Я спросил Холкрофта, чего они добились. Он ответил:
— Не совсем уверен, но, кажется, мы получили ответ. Луну охватить несложно, но сейчас трудно сказать, какое давление окажет на неё воздействие. Нам придётся снова попробовать с Земли. Он имел в виду, что луч ПК мог отследить поверхность Луны, но может ли она быть перемещена силами ПК — это пока ещё не было ясно. Эксперимент измотал нас всех, и остававшийся час до Земли большинство спало.
В девять часов мы включили тормозные двигатели и снизили скорость до тысячи миль в час, в 9.17 вошли в земную атмосферу и выключили всю мощность. Теперь нас подхватил управляющий луч полковника Месси, и остальное мы предоставили ему. Мы приземлились за несколько минут до десяти.
Мы словно вернулись после тысячелетней отлучки. Всё в нас изменилось до такой степени, что переменившейся казалась сама Земля. Наша первая реакция, пожалуй, была предсказуема: всё казалось бесконечно более прекрасным, чем нам запомнилось. Это буквально шокировало. На Луне мы этого, естественно, не заметили — нам мешало её вредоносное воздействие.
С другой стороны, встречавшие нас люди казались чужими и отталкивающими, немногим лучше обезьян. Было просто невероятно, что эти слабоумные могут населять этот бесконечно прекрасный мир, оставаясь при этом такими глупыми и слепыми. Нам пришлось напомнить самим себе, что эта слепота — один из эволюционных механизмов.
Инстинктивно мы все "прикрылись" от взглядов других людей, стараясь изо всех сил показаться прежними. Мы даже испытывали стыд — как испытывал бы счастливый человек среди безнадёжного отчаяния.
Месси, выглядевший очень усталым и больным, спросил:
— Ну, как, господа, удачно?
— Думаю, что да, — ответил я.
Выражение его лица сразу же изменилось, усталость как-то спала. Внезапно я почувствовал расположение к нему. Может, эти создания и отличаются от идиотов лишь немного, но они всё-таки братья. Я взял Месси за предплечье и передал ему жизненной энергии. Истинным удовольствием было видеть, как быстро он изменился, наблюдать, как энергия и оптимизм расправляют ему плечи и сглаживают морщины на лице. Я продолжил:
— Расскажите мне, что происходило после нашего отлёта.
Положение было серьёзным. С невероятной скоростью и безграничной жестокостью Гвамбе захватил Иордан, Сирию, Турцию и Болгарию. Там, где ему оказывалось сопротивление, население уничтожалось тысячами. Аккумулятор космических лучей, созданный совместными усилиями африканских и европейских учёных для использования в субатомной физике, добавлением отражателя из геронизированного[132] вольфрама был превращён в оружие, и с тех пор Гвамбе нигде не встречал сопротивления. За час до нашего приземления сдалась Италия, и Гвамбе был предоставлен свободный проход через её территорию. Немецкая армия была сосредоточена на границе со Штирией[133] и Югославией, но до крупных столкновений дело ещё не доходило. Немцы грозили использовать водородные бомбы, если Гвамбе снова применит свой аккумулятор космических лучей, так что казалось вполне вероятным, что последует затяжная неядерная война. Четырнадцать ракет с обычными зарядами проникли сквозь американскую ПВО, и одна из них вызвала пожар в Лос-Анджелесе, который бушевал всю прошлую неделю. Нанести ракетный контрудар для американцев было крайне затруднительно, поскольку армия Гвамбе была рассеяна по огромной территории, но за день до нашего прибытия президент США заявил, что в будущем при прохождении каждой ракеты сквозь американскую систему обороны будет уничтожаться целый африканский город.
Но всем было ясно, что это была не та война, где кто-то мог надеяться на победу. Каждая ответная мера была ещё одним шагом на пути к взаимному уничтожению. Общее мнение о Гвамбе склонялось к тому, что он был одержим манией убийства и представлял чрезвычайную опасность как для своих людей, так и для остального мира.
Довольно странно, что никто до сих пор так и не понял, что Хазард был также безумен и опасен для человечества. В течение двух недель, пока Гвамбе осуществлял захват средиземноморских стран, Германия и Австрия проводили мобилизацию. Кейптаун, Булавайо и Ливингстон уже серьёзно пострадали от германских ракет, но согласованные боевые действия против Африки пока не велись. Когда появились сведения, что Хазард направляет пусковые мобильные установки для ракет с водородными боеголовками в Австрию, русский премьер-министр и американский президент призвали его не применять ядерное оружие. Ответ Хазарда был довольно уклончив, но все полагали, что он поведёт себя благоразумно. Но мы-то знали лучше. Также как, впрочем, и президент Мелвилл, но он предпочитал не распространяться об этом.
