Она молчала.
- Я же тебе рассказывал! Ну, кому струны-то подпилили?.. Вырос больным, перенес корь, туберкулез... - Андрей грянул вступление из первого концерта для скрипки. - Страдал припадками... Но!.. были просвещенные монархи! Сестра Наполеона Элиза полюбила Никколо, помогла... Он же творил со скрипкой, что хотел... играл на одной струне, а на другой умудрялся делать пиччикато... Даже врагов увлекал силой страсти... смычок удлинил... Его стали бояться, говорили: дьявол. Когда умер, духовенство запретило хоронить. Ты меня слышишь? - Андрей пристукнул тростью смычка по струнам. - Слышишь?! - Да, - тихо ответила Наташа, как школьница, сглатывая слюнку. И машинально покосилась на часики. - Не отвлекайся! Все это только потому что гений - это аномалия... а вернее, приближение к богу из мира сирых и пошлых! Его набальзамировали, забросили в госпиталь для прокаженных. Наконец, похоронили... но несколько раз вскрывали, переносили прах... И только через 56 лет упокоили в Парме! Ты слышишь?.. - Андрей утер слезы, в голове у него нарастал шум, чехарда скрипок, флейт, тромбонов, какая бывает, когда оркестранты садятся перед репетицией. - Его знаменитая скрипка Гварнери дель Джезу хранится в музее в Генуе! На ней разрешают играть раз в году самому потрясающему заезжему музыканту... Ты куда смотришь?!
- На тебя... - пригнула голову Наташа, словно боялась - он сейчас ударит ее чемнибудь.
- На нее смотри! А сочинения для скрипки бывают разные: рондо, серенада... соната... гавот, вариации... вокализ... Слушай же! Слушай!.. Вот Массне, из оперы "Таис"... - Он играл ей весь день. Наскоро перекусили. Играл перед сном, разлохматив давно не стриженые волосы, чтобы быть похожим на Паганини или хотя бы на Пушкина - про Пушкина она хоть слышала. Ему хотелось вновь ее растревожить тайной искусства, обольстить, окружить бурей новых, волшебных ощущений. Чтобы еще раз она шепнула: давай уедем сейчас же хоть куда... мне тут ничего не надо... Но она плохо слушала музыку. Он понимал, что смешон, что зря кричит на нее, топает ногами, хотя играет замечательно, как, может быть, никогда не играл... Но насильно и быстро никого не заставишь вникнуть в мир звуков, как не заставишь двоечника понять высшую математику. Тем более что музыкальной гармонией занимались такие гении математики, как Пифагор. Есть даже понятие - строй Пифагора (квинто-квартовый строй ладов). - Вот еще!.. - торопился Андрей. - Я тебе расскажу, чтобы немного отдохнула... Кроме Страдивари скрипки делал еще Гварнери. Его дом был рядом. И говорят, некоторые скрипки даже лучше... А вот некоторые грубые. Только потом узнали - он же в тюрьме сидел, и продолжал их в тюрьме делать... Их так и прозвали: тюремные. Казалось бы, зачем в темнице музыка? И вообще, зачем она? Ты испытываешь наслаждение, когда слышишь ее? Ты понимаешь, что музыка - это... это смелая попытка побороть энтропию, смерть? Наташа угнетенно кивнула. И помолчав, подняв бесстыже-синие глаза, спросила : - Но ты ведь тоже - смелый? Почему же не идем туда? Посмотрим, что он мне оставил. Он вообще-то был человек слова. - И разъяснила. - Если получу какие-то деньги, опять уедем. Андрею ничего не оставалось, как равнодушно (якобы равнодушно) кивнуть и сунуть скрипку под подушку... Они вышли из подъезда в ослепительный, как правда, весенний полдень. Снег остался лишь в тени ларьков, грязно-синий, жалкий. В ларьках сверкали завернутые в целлофан цветы. Возле магазинов на картонных коробках и прямо на земле, на газетах, возле магазинов, бабки торговали желтыми апельсинами и красной местной морковью. Андрей шел, пропустив Наташу вперед и глядя на ее кокетливую шляпочку, которая припрыгивала вместе с ней. Предыдущей ночью у них снова была, конечно, страсть - с его стороны отчаянная, как будто он прощался с Наташей, а с ее стороны - вялая, словно она уже и не здесь... И после всего - как всегда, это ее механическое покачивание левой ножкой... И в торопливом кратком забытьи Андрея - никаких снов. Просто темнота. Да и что такое сны? Редко - след наслаждения... Чаще - тревога подсознания, ежесекундно строящийся миф... Впрочем, вы, конечно, заметили, проницательный читатель, в жизни Сабанова пресловутые сны, доподлинно приведенные нами выше, явно опередили истинные события его жизни. Ибо только теперь перед ним и встанет, как Ниагара огня, вопрос: как удержать женщину, когда, казалось бы, это легче легкого - исчез Мамин... Наверное, у нее появятся большие деньги ( если действительно есть завещание)... И что делать Сабанову? Ну, будет он играть по кабакам, и даже если там ему будут хорошо платить... Все было бы иначе, если бы он царил в мире профессиональной музыки! Даже такая дурочка, как Наташа, ощутила бы разницу... Но филармония бедствует - ни одной афиши на стенах и театральных тумбах... наверное, снова ремонт, стоят тазы на сцене... Вот и проклятый красный дом под готической нерусской крышей. А что, если маминские бандиты сейчас обрадованно прибьют Андрея, а девчонку начнут рвать на куски, как сладкую сдобу? Куда она потом? Андрей снял с кольца второй ключ от своей квартиры (когда-то вернула жена Люся), ткнул в ладонь Наташе: - На всякий случай. Пожала плечами, сунула в сумочку... Минуя детскую площадку, они нерешительно приблизились