Двор Изабеллы и Фердинанда переживал радостные дни триумфа: на Гранадском фронте победоносные войска Кастилии взяли у эмира город Малагу.
В Кордове повсеместно царило веселье. Всюду гремела музыка. По вечерам слуги иллюминировали каждый дом множеством факелов и плошек - на улицах становилось светло как днем. На стол подавались изысканнейшие кушанья. Рекой лились столетние вина. А знатные дамы словно задались целью ослепить друг друга блеском своих туалетов и драгоценностей. Впрочем, сеньоры тоже не желали ни в чем отставать от них.
И только один человек день ото дня становился все мрачнее и мрачнее. Это был главный эконом Кастилии дон Алонсо де Кинтанилья.
...Королевская казна давно пуста - хоть шаром покати. Может быть, кто-нибудь думает, что это - большой государственный секрет? Так он-то, Кинтанилья, знает, что последнему пажу королевы уже надоело развлекать анекдотами об этом своих подружек из веселых домов. Казалось бы, любого нормального человека должна беспокоить толщина собственного кошелька - это так же ясно, как то, что он, главный эконом королевства, ей-богу, скоро станет посмешищем для любого уличного мальчишки. Так нет же, Изабеллу и Фердинанда даже не интересует то плачевное положение, в котором оказалась казна. Как будто так и должно быть, чтобы один за другим летели на ветер займы, взятые под страшные проценты, да и то лишь под угрозой обвинения банкиров в вероотступничестве. Победа над маврами в Малаге - это, конечно, хорошо, ничего против этого он не имеет. Но разве можно делать из жизни сплошной праздник, когда на юге остается такой крепкий орешек, как эмирская Гранада? А сколько монет придется ухлопать на укрепление северо-восточной границы с Францией? Интересно, кто об этом должен думать, а? Конечно, искать пути для пополнения казны - это не королевская забота. Но тратить-то можно бы и поменьше. Он, главный эконом, уже и придумать не может, какими еще новыми налогами осчастливить подданных победоносной королевской четы... Да и что толку в новых налогах, когда населению процветающего королевства все равно нечем их выплачивать?..
Так печально рассуждал сам с собой Алонсо де Кинтанилья, главный эконом Кастилии, полулежа на широком сиденьи своей кареты. Он возвращался с одного из еженедельных докладов королевской чете о состоянии государственных финансов. Сегодня он в который уже раз попытался доказать августейшей семье необходимость сокращения непомерных трат двора. Но эта попытка, как и все предыдущие, была решительно пресечена в самом начале.
- Не суждено появиться купцу, который бы занял королевский престол. Не суждено появиться королю, который стал бы считать расходы, - отрубил в ответ Фердинанд. - Я не пожалею ничего для превращения двора Кастилии и Арагона в самый пышный и блестящий двор Европы.
А Изабелла укоризненно добавила:
- Вы никак не хотите проникнуться высшими интересами государственной политики, дорогой де Кинтанилья.
И не успел главный эконом сообразить, что сказать в ответ их высочествам (так до сих пор почему-то титуловались Изабелла и Фердинанд), как последовало высочайшее повеление - незамедлительно предоставить сумму, необходимую для строительства в Малаге королевской резиденции.
Стало быть, на сегодняшний день высшие интересы государственной политики состояли прежде всего в том, чтобы в новообретенной Малаге был срочно воздвигнут роскошный дворец, где будут жить Изабелла и Фердинанд, если им вдруг захочется когда-нибудь посетить этот город...
Карета подпрыгнула на ухабе, и Кинтанилья больно стукнулся затылком об угол. Удар еще больше усугубил его мрачное настроение.
Вот - вынь да положь им денег на целый дворец - ни больше, ни меньше. А где прикажете их взять? Может быть, их высочества полагают, что золотые кастельяно растут на грядках, как огурцы? Или что они подходят, как тесто на дрожжах?..