На ракетоплане мы долетели до Вашингтона и незадолго до полуночи уже ужинали с президентом. Он также выглядел изнеможённым и больным, но полчаса общения с нами подняли его дух. Обслуживающий персонал Белого Дома замечательно справился с организацией этого ужина на скорую руку для пятидесяти человек. Почти первым замечанием Мелвилла было:
— Не знаю, как вам удаётся выглядеть такими беспечными.
— Потому что, думаю, мы можем остановить эту войну.
Я знал, что он хотел услышать именно это. Конечно, я не добавил, что мне внезапно показалось неважным, уничтожит человеческая раса сама себя или нет. У меня вызывало раздражение снова находиться среди этих убогих, вздорных и недалёких людишек. Президент спросил, как мы собираемся остановить войну.
— Прежде всего, господин президент, мы хотим, чтобы вы связались с Центральным Телевизионным Агентством и предупредили их, что через шесть часов вы выступите с заявлением, касающимся судьбы всего мира.
— И о чём оно будет?
— Пока не уверен, но, думаю, оно будет связано с Луной.
В четверть первого ночи мы все вышли на лужайку перед Белым Домом. Небо было затянуто облаками, моросил холодный дождик. Конечно, нам это совсем не мешало: каждый из нас знал совершенно точно, где находится Луна. Мы чувствовали её тяготение и сквозь облака.
Мы уже не чувствовали усталости. Возвращение на Землю значительно приободрило всех нас. Также инстинктивно мы знали, что у нас не возникнет трудностей с остановкой войны. Вопрос был в том, можно ли уничтожить Паразитов или нет.
Наш эксперимент в космосе сослужил нам хорошую службу. На этот раз нашей опорой была сама Земля, и не было ничего проще, чем параллельно соединить наши разумы. Также Райху, Флейшману и мне уже не надо было следить за безопасностью эксперимента — худшее, что могло произойти, это разрушение Белого Дома.
Соединив разумы, мы словно опьянели от возбуждения: никогда прежде я не испытывал такого чувства силы. Я понял, что означает фраза "мы члены друг другу", но уже в более глубоком и настоящем смысле, чем прежде. Предо мной предстало видение всей человеческой расы в постоянном телепатическом контакте, способной таким образом объединять свои физические силы. Человек как таковой перестанет существовать, перспективы мощи будут бесконечными.
Мы направили свою волю подобно лучу огромного прожектора на Луну и нанесли по ней удар. На этой стадии мы не увеличивали мощность с помощью колебаний. Сам контакт с Луной был необычен: мы словно внезапно оказались в гуще толпы, самой шумной, которую когда-либо знал мир. Возмущающие колебания от Луны хлынули прямо по туго натянутому силовому каналу, протягивавшемуся между нами и спутником. Никаких шумов слышно не было, но наши разумы на несколько секунд потеряли контакт, когда нас ударила волна физического возмущения. Мы вновь соединились и напрягли свои силы против него. Луч воли обхватил Луну и почувствовал её форму, как, скажем, рука может чувствовать апельсин. Какое-то мгновение мы мягко держали её, выжидая. Затем, под руководством Райха и меня, начали вырабатывать чистую движущую силу. Казалось, что расстояние до Луны не играет никакой роли, и я сделал вывод, что наша сила столь велика, что для неё дистанция в четверть миллиона миль была всё равно что дальность броска камня. Следующие двадцать минут мы испытывали свою силу. Важно было делать это медленно, не растрачивая её попусту. Этот гигант, шар весом в пять квадриллионов тонн, спокойно висел на конце нити гравитации Земли, не в силах вырваться. Поэтому, в некотором смысле, Луна не имела веса: вся её масса поддерживалась Землёй.
Затем медленно, очень медленно, мы стали оказывать слабое давление на её поверхность — с тем, чтобы заставить её вращаться. Поначалу ничего не происходило. Мы увеличили давление, прочно упёршись в Землю (большинство из нас сочло, что сидеть будет удобнее, несмотря на мокрую траву). Также безрезультатно. Мы держали Луну мягко, совершенно свободно, давая силовым волнам возрастать самим по себе. Через четверть часа мы увидели, что добились своего: Луна вращалась, но очень, очень медленно. Мы были словно дети, разгоняющие гигантскую карусель. Как только начальная инерция была преодолена, уже ничто не могло ограничить скорость вращения, которую мы придавали Луне, не спеша повышая давление.
Но ось вращения "карусели" не была параллельна оси Земли. Наоборот, мы заставили её вращаться перпендикулярно её орбите движения вокруг Земли, или, другими словами, в северо-южном направлении.
Длина окружности Луны в этом направлении составляет около шести тысяч миль. Мы продолжали прикладывать силу, пока точка её приложения не стала двигаться со скоростью три тысячи миль в час, на это ушло чуть более пяти минут после преодоления инерционности массы. Таким образом, Луна стала совершать оборот за два часа, что во всех отношениях отвечало нашим намерениям.
