— Для многих других это был бы довод, чтобы презирать меня. Знаешь: «женщина — не человек».
Корк надолго замолчал, по-прежнему глядя вдаль. Впрочем, мечтательная улыбка исчезла с его лица, оно сделалось жестким.
— Скажи, тебе уже сообщили, что я безумен? — спросил он наконец.
Соня не знала, что ответить. Корк заметил это.
— Сказали, я вижу. Но я не всегда был таким. Однако потом произошли события… Произошло нечто, и я стал таким, как сейчас. Если хочешь, могу рассказать…
— Если тебе трудно, то не рассказывай,— отозвалась девушка.
— Трудно? Может быть… Не знаю…— Корк снова надолго замолчал, беспокойно оглядывая горизонт. Соня уже начала жалеть, что затеяла этот разговор, ведь он явно причинял ее собеседнику боль.
— Я был земледельцем,— вдруг прервал молчание Корк. Теперь он говорил быстро и взволнованно.— У меня было поле, засеянное ячменем и овсом. Стадо овец, свиньи в хлеву… Я был хорошим хозяином, любил трудиться. Я сам построил дом, большой — в восемь комнат, из крепких дубовых бревен — и ввел в него молодую жену, настоящую красавицу. Ее звали Гюда, она была еще красивее тебя. И у нас родился сын, который, я думал, станет мне помощником под старость. Мы жили счастливо. Но однажды пришел торговец скотом Тинд. Это был человек из восточного Ванахейма, не с побережья, я не знал его. Тинд гнал большое стадо овец на продажу, и с ним было то ли шестеро, то ли семеро пастухов. Это был богатый человек, но, кроме того, как оказалось, жадный и бесчестный. Но, к сожалению, я тогда не знал этого…
Торговец сказал, что хотел бы купить у меня десяток-другой овец. Я пригласил гостей в дом, усадил за стол и выставил угощение, за которым мы принялись обсуждать условия сделки. Но купец предлагал такую низкую цену за овец, что я не мог согласиться. Тогда Тинд начал ссору — видимо, решил взять овец даром. Ведь с ним пришло много людей, и сила была на их стороне. Я тоже нанимал работников, помогавших возделывать землю, но их было всего двое… Так вот, Тинд стал говорить все более заносчивым тоном, стал оскорблять меня, а затем схватил со стола глиняный кувшин и швырнул его мне в голову. Его люди, точно по сигналу, вскочили и начали потасовку. Я сражался, один против многих, но потом меня ударили по голове, сбили с ног и связали сыромятными ремнями. Такими ремнями пастухи спутывают ноги скоту… Потом, оставив меня связанным лежать на полу, они принялись пировать, уничтожая припасы из кладовой. Тинд и его люди издевались, славя меня как гостеприимного и радушного хозяина, который не жалеет для застолья ни свинины, ни пирогов, ни пива. И чем больше они хмелели, тем злее делались их шутки, а я лежал, терзаемый бессильной яростью, но ничего не мог поделать, так как был связан. Я даже не мог обругать их в ответ, потому что рот мой был заткнут кляпом.
Гюда, моя жена, храбрая женщина, видя, какой оборот принимает дело, прокралась в конюшню. Она хотела вывести лошадь и скакать на ней к соседям, чтобы позвать их на помощь. Но кто-то увидел ее и поднял тревогу. Несколько человек побежали во двор, я услышал их крики и голос жены. Она звала меня, а потом закричала так… Так… До самой смерти я не смогу забыть этот крик. И тогда черная ярость захлестнула меня. Я рванулся, и ремни лопнули, точно гнилые веревки. Тогда я поднялся с пола и голыми руками убил Тинда и двоих его людей, находившихся в комнате. Выходя из дома, я ударил по двери, и она вылетела во двор, убив еще одного. Это была тяжелая дверь, из толстых дубовых досок, она разбила ему грудь… Дальше я плохо помню… Я сражался. Дом горел. Горела конюшня. Кони разбили копытами ворота и убежали в лес. У одного из них тлела грива… Враги пытались заколоть меня длинными пастушескими ножами.
Они двигались так медленно… А я бил их голыми руками, и от моих ударов ломались кости, я слышал, как они трещат. Кажется, я кинул кого-то в огонь… А потом все кончилось. Я был один. Гюда… Она лежала бездыханной возле горящей конюшни. Ее убили ударом ножа. Я не смог спасти ее от смерти, но спас хотя бы от бесчестья… Я вбежал в горящий дом. Сына нигде не было видно. Один из работников лежал в коридоре мертвый, на нем уже тлела одежда: огонь подобрался совсем близко. Я почувствовал, что кожа моя начинает лопаться от жара и снова выбежал во двор. Силы оставили меня. Черная ярость забирает много сил, очень много. С тех пор она приходит ко мне. Часто приходит, в каждом бою. Вот как я сделался бересайком. А-ррр-г-х!!!
