- Давай, Мартин, - сказал он. - Прыгай.
- Подержи меня, - ответил Мартин. - Я не могу прыгать. Для меня слишком высоко.
Томас, вздохнув, вернулся и перенес Мартина на песок.
- Теперь мы должны снять одежду, - сказал Томас.
- Должны?
- Ну конечно должны, - сказал Томас, сел и начал спокойно развязывать шнурки.
Мартин сел под бок Томасу и начал трудиться над своими ботинками. Несколькими секундами позже он отчаянно завопил:
- Томми, я не могу! Я не могу снять ботинки! - Его брат склонился над ним и стянул с него обувь, даже не потрудившись развязать спутанные шнурки. Потом Томас стянул рубаху, а Мартин - шорты и красные хлопчатобумажные трусики. Потом он присел и стянул с себя сначала один носочек, потом другой.
- Давай, давай, - подгонял его Томас. В темноте он казался Мартину высоким и сильным, как взрослый. - Снимай рубашку.
- А я хочу быть в своей майке с Йодой, - сказал Мартин, и лицо его жалобно сморщилось.
- О Господи! - сказал Томас.
- Ты не должен этого говорить! - взорвался Мартин.
- Ладно, ладно. Можешь оставить свою рубаху. - И Томас пошел вперед по берегу.
Вдоль границы высокой воды лежали высохшие водоросли. Мальчики ступили на них и осторожно пошли по подсохшей пружинящей подстилке. Им не хотелось идти по обломкам скалы или острым панцирям крабов, которыми был усеян берег.
- Кусачий краб, - завопил Мартин, - кусачий краб!
- Он мертвый, дохлый, - сказал Томас. - Шевелись, Мартин.
Мартин кинулся вперед и первым добрался до воды.
- Бррр!
- Вода нормальная. Просто чуть-чуть холодновата, - успокаивающе сказал Томас. Он шагнул в воду следом за братом и повторил:
- Чуть-чуть холодновата, - хотя на самом деле она показалась ему гораздо холоднее. - Мы привыкнем.
Им пришлось дойти чуть не до конца волнореза, пока вода не стала Томасу по пояс. Мартин молча шел следом, высоко задирая голову.
- - Все еще холодная, - сказал он.
- Просто зайди так далеко, как можешь, - сказал Томас, - это не должно быть далеко.
- Не уходи, - просил Мартин. Рубашка плавала вокруг него в черной воде.
- Я должен, - сказал Томас. - Ты знаешь, я должен, Мартин.
Он наклонился и посмотрел на напряженное лицо брата.
- Поцелуй меня, Мартин, - порывисто сказал он, и холодные губы брата коснулись его губ. Затем Томас кинулся дальше в воду.
Мартин удержался на ногах и сделал еще один шаг. Вода достала ему до подбородка. Он оторвался от каменистого дна и развел руки. Это все, что он умел.
- Томми! - заорал он, когда понял, что дно ушло из-под ног. Брат не обратил внимания, он продолжал плыть к буйкам. Мартин продвинулся вперед на несколько футов.
Рубашка его намокла и становилась все тяжелее. Голова его ушла под воду, и он отчаянно хлебнул полпинты морской воды. Голова его еще раз появилась на поверхности, он закашлялся и что было сил замахал руками, отплывая все дальше от волнореза. Затем голова его вновь ушла под воду. Огромная черная тень распахнула пасть и стремительно кинулась к нему.
Томас продолжал плыть, пока руки его не стали слишком тяжелыми - он уже футов на пятьдесят заплыл за буйки. Тело было теплым и усталым. Он позволил голове уйти под воду, снова резко вздернул ее, когда в ноздри хлынула вода, еще раз вяло ударил рукой по поверхности и вновь ушел под воду, словно дно притягивало его к себе.
***
Спустя полтора часа после того, как в саутвильском Загородном клубе на стойке появилась первая "Кровавая Мэри", женщина по имени Рэй Нестико-Белл перетащила свой шезлонг в глубину Грейвсенд-бич, подальше от шума, который устроили восемь играющих в волейбол подростков. Кроме крика и поднятых туч песка ее раздражали насмешки и подмигивания подростков, которые начинались каждый раз, как только она глядела в их сторону. Миссис Нестико-Белл добралась до границы частных пляжей и устроилась как раз рядом с ограждением участка Ван Хорна, когда увидела две странные группы водорослей, которые покачивались на волнах прямо перед ней. Она уронила шезлонг и сделала шаг вперед. Из одной кучи высунулась белая ступня. Она рупором поднесла руки ко рту и начала звать на помощь, поначалу так тихо, что парни, играющие в волейбол, ее не услышали.
