— Что за шум, а драки нет? — поинтересовался он зловеще. — Будете продолжать орать, драка будет... — В окна его номера било солнце, коридорное освещение наверняка показалось ему потёмками, но вдруг он решительно изменил тон. — Сержант, ты?.. Во мир-то тесен...
Последняя фраза получилась фальшивой.
— Старлей... — Краев протянул ему руку, крепко пожал и внёс свою лепту во всеобщее представление друг дружке: — Это сослуживец мой. Вместе воевали... в Афгане. Это — Коля Борода, а это — Василий Петрович Наливайко, профессор.
Профессор погладил по голове усевшегося кобеля:
— А это — Шерхан.
— Наливайко? Василий Петрович? — тихо переспросил Песцов. Он пристально глядел на великана, и Краев увидел, как он дёрнул горлом, словно глотая всё ещё коловшийся ком. — Ваня Наливайко... Старший прапорщик... Так похож был на вас... Ну просто один в один... Мы в Афгане вместе...
— Ванька? — Даже при ублюдочной лампочке было заметно, как побледнел Наливайко. Вытащив из кармана портмоне, он достал маленький фотоснимок. — Вот... Мой единственный сын... Как он погиб?
Со снимка улыбался скуластый, наголо бритый парень, которому в самый раз пришлись бы шаровары, сабля и оселедец гоголевского Тараса.
— Как герой. И это не слова, — выговорил Песцов. — Мы попали в засаду, духи били в упор. Из всей группы выжили двое, я, — он снова дёрнул горлом,— и он, — он кивнул на Олега, — Такие вот дела.
— Эх, — глухо охнул Наливайко. — Без погребения... В чужой земле...
— Он, батя, сразу в рай ушёл, прямо на небо,— сказал Краев. — Машина с боеприпасом была. Трёхтонка. Да что мы тут-то стоим, как сироты какие! Пошли ко мне. Помянем тех, кто не вернулся...
— Да нам бы... в общем... ехать надо, — начал неуверенно Наливайко, но Коля Борода решительно постановил:
— Иди, Василий Петрович, иди и даже не думай. Сам в лучшем виде затарюсь. Ну всё, ребята, пока. Посидел бы с вами, да никак, живые сожрут живьём.
— А теперь, ребята, давайте за вас, — налил по второй Василий Петрович,— За то, что живыми остались, за то, что целыми пришли. За то, что есть с кем Ваньку моего помянуть...
Атмосфера в номере царила самая братская. Четвёртая стопочка на столе стояла отдельно, накрытая кусочком хлеба, и казалось, что младший Наливайко сидел где-то рядом, улыбался, слушал их разговор. Одна беда, видеть его мог разве только Шерхан, безмятежно разлёгшийся на линолеуме. Зря ли говорят, что собаки легко видят незримое. Особенно такие вот «четырёхглазые», с рыжими подпалинка- ми бровей.
— Так ты, Олег, значит, писатель, — уточнил Василий Петрович. — И в каком же жанре работаешь?
— Ну... — задумался Краев. Мысль о необходимости жанрового самоопределения до сих пор его как-то не посещала. — Знаете, — сказал он наконец, — по-моему, в литературе, как и у вас в науке, всё самое интересное происходит на стыке направлений. Вы небось, чуть что, и физику готовы припрячь, и химию, и биологию, лишь бы до истины докопаться. Вот и я не о законах жанра думаю, а о том, чтобы читателя за уши не оттащить было. И под это дело ему всякого-разного познавательного сообщить. И про физику, и про химию, и про историю...
— Ох, только про историю нашу лучше не надо бы, — поморщился Наливайко. — Сплошное враньё, а против ветра писать — только начни, в один миг заклюют... Мы вот копаем в местной Долине Смерти... а ты думал, здесь такой нет? Есть, а как же... Короче, насмотрелись, слёзы на глазах. Никто не забыт, ничто не забыто... мать их... Как подумаешь, так даже и хорошо, что Ванька не в землю ушёл, а сразу на небо... Не то вот так же лежал бы, пока государство памятники ставит и слёзы крокодиловы льёт...
