- Все это началось не по моей воле, Дороти, но я не хочу, чтобы так же и кончилось.
- Все на свете так начинается, дорогуша, - отозвалась Дороти, - да и кончается так же.
- Но только не это.
Дороти обняла Кару. Так они и сидели бок о бок на столе для обследования больных. Дороти знала, что на пациентов успокаивающе действуют ее полнота и крепкие нервы, а потому не прибегала к словесным утешениям. Несколько минут она ничего не говорила.
- Иди домой, - наконец распорядилась она, - позвони мужу и скажи, что тебе нужен его простагландин.
- Ричи? Но он... он не станет. Он не согласится.
- Скажи ему, что у него появилась редкая возможность, - сказала Дороти. Прошло, наверно, много времени с тех пор, как вы последний раз...
- Десять месяцев, - сказала Кара, - по меньшей мере. То есть я хотела сказать, если у него не было кого-нибудь еще.
- Звони. Он приедет.
Когда Кара была на тридцать пятой неделе, Ричард уехал из дома. С самого начала их несчастий между ними не произошло никакого окончательного разрыва, никаких громких объяснений, и Ричард не предпринимал никаких решительных действий. Он просто все меньше и меньше бывал дома, вставал еще до рассвета, делал утреннюю пробежку вокруг водоема, где была написана первая строка в эпитафии их семейной жизни, и возвращался поздно, когда Кара уже давно спала. Когда она была на тридцать четвертой неделе, ему предложили снять рекламный ролик в Сиэтле. Работа на восемь дней. Из Сиэтла Ричард домой не вернулся. В день ожидаемых родов он позвонил и сказал, что приехал в Лос-Анджелес и живет у своего старшего брата Мэтью в Камарильо. Еще детьми они с братом плохо ладили между собой, а став взрослыми, как-то, разругавшись, не разговаривали друг с другом семь с половиной лет. То, что Ричи обратился теперь к брату за помощью, вызвало у Кары запоздалую жалость к мужу. Ричи спал в полуперестроенном гараже за домом Мэтью, вместе со своим племянником Джереми, весьма недружелюбным подростком.
- Он является домой поздно, тетя Кара, - сообщил ей Джереми, когда она позвонила Ричи прямо из кабинета доктора. - В час или два.
- Могу я позвонить в это время?
- Валяй. А ты там как, уже родила своего ребенка?
- Пытаюсь, - ответила Кара, - пожалуйста, попроси его мне перезвонить.
- Нет проблем.
- В любое время, даже ночью.
Обедать она пошла в "Лас-Карнитас", куда забрели уличные мексиканские музыканты "мариачи"; они пропели ей серенаду - женщине, окутанной таинственной пеленой одиночества и бремени. Она долго смотрела в тарелку, потом съела десятую часть лежавшей там пищи. Поехала домой, несколько часов вырезала статьи из журнала "Америкэн Бэби" и по телефонному справочнику заказала детских товаров на сумму в пятьсот двенадцать долларов. В десять завела будильник на час тридцать и уснула. Она забылась неглубоким беспокойным сном, но в час ночи проснулась от кошмара - темное косматое существо, двуногое и сутулое, в котором даже во сне она узнала Деррика Джеймса Купера или его двойника, карабкалось на шваркнутую о землю крутобокую мексиканскую гитару. Кара вскочила, чувствуя во рту привкус чеснока и с бьющимся сердцем прислушиваясь к замолкающему эху какой-то огромной струны, дребезжащей у нее внутри.
Зазвонил телефон.
- Что случилось, Кара? - в сотый раз спросил Ричард. У него был мягкий, немного усталый голос. - У тебя все в порядке?
- Ричи, - сказала она, хотя собиралась сказать совсем другое, - мне тебя так не хватает.
- Мне тоже тебя не хватает.
- Нет, я... Ричи, я не хочу оставаться сейчас без тебя.
- Уже началось? У тебя схватки?
- Не знаю. Может быть. Я что-то почувствовала. Ричи, ты не мог бы приехать?
- Буду через час, - сказал он. - Держись.