к дубовой двери с кодовым замком. Наташа потыкала алым ногтем в буквы и цыфирки, где-то запел зуммер, кивнула Андрею - он потянул за ручку, и они вошли в подъезд. Прямо на них смотрела телекамера из-под потолка, за столиком сидел могучий охранник в пятнистой робе. Охрана! Ибо тут в доме обитает не только дух Мамина, но живут люди, может быть, не менее богатые, чем покойный депутат. Мешок мускулов шевельнулся: - К кому? - В квартиру Мамина, - довольно высокомерно зыркнула на него Наташа. И парень если и не вспомнил ее, то понял: эта имеет право пройти наверх. Кивнул в сторону лифта: - Работает... Андрей и Наташа зашли в кабинку, Наташа волнуясь, не сразу попав, нажала нужную кнопку. В коридоре на третьем этаже было две железных двери - слева и справа. Дверь с левой стороны - красного цвета, с правой стороны - синего. - Ну, давай, - буркнул Андрей. - Которая его? - Обе, - Наташа нахмурилась и позвонила в левую дверь. - Тут вход. А ту он тоже иногда отрывал - можно выйти... - И с какой-то жалкой улыбкой засмеялась. Она трусила, это было видно. В истерзанной душе Андрея грянул грандиозный хор, как в опере Верди "Аида": "Мы беж-жали са табою зеленеющим майем, когда тундря надела свой весенний нар-ряд... мы беж-жали са табою, опасаясь паг-го-гони... штыба нас не настигнул пистол-лета зар-ряд. По тундр-ре... по железной дор-рёге..." За металлическим щитом щелкнуло, блеснул свет в глазке, и на пороге возник тоненький юноша с волосами цвета золота (наверняка крашеные), в черной рубашке и джинсах, он смущенно улыбнулся и закрыл глаза, как закрывал их некогда Мамин перед тем, как ударить. - Наташка, ты? По фотке узнал. Меня Сашей зовут. А его? - Он глянул безо всякого интереса на староватого спутника. - Это... - после короткой паузы нашлась Наташа. - Это мой спаситель, Андрей Михайлович. - И кивнула Сабанову. - Входите же. - Холодным своим отношением она ограждала его на всякий случай от опасности? Или как блядь уже отстранилась от него в пользу нового хозяина? Прошли по гладкому паркету, ступили на пружинящий ковер, сели в глубокие кресла с подлокотниками в виде львиных морд. В квартире пахло духами и хорошим кофе. На одной стене висели старинные ружья и сабли, на другой - великолепный цветной портрет недавнего хозяина. Моложавое лицо, полуулыбка, бабочка как у артиста... - А твоя карточка - в спальне, - сказал молодой человек Наташе. - Хочешь - посмотри. - Я знаю, - отмахнулась Наташа, но была польщена ( не убрали), ее личико заалелось. - Что-нибудь выпьете? - Парнишка перевел взгляд с Наташи на Андрея. Насмотрелся фильмов, изображает из себя знатока этикета. Андрей вдруг почувствовал, как страшно краснеет, в голове зазвенело от гнева. - Чаю, - прохрипел он. - Крепкого. И лучше пусть она заварит. - Я сделаю!.. - вскочила Наташа и ушла на кухню. Она тут, конечно, все знает. Племянник Мамина постоял, глядя ей вслед, и сел напротив Андрея, закурил, забросив ногу на ногу. Вправду же, он был вполне симпатичный парень, и встреться он Андрею на улице, не вызвал бы у того никаких неприятных мыслей. Но сейчас у Сабанова в горле клокотала ненависть к родственничку вора в законе. Ишь, ни капли стыда и страха. Будет жить в роскоши на крови, будет всю жизнь счастлив, не приложив никаких усилий, не имея ни малой искорки таланта. Заметив, как Андрей смотрит на корешки книг (много тут у Мамина любопытных изданий: "Тайны ясновидения", "Третий глаз", "Психология власти", "Хатха Йога" и пр.), Саша подмигнул: - Читал? Про индусов...Там позы всякие. - И поскольку Андрей не счел нужным ответить, Саша улыбнулся белозубой улыбкой. И кивнул в сторону кухни. - Красивая, ага? - У него у самого ресницы были густые, как у девушки, но он нарочно не брился третий или четвертый день - такая нынче мода у "крутых". Одна ее тутошняя подружка за французского миллионера вышла... сейчас расскажу... тоскует по России. Но мы-то патриоты! Между прочим, дядя Валера похорон на галерее Славы... И вдруг парнишка неожиданно потянулся к Андрею, тихо спросил: - Сколько? - Что сколько? - Ну, сколько тебе заплатить? Чтобы ты... - Он повел рукой в сторону двери. - Она отсюда все равно больше не выйдет. При этих словах сзади выступили два мужичка - те самые, один с расплющенным носом, другой с лицом невзрачным, как земля. Только они теперь были в серых хороших костюмах, при бордовых галстуках. Правда, на ногах тапочки... Парнишка дернул головой - охранники попятились и исчезли. Вернулась Наташа, вся сияет: - Там и бразильский еще остался... я кофе буду. А тебе чай заварила. - Она незаметно подмигнула Андрею. - А ты что будешь? - Это она уже новому хозяину. - Я? Как и ты, кофе. - Саша обворожительно опять улыбнулся и закрыл глаза. Это у них, у Маминых, семейное? Или во всем старается брать пример с дяди? Перешли на кухню. Здесь на серванте и на всяких полочках вытянулись к потолку сверкающие спортивные кубки, в углу висели черные боксерские перчатки. Андрей пить не мог - рука дрожала. Саша включил "видик" ( в каждой комнате стоит телевизор с "видиком") и они с Наташей, сев рядом, как детки, весело уставились на экран - там бежали по лесу мультяшные герои. И Сабанов ощутил себя старичком, совершенно здесь чужим.. Почему-то на секунду вспомнил свое детство - как пугаясь и