— "Talem te dignum est maritum habere", — ответил Альберт, — но так у Диаконуса на латыни. Аварское звучание, к сожалению, не сохранилось.
И этот удар Доктора прошел мимо цели. Влк замер: он понимал, что Доктор не успокоится, пока не посадит парня в лужу. Надежда на Альберта снова угасла.
— Была ли это, — спросил Доктор, пряча досаду за самой сладкой из своих улыбок, — первая обработка колом, о которой сохранилось свидетельство?
— Да, но только, — спокойно парировал Альберт, — в Европе. К всемирно известным приверженцам кола относился уже царь Ашшурбанипал, живший в седьмом веке до Рождества Христова. Сохранились свидетельства, что у входа в покоренные им города были нескончаемые шеренги насаженных на кол пленников.
— Куда вводился кол? — не унимался Доктор.
— Обычно в прямую кишку, — ответил Альберт.
— Его что же, прямо так брали и втыкали? — вступил в разговор председатель комиссии; сразу было видно, что он не слишком разбирается в теме.
— Когда как. На пленных всем было, прошу прощения, — и Альберт отважно произнес словцо, выдающее его происхождение, правда, предварительно извинившись, что явилось доказательством его воспитанности, — насрать. Их просто насаживали на вкопанный в землю кол и тянули за ноги вниз, чтобы они не могли выпростаться.
— А что, были и другие способы? — спросил председатель с любопытством.
— Были, — ответил Альберт. — Приговоренного ставили на четвереньки, кол, смазанный жиром, вводили примерно на полметра в прямую кишку и лишь затем ставили вертикально. Остальное было делом земного притяжения.
— Выходит, именно так, — сказал Доктор, — обработали и Ромильду?
Осторожно! — хотелось крикнуть Влку, но это оказалось излишним.
— Отнюдь, — сказал Альберт и в упор посмотрел на Доктора, широко раскрыв огромные глаза, отчего они стали похожи на глаза косули. — Какан повелел совокупить Ромильду с колом.
— Это как же? — спросил Доктор, уже не скрывая раздражения.
— Per vaginam,[64] — лаконично ответил Альберт.
Тревога Влка исчезла; взглянув на раздосадованное лицо Доктора, он испытал огромное удовольствие.
— Когда наступил, — не сдавался Доктор, — золотой век кола и новый исторический период?
— В шестнадцатом веке, — бойко ответил Альберт. — Турки применяли его столь широко, что он был введен даже в европейскую юрисдикцию с целью приобщения к нему населения. А прижился он главным образом в Вене.
— А когда, — неутомимо продолжал допытываться Доктор, — европейцы столкнулись с ним в последний раз?
— В 1800 году, — не задумываясь, сказал Альберт, — когда на глазах французского экспедиционного корпуса в Египте был посажен на кол молодой араб Сулейман-эль-Халеби, убийца Клебера, любимого генерала Наполеона. Четыре часа подряд он нараспев читал суры, хотя кол давно торчал у него из шеи. Только после того, как ушел египетский палач, французский караульный дал казнимому напиться, и тот сразу испустил дух — так бывает всегда, если посаженному на кол дать воды.
— А почему? — Доктор притворился удивленным.
— Не знаю, — громко сказал Альберт; Влк чуть не подскочил.
— Ах, не знаете?! — торжествующе воскликнул Доктор.
— Нет, не знаю, — терпеливо повторил Альберт, — пока что этого не смог объяснить даже крупнейший знаток кола Зигмунд Штяссны.
У Влка еще один камень упал с сердца, хотя он и сердился, что паренек продолжает играть с огнем.
— Можно ли, — упрямо продолжал выспрашивать Доктор, — регулировать ход обработки?
— Можно, — ответил Альберт. — Если конец кола как следует затупить, то он не повредит важнейших органов — прежде всего желудок, печень, селезенку, а обойдет их стороной, что увеличивает шансы клиента дотянуть до помилования. Впрочем, — опередил он следующий вопрос Доктора, — в некоторых случаях затупленный кол без каких-либо последствий засовывали в задний проход в качестве предупреждения… А иногда в дело шла просто толстая репа.
— Знаете, — спросил Доктор, — как это назы…
— Raphanidosis, — молниеносно среагировал Альберт, тем самым подтвердив давние подозрения Влка: парень занимался сверх программы.
— Но это, — подавшись вперед, вступил в разговор председатель, — должно быть, не так уж неприятно…
Влк сообразил, что бывший прокурор ищет замену усопшему другу, и ему стало искренне жаль его. Но он тут же спохватился, как бы ничего не подозревающий Альберт неловкой фразой не сделал прокурора своим заклятым врагом.
— Конечно, нет! — согласился Альберт. — Например, самый тонкий афоризм по поводу обработки колом, приписываемый брату Людовика XIV, признанному знатоку всех способов любви, гласит: "Насаживание на кол — это казнь, у которой самый плохой конец, зато самое прекрасное начало!"
Изящество ответа обезоружило даже Доктора. Своим молчанием он дал понять, что не возражает против продолжения экзамена. Предварительно они договорились не давать на выпускном вопросов по «триктраку» — на этом настаивал известный своей скромностью Влк, — а также по "двойной шимке" — на этом настаивал, чтобы лишний раз не напоминать Нестору о Шимсе, известный своей осторожностью Доктор. Однако оба приема, основных в программе обучения, требовалось продемонстрировать на экзамене по мастерству. Вопрос по «Совке» касался классических видов обработки, практикуемых вплоть до сего дня главным образом по причине недостатка информации о подлинно современных способах (Влк, кстати, представил себе, какой бомбой станет на предстоящей Всемирной конференции его доклад!) во всем мире, правда, за исключением их страны — то есть, как в шутку говорил доцент-спортсмен Шимса, "на оставшемся кусочке суши". Альберт начал с рассказа о шотландском способе в изложении летописца британских палачей Джона Эллиса.