Мы вернулись внутрь и выпили горячего кофе. К этому времени к нам присоединились пятнадцать ведущих сенаторов, так что зал оказался переполненным. Мы попросили их успокоиться и расселись по местам. Наши разумы были сфокусированы на Луне, с тем чтобы проверить, вызвала ли наша операция требовавшийся результат.
Вызвала. Через двадцать минут половина её участка, обычно обращённого к Земле, отвернулась от нас по направлению к открытому космосу, половина же никогда прежде невидимой поверхности повернулась к нам. И, как мы и предполагали, её вредоносное влияние уменьшилось на половину. На протяжении тысячелетий эти лучи психической энергии были направлены на Землю, теперь же они уходили в открытый космос. Замороженные в Луне жизненные силы больше не обладали активным интеллектом, и они не могли оценить ситуацию и понять, что их дом вращается. Кроме того, вращение в таком направлении усложняло их положение. Веками их внимание было направлено на Землю, вращающуюся слева направо со скоростью поверхности не многим более тысячи миль в час, теперь же обиталище пленённых сил вращалось под прямым углом к Земле. Всё это неизбежно вызывало среди них полнейший беспорядок.
К концу часа прежняя обратная сторона Луны полностью повернулась к Земле. Её возмущающие колебания почти исчезли. Мы спросили сенаторов, заметили ли они какие-нибудь изменения. Некоторые не заметили, другие выглядели слегка озадаченными и сказали, что чувствуют себя более "спокойно", чем час назад.
Тогда мы наконец-то смогли сказать президенту, о чём ему надо будет заявить по телевидению. Наш план был прост и достаточно очевиден. Ему надо будет только объявить, что американская исследовательская станция на Луне была уничтожена, перед этим она успела сообщить о гигантских инопланетянах, прибывших на Луну в большом количестве.
Он явно сомневался, сработает ли это. Мы убедили его в обратном и отправили его немного поспать.
Я не присутствовал, когда президент делал своё историческое заявление. Я спал самым глубоким и долгим сном с тех пор, как мы покинули Землю две недели назад, и распорядился, чтобы меня никто не будил. Проснувшись в десять часов, я узнал, что первого результата мы добились. Президентскому телеобращению внимал весь мир. В больших городах весть об осевом вращении Луны уже вызвала истерическое волнение. (Также я чувствую некоторую вину в том, что у моего старого друга сэра Джорджа Гиббса, Королевского астронома[134], случился сердечный приступ, когда он увидел вращение Луны в телескоп Гринвичской обсерватории, через несколько часов после этого он умер.) Сообщение президента об инопланетянах на Луне подтвердило общие худшие опасения. Никто не задавался вопросом, зачем инопланетянам понадобилось придавать Луне вращение. Но то, что она вращалась, в течение следующих суток было видно каждому. Было почти полнолуние, и над обширными просторами Азии и Европы видимость была великолепной. Правда, вращение не было заметно сразу — не быстрее, чем движение минутной стрелки, — но любой, кто смотрел бы на неё не отрываясь минут десять, ясно увидел бы, как её главные тёмные пятна поверхности медленно перемещаются с севера на юг.
Мы надеялись, что эта новость отвлечёт мысли людей от войны, но мы не учли Паразитов. В полдень поступило сообщение, что по северу Югославии и Италии было выпущено шесть ракет с водородными зарядами, более тысячи квадратных миль было полностью уничтожено. Паразиты заставили Хазарда без выстрелов войну не заканчивать. Пожалуй, было бы хорошо, если бы он наконец убил Гвамбе, но, несомненно, ему это не удалось — позже тем же днём Гвамбе сделал заявление по телевидению, поклявшись, что, с инопланетянами или без них, он никогда не простит Хазарду гибель его людей. (В действительности же в основном погибло итальянское и югославское мирное население, основная масса армии Гвамбе располагалась южнее.) С этого момента, провозгласил Гвамбе, начинается полное уничтожение белой расы.
В шесть часов вечера новости были получше. Среди солдат Гвамбе началось массовое дезертирство — целыми тысячами. Перед угрозой вторжения инопланетян с Луны они захотели быть со своими семьями. Но Гвамбе продолжал утверждать, что его люди будут сражаться до конца. Через несколько часов водородной ракетой был уничтожен Грац в Штирии, погибло полмиллиона солдат Хазарда. Ещё три ракеты попали в ненаселённую местность между Грацем и Клагенфуртом, убив лишь несколько человек, но совершенно опустошив сотни квадратных миль. Поздно ночью стало известно, вооружённые силы Хазарда наконец перешли границу с Югославией и близ Марибора завязали сражение с крупной группировкой армии Гвамбе. Сам город был полностью уничтожен ударом космического луча, столкновение произошло в миле от его руин.