радуясь по ночам, слушал сквозь "глушилки" зарубежное радио ("От 1998 года отнимем 36... получим 1962? А если мне было 7, это какой, 1979 год?..") - тогда пели "битлы"... визгливый женский голос произносил нехорошие слова про руководителей СССР... - Я, наверно, пойду, - вдруг буркнул Сабанов и поднялся. И чтобы не выглядеть смешным, отставленным, добавил. - У меня дела. А ты поговори пока, если хочешь... - Он не смотрел на жену, раскрасневшуюся, юную рядом с другим юным человеком. Андрей был убежден: она почувствует его обиду и тоже вскочит, заторопится. Но она закивала: - Хорошо. Я - потом... И в темнеющем облаке гнева Андрей вышел прочь из роскошной воровской квартиры. Он долго стоял на улице, на осевой, между мчащимися в поднятой пыли машинами, и не знал, что же делать дальше - бегом вернуться, вырвать ее за руку оттуда или пойти напиться. Сегодня в ресторане концерт, но он пропустит. Или все же не обижать коллег? Там и надраться до смертельного пожара в мозгу, и сыграть, выдать, юродствуя, что-нибудь этакое, с коленцами - пусть все видят, как музыкант страдает... - Ты, мудак, смерти ждешь? - заорал, затормозив и высунувшись над опущенным стеклом дверцы, шофер "жигулей". И вспомнилась Нина. Может быть, она сегодня не дежурит? Сидит дома среди горящих свечей и черных засохших цветов, молит перед зеркалом Бога, чтобы он определил ей настоящего мужчину. Впрочем, она же записку в дверь Андрею сунула? Значит, не забыла. Откуда бы ей позвонить? Телефонная трубка, подарок барона Наташе, валяется дома. Зашел к себе, набрал номер больницы: - Нельзя ли позвать Нину Петровну Шастину? Оказывается, Шастина сегодня работает и как раз ходит неподалеку, в основном корпусе. - Пожалуйста, позовите ее... - И когда через минуту остроносая Нина встревоженно задышала в наушнике, еще не зная, кто ей звонит, Андрей, уже раскаиваясь, что нашел ее, через силу процедил. - Это я. Сегодня занята? - А ты где? - воскликнула радостно женщина. - В городе. Но могу... - Я с обеда отпрошусь... иди ко мне. "Иди ко мне". Эти слова были повторены через час в ее квартире, все так же затемненной шторами, как в прошлый раз, и пьяный Андрей (от стыда крепко выпил еще до встречи с ней) "пошел к ней", но позорно не дошел... Женщина с пышной грудью как мама обняла его за голову: - Ты просто устал... Куда-то ездил? - Был за границей на фестивале... - соврал Андрей и уснул. Но снов больше не было, не было - просто провалился как в погреб. Вечером, в лазоревых сумерках, когда сквозь щели между гардинами из окон влетают и бредут по стене странные тени, он поднялся и, не глядя Нине в глаза, стал одеваться. - Ты после концерта вернешься? - Да. - Соврав еще раз, он потащился по кривым улочкам, а затем и побежал к себе на квартиру. Но Наташи там не было. Взял футляр с скрипкой, побрел в ресторан "Яр". В кабаке было дымно и шумно. Концерт цыган уже во всю гремел. Увидев Андрея со сцены, золотозубая Аня прокричала: - К нам приехал, к нам приехал Андрей Михайлыч да-арагой... ... Невменяемый ( что-то проблесками втекало в глаза и уши), он очнулся после полуночи, часа в три, в постели у Ани. Долго смотрел в ее смеющие черные глаза. - Не помнишь? - тихо смеялась она. - А я его дою, дою, как корову... а он никак. Ну и выдержка у тебя. Ты еще ничего. - Я просто мертвый. - Дэл тукеэ пай щиб!.. Тогда пойду на кладбище искать удовольствие! - А где твой... - прохрипел Андрей. Хотел сказать "муж", но голос сел. Анна вспрыгнула, как кошка, даже напугав Андрея, ушла, вернулась, принесла стакан. - Выпей воды. Сейчас очнешься. Но Андрею лучше не стало. А она продолжала, веселясь, рассказывать, что муж ее, парень из налоговой полиции ( а сосватал их Колотюк) в командировке. "Вернется среди ночи, застрелит... - подумал Андрей. - Ну и пусть." Под звенящим весенним небом, под пересвист рано прилетевших скворцов Андрей приплелся домой. Наташа сидела, одетая, в плаще, словно не раздевалась и не спала. Наверняка только что явилась. Андрей поставил футляр со скрипкой в угол и налил в жестяной чайник воды. Наташа не шевелясь так и застыла, как это у нее бывает, глядя непонятно куда. О чем-то, видно, думает, вся в белилах и румянах, как накрашенная кукла, лишь иногда моргнет синими чудными глазками. - Ты давно? - хотел спросить Андрей - и не спросил. - А я в ресторане остался... подумал: тебя все равно не будет... - И поскольку она молчала, лег отвернувшись на свою лежанку и зажмурился. "Это конец?" Нет, это еще не был конец. - Я все узнала, - услышал он ее раздумчивый голос. - Во-первых, я ему не дала... тоесть, не далась. Он, конечно, давил - он же наследник. Ну и что, я тоже наследница. - Она помедлила, ожидая, что Андрей похвалит или хоть что-нибудь скажет, но Андрей молчал. - Во-вторых, мне с юристом встретиться надо... Арсений Борисович, Хайкин фамилия... Вместе пойдем? - Ты во сколько пришла? - Андрей сел на лежанке. - Только что? Она покосилась на него и расплакалась. "Обижается, что не доверяю? Думает, что бегал на улицу, ждал ее, возвращался? Если бы вечером вернулась, она бы наверняка знала, что я дома тоже не ночевал." Андрей неловко обнял ее. - Прости... Я тебя очень люблю. - Они ж не выпускали... а я делала вид, будто не боюсь... - Наташа достала платочек из сумочки, потерла