— Да нет, Василий Петрович, — помолчав, отозвался Краев. — Экскурсы в прошлое у меня запланированы, но в гораздо более давнее. По преданию, в здешних болотах есть остров, а на нём — святой монастырь. Действительно святой. И не потому, что монастырь, а потому, что место уж очень особенное. Я ведь из-за него сюда и приехал. Библиотеки перекопал, с этнографами говорил... Только разговоры — это одно...
— А ты давай-ка к нам, — внезапно воодушевился Наливайко. И даже пристукнул кулаком по столу, совсем не сильно, чтобы не расшибить хилую гостиничную мебель, но стало очевидно, что кулачищи у немолодого профессора были пудовые. — Мы ж на тех самых болотах как раз и сидим! Люди крутятся опять-таки всякие разные, они тебе что хочешь найдут. Кстати, про друга детства моего слыхал, про Мо- тю Колыму? Что, не слыхал?.. Пу, Олег, ты даёшь! Да его на каждой пересылке любая собака знает... Не, Шерхан, это не про тебя... Давай, в общем, приезжай... Ладно, ребята. Пойду, в самом деле, Ханька выведу... Спасибо ещё раз за Ваньку моего...
— Ты мою бабу видел? — спросил Песцов Краева, когда за профессором закрылась дверь. — Она на тебя положила глаз, так что смотри, поосторожнее. Такое может...
— Хм, поздравляю, — не понял его Краев. — Только за меня не бойся. И за неё. Как положила, так и...
— Да не про койку речь, сержант, — как-то грустно усмехнулся Песцов. — Уж доподлинно не знаю, кто она, но ты мне поверь... Волшебница, телепат, экстрасенс... Да ещё и с яйцами баба. С такими, что замочит и не моргнёт. Ну так вот. Ей до зарезу нужна какая-то древняя хреновина, которая у тебя есть.
Олег сразу понял, что речь шла о пресловутом нагубнике. Он успел даже представить жеманную красавицу в виде затянутой в чёрное «расхититель- ницы гробниц», крадущейся в ночи к нему в номер, но промолчал, ожидая продолжения. И продолжение не задержалось.
— Только вся закавыка в том, — продолжал Песцов, — что хреновину эту нельзя ни украсть, ни купить, ни отнять. Можно только получить в виде презента. Чуешь, какая фигня? А я в ней участвовать не желаю...
— Чую, — посмотрел ему в глаза Краев. — Слушай, а совсем послать твою любезную никак не получится? Такие у нее яйца большие?
В глубине души он аплодировал старлею: «Молодец, не гнилой...»
— Да при чём тут яйца, - усмехнулся Песцов. — Отношения у нас, понимаешь. Любовь-морковь. И потом, — он сделал паузу, — я ведь в розыске. Федеральном. Если бы не она, точно бы замели. — Краев непонимающе смотрел на него, и он удивился: — Ты что, блин, сержант, телевизор не смотришь?
— Не-а, не смотрю. — Краев поймал себя на том, что прикидывает, как бы незаметно посмотреть на часы. Оказывается, он с нетерпением ожидал возвращения Оксаны. «Да уж... Этого ещё только не хватало. Да и ей...»
— Так я к чему, сержант, веду,— продолжа! Песцов. — Бьянка говорит, у тебя с башкой что-то хреново, кабы совсем не накрыться где-то через полгода. Так вот ты и поставь ей условие, мол, давай, милая, бартер: я тебе хреновину, а ты мне стопроцентное излечение мозгов. И не сомневайся, сержант, не только согласится, но и сумеет. Я бы тебе порассказал, что она у меня на глазах проделывала, так всё равно не поверишь. Хотя сам вроде фантастику сочиняешь.
Говорят, нет ничего хуже, чем у самого края поманить человека надеждой. Несбыточной...
— Ты хочешь сказать, старлей, что она сможет убрать мою опухоль? — развеселился Краев. — Неоперабельную? И метастазы на раз-два повыдергает?.. А не многовато для одной Пещерки, что и нас. с тобой вместе свело, так ещё и хилеры филиппинские... с нашими киллерами под ручку...