Господи! Поперек горла стоят Кинтанилье все эти дворцы, все эти балы, охоты, ристалища... Да провались они сквозь землю, а с ними вместе и все кастильские ювелиры, портные, живописцы, кружевницы, краснодеревщики, каретные мастера... Ну что вы прикажете делать, если придворные просто взбесились от роскоши. Им только и подавай, что все время новые забавы, а ему - вечная забота: знай себе ломай голову, как залатать старую прореху, чтобы вместо нее не возникли две новых. Оттого-то и не кончается столько лет война с Гранадой, что летят в трубу безо всякого счета королевские денежки. И вообще, что это за такая высокая политика - воевать новыми дворцами, модными танцами и роскошными туалетами? Он, Кинтанилья, предпочел бы побеждать врага по старинке неприступными крепостями, смелыми атаками, тяжелыми пушками...
Нет, он, конечно, знает, как достать требуемые деньги. Для этого надо просто задержать выплату жалованья столичному гарнизону. Выход не самый лучший, но другого нет. Что ж, так и придется сделать. У Изабеллы и Фердинанда не возникнет оснований быть недовольными своим главным экономом. А гвардейцы... Ну, гвардейцы пока что перебьются, а потом какое-нибудь чудо поможет найти деньги и для них...
Кинтанилья не мог сказать, за что бог так полюбил его, но то, что это именно так, было несомненно. Сколько раз уже эконом оказывается в ситуации, когда уповать остается лишь на чудо - и чудо происходит. После этого требуется только помножить чудо на финансовые таланты главного эконома, и средства, затребованные их высочествами, появятся точно в срок словно по мановению волшебной палочки. До сих пор, слава богу, все обходится благополучно. Но ведь может в конце концов наступить день, когда чуда не произойдет...
Карета подъехала к дому Кинтанильи. Привратник где-то замешкался, и экипаж притормозил у запертых ворот. В ту же секунду, увернувшись от удара кучерского кнута, на подножку вскочил какой-то человек. Вид его был ужасен: воспаленные глаза, небритые щеки, волосы, давно забывшие прикосновения инструментов цирюльника, сильно поношенная грязная одежда.
- Господин главный эконом, я прошу вас выслушать меня! - Незнакомец хорошо говорил по-кастильски, но в его голосе легко угадывался характерный для иностранца акцент.
- Добрый человек, ступай своей дорогой. У меня нет для тебя денег. Кинтанилья попытался задернуть занавеску на дверце.
- Я не собираюсь просить их. Наоборот, я хочу предложить Кастилии несметные сокровища: золото, жемчуг, драгоценные камни, тончайшие шелка, пряности. Я слышал, что в государственной казне дела идут не совсем хорошо...
- Представь себе, я тоже кое-что об этом слышал. Так где же твои сокровища?
- Это не так-то просто объяснить. Но если вас заинтересовали мои слова, прикажите слугам пропустить меня в дом.
Незнакомец больше всего походил на сумасшедшего. "Еще один, свихнувшийся на несметных богатствах", - подумал было Кинтанилья, но что-то удержало его от такого поспешного заключения.
- Что ж, заходи...
А час спустя эконом, забыв обо всех своих бедах и заботах, снова и снова заставлял странного пришельца рассказывать о его смелом плане проникнуть к сокровищам Индии, идя не обычным долгим и трудным путем на восток, а гораздо более коротким и легким - плывя на запад через Атлантический океан.
С точки зрения общепринятого здравого смысла это был бред умалишенного. Но, в отличие от многих других высших сановников королевства, Алонсо де Кинтанилья, к счастью, не всегда оценивал жизнь только с точки зрения общепринятого здравого смысла.
Кинтанилья никогда не блистал в свете, над его старомодными привычками и воззрениями то и дело подтрунивали придворные остряки. Но глубокий и проницательный ум, которым природа щедро одарила этого человека, сразу ухватил то, чего не в силах были понять изощрившиеся в куртуазных церемониях щеголи, стоящие у руля государства единственно в силу своего высокого происхождения. Он мгновенно оценил, ч т о э т о з н а ч и т - попытаться достичь Индии с противоположной стороны Земли.
И, слушая уверенную и полную достоинства речь чужестранца, Алонсо де Кинтанилья торжествовал - это сама судьба послала ему встречу с нищим оборванцем, который, наверно, и сам пока не понимает, что ему суждено открыть новую главу не только в географии, но и в истории земной. Вот оно, чудо, самое главное в его жизни, оно само плывет к нему, оно совсем рядом и теперь надо только удержать его, не выпустить из рук...