щеку, потом краешек рта. - Мне мама говорила, если возле собаки дрейфишь, обязательно укусит... Вот. Спросили, где пропадала. Наврала, что накинули одеяло, увезли. Вроде в Кемеровскую область. А как узнали, что Валерия Петровича больше нет, выкуп не с кого брать... толком не охраняли... Я и сбежала, тебе позвонила... ты меня привез. - Наташа шмыгнула носом, как дите. - Поверили. И стали водку пить на кухне, шефа вспоминать. Понимаешь, он все время говорил обо мне... все время... - Андрей не сразу даже понял, о ком она. - Он был благородный... был мне как отец... и многим... Говорят, как узнал, что я пропала... плакал как маленький и с балкона в небо из автомата стрелял... Милиция не пришла, понимали - человек переживает... Он же тут по телику три раза выступал, деньги большие показывал... в церковь отдал много... из Москвы какому-то в смокинге заплатил, чтобы тот по фотокарточке угадал, где я... Тот сказал, что я украдена... кажется, в Арабских эмиратах... Туда даже собрались лететь наши... ну, эти... Она всхлипывала и все пересказывала, что услышала... а Сабанов узнавал о Мамине бездну нового. Оказывается, вор в законе в самом деле "завязал", всех местных "синекожих" держал по струнке, помог местному театру съездить на гастроли в Москву, чтобы показали там истинно русскую, нравственную пьесу... Островского... Наверное, уверовал в свою силу, решил Андрей, а прикоснувшись к искусству, красоте, и вовсе потерял бдительность. Если раньше закрывал глаза, перед тем как самому ударить, то теперь от горя ли, от обиды ли стал прикрывать - и московские убийцы улучили момент, застрелили. Охранники, конечно, сдали его - увидели, не тот стал железный Валера, слезы льет по бабе... значит, обреченный человек. Наташа попросила утром Сашу поискать в столе у Мамина свое свидетельство о рождении. - Есть такое, есть... - ухмыльнулся Саша, занавесив ресницами глаза, как дождем окно. - Поцелуешь? - Я его в щеку... - не глядя на Андрея, прошелестела Наташа. А он верил и не верил. Он же видел, какой счастливой и возбужденной она входила в бывшую свою квартиру. И как потом с Сашей, соприкасаясь коленями, смотрела телевизор... Саша выдвинул ящичек стола - там покоилась красная кожаная папка с гербом России, а в папке вместе со свидетельством о рождении лежали два готовых паспорта Наташи: один - русский, общегражданский, другой - заграничный. - Вот!.. - Шмыгая носом, Наташа вынула их из сумочки и протянула Андрею. Андрей раскрыл новые корочки. И сразу стало понятно, почему Наташа не сразу показала их. Паспорта были выданы... на имя Маминой. Маминой Натальи Игнатьевны. Фотокарточки были, понятно, ее - нежное маленькое личико смотрит в мир. - Он держит в руке высоко: " Поцелуешь - отдам." Но я только в щеку... - снова объясняла новоявленная "вдова". - И все, и я ушла, сказала, что к адвокату. "Ну и сила...- поражался Андрей, листая новые документы. - Вот хватка у покойничка! Как он ее! Но зачем?! Готовился жить сто лет?.. А если что - передать ее племянничку?" - Там еще красную "ксиву" я прихватила! - засмеялась Наташа. - Пустая. Вдруг пригодится. - Зачем?.. - пренебрежительно дернул щекой Андрей. Но глянул. "Спортивное общество "Труд". Хотел швырнуть в угол - машинально сунул в карман. - Но к адвокату я одна боюсь, - сказала Наташа. И подняла со стола трубку Концевича. - Номер мне дали. - Потыкала алыми ногтями в кнопки и удивленно вскинула бровки. - Что такое? - Андрей перехватил трубку с антенной. Женский голос повторил: "Ваш номер не может быть подключен к континентальной линии...." Значит, кончилась халява. - Пойдем на улицу. Они позвонили из стеклянной будки телефон-автомата, и через полчаса были в старом двухэтажном доме, окрашенном в ядовито желтый цвет. Говорят, эти дома когда-то строились пленными японцами. Однако на внешних дверях висела современная коробка домофона. И лишь после переговоров Наташи с Арсением Борисовичем они смогли подняться на второй этаж. На пороге их встретил высокий, сутулый, с неестественной многозубой, прямотаки счастливой улыбкой старикан в халате, за ним на полу сидела, свесив красный язык, огромная, курчавая, как два обнявшихся Карла Маркса, кавказская овчарка. Квартира вокруг блистала всякого рода электронной техникой, под потолком висела люстра Чижевского, воздух был как в саду после веселой грозы. - Садитесь, друзья, - радушно ворковал юрист. - Кофе? Коньяк? Молодому человеку - коньяк, вижу по глазам. А вам... - Мне воды, - буркнула Наташа. Странно, она вела себя здесь весьма уверенно. И Андрей подумал, что, может, он зря и пошел с ней. - Итак... - начал человек Мамина, принеся и бросив на круглый низенький столик несколько прозрачных папочек с бумагами. - Я был у ВП и адвокатом, и кем угодно... Люди гибнут за металл, но он не такой. "Вы знаете, каким он парнем был"... - напел старик, раскладывая перед Наташей, как пасьянс, документы и продолжая балагурить, посверкивая при этом маленькими в красных веках глазками. - Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили. Кто сказал? Ларошфуко. А кто мне напомнил? Золотой был человек. - И продолжал, обращаясь к Андрею. - Я и сам кое-что помню, молодой человек. Винсо ин боно малум... Победи зло добром. Не надо озлобляться, дети... и все само придет в