Стало ясно, что нам надо действовать... Мы надеялись, что угроза с Луны остановит войну на несколько дней и даст Совету Безопасности ООН время для действий. Но чего Паразиты хотят добиться продолжением войны? Если мир погибнет — что, несомненно, и произойдёт, — то погибнут и они. С другой стороны, если война будет прекращена, то и в этом случае шансы на спасение для них будут ничтожны. Ведь мы знали их секрет — что в открытом космосе они теряют свой источник силы, — и могли уничтожать их тысячами в день (если, конечно, они не сумеют приспособиться к этому новому обстоятельству). Возможно, Паразиты надеялись, что несколько тысяч человек выживут после катаклизма, как выживали раньше после падений лун. Но, каковы бы ни были их основания, всё говорило за то, что они вынудят человечество совершить самоубийство.
Теперь время решало всё. Если Гвамбе или Хазард действительно возжелали гибели мира, им это будет несложно осуществить. Даже довольно неквалифицированный инженер легко может превратить "чистую" водородную бомбу в кобальтовую — с кобальтовой оболочкой, это можно сделать за двадцать четыре часа. Правда, даже в этом случае человечество ещё может быть спасено, необходимо будет лишь найти способ очистить атмосферу от кобальта-60. Наши психокинетические силы способны справиться с этой проблемой, но на это уйдут месяцы или даже годы. Возможно, Паразиты на это и рассчитывали.
Как мы слышали ещё на Базе 91, в Дуранго, штат Колорадо, группа учёных работала над космическим кораблём, приводимым в движение гигантскими фотонными парусами. Он сооружался из сверхлёгкого сплава лития и бериллия, и его размеры тоже были огромны, поскольку ему нужно было нести свои невероятные паруса.
Я поговорил об этом с президентом. Насколько продвинулся проект? Можно ли уже использовать корабль? Он связался с базой в Дуранго и получил ответ: нет. Корпуса был завершён, но двигатели ещё только отлаживались.
Я сказал президенту, что это неважно. Нам нужен был только сам корабль. И его надо будет покрасить в чёрный цвет. На это база ответила, что выкрасить корабль невозможно — площадь его поверхности составляет почти две квадратные мили. Президент сердито посмотрел в экран видеофона, прикрикнул и прервал связь. Затем он сказал, что, к тому времени, когда мы доберёмся ракетопланом до Дуранго, корабль уже будет чёрным.
Нас потряс уже один только размер корабля. Он сооружался в огромном кратере, образовавшемся от удара метеорита в 1980 году. Работы проводились под плотной завесой секретности. Сам кратер был защищён сверху светонепроницаемым силовым барьером, под которым корабль казался громадной укороченной пулей. Огромное хвостовое оперение, высотой две тысячи футов, являлось хранилищем парусов.
Мы прибыли на базу в Дуранго через пять часов после президентского звонка. Там всё провоняло целлюлозной краской и было заляпано чёрными брызгами, сами люди были тоже черны с головы до ног. Но и корабль был чёрным — каждый его квадратный дюйм.
Была почти полночь. Мы сказали генерал-майору Гейтсу, командиру базы, чтобы он отослал всех людей по домам и снял силовой барьер. Ему было велено подчиняться любому нашему приказу без всяких вопросов, и он оказал нам всестороннее содействие — но я никогда ещё не видел столь совершенно озадаченного человека.
Он показал нам механизм управления фотонными парусами. Они не были выкрашены и сверкали серебром, их форма несколько напоминала крылья бабочки.
Должен признать, мы чувствовали себя довольно нелепо, стоя в просторном серебряном зале корабля. Было очень холодно и противно пахло краской. Управляющие приборы уже были установлены, но пока не очень много. Ещё целый год должен был уйти на отделку внутреннего оборудования. Спереди, перед пультом управления, стояло только шесть сидений, остальным пришлось расположиться на складных стульях, установленных специально для нас.
Но стоило нам лишь начать отрывать эту махину от земли, как чувство абсурдности исчезло. У нас не возникло никаких трудностей — корпус корабля был чрезвычайно лёгким, его мог передвигать даже один человек, и поэтому задачу по пилотированию корабля мы поручили группе из десяти человек, возглавляемой Эбнером. Я взял на себя рулевое управление. Единственным человеком, не принадлежавшим нашей команде, был штурман Хэйдон Рэйнольдс, капитан военно-воздушных сил США. Он явно ломал голову над тем, что он здесь делал, поскольку всем известно, что кораблю без двигателей штурман не нужен.
Мы взлетели в двадцать минут первого ночи, поднялись на высоту десять тысяч футов и направились прямо на восток. Первые пятнадцать минут Рэйнольдс был так поражён, что от него трудно было добиться связных инструкций. Но затем он успокоился, и с тех пор полёт проходил нормально.