу что-то для вас сделать? А? — чем выше начальство, тем больше оно верит в своей народ.
— Но ведь ты же охотник за бабочками, — Министр сделал удивленные глаза, — В свое время я собрал о тебе некоторые сведения, для личного пользования, конечно. Ты же, урод, выходил сухим из всех смертельных ситуаций.
— А вот про урода не надо, — обиделся я, — Мы сейчас все уроды. Не взирая на рост, массу и другие отличительные признаки. Взяли тоже моду, как что, так урод. А по поводу всего остального… Шпионили значит? Да, ладно. От меня не убудет. А спасти вас я, наверно, вряд ли смогу. Разве чудо какое.
— Вот, вот, — Министр мгновенно схватился за эту ниточку, — Сделай, пожалуйста, чудо. Спаси меня. Ну, и себя, конечно, тоже. И тогда озолочу.
— Двадцать пять миллионов брюликов плюс налоги, — а вдруг какая заковырка получиться? Может и не собираются нас бублики жизни лишать? Промурыжат, да на волю отпустят. Тогда и счет можно предъявить.
Министр был согласен на все. Даже на немедленное подписание чека. От ничего не стоящей в настоящее время бумажки я отказался. Взял простое министерское обещание. Ведь всем известно, что крепче клятвы Министра во всей вселенной ничего нет.
— И как ты собираешься меня спасать? — спросил Министр, буквально на глазах приходя в себя. Вот что значит вера в надежного человека.
— Не знаю. Пока не знаю, — лицо Министра погрустнело, и я немного скорректировал ответ, — Но есть небольшие задумки. Вы же знаете, что в нашем деле, деле охотников за бабочками, даже небольшие задумки могут привести к весьма неожиданным последствиям. Есть план. Понятно?
Министр важно закивал. Уж кто-кто, а он знал, что такое плановое ведение хозяйства.
— Долго еще? — это Юрк. Надоело стоять в одиночестве. Кстати, вот у него и поинтересуемся, что там с нами собираются делать.
— Юраша, а вот это самое действо, — я показал подбородком на разноцветные языки, — Оно не слишком больно?
Главный ученый нации оттопырил нижнюю губу и критически осмотрел нас с Министром.
— Если выдержите двадцати тысячный пончиковый разряд, что в принципе невозможно, то может быть немного больно. Впрочем, можете во время Возрождения кричать. Говорят, что это иногда помогает. Сам я не пробовал. А что это с четвертым элементом?
Четвертый элемент в обличии Министра Культуры Земного Содружества медленно валился на пол. Напоминание о двадцати тысячном пончиковом разряде его доконало. Меня тоже. Но я не подал виду.
— И как это будет выглядеть? — в любой информации тренированный мозг способен отыскать слабое место. И сейчас, своими вопросами, я пытался получить как можно больше слабых мест.
Юрк побарабанил пальцами по пузу с заплесневелой корочкой, но решил, что разглашение интересующей меня информации не является государственной тайной и выложил все, что знал.
— Пончиковый разряд, накопленный нами за пятьдесят лет, вылетит вон оттуда, — Юрк показал на острый стержень в потолке зала Возрождения, — Он пронзит своим инерционным потоком четыре составляющие, чтобы пройдя через них и, сгенерировав высокочастотные генные колебания, устремиться к пятому элементу. То есть заказчику.
— Ко мне, — понимающе кивнул я.
— Вы неплохо соображаете для человеческого представителя. В другое бы время я с удовольствием бы с вами поработал поплотнее.
— Да чего уж там, — смутился я, — А то, что мы люди весьма сообразительны, это точно подмечено. Смогли же вашего прародителя Кол О, Попу замочить.
— Кол О, Боку, — чуть нахмурившись, поправил меня Юрк.
А не хрен сомневаться в умственных качествах человечества.
— Вы к технической стороне поближе, — напомнил я, — Мы остановились на том, что луч ваш устремиться к пятому элементу. А дальше?