руки. Я лично прожил большую жизнь, ничего уже не боюсь. А это все - телефон, в том числе сотовый... тревожную кнопку, которая соединена прямо с милицией, я держу лишь для того, чтобы уважали... Тем более, что все - и "синие", и "белые" на мне замкнуты... меня никто не тронет. Наконец, он и сам сел. И посмотрел на Наташу: - Ну-с? Прочитали? - И снова повернул голову с театрально оскаленной улыбкой к Андрею. - Вам показать не имею права, но поскольку вы ее друг, объясню на пальцах. Все деньги завещаны племяннику Валерия Петровича, Александру Ивкину, а уважаемой даме завещана квартира, но при условии, что она там пропишет его. То-есть, как теперь выражаются в демократическом государстве - зарегистрирует. И вовсе не оговаривается, кого еще она может прописать... если угодно, и вас, и меня, хе-хе... но его - обязательно. "Что за садистская месть?" - подумал Андрей. - Понимаю. Они могут потом и разменяться. Тем более что квартира двести сорок метров... Но чтобы ты, Дюймовочка... - он звал тебя Дюймовочкой за глаза, знаешь?.. чтобы ты была спокойна, и племянник твой не может прописаться без тебя. Так что дружным коллективом... - Он сложил бумаги в папочки. Андрей и Наташа поднялись, собака в углу зарычала. Хозяин удивленно глянул, чмокнул губами - желтоглазый зверь отвернулся. - У вас совсем нет денег? - улыбался старик. - Были, - ответила Наташа. - Но я не знаю, отдадут ли мне их... - Она вынуждена была рассказать знающему человеку, как зашла в сберкассу, а работница унесла сиреневую книжку к заведующей. - Оттого, что он умер или оттого, что у вас теперь другая фамилия, ничего не меняется. Уголовного дела нет... и даже если бы, - он осклабился. - Дареное не возвращают. Если только он сам не отозвал деньги со счета... при его связях все было возможно... Вы не бойтесь, идите туда. - И увидев, как нерешительно мнется Наташа, царственно произнес. - Хорошо, я позвоню заведующей. Наташа и Андрей вышли на улицу. "Вот это связи! Вот это система... - думал Андрей про умершего Мамина. - Хоть и нет человека, а есть он. Деньги продолжают работать. Если умирает музыкант - остается его работа на дисках и пленках... но это лишь в США или еще где наследники могут что-то получить, дивиденды со славы... У нас, наверно, даже вдова Высоцкого бедна, как сельская учительница, хотя вся Россия поет его песни..." Наташа решила немедленно, сейчас же идти в сберкассу - чтобы узнать все про себя до конца. Упрямая, удивился Андрей, надо же. За стеклом с надписью "КОНТРОЛЕР" сидела бледная девица с жемчугами на шее и золотым браслетом на руке. Наташа покачала головой - Андрей понял, что это - не та. Но надо же было как-то объясниться. Наташа достала паспорт, протянула: - На днях заходила со сберкнижкой... но мне стало дурно, я ушла. Там переводы моего мужа на предъявителя. Где-то книжечка осталась, не спросите? - Что?.. - Девица смотрела непонятными, как у рыбы, глазами на вошедших. - Никаких книжечек тут никто не оставляет. И по паспортам денег мы не выдаем. - Идем в милицию, - громко сказал Андрей. - Если ей фамилия Мамин ничего не говорит... - Вы - Мамина?.. - перекосилась от страха девица и вскочила. - Я же не знала! Мамина? Я сейчас... Андрей почувствовал себя в полной мере сутенером. Приблудным негодяем возле нарядно одетой уворованной им женщины. Из двери выкатилась полная чернобровая, как Брежнев, женщина, она держала в руке сиреневую книжечку Наташи. Мигом отыскала глазами Наташу за прилавком: - Вы?.. - и тихим голосом, стоя спиной к своей работнице, проворковала. - Кысанка моя... деньги возвратили на его счет в банк, когда вас, вы... чтобы не воспользовались нехорошие люди... Уже прописались? Эти деньги лежат для вас там... Знаете - банк "Русский спорт"? Как только пропишетесь, можете зайти и взять. Книжечку покажете - они поймут. - Заведующая улыбнулась краешками мясистого рта. - Счастливо, кысанька. Андрей и Наташа вышли на улицу, спотыкаясь, как стреноженные. "Вот это хватка, - продолжал изумляться Сабанов. - Зачем ему все это было надо? Был уверен, что сам договорится с похитителями? Сам найдет, обманет, уничтожит. А эта история с пропиской... чтобы красотка осталась в семье, хотя бы и женой племянника? Нам надо бежать. Но куда? И захочет ли теперь она?" Они забрели под красные зонтики уличного кафе, выпили дрянного кофе. Андрей растерянно тер лоб. Наташа молчала, покачивая под столом левой ножкой. - Что будем делать? - спросил Андрей. Наташа пожала плечами. Вечерело. - Пойдем, здесь дует. Вернулись домой к Сабанову - в дверях смутно белела записка. Андрей вытянул ее, развернул: "Позвони, очень важно. Цыгане." - Я сейчас... - Андрей отпер дверь и, оставив Наташу, пошел на улицу, к телефонавтомату. И только сунулся в стеклянную будку, как сзади надвинулись две тени - он обернулся и не успел закрыться руками... Незнакомцы чем-то тяжелым хрястнули Андрея по голове и принялись, сопя, пинать огромными ботинками - милицейскими, военными?.. - по ногам, в пах. Они, кажется, были в черных масках с прорезями для глаз, как у "собровцев". Но Андрей толком разглядеть не успел - сполз на дно будки, в мокреть... Как только подонки убежали - замяукала милицейская машина, ослепила фарами, и появившиеся два парня в синей форме выволокли Андрея из