- Налей мне больше!.. чтобы ему меньше осталось.
Но не успел улыбающийся отец поднять кривыми неловкими пальцами вторую рюмочку, как вдруг его глаза закатились, он обмяк и повалился мимо стола мне на колени. Господи, да что с ним? Разыгрывает?
- Он умер?.. - зарыдала мать. - Умер?..
Я поднял отца на руки - мне помог Дима - мы, роняя задами стулья, перенесли старика в спальню и положили на заправленную кровать. Я схватил его за запястье. Оно было мокрым. А пульс оказался таким частым - как тремоло балалайки - что я испугался. Я не знал, что пульс может быть подобным.
- "Скорую"? - я метнулся к сестре, которая задумчиво сидела в большой комнате возле телефона. - Почему не звонишь?
- У него - пьяный обморок. Очнется часа через три. Если очнется. - И пояснила. - Печень ни к черту. Я даже деньги предлагала - врачи отказались под капельницу класть... Говорят, не дай бог еще умрет...
Мать тихо выла, закрыв глаза рукой. И стыдно ей было за старика, и жалко было его... А я не знал куда деться - ведь это я, приехав наконец-то к родным, спровоцировал всех выпить водки.
Время от времени то Дима, то я мяли руку старика. Пульс терялся, уходил, снова возвращался как трассирующая очередь в темноте...
Так все и просидели допоздна, пока отец не очнулся. - Таня?.. - еле слышно позвал он жену.
Мама метнулась к нему, потом к холодильнику, налила в стакан кефиру и - снова в спальню:
- Миленький, вот... вот...
Он что-то невнятно бормотал, булькал питьем, хныкал. И когда мы поняли - беда миновала - все вспомнили, что так и не поели. И сели ужинать. И мы с Димой хватили по полному стакану водки - "чтобы меньше ему досталось". Впрочем, на меня она подействовала не сильнее воды.
Дима рассказывал, что на их на комбинате каждый день крутятся газетчики, тележурналисты, экологические комиссии, расспрашивают рабочих, измеряют вокруг и ниже по реке радиацию.
- Все стали грамотные...Ну, конечно, она есть... Оружейный плутоний-то мы делали? Не конфетами же боевые ракеты начинять? Но в принципе все тут здоровы... рыба в нашем озере не светится... - Он достал из шкафа прибор величиной с крохотный томик Пушкина, называется "Белла". - Вот, можешь включить... Видишь - пять-шесть микрорентген...
- Перестань, Дмитрий! - резко оборвала его моя сестра. - Сами себя успокаиваем. Он же только... бета-лучи фиксирует... Андрюша, сыграл бы, как когда-то!
- Да ну! - Я пренебрежительно махнул рукой в сторону пустого футляра. - Визгливая штука... пусть папа поспит.
- Да он сам как-то сказал - давно не слышали игру Андрея.
- А!.. - Не могу же я объяснить, что у меня с собой скрипки-то и нет.
- Ну, как хочешь, - обиделась сестра. - А что же таскаешь?
- Чтобы не украли.
- Это правильно, - согласилась мама. - Сейчас сплошная преступность, сплошная... Но у нас тут меньше. Хочешь - переезжай... Я думаю, найдутся желающие обменяться на город...
Я покачал головой.
- Совсем стал чужой... - смотрела на меня исподлобья сестра. - Холодный, как сосулька.
- Как сталактит в пещере. Как змея, - добавил я. Она меня всегда любила... Когда-то, безгрешно обнявшись, спали на сеновале. У нее уже грудки были, как у молодой женщины... Но сегодня - хоть плачь... Как я могу поведать, что со мною творится? И решил, видя встревоженные глаза родных, рассказать о том, да не о том. Если со мной что произойдет, потом вспомнят, поймут...
- Знаете, был такой скрипач в Италии - Джузеппе Тартини. Однажды, это случилось в 1713 году, ему приснилось, что он продал душу дьяволу. И в своих записках пишет: "Зато черт исполнял любое мое желание. Я даже решил дать ему мою скрипку, посмотреть, сумеет ли он сыграть на ней. И вдруг услышал прелестную сонату, исполненную столь искусно, что у меня от восхищения перехватило горло... Я проснулся и схватил инструмент, чтобы попытаться вспомнить, что слышал... Да, сочинение, которое вы теперь знаете под названием "Трели дьявола" - мое лучшее сочинение, но можете ли вы поверить, что оно отличается от того, что я слышал, как сырая земля от сверкающего неба?.." Мама, Лена... - продолжал я. - Дима. Вся наша беда, что в жизни у нас не то что нет Бога - нет даже дьявола! А есть мелкие убивцы, чиновники и менты.
- Это ты к чему? - нахмурилась сестра. - И вообще странно слышать от тебя вульгарные слова. Милиция нужна.
- Нужна, - кивнул я. - А когда Вивальди служил священником... однажды, придумав мелодию, оставил алтарь, ушел в ризницу... и только записав ноты, вернулся. На него донесли инквизиторам, однако те, считая его талантливым музыкантом, то-есть сумасшедшим, просто запретили служить мессу. Но не повесили, не сожгли. Но чтобы власть поняла, что ты достоин считаться сумасшедшим, надо быть очень талантливым. А наш век серенький, как крыса с длинным хвостом...
Мать всхлипнула, тронула меня за руку:
- Ты чем-то заболел?..
- Прости... - я обнял ее. - Нет, нет, меня не обидят... я очень, очень талантливый. И это вы мне дали...
Сестра хмыкнула:
- И хвастунишкой стал. Раньше был скромнее... - И погрозила Диме. - Больше не наливай. И сам не пей, хотя... все твои секреты давно уже проданы американцам начальниками...
Слава богу, начался бессмысленный современный разговор...