Умен и проницателен был дон Алонсо де Кинтанилья. Но как сильно удивился бы он, если б узнал, какова была подлинная цель экспедиции, о которой хлопотал Кристобаль! И что вовсе не судьба послала ему встречу с ним, а последние двенадцать мараведи, которые выгреб из своего кошеля привратнику два дня ничего не евший Кристобаль, чтобы ворота во двор эконома, когда прдъедет хозяин, оказались закрытыми. Впрочем, все это так и осталось навсегда неведомым для хитроумного Алонсо де Кинтанильи...
Он радовался как ребенок. Если бы в этот момент их высочества могли видеть своего главного эконома, они бы не поверили собственным глазам - с лица одного из почтеннейших людей королевства, который к тому же совсем недавно вышел от них в очень мрачном настроении, теперь не сходила глупейшая улыбка. Не в силах усидеть на месте, он носился взад-вперед по комнате, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься в пляс.
- Вот это так мысль - западный путь в Индию. Нет, это ты здорово придумал, честное слово!
И вдруг, мигом посерьезнев и снова превратившись в почтенного министра финансов, Кинтанилья изрек с приличествующей случаю интонацией:
- Я полагаю, об этом необходимо как можно скорее доложить их высочествам.
- Я готов отправиться к ним сию же секунду! - Глаза Кристобаля загорелись такой решимостью, что Кинтанилье на мгновение стало не по себе. Сколько же испытаний и препятствий должен преодолеть человек, подумал он, чтобы у него в глазах запылал этот дьявольский огонь всепобеждающей решимости. Одна за другой долго будут обрушиваться на голову невзгоды, словно удары молота на мягкий расплавленный металл. И после каждой человек, точь-в-точь как незатвердевший металл, может поддаться, чуть-чуть отвернуть в сторону с выбранного пути, поискать дорогу полегче. Но из бесформенного куска металла удары молота выковывают отличный клинок. Точно так же и человек - если уж, несмотря ни на что, стоит он на своем, то от удара к удару становится только сильней и тверже, и в конце концов наступает пора, когда уже ничто на свете не может заставить его согнуться. Словно твердый и острый клинок, пробьется он тогда к любой цели...
- Я готов отправиться к их высочествам сию же секунду, - повторил Кристобаль, с недоумением и тревогой глядя на внезапно смолкшего эконома.
- Но не в таком же виде ходят в гости, друг Кристобаль. Особенно к двум государям сразу! - В голосе Кинтанильи слышалась лукавая и добрая усмешка.
IV
- Сеньор Кристобаль, проснитесь! Да проснитесь же! Гранада капитулировала! - Запыхавшийся слуга де Кинтанильи неистово тряс за плечо Кристобаля, но тот никак не мог спросонок уразуметь, о чем ему толкуют. Наконец смысл сообщения дошел до его сознания. Словно подброшенный гигантской пружиной, он выскочил из постели.
Вот оно! Свершилось! Сон, приснившийся ему неделю назад, накануне рождества, оказался, как говорится, в руку. И так скоро! Надо только, чтобы теперь он сбылся до конца. Чтобы неведомая земля, к которой во сне стремился его корабль, наяву гипнотизируя и подавляя его волю. Непроницаемо суровым было выражение его аскетичного лица - такое впечатление создавалось то ли от плотно сжатых тонких бледных губ, то ли от острого, выдающегося вперед подбородка. Кристобаль знал - имени этого человека нет в списках инквизиторов. Но глазами и ушами святой инквизиции при дворе был именно он. Он успевал быть везде - ничто не происходило без его ведома и присутствия. И даже если бы Изабелла захотела ограничить его присутствие при решении государственных дел, она, пожалуй, теперь уже не смогла бы это сделать. Святая инквизиция - ее кровное детище, рожденное всего несколько лет назад, - успела за это время набрать такую силу, что противоречить ей в чем-то было нежелательно даже для самой королевы. Кристобаль коротко изложил цель своего визита. Их высочества уже были в общих чертах проинформированы об этом де Кинтанильей. Поэтому никакой особой реакции с их стороны не последовало. Фердинанд лишь деловито осведомился, как далек, по мнению Кристобаля, западный путь в Индию.
