- Не знаешь? - прорвало Ричарда. Его словно током ударило. Но с банкетки он так и не поднялся. - Бог мой! Да, Дороти, кое-что не так.
Дороти кивнула, перевела взгляд с него на нее, ожидая дальнейших объяснений, каковых не последовало.
- Вы, Кара, - начала она наконец, - верно, не рассчитывали, что Ричард поедет сюда с вами.
- Нет... По правде, нет. Я должна была вести машину сама. Пожалуй, я надеялась... Впрочем, с какой стати...
- Ричард, - как могла ласковее произнесла Дороти, - вы, конечно же, хотите помочь Каре родить ее малыша.
Ричард кивнул, потом кивнул еще и еще. Глубоко вздохнув, он бросил журнал на столик и встал.
- Конечно же, куда я денусь, - сказал он.
Они прошли в смотровую, и Дороти закрыла дверь. Это помещение - три комнаты на четвертом этаже старого кирпичного дома в ничем не примечательном квартале на Мелроуз-авеню, к западу от студии "Парамаунт" - она делила с другой повитухой. Товарка Дороти питала слабость к новому веку, и Дороти, не разделяя ее склонностей, соседство считала приемлемым. Комнату украшали фотографии беременных женщин в голом виде и картинки, изображающие роды и появление на свет младенцев в странах и ареалах культуры - по большей части из третьего мира, - где вековые традиции повивального искусства никогда не прерывались. Так как мать и бабка Дороти были повитухами в маленьком городишке недалеко от Тексаркана,** ее собственное чувство традиции было бессознательным и отнюдь не тысячелетним. Она очень много знала о травах и прекрасно разбиралась в эмоциях будущих матерей, но не верила ни в кристаллы, ни в медитацию, ни в созидательную визуализацию, ни в непременную мудрость доиндустриальных обществ. Двадцать лет практики на Западном побережье не освободили ее отношения к беременности и родам от грубого восточно-техасского духа, присущего землепашеству и тяжелому физическому труду. Она указала Ричарду на обитый золотистой синтетикой потертый диванчик под плакатом, изображающим богиню Кибелу с молочной раковиной-вселенной внутри живота. Затем помогла Каре взобраться на кресло.
- Мне, наверное, нужно было раньше вам кое-что сказать, - проговорила Кара. - Этот ребенок. Он не от Ричи.
Ричард сидел, опустив руки на колени, уставив глаза в растянутые, перекошенные желтые ромашки - рисунок на Кариных гольфах, плечи его были низко опущены, подбородок скрывала тень.
- Вот как, - сказала Дороти.
Жаль, что она была с ним так резка, хотя теперь уже не изменишь, да что и говорить, не может поручиться, что снова не будет с ним резка. Ее доброе отношение к мужьям было, по необходимости, ограничено обязанностью отдавать все свои силы главным для нее клиентам.
- Тяжко.
- Необыкновенно тяжко, - уточнила Кара. - Потому что... видите ли... Меня изнасиловали. Ну тот... Насильник с Франклинова водоема. Помните? - Она понизила голос. - Деррик Джеймс Купер.
- О Бог мой! - отозвалась Дороти.
Подобные откровения звучали в ее приемной не в первый раз, но очень, очень редко. Нужно быть женщиной особого склада и женщиной, дошедшей до самых крайних концов спектра надежды и отчаяния, чтобы вынашивать ребенка, появившегося от такого зачатия. А каким тут нужно быть мужем, Дороти и представить себе не могла.
- Ах, горькие вы мои. Жаль мне вас, обоих жаль. - Раскинув руки, она сделала шаг к Каре, и та уткнулась головой ей в плечо. - Ричард! - повернулась она к нему, не надеясь, что тот примет от нее ласку, но сердце и чувство приличия говорили ей: надо ему это предложить.
Он взглянул на нее, кусая нижнюю губу, и гнев, полыхнувший из его глаз, заставил ее еще ближе придвинуться к Каре, к ребенку в ее чреве, которого он, без сомнения, ненавидел с бешеной яростью, хотя как порядочный человек не позволял себе в этом признаться.
- Со мной все нормально, - буркнул он.
- Не верю. Не может этого быть, - сказала Дороти. - Это дитё - ребенок изверга, топтавшего вашу жену. И с вами все нормально? Не может так быть. Со мной было бы иначе.