Корк вдруг вскочил на ноги, свирепо озираясь вокруг, точно ища, на ком сорвать злость. На губах его показалась пена, свирепое рычание рвалось из груди. Ваниры шарахнулись во все стороны от страшного безумца. Не побежала лишь Соня. Казалось, она нисколько не испугалась. Встав перед беснующимся Корком, она внимательно поглядела ему в глаза и негромко сказала:
— Корк, ты слышишь меня? Успокойся, Корк…
Вслед за тем она положила ладонь ему на плечо. И… лицо безумца приняло осмысленное выражение, чудовищно вздувшиеся мышцы постепенно расслабились.
— Я… Я слышу тебя, Сана. Я уже спокоен.— Голос Корка звучал глухо, а слова были невнятны, точно язык плохо повиновался своему хозяину. Но, похоже, разум уже вернулся к бересайку.
— Эгей, что там приключилось? — С кормы уже спешил Грейп.— Корк, рад видеть тебя в добром здравии и в хорошем настроении. Сана, я хотел бы поговорить с тобой.— Вслед за этими словами капитан отвел Соню к противоположному борту.
Девушка в беспокойстве оглянулась на Корка, но тот, казалось, снова вернулся в безмятежное состояние. Он, как и прежде, сидел на палубе и рассеянно улыбался.
— Зачем ты к нему подходила? — резко спросил капитан.
— Хотела поблагодарить, ведь он заступился за меня,— ответила девушка.
— Что же, благодарность — дело хорошее. Большая удача, что ты сумела успокоить его. В бою Корк незаменим, но все остальное время он доставляет массу хлопот. С Остом намного спокойнее.
— Кто такой Ост? — спросила Соня.
— Второй бересайк в моей команде. Он непроходимо глуп, но зато очень силен и неукротим в битвах… Послушай, это хорошо, что ты не испугалась и сумела успокоить Корка, когда на него накатила злоба. Но на будущее учти — держись от него подальше. Если он взбесится после разговора с тобой и искалечит кого-нибудь из команды, я собственными руками выкину тебя за борт. Запомни мои слова хорошенько!
Девушка ничего не ответила, лишь злобно оскалилась в ответ.
— Ну-ну, настоящий волчонок. Не злись.— Грейп понял, что на испуг собеседницу не возьмешь, и сразу изменил тактику, ибо был очень умным человеком.
— Подумай, ведь если Корк разбушуется, то придется убить его, а этого никак не хотелось бы ни мне, ни тебе. С воинами-безумцами всегда так: не знаешь, для кого они опаснее: для противника или для твоей собственной команды… Кстати, о чем вы с ним разговаривали? Клянусь Имиром, для простого выражения благодарности этот разговор был длинноват!
— Корк рассказывал мне о событиях, которые сделали его таким, как сейчас.
— Да? Тогда вовсе неудивительно, что он так разъярился в конце концов. Каждый раз, вспоминая эту сволочь, Тинда, он начинает тотчас жаждать чьей-нибудь крови. Просто удивительно, что все закончилось так безобидно и мирно. Да, боги дали Корку великий дар с тем, чтобы он смог восстановить справедливость и отомстить врагам. Но это не только дар, это к тому же и тяжкий груз, который ему придется нести весь остаток жизни.
— Неужели вся его семья погибла в той схватке? — спросила Соня.
— Все погибли,— кивнул капитан.— Этот случай вызвал много толков в нашей округе. Кроме самого Корка остался в живых лишь один из работников, семнадцатилетний парнишка. Он был тощий и сумел выбраться из дома через маленькое окошко в кладовке.
— А сын Корка? Он говорил мне, что так и не смог найти его тела.
— Да, парнишки действительно не было на ферме,— кивнул капитан.— Похоже, мать сумела вывести его за ограду, а потом, на свою беду, решила вернуться за лошадью. Конечно же, понятно, почему она так сделала — ведь она боялась за мужа и хотела позвать соседей на помощь как можно быстрее. Но из-за этого все вышло совсем плохо. Ее схватили, а мальчишка стоял неподалеку от ворот, и когда со двора вырвались кони, они сбили его с ног и затоптали насмерть. Был пожар, конюшня горела… Мальчишке было всего три года. Такая вот печальная история. Я сам оказался там уже потом, ближе к утру. Настоящее побоище. Мы ведь с Корком соседи, мой дом находится всего в семи лигах от того места, где стояла его ферма. И честно скажу тебе, если бы Корк сам не покарал своих обидчиков, я устроил бы погоню и настиг их. Всю округу поднял бы ради этого.
— По-моему, ты вовсе не считаешь зазорным заниматься грабежом,— хмыкнула Соня.
— Не в том дело! — нахмурился капитан.— Ведь это были ваниры, хоть и из восточных пределов Ванахейма. И ограбить попытались — тоже ванира! Как будто в мире мало других народов!
— Значит, грабить людей, принадлежащих к другим народам, ты не считаешь зазорным? — ехидно уточнила девушка.