Вот эти картины - вопящая женщина в купальнике и радостно несущиеся к ней мальчики-подростки - и обозначили предел событиям субботы, семнадцатого июня, года 1980-го. Первый порог был пройден.
ГЛАВА II
ОБНАЖЕННЫЕ ПЛОВЦЫ
1
К понедельнику, девятого июня, по городу разнесся слух, что убийца Стоуни Фрайдгуд и Эстер Гудолл был застрелен во время попытки ограбления на Золотой Миле. Никто из полицейских служб не делал официального заявления, но во внеслужебной обстановке в барах на Пост-роад и Риверфронт-авеню полицейские Хэмпстеда болтали о том, что забавный маленький доктор по имени Рен Ван Хорн зашел в собственную гостиную с пистолетом и пристрелил вооруженного грабителя, у которого оружие было наготове и который не пощадил бы хозяина дома! Именно это и было решающим аргументом. "Вот увидите, - шептали эти полицейские в чуткие уши слушателей, - больше в Хэмпстеде не будет никаких убийств! Мы разделались с этим малым". Бармены и клиенты расходились по домам и говорили женам, мужьям и родителям, что Хэмпстед в безопасности и что беспокоиться больше не о чем. Чудовище, надругавшееся над миссис Фрайдгуд и миссис Гудолл, мертво! "Конечно, доказать это мы никогда не сможем", - говорили полицейские в барах, а их жены говорили своим парикмахерам: "Конечно, они доказать это никогда не смогут, но это должен быть именно тот человек. Ведь он даже не местный. Я слышала, он из Флориды.., из Нью-Йорка.., из Иллинойса".
Утром в понедельник Сара Спрай отвечала на телефонные звонки и услышала голос Марты Гэйбл, одной из своих старых приятельниц, которая десять минут несла что-то о каком-то застреленном, и о какой-то сумке, набитой серебром, и о том, что больше не будет никаких проблем... Сара наконец сказала:
- Марта, говори помедленнее. Я никак не разберу, что к чему.
Когда же она наконец вытащила из Марты всю историю, она прокляла себя за то, что не позвонила, как только пришла, в дежурку к полицейским. Она всегда так делала, но этим утром редактор выбил ее из колеи новостью про малышей О'Хара и предложил, прежде чем она поедет брать интервью у Ричарда Альби, забежать в дом О'Хара и поговорить с матерью.
- Что с этого толку? - фыркнула она, все еще пытаясь осмыслить смерть мальчиков, - мальчиков, которых она знала чуть ли не с месячного возраста.
- Ты же подруга О'Хара, разве нет? - спросил Стен Блокетт.
- Так что? - чуть не заорала она. - Ты хочешь, чтобы я расспрашивала Микки О'Хара как она чувствует себя после того, как ее дети утонули? Или ты хочешь, чтобы я спросила, как смерть детей повлияет на ее творчество?
Микки Забер О'Хара была одной из множества хэмпстедских полупрофессиональных художников. Она выставлялась в местных галереях, а ее муж был оценщиком драгоценных камней, у которого были конторы в Грамерси-Парке и еще одна - в Палм-Спрингс. В доме у нее была своя студия, но продавала она картины лишь друзьям и знакомым.
- Нет, - сказал Стен Блокетт. - Ее работы - это просто размалеванное дерьмо, и ты это знаешь. Я хочу, чтобы ты спросила ее, что делали ее дети на берегу в три часа утра.
- Три часа утра? О чем ты говоришь? Микки никогда бы не выпустила своих детей в такой час!
- Коронер сказал, что они примерно в это время вошли в воду. Так что спроси ее об этом.
- Ладно, я сделаю это, - согласилась Сара. - Но только потому, что я знаю, что ты ошибаешься. И ее картины прекрасны. Я повесила одну у себя в гостиной.