будки. - Телефоны курочишь?.. - ослепительный удар резиновой палкой пришелся по лбу и по носу. Потекла кровь. - Трубки режешь?!. - Как?.. я... - пытался хрипя что-то объяснить Андрей, но его уже везли в отделение. И там - свет в лицо, руки в наручники, они такие жесткие и тесные... "а вдруг я не смогу больше играть?..". - Позвольте... я скрипач... - А кровь уже на подбородке. - Скрипач?! - развеселился лысый, как арбуз, старший. - Ножом по проводам играешь, трубки вроде кубков коллекционируешь? - Да не резал я... - бубнил, жмурясь от жгучего пота в глазах (или это тоже кровь?) Андрей. - Я шел позвонить... Колотюку... - Какому еще Колотюку? Мы сами тут неплохие Колотюки... Андрей потерял сознание. Он очнулся на неровном бетонном, как бы кривом полу. Незнакомая бородатая морда, свесившись над ним, рыгая, шарила руками в его карманах. - Вон!.. - завопил Андрей. Или это ему показалось, что завопил: раскалывался череп, даже слабый голос вонзался в мозг как гвоздь. - Пожалуйста... позвоните Колотюку. Ансамбль "Ромэн-стрит". - Он из цыган? Наверно, травка есть... - Поищи получше... - Да нет у него ни хрена... Утром Сабанова окликнули и вывели под руку из камеры. Хмурый, заступивший на дежурство офицер вернул ключи, пустой бумажник и с особым почтением, как показалось Андрею, красные пустые корочки с надписью "Спортивное общество "Труд" . - Что же сразу не сказали, что спортсмен?.. Все мы уважали Петровича. Ошибка вышла, извиняемся... И вашему Колотюку позвонили. Тут записано: был сигнал - идете ломать телефон-автомат. Колотюк поджидал Андрея на улице, за дверями отделения милиции, матерясь, апеллируя к прохожим. Увидев своего музыканта, театрально закрыл глаза рукой. - Эк они тебя!.. Ну, все генералу расскажу! Мы у него на днях на свадьбе играем... я их тут всех обую. Давай сейчас в больницу? - Нет, домой... - Аньку прислать? - У меня есть там... - Уже?! Ишь ты, в тихом омуте... Красивая? Колотюк загоготал, стукнул осторожно по спине Андрей и попрощался с ним, качая перед собой ладонью, как делал еще недавно Горбачев с трибуны, а теперь делает Ельцин. "Свадьбу он будет играть... Никакой свадьбы не будет", - повторял про себя Андрей, отпирая запертую дверь квартиры. Они с Наташей немедленно уедут. Но Наташеньки дома не было. И никакой записки не оставила. Наверно, подождала-подождала да и к молодому миллионеру подалась. Прописывается. - Сука!.. - зарыдал Андрей и лег на кровать. И лег неосторожно - взвыл от боли, подушка показалась камнем. Забылся и снова очнулся - рядом кто-то стоял. От этого человека пахло сладко, даже чрезмерно духами. Кто из них? Аня? Нина? - Кто?.. - Я, я... - тихо отвечала Наташа, раздеваясь и ложась рядом. - Ты куда ушел-то? Я сходила утром к автомату - а будка вся лежит, как стакан. Стекло разбито. Я так испугалась. Ой, синий весь... Господи! Она вскочила и вернулась с комком ваты, намоченным духами, чтобы протереть лицо Андрею. Только прикоснулась - он взвыл: - Нет!.. Нежно подышав и подув на Андрея, стала его раздевать. Надо бы сходить под душ, но это, наверное, будет очень больно?.. Вчерашние беглецы накрылись простыней и осторожно обнялись. "Надо вырвать ее из этого мира. Иначе потеряю. Хотя бы потому потеряю, что меня, Сабанова, просто убьют."
26. Утром следующего дня они собрали чемодан и выехали на автобусе в дальний Старо-партизанский район, где когда-то родился Андрей и где до сих пор стоит заколоченным дом Сабановых, а напротив живет двоюродная тетка Варвара, огромная, как медведь в фартуке, в молодые колхозные годы так и не вышедшая замуж... В обед Андрей и Наташа уже брели по райцентру. Андрей почти бежал, неся чемодан, Наташа спешила за ним со скрипкой в футляре, а со всех сторон их окружали деревенские звуки - горланил петух, тряся красным колесиком под клювом, хрюкали и томно визжали в зеленой канаве свиньи, звонко лаял крохотный пудель, стоя на скамейке, где-то еле слышно играла гармонь, и было радостно и светло, как в далеком детстве.
Сабановский дом ветх, на окнах - вертикально прибитые доски, крыша провалилась, как у китайской фанзы, никаких ворот, не говоря уж о калитке, и в помине не осталось. Во дворе бродят чужие куры. Идти некуда. Надо напрашиваться в гости - к Варваре Ивановне.
Теткин дом с белыми занавесками весь зарос спереди и с боков черемухой. Черемуха уже зацвела белым цветом, пахнет сладко, как Наташа, только большая. Андрей толкнул калитку и задержал шаг в ожидании собачьего рычания, но было тихо.
- Тетя Варя!.. Можно к вам?
Никто не ответил. Горожане поднялись на крыльцо - дверь в сени также не была заперта, только поверни кольцо. И в избу прошли - холодно тут, пахнет бедностью, полынью, старым табаком... Заглянули в большую комнату - никого. Может, ушла по делам? На полу - самотканые пестрые коврики, длинные, узкие, а поверху - круглые, как лепехи. Старинная кровать с блестящими шишечками по углам, с горою белых подушек, черно-белый телевизор, покосившийся платяной шкаф, на котором громоздятся связки газет и журналов. На стене - раскрашенные старые фотографии родных. Там и Андрейка с кривыми ножками на стуле...
- Тетя Варя?.. - Андрей сунулся на кухонку - и там никого. И только теперь приехавшие горожане услышали жалобный стон откуда-то сверху:
- Кто там?.. Назовитесь...
