102993.fb2
«Понятно теперь», — подумала Оксана.
Хотя на самом-то деле всё стало только ещё непонятней.
Она вернулась к мужикам. Забелин чистил казан, и тот, кто полагает, будто отмыть от бараньего жира двадцатилитровую громадину на тагане есть нечто между сизифовым трудом и откровенным самоубийством, тот просто никогда этим не занимался. Надо всего лишь налить водички в ещё горячий котёл и пройтись щёточкой, а потом той же щёточкой лихо выплескать «за борт». Раз, другой — и чугунный кратер не только полностью чист, но и обсушен. Напоследок Забелин ласково погладил край казана
Ну, спасибо, дружок, уважил так уважил. Сейчас маслицем смажу...
В голосе его не слышалось и намёка на шутку, он был совершенно серьёзен.
— Ишь как вы с ним, Николай Ильич, — уже почти не удивилась Варенцова. — Как с живым.
А он и есть живой, — словно ребёнку-несмышлёнышу улыбнулся Забелин. И вдруг подмигнул: — Вы какому-нибудь самураю скажите, что у него меч не живой. Или шофёру, который со своим грузовиком по имени-отчеству здоровается... Всё живое, и этот котёл, и щебёнка, и холодильник, и колодезная вода. Просто у каждого своя жизнь и своё место в мире. Это надо понимать, принимать и уважать... а не доказывать с пеной у рта, кто есть венец мироздания. И ещё действительно — учиться, учиться и учиться. А не распинать на радость неучам своих учителей на крестах...
Как следует обдумать услышанное Оксане не по- • зволили кошачьи вопли, донёсшиеся из-за дома. Судя но многоголосию, рыжий и белый сообща отстаивали двор от постороннего посягательства И, похоже, без дамского общества дело не обошлось.
— 'Гиша, Тиша, — особо не надеясь, позвала Варенцова. — Иди сюда, обормот!
Ну надо же, Тишкииа хитрая рыжая морда не- , медленно высунулась из-за угла
— Не беспокойтесь за него, Оксана Викторовна — улыбнулся Забелин. - У нас тут чужие особо не ходят. Обратили внимание — ни мух, ни мошек, ни комаров?
«Вот теперь обратила. Это при том, что рядом свинарник. Ультразвуком их здесь, что ли, на корню глушат? Или опять магией?..»
Бистров поставил сушиться последнюю тарелку, вытер руки.
— Ну что, братцы, я, пожалуй, пойду, а то супруга не поймёт._ — Он пожал руку Забелину, крепко, по- мужски, стиснул Оксане ладонь и направился к свинарнику. — Васенька, пламенный привет! Как морковочка? Понравилась? Следующий раз ещё принесу...
Оксана присела на скамью, заново, надеясь непонятно на что, просмотрела фотографии в телефоне.» И почувствовала, как мокрым одеялом наваливается на плечи усталость. «Мурры... холодильники без шнура... туман на пол-Европы... подполковники- колдуны, беседующие с казанами, и хряки разумней всякого шимпанзе... Нет, нет, хватит, всё к чёрту. Скорей назад в номер, сменить постельное бельё и спать, спать, спать... Чтобы больше никакой мистики, чтобы Тихон мурлыкал возле щеки... чтобы приснился улыбающийся Краев. Как он там, всё ли у него...»
— Нельзя вам, Оксана Викторовна, в гостиницу, — тихо сказала подошедшая сзади Марьяна. - Оставайтесь у нас, дом большой, места хватит. Сейчас ешё попьём чайку да и на боковую. Утро вечера мудренее...
— В гостинице вы вряд ли доживёте до утра, — совершенно будничным тоном и оттого с путающей вескостью поддержал супругу Забелин. — Мурра у них далеко не последнее средство в арсенале, не справилась — такое пришлют, что даже ваш котик может не совладать. Зурру, например. А здесь, ещё раз повторю, чужая муха не пролетит.
Оксана прислушалась к себе и поняла, что уже прикидывает, с каким запасом времени нужно будет выходить на завтрашнюю встречу возле городской бани.
— Спасибо, — сказала она и попробовала улыбнуться. — Опять-таки Тишка пускай оттянется на природе. Небось заслужил...