Утром я отозвал Лену в сторону, тихо попросил: - Можешь сделать одну вещь?
- Так и знала, не просто приехал... - желчно заключила сестра. - Всю жизнь скрытный, как хорек... Тебе что, канифоли купить? Помню, умолял достать для смычка. Сейчас всего как грязи. Тебе килограмм? - Нет. Мне не канифоли... Мне, Лена, нужен чек... Как будто бы я купил в вашем городе... скрипку.
- Зачем? Ты же свою не на свалке нашел? - Можешь сделать чек на сто сорок семь миллионов старыми? - упрямо наступал я, стараясь улыбаться. - Не пугайся, бумага ни в какие инстанции не пойдет... хочу разыграть приятеля. - Так тебе "липа" нужна? No problem... Я вернулся из закрытого города в свой, прижимая к груди футляр из-под скрипки, словно в нем и вправду покоится драгоценный инструмент. Для весу положил внутрь завернутую в газеты пустую бутыль 0, 75 из-под вина - сделал это в ванной у родных. Если за мной продолжают следить, должны поверить - ездил не зря. Справка лежит в кармане пиджака. Деньги - во внутреннем кармане меховой куртки, которую мне подарила сестра. Хорошая Лена, умная... Я спокоен за своих стариков, коли они живут у нее. Но не подумайте, что я всю жизнь такой равнодушный, бесполезный для них... Раньше со своей зарплаты если не каждый месяц, то через месяц я посылал часть денег матери и сестре с ее детьми, но все мечтал приехать, что называется, на белом коне - лауреатом какого-нибудь венского или парижского конкурса... Но чем далее в жизни, тем становился я ниже ростом в своих глазах, а ведь то, каким тебя видят люди, зависит прежде всего именно от того, каким ты видишь сам себя. Да что объяснять, вы и так поняли: я гибну... Единственное, что я не мог не сделать, - перебросил телеграфом деньги (свои, российские) из Железограда Лии Орловой... Прости, Володя.
На автовокзале никто меня, к великой радости, не встречал - ни Ани не было здесь, ни соглядатаев маминских. Да ведь и автобусов по этому маршруту бегает шесть или семь за день, все не проконтролируешь. Особенно в сумерках - я нарочно приехал под вечер. Юркнул в троллейбус, в Студенческом пересел на 38-й автобус и в лесу, возле больницы, сошел. Теперь надо срочно переложить из хранящегося в ординаторской чемодана скрипку в футляр - и у нас с Наташей с этой секунды появятся свободные большие деньги. И мы сможем исчезнуть из города. Я гибну, но я счастлив... Инфекционный корпус темнеет в глубине двора. Светится окно приемного покоя. Я, оглядываясь, зашел - за столиком сидела в очках, слегка откинувшись, читая книжку, толстая бабка, похожая надменностью лица на старого генерала на пенсии.
- Нина у себя?
- Шастина? - Дежурная очень строго поверх очков глянула на меня. - У ей сегодня отгул.
- Ой, ой! (Я же не знаю, где она живет. Да и не нужна она мне сама - мне нужен мой чемоданчик.) Уважаемая товарищ дежурная, мне бы чемоданчик свой забрать... - Какой ишо чемоданчик? - Чемоданчик... в ординаторской... в шкафчике слева, где халаты висят. - Без врачей никуда не впуш-шу. - Так там одежда моя... скрипка... (Ах, зря я про скрипку!) - Вона же у тебя скрипка... - резонно кивнула бабуля на мой желтый футляр. Идиот. Не так повел разговор. А как надо? Я погладил лоб и щеку. Что же, что сказать? - Мы на ремонт отдавали... - пробормотал я. - Там струна была лопнутая... Сейчас же не те струны, что раньше... - Да-а, нынче многое не то... - И вдруг бабуля смягчилась. Оглядела меня еще раз и, видимо, решила: музыкант не может причинить вреда больнице. - Ну, можешь пройти. Там Юрка, медбрат. Ежли отдаст, забирай... Действительно, в ординаторской перед работающим телевизором на коврике сидел в позе лотоса молодой стриженый наголо человек с блаженной улыбкой, с замкнутыми глазами. - Простите... - обратился я к нему. - Тут где-то чемоданчик мой... наверно, Нина говорила. Заберу?
Продолжая улыбаться, медбрат приоткрыл один глаз.
- Что? Ради бога.
Я сунулся в шкафчик - кажется, туда мы сунули мои вещи. В шкафчике висели два белых халата, на дне валялись старые женские туфли, но чемодана не было. Не было его и под столом, и в углу, за плоской кушеткой. Наверное, унесла домой. Придется идти к Нине, черт ее побери...
- Спирт пьешь? - спросил йог, он снова был с закрытыми глазами. - Есть такое неосознанное желание?
- Нет. Как тут моя сестренка в третьей палате? Пройти можно?
- Такая миленькая? Увы, желтуха. Да и дизентерию подхватила. Пожалей себя. Бедная моя красавица!.. Если загляну - бросится рыдая на шею: "Забери меня отсюда!" А куда я ее заберу?.. Может, на поезд купить билеты, на какой-нибудь проходящий после полуночи? Незаметно отсюда на вокзал, как говорится, под покровом темноты? Но и в железнодорожных кассах ныне спрашивают документы. У Нины поклянчить какое-нибудь старое удостоверение? А как объяснить, зачем оно мне? Разве что выкрасть? Придется так и так идти к ней. Ишь, как в сказке, у царя Кощея... жизнь моя в иголке, иголка в яйце, яйцо в сундуке на горе.
- Вы не помните адреса Нины? - спросил я у парня.
Медбрат на полу открыл оба глаза:
- Здорово. А говоришь, что знаешь ее?