— Значит, в чудеса не верим, сказки нам побоку? Так, так, материалист ты наш,— едко усмехнулся Песцов.— А вспомни, как мы водички хлебнули из ручейка, там, под землёй, в кяризах, в Афгане, мать его? Так вот, я с тех пор от пули ухожу легко, в стене дырку пальцем делаю - показать? Да, думаю, и ты, сержа!гг, не лаптем гци хлебаешь, иначе бы с каких фигов заказывали тебя?.. Не конкуренты же, графоманы, им такие деньги во сне не приснятся... Короче, вляпались мы с тобой в одно дерьмо, и потому держаться нам лучше вместе, не то пропадём. Ты мне жизнь в Афгане спас, а я к долгам не привык. Так что...
Он не договорил. В дверь деловито постучали, и тут же с лёгким щелчком раскрылся запертый вроде бы замок.
— Можно? — В номер вошла Бьянка. — Пардон, что нарушаю ваше строгое мужское общество, но, дорогой, — тут она влажно глянула на Песцова, — пора и честь знать. У нас медовый месяц, а я вся в небрежении... — И вздохнула: — Что к золотой свадьбе-то будет?-
— Познакомься, милая, это Олег, — показал Песцов на Краева. — Мы служили вместе.
— Ах да, как же, как же, наслышана — Бьянка подошла, улыбнулась, протянула холёную руку,— Очень, очень приятно. Эльвира
Краев не удержался от мысли, что имя «Эльвира», пускай и фальшивое, очень ей подходило. Да уж, не Маша-Наташа.
Мне тоже, - соврал он и повернулся к Иесцо- . ву. — Ну что, брат, ступай. Ещё поговорим.
— Непременно, — усмехнулась Бьянка. — Поговорить действительно ещё придётся. Нам всем...
Когда за ними закрылась дверь, Краев задумался, начал машинально искать сигареты, потом вспомнил про кота и в запоздалом ужасе устремился на улицу.
В райцентре бушевало торопливое северное лето. Краев тут же вдохнул тополиную пушинку, закашлялся и начал судорожно оглядываться. Ну скажите вот, люди добрые, где, под каким кустом, на какой помойке искать |ада Тихона?.. Стоило представил, расстроенное лицо Оксаны, вообразить её отчаяние и беспокойство — и Олег ощутил готовность повторить вчерашний марш-бросок, только бы разыскать хвостатого проходимца. Как ни крути, сволочь Тиш- ка, похоже, был у неё единственным по-настоящему близким существом.
«Ну и сразу надо было его на шлейку сажать, — • зло подумал Краев, сам не зная, к кому обращается, к безответственной кото владелице или к себе самому. — Где я его теперь ей найду? А и найду, хрен поймаю, если сам в руки не дастся. Это же не кот, а тигр саблезубый...»
С горя Краев зашёл в магазин, на двери которого красовалось жёлто-зелёное воззвание какой-то «Церкви Трясины Судьбы», оглядел прилавки и ку- иил — нет, не шлейку, а чёрный хлеб, полукопчёную
местную колбасу и коробку томатного сока. А стоило выйти, как по ушам резанул истоигный кошачий вой, примем на два голоса. Ещё секунда, и из кустов опрометью вылетел большой белый кот — уши прижаты, морда в крови. За ним молча несся разъярённый Тихон. Пасть 1Грезрительно оскалена, злющие глаза так и горят.. Он без особого труда догнал оппонента, вцепился в холку, повалил... Прохожие оглядывались, кивали, делали комментарии.
Перейдя в партер, зверюги сплелись в клубок, об- . лаком полетела в стороны белая шерсть, и Краев даже задумался, какого рода пушинку ему довелось только что проглотить. Не требовалось быть знатоком кошачьей иерархии, чтобы понять: происходила смена городской власти. Всё кончилось очень быстро. Белые, отчаянно хромая, убрались на помойку, а красные, то бишь рыжий узурпатор, принялись аннексировать новые территории. Тихон решительно пометил поребрик у магазина, нагло задрал хвост и с видом завоевателя направился к гостинице, рыжий и целеустремлённый, как непобедимый Чингисхан. Краев послушно двинулся следом, жалея, что не купил в магазине поганцу что-нибудь персонально вкусное. Ну ничего, от колбаски небось не откажется...
Варенцова. Официальное представление