Комнатка на втором этаже оказалась маленькой и уютной, с балконом. Шкаф, этажерка, древняя тахта, выцветшие занавески в горошек.. Оксана погладила бревенчатую стену, и волна неожиданной ностальгии заставила снова смахнуть с глаз дурацкую влагу. Потом она обратила внимание на иконы. Оксана ешё помнила, где полагалось быть красному углу'*, — так вот, они висели в противоположном. Это во-первых. А во-вторых... Чем-то они неуловимо отличались от тех, которые предписывает богомазам церковный канон. Спроси — чем, Оксана не взялась бы внятно ответить. Но это был совершенно точно другой Николай-угодник Другая Богородица...
Оксана не сфальшивила душой и не стала креститься. Лишь с уважением поклонилась... Кому? Иконам? А может, душе, обитавшей в этих стенах? Душе, защите и покровительству которой она решила довериться?..
Подушка благоухала ромашкой и дикими травами. Снаружи в какофонии кошачьих голосов отчётливо угадывалась интонация Тихона. В свинарнике сыто и благостно похрюкивал Васечка. «На новом месте приснись жених невесте, — успела подумать Оксана. — Олег...»
Прямой электрички из Санкт-Петербурга до Пещерки не было. Нужно было пересаживаться на станции Волховстрой, но кто-то мудрый распорядился сделать так, чтобы последняя пещерекая электричка уходила оттуда минут за пятнадцать до прибытия питерской. Мгави вышел на перрон и понял, что придётся где-то коротать ночь.
«Бардак не хуже, чем в Порт-о-Пренсе',— сказал он себе, сплюнул сквозь зубы и, разминая ноги после трёхчасового стояния в вагоне, направился в зал ожидания. — Только моря нет...»
Внутри было скучно. Хныкал ребёнок-грудничок на руках у юной цыганки, спали друг у дружки на плече двое пьянчужек, на полу у стенки, уткнувшись носом в хвост, свернулся пес — лохматый и чёрный, как ночь. Счастье его, что не родился он на Гаити[47].
«Словно электрический стул.— Мгави устроился на деревянном, крайне неудобном сиденье, вытащил из кармана „бомж-пакет", с хрустом принялся жевать.— Легкий ужин, такую мать, леопард май задери. „»
Радоваться и без того было особенно нечему. Дела в этой чёртовой России с самого начала пошли из рук вон плохо. Во-нервых, где-то потерялась, не доехала до места встречи Белая Коза А во-вторых, этот желторожий брюхан, эта узкоглазая вонючка, этот потный бабуин оказался предателем! Ренегатом! Он хоть и доехал до места встречи, но лучше бы тоже сгинул неведомо где. Из-за него Мгави остался без денег и документов, не говоря уже о вещах.
Эй-е, Мамба, Чёрная Мамба, жирная корова, уверенная в собственной непогрешимости! Ты засиделась в своём подвале, Чёрная Мамба, ты стала ошибаться, и это выйдет тебе боком. Только-то и знаешь: Мгави, сделай то, Мгави, сделай это, Мгави, иди сюда, Мгави, ступай туда..
Да если бы не была ты нужна Мгави, видел бы он тебя в гробу и в белой шляпке... Но теперь — всё. Потому что он узрел Путь, он уже едет в нужную сторону и будет хам через каких-то десять часов. А в икру его ноги вживлён камень. Кристалл. Это очень непростой камень. Его можно с лёгкостью сменять на нагубник к флейте. К священной флейте, заимствованной у деда Затем — узнать Мелодию судьбы. Ну а уж после этого — устроить концерт. Вызвать, например, Нагов из Махаталы и дать им конкретное поручение. Для них, говорят, нерешаемых проблем нет1. Эй-е, вот уж будет весело так весело... И ненаглядному дедушке, и дорогому братцу, и любимой родне, и драгоценной Чёрной Мамбе. А также разным желтокожим собакам, белым обезьянам и красным шакалам...
Русоволосая голова преображённого Мгави постепенно поникла на грудь. Ему снился Порт-о- Пренс, грязный, зачуханный и смрадный. По улицам гоняли пыль бензиново-угарные «таи-тапы»между домов сновали наглые крысы, тускло светились вонючие лампы, заправленные нефтью... Из заведений слышался визгливый резкий аромат клирина[48], воздух был напоён похотью, жарой, запахом пьянящего буа-кошона3.