— Расплавив пятый элемент до атомных составляющих, — в этом месте у меня нервно задергались все атомные составляющие, — пучок разряда попадет в энергетический уловитель аппарата для Возрождения и воспламенит находящиеся там напалмовые брикеты. В результате горения данного вида топлива внутри аппарата создастся высокая температура и начнется сам процесс Восстановления прародителя.
— Из чего?
— Протеиновая масса, разработанная нашими генетиками уже находиться в заранее подготовленных формах аппарата. Не хвастаюсь, но хочу отметить, что процентное содержание протеиновой постоянной к гидромассе выверено безупречно. Содержание содового составляющего три процента. Дрожжевые консерванты десять процентов. Глюкоза…
— Подождите, — остановил я Юрка, который ударился в цифры, ничего для меня не значащие, — Вы хотите сказать, что пять элементов вам нужны для того, чтобы зажечь в этой чертовой конструкции простой огонь?
Юрк изумленно похлопал меня по плечу.
— Превосходно! С вашим умом только теории относительности открывать.
— Относительность подождет, — до меня дошла наконец вся элементарность процедуры восстановления, — Если вам нужен простой огонь, то почему бы ни воспользоваться … я не знаю… спичками. А хотите, я разожгу костер исключительно с помощью двух палочек?
Юрк задумался, изучая меня пытливым взглядом.
— В этом что-то, несомненно, есть, молодой человек. Мы, члены ученого совета, как-то не рассматривали данную возможность. Интересно, интересно. Спички, говорите? И брикеты загорятся? Вы уверены, коллега?
— Ха! Вы еще спрашиваете, — свобода присела рядом и во все зенки наблюдала за нами, — Устрою самый настоящий тимуровский костер. И батон ваш прародительский восстановится за милую душу.
Юрк почесал затылок с правой стороны. Хотя, может он почесал и поясницу, но все с той же правой стороны.
— Создание высоких температур без использование разрядов высокой плотности, — забормотал он, — Восстановление с минимальными затратами. За это можно получить Сдобовскую премию.
— Половину мне, — вставил я, мысленно приплюсовывая энную сумму к двадцати пяти миллионам Министра.
Наверно, не стоило мне заводить разговор об этой половине. Глазки Юрка забегали, он весь покрылся коричневыми пупырями и с него стали падать на пол целые хлопья белой плесени. Сгниет, а премией делиться не станет.
— Ну вот что, коллега, — Юрк весь собрался, стал серьезным и деловым, — Ваше предложение заслуживает всевозможных похвал, но боюсь, что в настоящее время наша великая нация не сможет им воспользоваться. Вы должны понимать, что отпущенные нам средства использованы. Энергия накоплена, элементы собраны. С вашими идеями нужно еще поработать. А это долгие годы исследований и разработок. А сейчас, будьте любезны, займите свое место. Я и так уделил вам слишком много внимания, коллега.
Вот она, консервативность в полном ее проявлении. Такую идею батон заплесневелый губит. Песню, а не идею. И далась мне эта половина премии.
Ко мне подвалили два ассистента и потащили желто-красному языку. Но я успел кинуть в спину Юрка презрительные слова о душителях научных открытий, о ретроградстве, консервации, конфронтации, консерватизме, консерватории и о киндер-сюрпризах. Юрк умный батон, сам поймет, что предназначалось именно ему, а что, всей остальной нации.
Привязав меня в вертикальном положении к языку, ассистенты быстро покинули опасное место, оставив меня одного. Относительно одного, конечно. Со своего места я отчетливо видел остальных четверых товарищей по несчастью, включая Министра. Если первые три элемента находились в устойчивой ступоре, то Медведев громко требовал вызвать к себе адвоката, представителя межзвездного Красного Креста и секретаршу с чашечкой хорошего, крепкого кофе.
Сейчас, разбежался. Где ему здесь найдут хорошее кофе? Фантаст хренов.