Она на печке! Вот уж не думал Андрей, что тетка Варвара, телом здоровее его раза в два, когда-нибудь залезет на печь. А что она там, мог бы и догадаться - в большой комнате, где они стоят, озираясь с Наташей, возле печи - длинная скамейка, а на ней - теплые меховые тапки. Да и выцветшая ситцевая шторка над спиною печки задернута. Вот она рывками, медленно съехала в сторону, и под потолком выглянуло смущенное старушечье лицо. Боже, неужто это она?
- Андрейка!.. - пропела тетка, но уже не львиным рыком, как бывало, а жалобным, девичьим голоском. - Это ведь ты?
- Я, Варвара Ивановна, - отвечал Андрей, растерянно глядя вверх.
- Я сейчас, сейчас... Вы отвернитесь покуда. - Она сползла с печки на скамейку, сунула ноги в тапки, и уже потом осторожно ступила на пол. Ноги крупные, в толстых синих венах. Сама уже сутулая, хрипло дышит. Раскинула руки - Андрей обнял тетку.
Когда-то была горячая, как солнышко, а сейчас зябкая, как остывшая перина. Ростом не стала ниже Андрея, но плечи подались вперед, брылья образовались на лице, белые усики выскочили над губой. И вся дрожит.
- Жена, что ли, твоя? - Только теперь заметила гостью, закивала Наташе. - Варвара Ивановна. - Ты правильно сделала, что вышла за Андрюшку- хрюшку!
Андрей никогда не любил все эти ее клички в рифму: Андрюшка-"Хрюшка", Ленка-"Пенка". А уж дружка по школе и вовсе нелепо обзывала: Сережа-"Рожа"... Но тетка была всю жизнь так добра, любила детей, угощала семечками, пирожками, дешевыми конфетками. Сама замуж, выходит, так до старости и не вышла - поначалу местные женишки шутили, что побаиваются ее ( еще зажмет ногами - удавит), а потом и время улетело... наверно, хвори начались... Она же себя не жалела в колхозе - и дрова заготавливала, и трактористом работала, и скотником, и сено косила быстрее мужиков... И вот превратилась в старуху в желтых шерстяных носках, с коричневой шалью на плечах. Андрею стало до слез жаль ее. Болван, сосулька, даже подарка не привез. Все думал, она тут попрежнему богатырь...
- Опять подженился? Понравилось? - Тетка обняла теперь их обоих с Наташей. - Мать писала - еще на свободе... Папу-то проводил? Не успел? В своем доме надумали жить? Не сходите с ума. Там пол пляшет... крыша вон какая... сейчас дожди начнутся... Будете у меня. Я на кухне... а вы здесь будете. Кровать крепкая. Я на печку так, от скуки залезла... вчерашнее тепло ловить.
- С дровами туго? - Видишь, ухажеров не осталось... все на белой войне погибли... а самой в лес далеко.
- На какой белой войне?
- Ну, с водкой всю жизнь воевали... Она, белая, и победила. Ладно, ладно, не сердись... вы, наверно, демократы
- Я дрова привезу.
- На чем? У меня мотоцикл, еще с тех времен... да ведь его надо наладить... а ты скрипач. Да и дров теперь нет нигде.
Андрей и Наташа переоделись в одежду попроще и пошли, взяв два мешка, за кладбище, в лес, но там, кроме редких гнилых берез, действительно ничего не было. Весь хворост с земли собран. А пилу взять Андрей не догадался. Да и можно ли тут пилить?
Вернулись в село в сумерках. Андрей постоял перед своим старым домом и, скрипнув зубами, пошел отрывать доски от окон. Расколол топором, поломал, заступив ногою, плашек набралось довольно много, но они мигом сгорели в печке тетки Варвары, как будто и не деревянные уже, а из травы. Тогда Андрей, как какой-нибудь Шварцнеггер в телевизионном боевике, обошел дом и толкнул одной рукою клеть, прилепившуюся к сеням, - она с грохотом повалилась... Когда-то здесь по ночам вздыхала сабановская корова, вздыхала так шумно, страстно, словно вспоминала некие волшебные годы. А отныне здесь будет голо - и навсегда.
И стали таким образом Андрей с Наташей жить у тетки Варвары. Курочили один полусгнивший дом, чтобы обогреть другой. Весною ночи холодны, особенно когда цветет черемуха... Хозяйка-то, видно, шибко простудилась. А теперь, когда появились гости, и вовсе слегла - чаще всего дремала на двух сдвинутых лавках перед топившейся печкой, смотрела в огонь. Ночью иной раз шастала, как привидение в белом, мимо молодых во двор. Бывало, и вовсе не во время тащится, растопырив в темноте руки, боясь зажечь лампу, разбудить горожан.
Неловко тут Андрею с Наташей жить, но что поделаешь? Да и тетку в таком положении не оставишь - купили ей на свои небольшие деньги лекарств, две банки витаминов, заставили пить. Врача в селе нет, только акушер... Имеется, говорят, доктор в поселке золотоискателей, за лесом, какой-то армянин, но этот лечит за большие деньги...
Не у сестры же попросить? Не у матери с ее пенсии? Вспомнил их - и устыдился: до сих пор не написал покаянного подробного письма. Может, думают, его уже и на свете нет? А что напишешь, когда смутно на душе?
Может, в местном Доме культуры Андрей сможет подзаработать? Прихватив скрипку, пошел представиться.
Дом культуры - громко сказано. Это всего лишь покосившееся двухэтажное здание из черног бруса на краю все того же главного в селе (почему-то ворошиловского, как говорит народ) оврага. По слухам, брус вывезли со строившейся на прииске одноколейки, он не гниет, пропитан смолами и высушен, но не дай бог ему загореться - за несколько минут и угля не останется, сгорит дотла... Перед ДК торчат два пустых щита, лишь по углам клочья прежних афиш, как листья, трепещут на ветру...
Когда-то здесь Андрей смотрел хорошие фильмы: "Девять дней одного года", "Весна на Заречной улице"...