Эй-е, старое доброе время, в какую невозвратную даль ты ушло?.. Ещё вовсю перемалывал отступников Форт-Димант1, болота под Ибо-Бич были забиты трупами, а из репродукторов пульсировала зажигательная меринга под названием «Папа Док на всю жизнь». Где всё это, в какой дали?.. Дом жути[49] на площади Дес-Министрос, наводящий ужас «Оборотень»*, надёжные соратницы из грозной «Фиет-Ла- ло»...[50] А нежнейшее манго, таящее во рту, а убийственный ром-пунш, а бордели улицы Карефур, а красотки с площади Святого Петра, стоящие всего-то десять гурдов...[51] Какими ветрами вас унесло?
Мгави даже застонал во сне. Он как бы со стороны увидел себя в былой красе тонтон-макутовского наряда: чёрный, не первой свежести костюм, чёрные с позолоченными дужками очки, чёрная же фетровая шляпа.. Справа — «магнум» сорок пятого калибра, слева — липкий но долгу службы мачете, а по центру чуть ниже пиджака...
Однако всласть ноностальгирювать ему не дали. Что-то с силой приложило Мгави в грудь — резко, расчётливо, больно Словно древко дедовского ассегая.
— Такую твою мать, — выругался Мгави, разлепил глаза и осёкся. — А, здрасте вам...
Перед ним стоял местный тонтон-макут. Только не чёрный, а розовощёкий и рыжеусый. Мгави вспомнил свою нынешнюю внешность и с тихим ужасом подумал: «Неужели и я теперь так выгляжу?..» А рядом с тонтон-макутом злорадно скалила экскаваторжые зубы плотная — руки в боки — баба в белом переднике. Такую не взяли бы ни за какие деньги и в третьесортный дом на улице Карефур.
— Он это, Петечка, он, он, — повторяла она многозначительно ухмылялась и посматривала снизу вверх на рыжеусого. — Он это, он, точно он. Он, он, ворюга!
Чувствовалось, что она с карателем Петечкой на дружеской ноге.
— Сейчас разберёмся, — гневно раздул ноздри тот, задышал н снова познакомил Мгави с «демократкой» — А ну, документ покажь!
Говоря так, он грозно распушил усы, страшно нахмурил брови и не забыл гордо покоситься на бабу — мол, ну как я, хорош?
— Да нечего мне показывать, украчи. — Мгави всхлипнул, потёр ладонью ушиб и изобразил вселенское горе. — Всё, всё унесли, и паспорт, и ИНН, и «Визу», и «Мастер-кард». А также полис, нрава и фотографию жены. Ваше высокоблагородие, господин отличник милиции, не надо меня больше под дых. Я хороший. И у меня панкреатит-
Конечно, он бы мог отвести им обоим глаза, заставить убежать с криками ужаса, вынудить заблудиться в этом маленьком зале и до угра искать выход. Но не стал. Каждое магическое действие оставляет в мире тонких энергий свой след. Такой же внятный и чёткий, как отпечаток пальца или капля крови, полная ДНК. А то, что за ним уже шли, для Мгави не подлежало сомнению. Иных последствий предательство желтобрюхого иметь не могло.
— Полис и нрава? «Визу» и «Мастер-кард»? Хм. — Тонтон-макут опустил резиновый жезл и задумался. Человек на вокзальной скамейке знал умные слова и был неплохо одет, то есть в целом на вокзального прюходимца не очень тянул. Баба, однако, затараторила с новой силой:
— Да он это, Петечка, он! Укр>ал тогда два ящика коньяку, три упаковки «Хольстена» и пять килограммов окорочков! — Запнулась на мгновение, видимо сообразив, что столько напраслины на одного человека возвести не позволял простой здравый смысл, но тут же поправилась: — И у него ещё сообщник был. Чернявый такой, жилистый, на морду — лицо кавказской национальности! А вдруг они каких террористов кормили?
— Террористов? — Пстечка явно вспомнил о близости Волховской ГЭС и глянул на Мгави уже по- другому. — А ну, пошли! И молись своему Богу!
Ладно, пошли. Через зал, вдоль по платс|юрме и наконец - в белую дверь с надписью «Милиция». Шагнув через порог, Мгави по одну сторону увидел прозрачную Стену с красными буквами: «Дежурная часть», по дру1ук1 — решётчатый куток. Рядом виднелась ещё дверь с надписью охрой по фанере: «Оперуполномоченные. Вход запрещён». Народу во всех отсеках было немного, и все спали. И помдеж в кресле за пультом, и вихрастый сержант на стуле за столом, и какой-то россиянин, угодивший за решётку, и, кажется, даже гарант Конституции в рамочке на стене. Что делалось за глухой дверью, у оперуполномоченных, видно не было.