— Нет! — рявкнул капитан.— На земле существует лишь один народ, достойный уважения,— ваниры! И ты сама до сих пор цела лишь потому, что в твоих жилах течет та же кровь, что и у нас,— ванирская! Не забывай об этом.
Раф стоял, сложив руки на груди и устремив рассеянный взгляд туда, где море смыкалось с небом. Это был молодой человек, невысокий, но стройный, с длинными темными волосами и аккуратной бородкой. В темно-сером, шитом серебром костюме он выглядел точно какой-нибудь высокородный вельможа из Кордавы. Собственно говоря, всего двумя неделями раньше этот костюм и принадлежал молодому отпрыску знатных родителей, проживавших в столице Зингары. Юноша отправился в морское путешествие — вероятно, за новыми впечатлениями. Но уже на третий день плавания карака, на которой он плыл, была взята на абордаж пиратами с Барахских островов. Молодой человек был не трусливого десятка и обнажил шпагу. Правда, почти сразу ему пришлось убедиться, что благородное искусство фехтования, которое преподавали придворные наставники, совершенно бесполезно в диком и кровавом палубном бою.
Сражаясь, бараханцы признавали лишь одно-единственное правило: «Убей врага любой ценой!» Кроме того, длинная придворная шпага, такая удобная в поединках, когда два противника встречаются на ровной, свободной от каких-либо препятствий, хорошо утоптанной площадке, оказалась почти бесполезна в палубной толчее, а короткие, но тяжелые абордажные сабли пиратов разили насмерть.
Сейчас юный отпрыск владетельной фамилии, одетый в рубище и прикованный за ногу цепью, сидел среди многочисленных пленников за одним из весел пиратской галеры. Собственно говоря, молокососу следовало бы горячо благодарить пресветлого Митру за то, что удар Рафовой секиры лишь оглушил его, но не расколол ни добротного зингарского шлема, ни черепа под ним.
Итак, Раф стоял на склоне прибрежного холма, неподалеку от него на траве расположились Хок и Лин, два головореза из его команды. Все трое были лихими абордажниками, ходившими в плавания на «Громе» — пятидесятивесельной галере, одном из самых больших судов во всей флотилии Барахских островов. Пожалуй, «Гром» уступал в размерах лишь «Толстухе» капитана Эйтца да «Стреле», которую водила по морю женщина-капитан Тордис. Как Хок, так и Лин были разодеты куда как крикливо, хотя и с меньшим вкусом, чем Раф. Их бархатные рубахи были заправлены в штаны из мягкой замши, на ногах красовались сапоги с высокими голенищами и круто загнутыми вверх носками. Собственно говоря, эта одежда представляла собой костюм офицера флота Зингары, с которого были безжалостно спороты все знаки отличия. Такой костюм пользовался большой популярностью среди бараханских пиратов. На грязноватых шеях приятелей переливались золотые цепочки, на запястьях ярко сверкали браслеты с драгоценными камнями.
— Эгей, Раф, что ты думаешь делать, когда мы отстоим этот трижды клятый дозор? — спросил Хок.— Может, наведаемся в заведение матушки Гюлы?
Раф никак не отозвался на это предложение, и Лин ядовито заметил:
— Видно, с тех пор, как Раф напялил эти разукрашенные серебром тряпки, он уже не хочет считать нас своей ровней. Ну, ладно. Хок, посмотри-ка, я припас кувшинчик крепкой немедийской настойки. Давай разопьем его, а? Рафу, пожалуй, предлагать не будем: он сделался слишком гордый с тех пор, как напялил этот костюм.
— Смотрите,— сказал вдруг Раф, указывая рукой на море.— Какой-то корабль плывет сюда. Рога Нергала, да он не из наших! Похоже, это ваниры, но во имя Серых Равнин, что им здесь надо?
Действительно, длинный низкий корабль только что обогнул мыс и входил в залив. Ярко-красная голова дракона на его носу, ритмично покачиваясь, то вздымалась, то опускалась в такт взмахам весел. Подойдя к узкому и извилистому проливу, ведущему во внутреннюю бухту, корабль сбавил ход: видно, его капитан не знал пути и опасался мелей.
— Хок, беги-ка в город, предупреди,— скомандовал Раф.
Хок, самый младший из всей троицы, проворно вскочил и помчался по едва заметной тропинке меж холмов, поросших кустами вереска. Раф и Лин спустились к берегу. Там, в небольшой ложбинке, хорошо укрывавшей его от посторонних взглядов, стоял ворот-«плакальщиц», снятый с какого-то корабля. От него к другому берегу под водой тянулась толстая цепь. Раф снял свой щегольский камзол, оставшись в матросской рубахе из грубого серого полотна.
— Навались!
Вдвоем с Айном они ухватились за деревянные рукояти и принялись вращать «плакальщик». Цепь тяжело поползла, виток за витком наматываясь на ворот. Вскоре туго натянутая толстая мокрая цепь поднялась из воды, протянувшись от берега до берега и перегораживая пролив в самом узком месте.
— Интересно все же, что здесь понадобилось ванирам? — пожал плечами Раф.