Кара оцепенела. Комнату наполнило жужжание кондиционера.
- Я, думается, как-нибудь обойдусь без объятий, - процедил Ричард.
Начался осмотр. Кара выставила перед Дороти матовый полукруг своего живота. Улеглась и раскинула ноги, а Дороти, войдя в нее одетой в перчатку рукой, обследовала шейку матки. Потом измерила давление, сосчитала пульс, помогла ей взгромоздиться на весы.
- Состояние - лучше некуда, - объявила Дороти, когда Кара принялась одеваться. - Только продолжай делать все то, что, ты сказала, уже делаешь. И ребенок у вас будет тоже лучше некуда.
- Кто, по-вашему, это будет? - подал голос Ричард - впервые с тех пор, как начался осмотр.
- Кто? Мальчик или девочка, вы хотите спросить?
- На ультразвуке они не смогли ничего сказать. Я знаю, верного способа определить такое дело нет. Но я так посчитал - у вас как повивальной бабки, может, есть свой секретный - мистический, что ли - способ это узнать.
- По правде говоря, я никогда тут не ошибаюсь, - заявила Дороти, - или так редко, что можно считать, никогда.
- Ну и..?
Дороти положила правую руку Каре на живот. Живот у Кары был яйцом, что, согласно приметам, означало мальчика, но у Дороти и без того было такое чувство, что ребенок, несомненно, мужского пола. Она знала это не по приметам. Просто чувствовала. И ничего мистического тут не было.
- Мальчонка. Сын.
Ричард недовольно качнул головой, черты его лица заострились, он как-то безнадежно фыркнул сквозь зубы, поднял Кару с кресла, подал ей сумочку.
- Сын изверга, - сказал он. - Волчье отродье. Волчище младший.
- Я раза два ошибалась, - сказала Дороти мягко, потянувшись к его руке приласкать.
Но он снова уклонился.
- А я все-таки надеюсь, что девочка.
- Девочки - это здорово, - согласилась Дороти.
Кара должна была родить пятого мая. Когда роды не наступили двенадцатого, она отправилась в Мелроуз к Дороти. Та пощупала ее живот, помассировала промежность маслом жожоба и велела удвоить дозу мерзкой настойки воронца и стеблелиста, которую Кара принимала всю последнюю неделю.
- Сколько я могу еще так ходить? - спросила Кара.
- С этим проблем не будет, - ответила Дороти.
- А если все-таки будут, то сколько?
- Больше двух недель уже не стоит. Но беспокоиться не надо. Шейка сглажена на семьдесят пять процентов. Все прекрасно, ткани не напряжены. И двух недель не проходишь.
Пятнадцатого мая, а потом еще раз, семнадцатого, Кара вместе с подругой ездила в Лорел-каньон, чтобы пообедать в ресторане, где подавали фирменный салат, который, как говорили, содержал какую-то загадочную травку, вызывающую роды. Восемнадцатого Дороти встретила Кару в приемной ее врача-акушера в Западном Голливуде. Провели тест для определения целостности плодного пузыря. Во время осмотра доктор говорил с ними сквозь зубы, а по отношению к Дороти, как заметила Кара, вел себя презрительно-холодно. По-видимому, они уже имели разговор до ее появления или, может быть, наоборот, ждали ее ухода, чтобы высказаться. Прежде чем уйти на осмотр следующего пациента, доктор посоветовал Каре записаться на стимуляцию родов на следующий же день.
- Нам совсем не нужно, чтобы ребенок рос еще больше, - сказал он и вышел.
- Даю тебе два дня, - произнесла Дороти сухо и как будто безразлично, правда с видом довольно расстроенным, - но могу на этом погореть.
Кара кивнула. Натянула черные брюки с широким поясом от "Си-пи шейдс" и такую же черную блузку, которые носила две последние недели, хотя две пуговицы висели на ниточке. Засунула ноги в поношенные сандалии на веревочной подошве. Стянула повязку с головы, встряхнула волосами и снова надела повязку. Вздохнув, кивнула головой. Потом посмотрела на часы. И вдруг расплакалась.
- Я не хочу, чтобы меня стимулировали, - сказала она. - Если меня будут стимулировать, то понадобится обезболивание.
- Не обязательно.
- А потом вообще придется делать кесарево.