— Через минуту начинаем отсчет! — Юрк говорил в микрофон хорошо поставленным голосом, — Всему обслуживающему персоналу покинуть опасную зону. Повторяю для плохо слышащих. Покинуть опасную зону.
Предупреждение ко мне не относилось, поэтому я даже дергаться не стал.
Сновавшие взад вперед многочисленные ассистенты и сам Юрк торопливо выкатились из зала Возрождения. Створки захлопнулись со страшных грохотом, отрезая их от опасной зоны.
Через полминуты они появились на втором этаже зала Возрождения, в специальной комнате, огороженной от нас толстым стеклом. Я видел, как Юрк напялил на глаза черные, во всю ширину тела, очки, постучал по микрофону и сказал:
— Протеиновая масса на исходные позиции!
В полу распахнулся люк, и из него выехал на резиновых гусеницах робот доисторической сборки. В железных лапах он держал голубую кастрюлю, в которой клокотала и пузырилась светло серая масса. Робот подъехал к аппарату Возрождения и замер.
— Выдвинуть форму! — скомандовал Юрк.
Из аппарата Возрождения, из самого его нутра вылез черный поднос.
— Произвести загрузку формы.
Робот перевернул кастрюлю, вывалил все ее содержимое на поднос, после чего быстренько заскочил обратно в половую дырку и задраил за собой люк. Поднос с протеиновой массой завибрировал, изгибаясь и закручиваясь, потом замер успокаиваясь.
— Поздравляю всех с завершением первого этапа, — радостно возвестил Юрк из своего укрытия.
На подносе лежал аккуратненький круглый мяч, немного испачканный, но в целом даже похожий на тот, что я видел у паПА в кабинете.
— Тридцатисекундная подготовка! — радость Юрка закончилась и он вновь перешел в рабочий режим, — Подключить контакты!
Стержень над головой покраснел до окалины.
— Двадцать секунд до разряда! Охладители на полную мощность!
С потолка стала капать вода.
— Пятнадцать секунд!
Первые три элемента вышли из ступора и завыли. Признаться честно, мне тоже стало немного не по себе. Этот вой… Эта подготовка к разряду… Неприятно.
Элементы выли истошно и с чувством. Больше всех старался длинноухий элемент, похожий на зайцев с планеты ледяных столбов. Со слухом у него, как и у Кузьмича моего, было не очень, и производимый им вой напоминал мне писклявое жужжание сбитого в детстве рогаткой дворецкого.
Министр Культуры в это время, пользуясь тем, что ему оставили свободными руки, достал из карманов ручку, блокнот и быстро-быстро исписывал один листок за другим. Скорее всего изъявляет свою последнюю волю. Завещание, там. Напутствие будущим потомкам. Интересно, а он не забыл про двадцать пять миллионов брюликов? А то ведь все достанется секретарше и прапорщикам с огнеметами, которых запретили специальной конвенцией.
— Десять секунд!
Голос у Юрка напряженный какой-то. Переживает, бедняга. А вдруг не получится? А вдруг не сработает? Второй попытки не будет. Ага! Рубильник ему принесли. Значит сейчас от десяти до единицы считать станет. Ну что ж, пора подумать о том, как профессионально, а главное качественно, спасти жизнь охотника за бабочками. И если получиться попробовать все-таки получить чек у Министра. Десять секунд, большой срок.
— Десять! Семь! Пять! Три!..
Вот ведь дурацкая нация. Все через одно место делает, Даже считать как следует не научилась! Но я то хорош. Охотник за бабочками должен моделировать любые ситуации с непредвиденными факторами. А не сумел. За это и получай разряд по самые подмышки. Жаль, не успел.
— Один! Разря-я-яд!
Высоко, у самого горла, тугой, набухающий кусок распер тело, разрывая его на части.
Жизнь у охотника за бабочками, к сожалению самого охотника за бабочками и к понятной радости бабочек, одна. И бывает порой очень жаль, что проживается она бесконечно непутево….