— Необходима, — барабанил он, как по писаному, — крепкая конопляная веревка толщиной в два с половиной дюйма, с петлей в пять витков, отмеренной так, чтобы странгуляционная линия проходила вокруг горла на высоте последнего позвонка и заканчивалась у позвоночника. В момент падения с высоты 30 — 100 сантиметров ткани мягкого нёба плотно смыкаются с зевом и с твердым нёбом. В результате перекрываются дыхательные пути, что eo ipso[65] приводит к смертельному исходу. Сам Эллис, — продолжал Альберт уверенным тоном, превращавшим экзаменационный ответ в лекцию, — ввел в практику предварительную проверку на надежность при помощи мешка с песком, что практически исключало риск обрыва веревки под тяжестью тела; недостатком такой проверки является обязательное взвешивание, нервирующее клиентов. Разработчиком английского стиля был Альберт Пьерпойнт-младший. Он располагал узел так, чтобы в момент удушения надавить на челюсть с правой стороны; резкий рывок вызывает полную деформацию верхнего отдела позвоночника, что позволяет считать этот стиль более гуманным, чем — и здесь сын критикует отца — шотландский: там веревка нередко скользит по шее, вызывая длительное и мучительное, — добавил он с пафосом, превращающим лекцию в показательный урок, — удушение.
Трем членам комиссии одновременно пришло в голову, что этот Альберт не затеряется в тени своего тезки.
— Отлично, — сказал председатель, впервые вспомнив о своих полномочиях, — вызовите следующего!
А Доктор даже зааплодировал ему вслед.
При звуке этих аплодисментов, через столько лет вновь выпавших на долю конкурента, Влк помрачнел. Хотя он и был доволен — ведь Альберт своими успехами обязан ему, — но все-таки решил не выпускать парня из-под контроля. Хорошо еще, невольно подумалось ему, что у него на спине этот ужасный… Он не успел устыдиться своей мысли, ибо тут же позабыл обо всем на свете. На пороге стояла Лизинка.
— Скандалы не помогут, — жестко сказал он, глядя на ее растрепанные волосы и покрасневшие глаза. Он гнал прочь малейшее сочувствие, чтобы хватило сил довести дело до конца, и потому не переставая твердил про себя, что повод — более чем подходящий. Когда он попытался еще раз дозвониться к ней из-под.
54.
Лизинки, а она не сняла трубку, у него кошки заскребли на душе: вместо того чтобы лететь к ней на помощь (он вспомнил о таблетках в ночном столике), он лежал тут, в сущности, в полном комфорте, с девочкой, которая дала ему многое, но в сравнении с Маркетой — почти ничего. Однако он не мог ни поторопить природу, ни — когда клещи любви наконец разомкнулись — приделать крылья таксисту, который вез их от границы (поезд, конечно же, не стал их дожидаться). Он мог лишь упросить его, заплатив солидные чаевые, позаботиться о спящей Лизинке, но сначала завезти домой его самого. Влк открыл дверь, едва пробило шесть, и ужаснулся.
Их квартира, всегда стерильно чистая, словно больничная палата, носила следы дикого погрома либо полицейского обыска. Ему пришлось пробираться через груду барахла, разбросанного по всей прихожей. Включив свет — в квартире царил полумрак, — он увидел, что ходит по собственной обуви, по одежде, сорванной с плечиков, по белью, рубашкам, вытащенным из гардероба и нарочно скомканным, по грудам книг, вышвырнутых из книжного шкафа. Как во сне, он добрался до двери спальни, а открыв ее, понял, почему даже самые интеллигентные люди становятся иной раз убийцами, хотя прекрасно понимают, что это прямой путь в руки исполнителя.
На просторном французском диване — здесь он в первые годы их брака не раз занимался любовью с Маркетой, а последние нежно обнимал ее, причем их семейное ложе ни разу не осквернила ни одна любовница — лежала, совершенно голая его собственная жена, переплетясь с худым патлатым парнем, который годился ей в сыновья, а при некотором воображении — даже во внуки. Заметив мужа, она не выказала ни малейшего испуга.
— Доброе утро, — сказала она язвительно. — Сваришь нам кофе?
То, что случилось после, он вспоминал, как сквозь туман. Ясно помнил одно: он ударил жену впервые в жизни, а ее хахаля протащил за волосы к самым дверям гостиной; когда же вопли патлатого стали невыносимы, он заткнул ему рот первым, до чего смог дотянуться — парой своих носков, — и огляделся по сторонам.
— В кладовке, — сказала Маркета, даже не поморщившись от оплеухи и наблюдая за происходящим с дивана, как с трибуны стадиона, — столько бельевой веревки, что тебе хватит перевешать в доме всех. И себя заодно обслужи, у тебя же лучше всех получается, а то еще попадешь в плохие руки.
Повешенный, — засмеялась она с ненавистью, — вешатель!
— Хватит его одного! — прорычал Влк. — И держу пари, что отделаюсь условным сроком!
— Это вряд ли. — Она расхохоталась во весь рот, и он заметил, что у нее из десен сочится кровь. — Я себе мальчика подобрала — лучше не придумаешь.