Весь следующий час Кара прислушивалась к себе, нет ли отголосков той боли, которая ее разбудила, не возникает ли боль снова. Ей было как-то не по себе: болела спина, давал себя знать живот, и это вызывало неприятные чувства. Она пожевала "гавискон" и устроилась полулежа на подушках ждать звука машины, которая привезет к ней Ричарда. Он приехал ровно через час после того, как повесил трубку, в потертых синих джинсах и свободном, болтавшемся на нем темно-каштановом свитере, который она связала ему в самом начале их семейной жизни.
- Началось? - спросил он.
Она покачала головой и снова заплакала. Он подошел к ней и, как это часто случалось в последний год, обнял ее, немного скованно, словно боясь коснуться живота, погладил по спине и пробормотал, что все будет хорошо.
- Нет, не будет, Ричи. Им придется меня резать. Я знаю. Все началось с насилия и насилием, наверно, и кончится.
- Ты говорила с Дороти? Может, есть что-нибудь такое... даже не знаю... какое-нибудь специальное народное средство? Корешок пожевать или еще что.
Кара взяла его за плечи и немного отстранила от себя, чтобы посмотреть в глаза.
- Простагландин, - сказала она. - У тебя он есть.
- У меня? Где?
Она медленно перевела взгляд вниз, пытаясь придать своему лицу игривое выражение в духе голливудской секс-звезды.
- Но это опасно, - проговорил Ричард.
- Дороти прописала.
- Не знаю, Кара.
- Это моя последняя надежда.
- Но мы с тобой...
- Послушай, Ричи. Не считай, что это секс, ладно? Представь себе, что это аппликатор, договорились? Система подачи простагландина.
Он вздохнул. Закрыл глаза и провел ладонями по лицу, как будто хотел оживить его, усилить приток крови. Кожа вокруг его глаз была в мелких морщинках и бледная, как ветхая долларовая купюра.
- Ну ты и придумала, - сказал он.
Ричард разделся. За последние месяцы он похудел на девять килограммов и теперь видел, как это поразило Кару. Он остановился у края кровати, не зная, с чего начать. Последнее время она так бережно относилась к своему телу, пряча его в свободной одежде, закрываясь от мужа в ванной, когда принимала душ, стыдливо вздрагивая от самого легкого прикосновения его рук. Даже когда ее тело было все еще сравнительно стройное и привычное, он все равно не знал, как до него дотронуться. Теперь же, когда она распростерлась перед ним, сияющая и огромная, он почувствовал, что ни на что не способен.
На ней были его тренировочные брюки и футболка большого размера с портретом Гали Карпаса, знаменитого израильского борца кун-фу, с надписью: "Зона терминатора". Она спустила брюки до самых лодыжек и задрала футболку над головой. Ее бюстгальтер был сконструирован как обшитый броней висячий мост. Такие носили бабушки. И демонстрировать его ей было явно неловко. Чувствуя на себе непривычный взгляд мужа, она стеснялась своего тела. Покрытые пигментными пятнами и узором вздувшихся вен груди выскочили из-под бюстгальтера и лежали, ослепительно-белые, на огромном лунообразном животе с неровностями, образованными то ли крошечным локотком, то ли коленкой. От густых волос на лоне отходили небольшие корневые волоски, а жесткие черные колечки оттеняли бедра и живот почти до пупка.
Ричард присел, глядя на живот Кары. Там внутри был маленький организм косточки, сердце, весь в извилинах мозг с невообразимыми мыслями. Через несколько часов или через день тот проход, в который он сейчас собирался войти, будет растянут и использован слепым, немым и неизвестным свидетелем того, что вот-вот должно случиться. Эта мысль его возбудила.
- Ого, - сказала Кара, взглянув. - Ты только посмотри.
- Все это невероятно.
- Невероятно плохо?
Она посмотрела на Ричарда и пришла к однозначному выводу: присутствие в ее теле ребенка другого мужчины привело к таким разительным переменам, что она стала для Ричарда неузнаваемой. Чужая женщина с чужим ребенком в утробе приглашала его к себе в постель.