- Я считаю, ваше высочество, - ответил Кристобаль, - что с запада Индия несравненно ближе к нам, чем может показаться на первый взгляд. Я исхожу из расчетов древних географов, из расчетов, на которых и поныне основывается мореплавание. Они доказали, что суша гораздо длиннее океана. Она занимает целых двести двадцать пять градусов земной окружности, оставляя океану, следовательно, лишь сто двадцать пять градусов - чуть более трети всей окружности. Но это еще не все. Ведь для древних восточной оконечностью Азии является Золотой Херсонес. В наши же дни всеобщего расцвета наук знания о мире неизмеримо расширились. Марко Поло, венецианский купец, дальше всех христиан проникший на восток, рассказывает о двух могущественных великих империях - Чину и Чипангу. В первой он побывал сам, а о второй узнал от почтенных людей Чину. Если на первую мы положим двадцать восемь градусов земной окружности, а на вторую тридцать, оставшееся расстояние, которое нам предстоит преодолеть в океане, таким образом, составит всего семьдесят семь градусов. Нет сомнения, что оно вполне доступно для современных кораблей. И то, что это расстояние выражается столь счастливым числом, я толкую как доброе предзнаменование успешного исхода экспедиции, об организации которой я прошу ваши высочества...
Изабелла повелительным жестом прервала Кристобаля.
- Семьдесят семь, конечно, очень счастливое число, - она иронически улыбнулась и после паузы неожиданно продолжила, - если только оно не обозначает числа лет, прожитых человеком. Вот я и хочу, сеньер мореплаватель, уточнить у вас про расстояние в более понятных для меня мерах. Может быть, для вас это звучит странно, но я как-то не привыкла измерять градусами.
- Это составляет примерно... - Кристобаль попал в трудное положение. Во-первых, он и сам далеко не был уверен в том, что ему предстоит плыть так близко, как он пытается всех в этом уверить. Во-вторых, какое бы малое число он не назвал, оно может показаться сухопутной королеве, привыкшей мерить расстояния между городами в пределах нескольких лиг, чрезмерно большим. Но он раздумывал лишь какие-то доли мгновения. Как это часто бывает в решающую минуту, нужный ответ возник как бы сам собой.
- Это составит примерно около двух месяцев плавания, - спокойно сказал Кристобаль. Он опять почувствовал себя уверенно, настолько уверенно, что даже рискнул сыграть на морском престиже Кастилии. Португальцы иногда предпринимают и более длительные путешествия, ваше высочество...
Внезапно ему в голову пришел еще один аргумент о близости придуманного им западного пути в Индию.
- Впрочем, - продолжал он, - я беру крайний случай. Вполне возможно, что мои корабли достигнут Индии гораздо быстрее. Вашим высочествам, должно быть, известно, что в Индии водятся слоны. Но ведь и совсем рядом с Кастилией, в Африке, близ Атласских гор, тоже водятся слоны. Какой же вывод мы можем сделать, если знаем, что нигде в мире их больше нет, а восточный путь в Индию так долог и труден? Значит, Индия совсем незначительно удалена от Атласских гор, а следовательно, и от Кастилии на запад. Ведь не могут же эти огромные животные перелетать, подобно альбатросам, огромные расстояния по воздуху?
Кристобаль был доволен своей находчивостью. Но радость вдруг отхлынула от него, уступив место беспокойству. Он увидел, как подался вперед доминиканец, как вперил свой буравящий взгляд, кажется, прямо в самую душу.
- Сын мой, ответь и на вопрос, который интересует меня.
Он говорил негромко и совершенно спокойно. Но, вместе с тем, его голос, так же, как и взгляд, и весь облик, заставлял безропотно подчиниться, оцепенеть, превратиться в послушное орудие. И противостоять этому было необыкновенно трудно. "Если сейчас он припомнит Августина с его антиподами или хотя бы Козьму Индикопулова - экспедиции крышка", - только и смог подумать Кристобаль.
- Если я правильно понял, корабли экспедиции поплывут на запад?