В здании гулко и зябко, дверь нараспашку. На втором этаже, в кинопроекционной с жестяным полом ( наверно, еще с тех времен, когда кинопленка была горючей) сидит худенький, обритый наголо, как бездомный пацан, дядька без зубов и играет сам себе на баяне. Наверное, он и кино крутит, и концертами распоряжается. Маленькие ростом люди очень честолюбивы, поэтому Андрей вежливо полупоклонился:
- Здрасьте. Извините, если не во-время. Я - Сабанов, сын Михаила Илларионовича, может, помните?
Баянист молча смотрел на гостя. Андрей, показывая на футляр с скрипкой, громко, как будто говорит с глухим, предложил хозяину клуба устроить вечер скрипичной музыки.
Баянист поставил свой инструмент на табуретку и вдруг с тоскою, негромко, но витиевато выругался ( мы не имеем возможности здесь повторить даже в некотором приближении его слова - слишком черно ответил человек!), а затем уже угасшим голосом пояснил, что никому "ничё" не надо, на вечера молодежь приходит с своими магнитофонами, даже кинофильм толком не покажешь, не то что скрипку послушаешь.
- Но попробовать можно. Одна баба попробовала и родила. - И протянул руку с синим якорем и наколкой "Петя". - И уловив взгляд гостя, хмыкнул. - Было дело Румянцева...
И вот объявлен концерт. Наташа написала на изнанке старого календаря с Кремлем, выдернутого из кипы бумаг над платяным шкафом тетки Варвары, объявление: ЛАУРЕАТ СИБИРСКОГО КОНКУРСА 1989 ГОДА, СКРИПАЧ САБАНОВ А.М.
К семи часам вечера в ДК пришли со всего огромного села человек двенадцать, все - пожилые люди. Обидно было Андрею. Но слушали его внимательно. Никто не сморкался, не ронял номерков (впрочем, здесь и не раздевали, слушатели сидели в верхней одежде, мужчины - положив кепки на колени).
Андрей играл и разглядывал земляков. Почему-то ни одного знакомого лица. Где одноклассники Андрея? Где их родители? Или всех прежних жителей села, как и Сабановых-старших, унесло в чужие края? Говаривали, что Старо-партизанское уйдет на дно очередного моря, и народ заволновался... А потом море отменили. И сюда наехали совсем чужие люди?
Когда Андрей закончил, люди в зале робко похлопали в ладоши и поднялись. Но одна старушенция в шляпке подбежала к сцене (господи, не она ли учила Андрея географии?), воскликнула:
- Божественно... изумительно... Но почему не было рекламы по телевидению?! Нас бы больше пришло... Вы же знаменитость. Вон - муж Пугачевой, на своем самолете ездит по России...
"Милая... всегда была чудаковата..." Поклонившись Агнессе Ивановне (вспомнил, как зовут!), поцеловав ей ручку, Андрей обнял футляр со скрипкой и вышел в темный дождь. Это был первый весенний дождь, совершенно ледяной. Наташа бежала рядом, огибая лужи. "Милые вы мои... - продолжал горестно улыбаться Андрей. - Какая реклама... какой самолет..."
И вдруг среди сумерек он остановился, словно его окликнул чей-то давно не слышанный голос. Рядом с осевшим, гниющим домом Сабановых зияет черная пустота. Как же он сразу не увидел, не вспомнил? Здесь же некогда стояла веселенькая изба Киреевых, у них наличники и крыльцо были изрисованы цветами, на подоконниках за стеклом множились живые цветы, и в семье три девчонки росли тоже в цветастых ситцевых платьишках, и одна из них...
Андрей сегодня не смог уснуть, в голове гремело ни с того ни с сего многоголосое: "Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали..." Ночью встал, зажег свет, все-таки решился - сел сочинять письмо матери. "Милая мама... Прости. Так получилось, я полюбил..." Нет, глупо. Полжизни прожил "полюбил"... "Мама. Это как болезнь, чума или не знаю как назвать. Помнишь, рядом с нами жили Киреевы? Танька у них была, мы ее мартышкой звали, а к восьмому классу стали итальянкой величать... Такая тонкая, смуглая... глаза как зеркала... и улыбка ласковая, милосердная... словно все про тебя заранее знает. Оказывается, я через много лет встретил похожую... Только у моей Наташи глазки синие. Но такое же младенческое выражение лица, да она и молодая еще... но очень..." Зачеркнул. "Разгадки в жизни так просты, даже страшно. Выходит, все дело в том, что похожа на предмет твоей первой любви?" Зачеркнул "предмет". "Вот почему... вот по какой причине..."
- Ты почему не ложишься? - прошептала из постели Наташа.
- Сейчас. - Нет, не то, не то, не так! Андрей разорвал письмо. Он потом, позже напишет, когда все наладится, когда он будет скакать по жизни на сахарном коне...
Утром Андрей, повинуясь странному чувству, попросил Наташу остаться дома возле больной тетки и ушел один, бродил до вечера по окрестностям села, заглядывая, как сумасшедший в овраги: в "ворошиловский", в "калининский" и "колчаковский". Раньше в них росла ежевика - нынче валялись старые колеса и холодильники. Возле болота кривилась первая изба Сабановых - теперь тут нет ничего, даже ямы. Подошел к речке, в которой некогда плавал - ледоход миновал, в воде чернеют ржавые кровати и разбитые бутылки. А главная река, которая должна была прийти сюда и разлиться как море, осталась себе за горизонтом, за синим бором. Один раз туда Андрей с дружками ( как раз с Сережей-"рожей") ходил. Земляники поели. И Танька Киреева с ними ходила. Руки у нее были в красном, как в крови. И губы, конечно...
Вечером вернувшись домой к Варваре Ивановне, Андрей не узнал тетку. Она ждала его, переодевшись в длинное зеленое платье, в туфли, повесив крупные бусы на грудь. Розовая от температуры, но встала с одра. Оказывается, ей поведала Агнесса Ивановна, что концерт прошел под сплошные крики "браво" и "бениссимо".